А денег нет; а маршруты надо избирать самые разные, чтобы малыми группами легче было просачиваться через границу, на которой повсюду расставлены жандармские сети; а паспорта далеко не у всех в должном порядке. Неизбежны аресты товарищей, и это ужасно, ибо заранее невозможно предугадать, кому именно грозит такая опасность.
Потом он затолкал все бумаги в портфель, оставил его на столе и убежал куда-то. Вернулся после полуночи, разбудил заснувшего было Дубровинского, заставил подняться и горячо пожал ему руку.
— Поздравляю, вы избраны в Центральный Комитет! Все прошло так, как и предполагал Владимир Ильич. Он также избран — кандидатом. В общем, победа за нами. По всем линиям преобладание большевиков. Но и меньшевики своих парусов не опустят. Словом, на завтра Владимир Ильич собирает в последний раз большевистскую фракцию. Вас он просил присутствовать обязательно, если позволит здоровье.
— Не дразните, Яков Абрамович! Вы же врач и видите, что я совершенно здоров! К чему такие слова?
— Положим, этого я не вижу. А слова не мои — Владимира Ильича.
Совещание фракции большевиков состоялось в том самом помещении, где проводил ночное заседание съезд. Казалось, все стены насквозь здесь были прокурены табаком, так еще неистребимо силен был кислый, противный запах, от которого Дубровинскому сразу сдавило грудь. Казалось, эти стены наряду с табачным дыком впитали в себя и бурные страсти, вскипевшие при расшифровке записок, когда выяснилось, что пять кандидатур в члены ЦК получили равное число голосов, а избранными из них могут быть только трое. Ах, какой заманчивой представилась было тог-
да меньшевикам возможность, выбить именно большевистских кандидатов! И — сорвалось. Теперь здесь было тихо, спокойно, хотя теснота сказывалась существеннее, чем ночью. Вместилось в комнату не семьдесят пять, а свыше ста человек. Переговаривались негромко, дружно, звучал смешок, веселые словечки — настоящие товарищи, единомышленники.
Ленин, осунувшийся, с темными кругами под глазами, но энергичный, деятельный, как всегда, поднялся с места.
— Нам предстоит сегодня обсудить итоги съезда, товарищи,— сказал он, весь подаваясь вперед и выбрасывая правую руку.— Они теперь достаточно определились. Нам также следует продумать планы на будущее, обдумать нашу общую работу, здесь, за границей, и дома, на местах. Нам надо помнить, что партия, будучи единой, все же остается разделенной на две фракции и борьба с оппортунистами из среды меньшевиков должна продолжаться со всей беспощадностью, со всей идейной непримиримостью и ясным пониманием того, что меньшевики будут все значительнее уклоняться от правильных позиций. И нам для руководства дальнейшей практической работой следует образовать Большевистский Центр, ибо в Центральном Комитете меньшевики могут, как это не раз бывало, выкинуть любую безобразную штуку.— Остановился, прислушиваясь, как отзовется на его слоса аудитория. Прошелестел дружный говорок общего одобрения, Ленин продолжил: — Вношу предложение избрать председателем сегодняшнего заседания нашей фракции члена Центрального Комитета товарища Иннокентия. Его многие знают лично. А для тех, кто не знает, я скажу, что товарищ Иннокентий только вчера приехал из России, а точнее — вырвался из тюрьмы...
И снова полным согласием с его предложением отозвались десятки голосов.
— Тогда не станем напрасно время терять,— проговорил Ленин, делая рукой пригласительный жест.— Товарищ Иннокентий, займите место председателя!
Он вышел из-за стола и, отыскав себе свободный край скамьи, уселся в общем ряду со всеми делегатами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ни в Петербургском комитете РСДРП, где уже прокатилась очередная волна опустошительных арестов, особенно усилившихся после разгона Думы, ни в Куоккала на даче «Ваза» не знали и, конечно, знать не могли, какое именно предписание вышестоящего начальства под грифом «совершенно секретно» получил в эти дни генерал Герасимов, начальник столичного охранного отделения. Не знали там, разумеется, и того, что постепенно в особой папке директора департамента полиции Трусевича накопилось изрядное количество агентурных сообщений, подталкивающих его к самым решительным действиям.
Седой, с длинными тощими бакенбардами, Трусевич, перебирая эти сообщения, вызывал к себе сотрудников, ведающих заграничным сыском. С их помощью картина в представлении Трусевича получалась достаточно ясная. После горячих и длнтель-ных схваток на Лондонском съезде идейную победу над меньше-
виками одержал Ульянов, иначе — Ленин, и его сторонники. А это опасно, большевизм — это очень опасно. С меньшевиками положение проще, они стремительно, любой ценой катятся к полной легализации, стало быть, вскоре примкнут к либеральной буржуазии и поплетутся вместе с нею в чаянии постепенных реформ. Цель же Ленина непреклонна — свержение самодержавия, захват власти пролетариатом. Он не остановится на полпути. Партия, которую он создает вопреки всем разрушающим силам, растет, как горная лавина. Если верить их газете «Борьба», партия эсдеков уже насчитывает сто пятьдесят тысяч человек. Бессмысленно, совершенно бессмысленно заниматься арестами мелкой сошки и оставлять на свободе главаря. Да, черт побери, не сумели схватить Ленина вовремя! А после Лондонского съезда его следы затерялись.
Трусевич вновь и вновь перелистывал донесения агентов. Спору нет, хорошо поработали некоторые. Вот, например, начальник виленского охранного отделения сообщает, что от Вильны делегатом съезда был Хлыст, один из его самых толковых сотрудников. Что ж, кой-кого теперь больно стегнет этот Хлыст. А Гартинг, золотой человек, хотя и прожженная бестия, описывая в мельчайших подробностях весь ход Лондонского съезда, докладывает, что врач Житомирский — партийная кличка «Отцов» — даже был введен в состав комиссии, ведавшей отправкой делегатов на родину, и как раз большевиков. Ха-ха, господа социал-демократы, пустили и еще одного козла в огород! Если Гартинг-Лан-дезен-Гекельман, глава заграничной агентуры,— золото, так Житомирский, как рядовой агент, по меньшей мере серебро!
Правда, этот «Отцов» ленинский след пока потерял, но ведь Ленин — фигура, которая не нуждается в заботах какой-то «комиссии». Взял сам купил билет и куда ему надо уехал. Но тем не менее именно Житомирский, молодец, снова нашел живую ниточку. Эта ниточка — Дубровинский, по кличке «Иннокентий», к которому Житомирский сел на плечи, едва тот сошел с поезда на вокзале Черинг-Кросс Чахоточный негодяй, четырежды уже побывавший в тюрьме, там бы и сгинуть ему, а ныне ни много ни мало — член Центрального Комитета, Иннокентий давно стал одним из ближайших сподвижников Ленина. А коль так, по пословице,— куда иголка, туда и нитка. А ниточка-то после съезда явственно потянулась в Финляндию! Стало быть...
И вот действительно Гартинг доносит, как обычно немного жеманничая даже перед собственным начальством, что «по полученным из совершенно секретного источника сведениям, не подлежащим оглашению, Ленин проживает в Финляндии». Бог с ним—«секрет»! Кому Гартинг набивает цену? Все своему любезному Житомирскому?
Но главное — Ленин теперь может быть взят под неусыпное, зоркое око генерала Герасимова. Трусевич перелистывал бумаги. И вот уже проследки филеров петербургского охранного отделения. Да, подтверждается: очень похожий на Ленина живет в Куоккала на даче «Ваза», принадлежащей некоему Энгестрему, служащему финляндского речного пароходства, а в наиболее близком к Ленину окружении находятся Лейтейзен, Книпович, Рожков, Богданов и этот самый Дуб-ровинский. Последние два сейчас и околачиваются постоянно на той же самой даче.
Впрочем, что —филерские проследки! Велик ли прок из того, что теперь будет известен каждый шаг Ленина и его приятелей? Все равно сделать эти шаги последними не так-то просто! Вот тебе и «самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая и прочая...». Трусевич тихо выругался. А «великий князь финляндский» на «подвластной» ему земле не имеет права по своему усмотрению дать повеление департаменту полиции арестовать опаснейших революционеров. Для этого необходима санкция целого ряда инстанций вплоть до сената. Финляндия же насквозь пропитана социал-демократическими настроениями. Пока пробьешься сквозь густой частокол этих всяких инстанций, глядишь, поднадзорных и снова след простыл.
Действительно, эта самая Финляндия нечто вроде домашнего аквариума. Защищенные прозрачным стеклом, в нем плавают и резвятся золотые рыбки. А российская полиция при этом в роли кота. Он может ходить вокруг аквариума, не сводя голодных глаз с этих вкусных рыбок и облизываясь, может даже лапой с выпущенными коготками водить по стеклу сколько будет угодно, однако добычи все равно ему не отведать, пока хозяин аквариума не пожалеет кота и не выхватит сам для него рыбку сачком. А Ленин превосходный юрист, он все понимает и вряд ли захочет доставить удовольствие коту, так сказать, добровольно выбросившись из спасительного финляндского аквариума на петербургский пол. Границу он, конечно, не пересечет. Значит, надо как-то изловчиться и взять его при помощи финляндских властей на месте, в Куоккала. Тут, близ Петербурга, сделать это все-таки чуточку проще. Худо, если он заберется в самую глубь Финляндии.
Надо повнимательнее заняться и Дубровинским. Эта рыбка, собственно, лежала уже на сковородке, и один бочок у нее поджарен, однако премудрый товарищ министра Макаров решил поберечь масло, и, видимо, зря: Дубровинский нахально принялся за прежнюю работу, вместо предполагаемой дальней эмиграции удобно разместившись под самым Петербургом. И наверняка тайно наведываясь сюда. Если бы схватить его здесь, больших забот он не доставит — фюйть! — сразу на ледяной север — и концы в воду. Приговор ведь остается в силе. Только пусть столичное охранное отделение пошевелится как следует. Александр Василь-
евич Герасимов давненько не был занят серьезным делом — потревожить его генеральское спокойствие.И Трусевич, внутренне гордясь превосходством своего гражданского сана над военным чином Герасимова, подписал «совершенно секретное» распоряжение генералу собрать все необходимые для ареста Ленива сведения и возбудить в установленном порядке перед финляндскими властями вопрос о выдаче Ленина российской полиции. Подписал и вздохнул, расправляя тощие бакенбарды: «Сколько еще понадобится времени, чтобы эта бумага обрела свою реальную, грозную силу!»
Именно об этом вот предписании департамента полиции на даче «Ваза» не знали ничего. Но, как вполне обоснованно и предполагал Трусевич, Ленин хорошо понимал, что взять его на финляндской территории нелегко. Однако недавний разгон II Государственной думы, арест ее социал-демократической фракции и аресты многих членов Центрального и Петербургского комитетов партии — это столь недобрые признаки все более свирепеющей реакции, что к ним следует отнестись с предельной настороженностью. Ленин знал: существуют законы, но любые законы могут быть круто и быстро изменены и даже просто по-хамски нарушены. Он рвался в Питер. И сдерживал себя.
А тут еще сказывалась безмерная усталость после Лондонского съезда. Отоспаться бы как следует! Залечь по-медвежьи на добрых полгода — вспоминались шушенские рассказы Сосппа-тыча"— и отоспаться в полнейшей тишине!
Стояло прекрасное, жаркое лето. Временами, как по заказу, перепадали маленькие дожди. После них воздух делался особэ вкусным, нежным, а к вечеру и вовсе томительным, хмельным. Была пора белых ночей, когда в любой самый поздний час наверняка можно увидеть под зеленым сводом листвы медленно бредущие бог весть куда влюбленные пары либо одиночек, сосредоточенно, по-философски вперяющих взор в прозрачные небесные дали. Плохо людям в белые ночи, неведомая сила заставляет их подолгу оставлять свои постели несмятыми.
А Ленину спалось хорошо. Едва солнышко садилось на вершины высоченных прямоствольных сосен и лучи его начинали путаться и дробиться среди плотных крон, Владимир Ильич украдкой, в ладошку, принимался позевывать, а потом заявлял и вполне откровенно:
— Надюша, не могу. Пойду лягу... Доброй ночи! Крупская хитренько подмигивала ему:
— А может быть, сперва пройдемся по лесу? Чайку попьем!
— Да, да, пройдитесь. И чайку попейте. А я, с вашего разрешения, лягу уже сейчас.
И скрывался в комнате, служившей ему с Надеждой Константиновной и спальней и рабочим кабинетом.Но уснуть не всегда удавалось. Как раз под вечер приезжали товарищи из Петербурга, чаще всего Людмила Менжинская. Привозили нерадостные вести. О продлении царским указом «чрезвычайной охраны» в Москве и Петербурге еще на полгода, а значит, и о новых массовых арестах, военно-полевых судах и «столыпинских галстуках», как прозвали в народе казни на виселицах. О провале типографий Московского и Екатеринославского комитетов, а значит, и о сокращении печатной пропаганды. О неудачных попытках восстания на броненосцах «Три святителя» и «Синоп».
Бывали, правда, и добрые сообщения. Например, о фантастически смелом побеге из Севастопольской тюрьмы Антонова-Овсеенко, а вместе с ним и еще двадцати заключенных партийцев. Или рассказ Людмилы Менжинской о встрече со своим братом Вячеславом по выходе из одиночки Литейного полицейского дома, до суда поселившимся нелегально в Териоках. Он вновь и с большим успехом, преодолев последствия длительной голодовки в тюрьме, занялся организацией партийной боевой техники и транспортировкой газеты «Пролетарий» из Выборга в Петербург и вообще по России. О себе Людмила говорила меньше, хотя львиная доля работы по переброске «Пролетария» лежала именно на ее плечах.
После таких вестей Ленин, возбужденный, просиживал ночь напролет, поблескивая внимательными глазами, и разговор завершался лишь тогда, когда приезжие исчерпывали весь запас привезенных ими даже самых мельчайших новостей. А потом, как и ему не ответить на их бесчисленные вопросы? Главным образом относительно Лондонского съезда. И относительно предстоящих выборов в третью Думу. И относительно характера революционной борьбы вообще, после третьеиюньского государственного переворота, начисто уничтожившего последние остатки «свобод», объявленных в октябре 1905 года.
Надежда Константиновна видела, понимала: это родная стихия Владимира Ильича. Без встреч с товарищами, без живой связи с партией, загнанный снова в жесточайшее подполье, он не может. Ему надо знать все, что происходит на огромных пространствах России — от Петербурга до Владивостока, от Архангельска до Астрахани и до Закавказья. Ему надо знать, что пишут о русских событиях за границей и как там идет подготовка к созыву VII Международного социалистического конгресса, в котором он хочет непременно принять участие. Ему надо бросаться в бой с самодержавием, столыпинщиной, с кадетами, октябристами, с эсерами, анархистами и, может быть, злее всего с меньшевиками, потому что именно в их среде без конца формируются все новые и новые разновидности беспринципного отступничества.
Ему надо бороться со всеми этими идейными и организационными вывихами. Ему надо спорить с упрямыми, убеждать колеблющихся, ободрять уставших. Ему надо писать рефераты, статьи, редактировать газеты. Ему нужно забираться в философские глубины основоположников диалектического материализма, чтобы разбить неких доморощенных махистов, компрометирующих своими лженаучными трудами большевистскую фракцию, к которой он принадлежит. Ему нужно дышать воздухом революции, ее теории и ее действия. Но ведь надо же человеку иногда хоть немного и отдохнуть!
И Крупская, войдя всей душой в эти большие, бесчисленные заботы, живя ими, стремилась, как только могла, наладить и отдых Ленину.Дача «Ваза» была не уютна, но очень просторна. Двухэтажная, срубленная из сосновых бревен, снаружи обшитых тесом, а изнутри гладко выструганных, она сохраняла в комнатах приятный смолистый запах. На веранде, выходившей прямо на юг, в полдень стояла неимоверная жарища, не спасали никакие занавески, зато перед закатом солнца и в сумерках здесь можно было поблаженствовать — все створки окон распахивались настежь, и тонкая лесная прохлада заполняла помещение. Веранда была излюбленным местом для общих сборов, и за чайным столом, и для игры в шахматы, прекрасно отвлекавшими на время от тяжелых сложностей политической обстановки.
«Постоянное население» дачи состояло из Владимира Ильича, Надежды Константиновны и Елизаветы Васильевны — матери Крупской. Они располагались на всем нижнем этаже. Наверху жили супруги Малиновские — «Богдановы», Александр Александрович с Натальей Богдановной, да еще Дубровинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Потом он затолкал все бумаги в портфель, оставил его на столе и убежал куда-то. Вернулся после полуночи, разбудил заснувшего было Дубровинского, заставил подняться и горячо пожал ему руку.
— Поздравляю, вы избраны в Центральный Комитет! Все прошло так, как и предполагал Владимир Ильич. Он также избран — кандидатом. В общем, победа за нами. По всем линиям преобладание большевиков. Но и меньшевики своих парусов не опустят. Словом, на завтра Владимир Ильич собирает в последний раз большевистскую фракцию. Вас он просил присутствовать обязательно, если позволит здоровье.
— Не дразните, Яков Абрамович! Вы же врач и видите, что я совершенно здоров! К чему такие слова?
— Положим, этого я не вижу. А слова не мои — Владимира Ильича.
Совещание фракции большевиков состоялось в том самом помещении, где проводил ночное заседание съезд. Казалось, все стены насквозь здесь были прокурены табаком, так еще неистребимо силен был кислый, противный запах, от которого Дубровинскому сразу сдавило грудь. Казалось, эти стены наряду с табачным дыком впитали в себя и бурные страсти, вскипевшие при расшифровке записок, когда выяснилось, что пять кандидатур в члены ЦК получили равное число голосов, а избранными из них могут быть только трое. Ах, какой заманчивой представилась было тог-
да меньшевикам возможность, выбить именно большевистских кандидатов! И — сорвалось. Теперь здесь было тихо, спокойно, хотя теснота сказывалась существеннее, чем ночью. Вместилось в комнату не семьдесят пять, а свыше ста человек. Переговаривались негромко, дружно, звучал смешок, веселые словечки — настоящие товарищи, единомышленники.
Ленин, осунувшийся, с темными кругами под глазами, но энергичный, деятельный, как всегда, поднялся с места.
— Нам предстоит сегодня обсудить итоги съезда, товарищи,— сказал он, весь подаваясь вперед и выбрасывая правую руку.— Они теперь достаточно определились. Нам также следует продумать планы на будущее, обдумать нашу общую работу, здесь, за границей, и дома, на местах. Нам надо помнить, что партия, будучи единой, все же остается разделенной на две фракции и борьба с оппортунистами из среды меньшевиков должна продолжаться со всей беспощадностью, со всей идейной непримиримостью и ясным пониманием того, что меньшевики будут все значительнее уклоняться от правильных позиций. И нам для руководства дальнейшей практической работой следует образовать Большевистский Центр, ибо в Центральном Комитете меньшевики могут, как это не раз бывало, выкинуть любую безобразную штуку.— Остановился, прислушиваясь, как отзовется на его слоса аудитория. Прошелестел дружный говорок общего одобрения, Ленин продолжил: — Вношу предложение избрать председателем сегодняшнего заседания нашей фракции члена Центрального Комитета товарища Иннокентия. Его многие знают лично. А для тех, кто не знает, я скажу, что товарищ Иннокентий только вчера приехал из России, а точнее — вырвался из тюрьмы...
И снова полным согласием с его предложением отозвались десятки голосов.
— Тогда не станем напрасно время терять,— проговорил Ленин, делая рукой пригласительный жест.— Товарищ Иннокентий, займите место председателя!
Он вышел из-за стола и, отыскав себе свободный край скамьи, уселся в общем ряду со всеми делегатами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ни в Петербургском комитете РСДРП, где уже прокатилась очередная волна опустошительных арестов, особенно усилившихся после разгона Думы, ни в Куоккала на даче «Ваза» не знали и, конечно, знать не могли, какое именно предписание вышестоящего начальства под грифом «совершенно секретно» получил в эти дни генерал Герасимов, начальник столичного охранного отделения. Не знали там, разумеется, и того, что постепенно в особой папке директора департамента полиции Трусевича накопилось изрядное количество агентурных сообщений, подталкивающих его к самым решительным действиям.
Седой, с длинными тощими бакенбардами, Трусевич, перебирая эти сообщения, вызывал к себе сотрудников, ведающих заграничным сыском. С их помощью картина в представлении Трусевича получалась достаточно ясная. После горячих и длнтель-ных схваток на Лондонском съезде идейную победу над меньше-
виками одержал Ульянов, иначе — Ленин, и его сторонники. А это опасно, большевизм — это очень опасно. С меньшевиками положение проще, они стремительно, любой ценой катятся к полной легализации, стало быть, вскоре примкнут к либеральной буржуазии и поплетутся вместе с нею в чаянии постепенных реформ. Цель же Ленина непреклонна — свержение самодержавия, захват власти пролетариатом. Он не остановится на полпути. Партия, которую он создает вопреки всем разрушающим силам, растет, как горная лавина. Если верить их газете «Борьба», партия эсдеков уже насчитывает сто пятьдесят тысяч человек. Бессмысленно, совершенно бессмысленно заниматься арестами мелкой сошки и оставлять на свободе главаря. Да, черт побери, не сумели схватить Ленина вовремя! А после Лондонского съезда его следы затерялись.
Трусевич вновь и вновь перелистывал донесения агентов. Спору нет, хорошо поработали некоторые. Вот, например, начальник виленского охранного отделения сообщает, что от Вильны делегатом съезда был Хлыст, один из его самых толковых сотрудников. Что ж, кой-кого теперь больно стегнет этот Хлыст. А Гартинг, золотой человек, хотя и прожженная бестия, описывая в мельчайших подробностях весь ход Лондонского съезда, докладывает, что врач Житомирский — партийная кличка «Отцов» — даже был введен в состав комиссии, ведавшей отправкой делегатов на родину, и как раз большевиков. Ха-ха, господа социал-демократы, пустили и еще одного козла в огород! Если Гартинг-Лан-дезен-Гекельман, глава заграничной агентуры,— золото, так Житомирский, как рядовой агент, по меньшей мере серебро!
Правда, этот «Отцов» ленинский след пока потерял, но ведь Ленин — фигура, которая не нуждается в заботах какой-то «комиссии». Взял сам купил билет и куда ему надо уехал. Но тем не менее именно Житомирский, молодец, снова нашел живую ниточку. Эта ниточка — Дубровинский, по кличке «Иннокентий», к которому Житомирский сел на плечи, едва тот сошел с поезда на вокзале Черинг-Кросс Чахоточный негодяй, четырежды уже побывавший в тюрьме, там бы и сгинуть ему, а ныне ни много ни мало — член Центрального Комитета, Иннокентий давно стал одним из ближайших сподвижников Ленина. А коль так, по пословице,— куда иголка, туда и нитка. А ниточка-то после съезда явственно потянулась в Финляндию! Стало быть...
И вот действительно Гартинг доносит, как обычно немного жеманничая даже перед собственным начальством, что «по полученным из совершенно секретного источника сведениям, не подлежащим оглашению, Ленин проживает в Финляндии». Бог с ним—«секрет»! Кому Гартинг набивает цену? Все своему любезному Житомирскому?
Но главное — Ленин теперь может быть взят под неусыпное, зоркое око генерала Герасимова. Трусевич перелистывал бумаги. И вот уже проследки филеров петербургского охранного отделения. Да, подтверждается: очень похожий на Ленина живет в Куоккала на даче «Ваза», принадлежащей некоему Энгестрему, служащему финляндского речного пароходства, а в наиболее близком к Ленину окружении находятся Лейтейзен, Книпович, Рожков, Богданов и этот самый Дуб-ровинский. Последние два сейчас и околачиваются постоянно на той же самой даче.
Впрочем, что —филерские проследки! Велик ли прок из того, что теперь будет известен каждый шаг Ленина и его приятелей? Все равно сделать эти шаги последними не так-то просто! Вот тебе и «самодержец всероссийский, царь польский, великий князь финляндский и прочая и прочая...». Трусевич тихо выругался. А «великий князь финляндский» на «подвластной» ему земле не имеет права по своему усмотрению дать повеление департаменту полиции арестовать опаснейших революционеров. Для этого необходима санкция целого ряда инстанций вплоть до сената. Финляндия же насквозь пропитана социал-демократическими настроениями. Пока пробьешься сквозь густой частокол этих всяких инстанций, глядишь, поднадзорных и снова след простыл.
Действительно, эта самая Финляндия нечто вроде домашнего аквариума. Защищенные прозрачным стеклом, в нем плавают и резвятся золотые рыбки. А российская полиция при этом в роли кота. Он может ходить вокруг аквариума, не сводя голодных глаз с этих вкусных рыбок и облизываясь, может даже лапой с выпущенными коготками водить по стеклу сколько будет угодно, однако добычи все равно ему не отведать, пока хозяин аквариума не пожалеет кота и не выхватит сам для него рыбку сачком. А Ленин превосходный юрист, он все понимает и вряд ли захочет доставить удовольствие коту, так сказать, добровольно выбросившись из спасительного финляндского аквариума на петербургский пол. Границу он, конечно, не пересечет. Значит, надо как-то изловчиться и взять его при помощи финляндских властей на месте, в Куоккала. Тут, близ Петербурга, сделать это все-таки чуточку проще. Худо, если он заберется в самую глубь Финляндии.
Надо повнимательнее заняться и Дубровинским. Эта рыбка, собственно, лежала уже на сковородке, и один бочок у нее поджарен, однако премудрый товарищ министра Макаров решил поберечь масло, и, видимо, зря: Дубровинский нахально принялся за прежнюю работу, вместо предполагаемой дальней эмиграции удобно разместившись под самым Петербургом. И наверняка тайно наведываясь сюда. Если бы схватить его здесь, больших забот он не доставит — фюйть! — сразу на ледяной север — и концы в воду. Приговор ведь остается в силе. Только пусть столичное охранное отделение пошевелится как следует. Александр Василь-
евич Герасимов давненько не был занят серьезным делом — потревожить его генеральское спокойствие.И Трусевич, внутренне гордясь превосходством своего гражданского сана над военным чином Герасимова, подписал «совершенно секретное» распоряжение генералу собрать все необходимые для ареста Ленива сведения и возбудить в установленном порядке перед финляндскими властями вопрос о выдаче Ленина российской полиции. Подписал и вздохнул, расправляя тощие бакенбарды: «Сколько еще понадобится времени, чтобы эта бумага обрела свою реальную, грозную силу!»
Именно об этом вот предписании департамента полиции на даче «Ваза» не знали ничего. Но, как вполне обоснованно и предполагал Трусевич, Ленин хорошо понимал, что взять его на финляндской территории нелегко. Однако недавний разгон II Государственной думы, арест ее социал-демократической фракции и аресты многих членов Центрального и Петербургского комитетов партии — это столь недобрые признаки все более свирепеющей реакции, что к ним следует отнестись с предельной настороженностью. Ленин знал: существуют законы, но любые законы могут быть круто и быстро изменены и даже просто по-хамски нарушены. Он рвался в Питер. И сдерживал себя.
А тут еще сказывалась безмерная усталость после Лондонского съезда. Отоспаться бы как следует! Залечь по-медвежьи на добрых полгода — вспоминались шушенские рассказы Сосппа-тыча"— и отоспаться в полнейшей тишине!
Стояло прекрасное, жаркое лето. Временами, как по заказу, перепадали маленькие дожди. После них воздух делался особэ вкусным, нежным, а к вечеру и вовсе томительным, хмельным. Была пора белых ночей, когда в любой самый поздний час наверняка можно увидеть под зеленым сводом листвы медленно бредущие бог весть куда влюбленные пары либо одиночек, сосредоточенно, по-философски вперяющих взор в прозрачные небесные дали. Плохо людям в белые ночи, неведомая сила заставляет их подолгу оставлять свои постели несмятыми.
А Ленину спалось хорошо. Едва солнышко садилось на вершины высоченных прямоствольных сосен и лучи его начинали путаться и дробиться среди плотных крон, Владимир Ильич украдкой, в ладошку, принимался позевывать, а потом заявлял и вполне откровенно:
— Надюша, не могу. Пойду лягу... Доброй ночи! Крупская хитренько подмигивала ему:
— А может быть, сперва пройдемся по лесу? Чайку попьем!
— Да, да, пройдитесь. И чайку попейте. А я, с вашего разрешения, лягу уже сейчас.
И скрывался в комнате, служившей ему с Надеждой Константиновной и спальней и рабочим кабинетом.Но уснуть не всегда удавалось. Как раз под вечер приезжали товарищи из Петербурга, чаще всего Людмила Менжинская. Привозили нерадостные вести. О продлении царским указом «чрезвычайной охраны» в Москве и Петербурге еще на полгода, а значит, и о новых массовых арестах, военно-полевых судах и «столыпинских галстуках», как прозвали в народе казни на виселицах. О провале типографий Московского и Екатеринославского комитетов, а значит, и о сокращении печатной пропаганды. О неудачных попытках восстания на броненосцах «Три святителя» и «Синоп».
Бывали, правда, и добрые сообщения. Например, о фантастически смелом побеге из Севастопольской тюрьмы Антонова-Овсеенко, а вместе с ним и еще двадцати заключенных партийцев. Или рассказ Людмилы Менжинской о встрече со своим братом Вячеславом по выходе из одиночки Литейного полицейского дома, до суда поселившимся нелегально в Териоках. Он вновь и с большим успехом, преодолев последствия длительной голодовки в тюрьме, занялся организацией партийной боевой техники и транспортировкой газеты «Пролетарий» из Выборга в Петербург и вообще по России. О себе Людмила говорила меньше, хотя львиная доля работы по переброске «Пролетария» лежала именно на ее плечах.
После таких вестей Ленин, возбужденный, просиживал ночь напролет, поблескивая внимательными глазами, и разговор завершался лишь тогда, когда приезжие исчерпывали весь запас привезенных ими даже самых мельчайших новостей. А потом, как и ему не ответить на их бесчисленные вопросы? Главным образом относительно Лондонского съезда. И относительно предстоящих выборов в третью Думу. И относительно характера революционной борьбы вообще, после третьеиюньского государственного переворота, начисто уничтожившего последние остатки «свобод», объявленных в октябре 1905 года.
Надежда Константиновна видела, понимала: это родная стихия Владимира Ильича. Без встреч с товарищами, без живой связи с партией, загнанный снова в жесточайшее подполье, он не может. Ему надо знать все, что происходит на огромных пространствах России — от Петербурга до Владивостока, от Архангельска до Астрахани и до Закавказья. Ему надо знать, что пишут о русских событиях за границей и как там идет подготовка к созыву VII Международного социалистического конгресса, в котором он хочет непременно принять участие. Ему надо бросаться в бой с самодержавием, столыпинщиной, с кадетами, октябристами, с эсерами, анархистами и, может быть, злее всего с меньшевиками, потому что именно в их среде без конца формируются все новые и новые разновидности беспринципного отступничества.
Ему надо бороться со всеми этими идейными и организационными вывихами. Ему надо спорить с упрямыми, убеждать колеблющихся, ободрять уставших. Ему надо писать рефераты, статьи, редактировать газеты. Ему нужно забираться в философские глубины основоположников диалектического материализма, чтобы разбить неких доморощенных махистов, компрометирующих своими лженаучными трудами большевистскую фракцию, к которой он принадлежит. Ему нужно дышать воздухом революции, ее теории и ее действия. Но ведь надо же человеку иногда хоть немного и отдохнуть!
И Крупская, войдя всей душой в эти большие, бесчисленные заботы, живя ими, стремилась, как только могла, наладить и отдых Ленину.Дача «Ваза» была не уютна, но очень просторна. Двухэтажная, срубленная из сосновых бревен, снаружи обшитых тесом, а изнутри гладко выструганных, она сохраняла в комнатах приятный смолистый запах. На веранде, выходившей прямо на юг, в полдень стояла неимоверная жарища, не спасали никакие занавески, зато перед закатом солнца и в сумерках здесь можно было поблаженствовать — все створки окон распахивались настежь, и тонкая лесная прохлада заполняла помещение. Веранда была излюбленным местом для общих сборов, и за чайным столом, и для игры в шахматы, прекрасно отвлекавшими на время от тяжелых сложностей политической обстановки.
«Постоянное население» дачи состояло из Владимира Ильича, Надежды Константиновны и Елизаветы Васильевны — матери Крупской. Они располагались на всем нижнем этаже. Наверху жили супруги Малиновские — «Богдановы», Александр Александрович с Натальей Богдановной, да еще Дубровинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104