Посторонние могли и не заметить в нем никаких перемен, этого напряженно-гневного состояния, но он-то, Житомирский, как врач, разгадал, что там, в мозгу у Дубровинского, тихо свершается. Он слышал даже его слова, сказанные глухо: «Убить эту женщину!..»
Об этом на всякий случай пришлось сообщить ротмистру Андрееву, временно заменившему Гартинга. Временно потому, что Андреев рылом не вышел, чтобы заведовать всей заграничной агентурой. И потому еще временно, что Клемансо, с шумом выпроводив из Франции только Гартинга,— будто тем самым прихлопнул всю здешнюю «тайную полицию»,— уже вел дружеские переговоры со Столыпиным относительно новой, приемлемой для обеих сторон кандидатуры. Как было не сообщить о восклицании Дубровинского Андрееву!
Эсдеки не охочи прибегать к бомбам и револьверам как к средству возмездия, у Дубровинского и тем более мягкий, добрый характер, но слишком силен заряд динамита, который сейчас по стечению обстоятельств вложен в него, и точно предсказать, как он поступит, невозможно. В тихом омуте черти водятся! А будет ужасно, если Люсю — или Катю — уберечь там, в Питере, не сумеют.
Дубровинского угнетают еще и мокнущие раны на ногах, которые он, Житомирский, может быть, и напрасно объявил признаком опасной болезни, желая тогда, в первый день их встречи, немного напугать его и теснее привязать к себе, когда он им,
Житомирским, будет вылечен. Но вмешался со своими непрошеными заботами Ленин, повез больного к толстяку Дюбуше, я врач Отцов превратился в «осла». Слава богу, хотя остался «хорошим революционером». Но, впрочем, раны, несмотря на правильное лечение, назначенное Дюбуше, пока заживают плохо. Это — следствие нервного перенапряжения. Дубровинский никак не может отделаться от ранее внушенной ему тревоги, и это, в свою очередь, усиливает скрытую нервозность. Жаль человека!
Житомирский перекатывал по подушке одурманенную духотой голову. Веки у него слипались, но это был не сон, а сдавливающее дыхание забытье, словно при падении в глубокую-глубокую и жаркую яму.
Но иногда он все же различал фигуру Дубровинского, сидящего как-то косо за столом, отчего его худые плечи казались особенно острыми. Этакая рань, а он уже за работой! При том еще обстоятельстве, что сегодня ему выступать с докладом о задачах большевиков в партии.
Вообще заседания расширенной редакции «Пролетария» проходят тяжело. И Дубровинский и Ленин возвращаются с них позеленевшими. Тут не топают ногами и не свистят, как было на Лондонском съезде, все в рамках приличия, но от этого по существу своему еще острее становится борьба и отзывается она на душевном состоянии больнее. Заседания продолжаются уже четвертый день и, наверно, растянутся еще на неделю, если Богданов упрямо будет выдавать «порося за карася» и доказывать, что богостроительством занимался совсем не он, а только Луначарский (да и то, может быть, не занимался) и что вообще нет 'лучшего марксиста, чем сам Богданов, не имеющий решительно никакого отношения к философии Маха, а отзовизм и ультиматизм для настоящего времени — наиболее правильная тактика партии.
Он еще поворочался в постели. И решил: вставать пока нет надобности. На заседаниях обязаны и могут присутствовать только члены Большевистского Центра, члены редакции «Пролетария» и представители с мест. Ведут протоколы Крупская и Любимов. Ему, Отцову, как члену финансово-хозяйственной комиссии, иногда появляться вполне допустимо, но там по праву официальных участников совещания постоянно присутствуют и Зиновьев и Таратута, тоже члены этой комиссии, а на него Богданов с Шанцером поглядывают косо. Считают, что именно он играл главную скрипку, когда отдаленным российским комитетам, зараженным отзовизмом, немного задержали субсидии.
Зачем ему эти косые взгляды? Протоколы и резолюции он прочитает и после, а разные пикантные подробности даже интереснее в чужом пересказе. Да и кому их потом передавать, эти подробности? Гартинга, сластены на такие вещи, нет, а Андреев — рогожная мочалка.
Житомирский помолотил ногами, сбрасывая с себя жаркую простыню, и вяло окликнул Дубровинского:
— Иосиф Федорович, вам сегодня делать доклад, а вы все над переводами корпите.
— Нет, не над переводами — над проектом резолюции по моему докладу,— отозвался Дубровинский, не поворачивая к нему головы.— Вчера вечером с Владимиром Ильичей мы набросали основу. Мне надо теперь несколько развернуть ее.
— А в двух словах? Главнейшая задача большевиков в партии? Как это у вас формулируется?— с прежней вялостью в голосе спросил Житомирский.
— В двух словах, Яков Абрамович, попробуйте вы сформулировать, я не умею. Но если хотите, вот заключительный абзац: «...задачей большевиков, которые останутся сплоченным авангард дом партии, является не только продолжение борьбы с ликвидаторством и всеми видами ревизионизма, но и сближение с марксистскими и партийными элементами других фракций, как это диктуется общностью в борьбе за сохранение и укрепление РСДРП».
— Значит, сближение и с Плехановым?
— Да, и с Плехановым. Что, для вас это новость?
— Нет, не новость. Я думаю о том, как это взорвет Богданова, сиречь «Максимова».
— Будем полагать, не больше, чем принятые уже резолюции. Об отзовизме и ультиматизме. О богостроительстве. О партийной школе на Капри. Всюду Богданов с рогатиной против Ленина, и всюду рогатина у него выбивается. Как не взрываться! Понимает же, что верх ему не взять.
— Тогда чего же «Марат» — Шанцер рядом с ним бьется?,
— Об этом, Яков Абрамович, спросите самого Шанцера. Может быть, потому бьется, что однажды он попытался выступить против богостроительских вывертов Луначарского, а теперь эту свою «вину» перед Богдановым и заглаживает.
— Ну и черт с ним!
Житомирский закрыл глаза и легонько всхрапнул. Он не спал, и спать ему уже не хотелось, но не хотелось и продолжать самим же затеянный разговор. Он соображал, когда ему лучше побывать у Андреева: сразу по окончании совещания или только после того, как он сам себе составит представление об его итогах. Андреев нетерпелив, рассчитывает выслужиться пред столичным начальством потоком срочных донесений и частенько, не проверив факты, «не заглянув в святцы, бьет в колокол». А когда ему надерут уши за это, все зло вымещает на своих агентах. Опять-таки, задержись с докладом, разгон: «От консьержки узнаю больше, чем от тебя!» Эх, вспомнишь Гартинга, золото был человек!
Надо все эти дни вертеться около Ленина и Крупской.В кафе «Капю», в отдельном небольшом зале, откупленном дая совещания расширенной редакции «Пролетария», стояла, как и во всем Париже, давящая духота. Она казалась, пожалуй, еще более тягостной потому, что нельзя было проводить заседания при распахнутых окнах, и еще потому, что сама по себе атмосфера, в которой проходили дебаты, день ото дня раскалялась сильнее.
Богданов и Шанцер подчеркнуто появлялись в самый последний момент, так, чтобы сразу пройти к своему, облюбованному ими столику. Это избавляло их от необходимости здороваться с каждым из участников заседания и вступать в какие-либо далекие от полемики разговоры, болтать о том о сем, как это обычно бывает в кулуарах. Богданов в тщательно отглаженном костюме и накрахмаленном воротничке, туго стягивающем умеренно полную шею, садился строго и прямо, приставляя легкую тросточку к креслу, и тут же начинал поправлять манжеты. Чуть снисходительная улыбка почти никогда не покидала его лица, а взгляд небрежно перемещался от председательского стола к столу, за которым произносил речь очередной оратор.
Шанцер усаживался рядом с Богдановым, но держал себя не скованно, а свободно, рисовал на листе бумаги цветы, виньетки, тихонечко барабанил пальцами по столу, всем своим видом оттеняя как бы полную ото всех независимость и готовность немедленно кинуться в драку, заслышав клич: «Наших бьют!»
И он бросился в драку уже на первом заседании при обсуждении повестки дня, когда и клича-то никакого никем еще не было брошено.
Все началось совершенно спокойно. Выборы председателя: попеременно Ленин и «Мешковский» — Гольденберг. Приступив к исполнению своих обязанностей, Ленин дал слово «Власову» — Рыкову, и тот зачитал список из двенадцати вопросов, подлежащих рассмотрению совещания. Этот перечень, естественно, начинался определением: «Конституирование собрания». Что это: совещание, конференция, пленум? Чего: редакции «Пролетария», БЦ (Большевистского Центра)? Его правомочность? И так далее. «Донат» — Шулятиков поддержал предложение Рыкова. Однако Шанцер вскочил и предложил свой порядок дня — девять вопросов,— и первый из них занозисто обозначался: «Конституирование и вопрос об исключении двух членов БЦ (между прочим)».
Каменев попытался притушить этот огонек, предвестник большого пожара, и мягко сказал, что особых различий в предложенных проектах он не усматривает, но все-таки было бы лучше сперва рассмотреть в широком плане принципиальные разногласия.
Тогда Богданов, чеканя слова, будто учитель на уроке диктанта, встал и заявил:
— Согласен, что принципиальные разногласия необходимо разбирать сначала, но раньше всего надо рассмотреть вопрос — это вопрос об исключении меня и Зимина.— Он сделал небольшую паузу, чтобы присутствующие почувствовали, что он ставиг «Зимина» — Красина в один ряд с собой, хотя и знал: проступок Красина перед БЦ — выдача эсерам партийных секретов — предполагалось сделать предметом особого обсуждения.— Это вопрос. об исключении меня и Зимина, так как, может быть, мне незачем будет присутствовать на собрании. Конечно, если вопрос будет отодвинут, мы с Маратом,— он кивнул головой в сторону Шанцера,— не отказываемся присутствовать, но не сможем сохранить нужного хладнокровия.
И не сохраняли.Дубровинский вносил резолюцию «Об агитации за отдельный от партии большевистский съезд или большевистскую конференцию», и в его проекте резолюции отвергалась такого рода агитация, как неминуемо ведущая к расколу партии сверху и донизу. Партийный съезд должен быть единым, всех фракций. Поднимался Богданов и высокомерно говорил:
— Резолюция Иннокентия, апеллирующая к партийности, неуместна. Она написана не для этого собрания, а рассчитана на агитацию вне большевистских кругов.
— Нам говорят: не надо большевистского съезда, это мешает партийности, означает гибель партии,— торопливо присоединялся к Богданову Шанцер.— Такое утверждение равняется утверждению, что наша фракция излишня, что мы расплылись в партии, что между Лениным и Мартовым нет разницы.
Проголосовали. За резолюцию Дубровинского все, и только двое — Богданов и Шанцер — против.
Зачитывался проект резолюции «Об отзовизме и ультиматизме», подготовленный Лениным:
— «...Расширенная редакция «Пролетария» заявляет, что большевизм, как определенное течение в РСДРП, ничего общего не имеет с отзовизмом и ультиматизмом и что большевистская фракция должна вести самую решительную борьбу с этими уклонениями от пути революционного марксизма».
И вскипала резкая полемика.
— Отзовизм!—восклицал Шанцер.— Надо посмотреть, нет ли вины самой думской фракции, была ли она на высоте своей задачи. Мы требуем, чтобы борьба с отзовизмом велась корректно, исключительно идейным, а не организационным путем.
— Вы признаете, что ваша цель — вышибить отзовистов и ультиматистов. Однако вы забываете, что и сами были бойкотистами. Вспомните Котку. А теперь «Пролетарий» отходит от большевизма и скатывается на позиции центра!—теряя учитель-
ский тон, нервически гремел Богданов.— Но у вас не хватает мужества сказать: мы с Плехановым, а вы — убирайтесь к черту!
— О Коткинской конференции Максимов напутал,— спокойно разъяснял Ленин.— Тогда весь Большевистский Центр был против бойкота. Фракция же была за бойкот, но раскола не было, ибо не было группы, которая его хотела бы. Через год фракция оказалась на нашей стороне. Максимов говорит, что мы станем заседать с Плехановым. Конечно, станем, так же как с Даном, с Мартовым в редакции «Социал-демократа», нашего ЦО. Мы в сделку с Плехановым против Луначарского не входили. Но, когда Плеханов вышибает Потресова, я готов протянуть ему руку. А вот лояльность отзовистов на конференции была достигнута бешеной борьбой — мы ставили им ультиматумы. Я заседаю в ЦК и с Мартовым. А вы, Марат, член фракции «божественных» отзовистов. Говорю не о добрых намерениях, а о политической 'линии. Большевизм должен теперь стать строго марксистским,
— Мы имеем отзовизм, который говорит: не надо думской фракции. А «Пролетарий» говорит — надо. Отзовисты говорят: фракция неизбежно оппортунистична. Мы же говорим — она движется вверх. Мы привлекаем партию к работе над фракцией,— отзовисты же упрекают нас за это. Вот противоречия! А вы путаетесь между ними.— Дубровинский был сух, он давно уже потерял веру в возможность переубедить Богданова.
— Марат говорил, что думская фракция сама породила отзовизм.— Гольденберг пытался остановить обострение спора.—Но что же именно вы сделали для улучшения ее деятельности? Чем вы помогли фракции?— И тут же срывался: — Если смотреть на отзовизм как на развивающееся движение, то раскол был бы неизбежен. Но ваши дела дрянь. Борьба с вами не на жизнь, а на смерть не есть раскол.
— Нас нельзя упрекать, что мы не работали, ибо не было условий для работы из-за того, что вся работа взята одними вами,— путаясь в словах, бормотал Шанцер.
— Мы выбраны съездом и уйти сами не можем, надо нас выгнать!— кричал Богданов, воздевая руки вверх. На крахмальных манжетах злыми огоньками вспыхивали фальшивые рубины в запонках.— Здесь издевательство! Вы хотите нас двоих,— он глядел на Шанцера, забывая, что раньше в число «двоих» он включал не его, а Красина,— вы хотите нас двоих держать в плену, а потом выгнать. Вы должны исключить нас сейчас!
Но заседание шло своим чередом. В соответствии с утвержденной повесткой дня рассматривался пока не личный конфликт с «Максимовым», а принципиальный вопрос о борьбе с отзовизмом, и об этом принималась резолюция. Против нее голосовали только Богданов и Шанцер.
Собрание переходило к очередному пункту — «О богостроич тельстве», Докладчик говорил:
— Вопрос о богостроительстве становится общественным явлением. Нынешняя эпоха контрреволюции всколыхнула тенденции, оживляющие религиозные настроения. Повышенный интерес к вопросам религии является отражением подавленности духа после подавления революции. В этой атмосфере ясно выступает подмена большевизма богостроительством. Теперь они уже приравнены друг к другу. Это течение, особенно ярко пропагандируемое в статьях Луначарского, есть течение, порывающее с основами марксизма, наносящее вред революционной социал-демократической работе по просвещению рабочих масс. Ничего общего с подобным извращением научного социализма большевистская фракция не имеет.
Тотчас же, немного остывший после предшествующих схваток Богданов учительски диктовал:
— Напоминаю резолюцию «Пролетария» по вопросу о нейтральности, внесенную по поводу запроса женевской группы.— А сам испепеляющим взглядом упирался в Дубровинского. Он не мог простить ему своего и Луначарского публичного поражения на прошлогоднем философском реферате в Женеве. Тогда Алексинский несколько выручил, собрав женевскую группу большевиков, осудившую под его, Богданова, подсказку выступление Дубровинского, но «Пролетарий» тем не менее такой протест не напечатал, сославшись на свою раннюю резолюцию о нейтральности в философских вопросах.— Когда Луначарский попросил места для объяснения, ему отказали, основываясь на нейтральности. А потом сочли нужным все-таки напечатать статью «Не по дороге»; я нахожу, что она тоже относится к области философии.
Шанцер понимал, что ему промолчать невозможно, а говорить — вызвать раздражение Богданова. Потому что статью, которую он, Шанцер, в свое время написал против Луначарского, именно Богданов, как член редакции «Пролетария», не допустил напечатать. И именно ссылаясь на нейтральность.
— У Луначарского много религиозной терминологии,— сказал он осторожно.— Бороться с ней мы обязаны всегда и всюду. Поэтому я считаю нужным внести резолюцию, говорящую не о Луначарском, а о богостроительстве.
— Помню наши споры в редакции по поводу статьи Марата,— ероша волосы, вступил Зиновьев.— Тогда Марат говорил, что мы в плену у богостроителей. Говорил, но печатно все же не выступил, побоявшись Максимова. Теперь Марат оказался сам пленником богостроителей. А резолюция о нейтральности была принята вовсе не в смысле равнодушия к философским вопросам.
Дубровинский принял вызов Богданова, но на его колючий, обозленный взгляд ответил обычной своей мягкой улыбкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Об этом на всякий случай пришлось сообщить ротмистру Андрееву, временно заменившему Гартинга. Временно потому, что Андреев рылом не вышел, чтобы заведовать всей заграничной агентурой. И потому еще временно, что Клемансо, с шумом выпроводив из Франции только Гартинга,— будто тем самым прихлопнул всю здешнюю «тайную полицию»,— уже вел дружеские переговоры со Столыпиным относительно новой, приемлемой для обеих сторон кандидатуры. Как было не сообщить о восклицании Дубровинского Андрееву!
Эсдеки не охочи прибегать к бомбам и револьверам как к средству возмездия, у Дубровинского и тем более мягкий, добрый характер, но слишком силен заряд динамита, который сейчас по стечению обстоятельств вложен в него, и точно предсказать, как он поступит, невозможно. В тихом омуте черти водятся! А будет ужасно, если Люсю — или Катю — уберечь там, в Питере, не сумеют.
Дубровинского угнетают еще и мокнущие раны на ногах, которые он, Житомирский, может быть, и напрасно объявил признаком опасной болезни, желая тогда, в первый день их встречи, немного напугать его и теснее привязать к себе, когда он им,
Житомирским, будет вылечен. Но вмешался со своими непрошеными заботами Ленин, повез больного к толстяку Дюбуше, я врач Отцов превратился в «осла». Слава богу, хотя остался «хорошим революционером». Но, впрочем, раны, несмотря на правильное лечение, назначенное Дюбуше, пока заживают плохо. Это — следствие нервного перенапряжения. Дубровинский никак не может отделаться от ранее внушенной ему тревоги, и это, в свою очередь, усиливает скрытую нервозность. Жаль человека!
Житомирский перекатывал по подушке одурманенную духотой голову. Веки у него слипались, но это был не сон, а сдавливающее дыхание забытье, словно при падении в глубокую-глубокую и жаркую яму.
Но иногда он все же различал фигуру Дубровинского, сидящего как-то косо за столом, отчего его худые плечи казались особенно острыми. Этакая рань, а он уже за работой! При том еще обстоятельстве, что сегодня ему выступать с докладом о задачах большевиков в партии.
Вообще заседания расширенной редакции «Пролетария» проходят тяжело. И Дубровинский и Ленин возвращаются с них позеленевшими. Тут не топают ногами и не свистят, как было на Лондонском съезде, все в рамках приличия, но от этого по существу своему еще острее становится борьба и отзывается она на душевном состоянии больнее. Заседания продолжаются уже четвертый день и, наверно, растянутся еще на неделю, если Богданов упрямо будет выдавать «порося за карася» и доказывать, что богостроительством занимался совсем не он, а только Луначарский (да и то, может быть, не занимался) и что вообще нет 'лучшего марксиста, чем сам Богданов, не имеющий решительно никакого отношения к философии Маха, а отзовизм и ультиматизм для настоящего времени — наиболее правильная тактика партии.
Он еще поворочался в постели. И решил: вставать пока нет надобности. На заседаниях обязаны и могут присутствовать только члены Большевистского Центра, члены редакции «Пролетария» и представители с мест. Ведут протоколы Крупская и Любимов. Ему, Отцову, как члену финансово-хозяйственной комиссии, иногда появляться вполне допустимо, но там по праву официальных участников совещания постоянно присутствуют и Зиновьев и Таратута, тоже члены этой комиссии, а на него Богданов с Шанцером поглядывают косо. Считают, что именно он играл главную скрипку, когда отдаленным российским комитетам, зараженным отзовизмом, немного задержали субсидии.
Зачем ему эти косые взгляды? Протоколы и резолюции он прочитает и после, а разные пикантные подробности даже интереснее в чужом пересказе. Да и кому их потом передавать, эти подробности? Гартинга, сластены на такие вещи, нет, а Андреев — рогожная мочалка.
Житомирский помолотил ногами, сбрасывая с себя жаркую простыню, и вяло окликнул Дубровинского:
— Иосиф Федорович, вам сегодня делать доклад, а вы все над переводами корпите.
— Нет, не над переводами — над проектом резолюции по моему докладу,— отозвался Дубровинский, не поворачивая к нему головы.— Вчера вечером с Владимиром Ильичей мы набросали основу. Мне надо теперь несколько развернуть ее.
— А в двух словах? Главнейшая задача большевиков в партии? Как это у вас формулируется?— с прежней вялостью в голосе спросил Житомирский.
— В двух словах, Яков Абрамович, попробуйте вы сформулировать, я не умею. Но если хотите, вот заключительный абзац: «...задачей большевиков, которые останутся сплоченным авангард дом партии, является не только продолжение борьбы с ликвидаторством и всеми видами ревизионизма, но и сближение с марксистскими и партийными элементами других фракций, как это диктуется общностью в борьбе за сохранение и укрепление РСДРП».
— Значит, сближение и с Плехановым?
— Да, и с Плехановым. Что, для вас это новость?
— Нет, не новость. Я думаю о том, как это взорвет Богданова, сиречь «Максимова».
— Будем полагать, не больше, чем принятые уже резолюции. Об отзовизме и ультиматизме. О богостроительстве. О партийной школе на Капри. Всюду Богданов с рогатиной против Ленина, и всюду рогатина у него выбивается. Как не взрываться! Понимает же, что верх ему не взять.
— Тогда чего же «Марат» — Шанцер рядом с ним бьется?,
— Об этом, Яков Абрамович, спросите самого Шанцера. Может быть, потому бьется, что однажды он попытался выступить против богостроительских вывертов Луначарского, а теперь эту свою «вину» перед Богдановым и заглаживает.
— Ну и черт с ним!
Житомирский закрыл глаза и легонько всхрапнул. Он не спал, и спать ему уже не хотелось, но не хотелось и продолжать самим же затеянный разговор. Он соображал, когда ему лучше побывать у Андреева: сразу по окончании совещания или только после того, как он сам себе составит представление об его итогах. Андреев нетерпелив, рассчитывает выслужиться пред столичным начальством потоком срочных донесений и частенько, не проверив факты, «не заглянув в святцы, бьет в колокол». А когда ему надерут уши за это, все зло вымещает на своих агентах. Опять-таки, задержись с докладом, разгон: «От консьержки узнаю больше, чем от тебя!» Эх, вспомнишь Гартинга, золото был человек!
Надо все эти дни вертеться около Ленина и Крупской.В кафе «Капю», в отдельном небольшом зале, откупленном дая совещания расширенной редакции «Пролетария», стояла, как и во всем Париже, давящая духота. Она казалась, пожалуй, еще более тягостной потому, что нельзя было проводить заседания при распахнутых окнах, и еще потому, что сама по себе атмосфера, в которой проходили дебаты, день ото дня раскалялась сильнее.
Богданов и Шанцер подчеркнуто появлялись в самый последний момент, так, чтобы сразу пройти к своему, облюбованному ими столику. Это избавляло их от необходимости здороваться с каждым из участников заседания и вступать в какие-либо далекие от полемики разговоры, болтать о том о сем, как это обычно бывает в кулуарах. Богданов в тщательно отглаженном костюме и накрахмаленном воротничке, туго стягивающем умеренно полную шею, садился строго и прямо, приставляя легкую тросточку к креслу, и тут же начинал поправлять манжеты. Чуть снисходительная улыбка почти никогда не покидала его лица, а взгляд небрежно перемещался от председательского стола к столу, за которым произносил речь очередной оратор.
Шанцер усаживался рядом с Богдановым, но держал себя не скованно, а свободно, рисовал на листе бумаги цветы, виньетки, тихонечко барабанил пальцами по столу, всем своим видом оттеняя как бы полную ото всех независимость и готовность немедленно кинуться в драку, заслышав клич: «Наших бьют!»
И он бросился в драку уже на первом заседании при обсуждении повестки дня, когда и клича-то никакого никем еще не было брошено.
Все началось совершенно спокойно. Выборы председателя: попеременно Ленин и «Мешковский» — Гольденберг. Приступив к исполнению своих обязанностей, Ленин дал слово «Власову» — Рыкову, и тот зачитал список из двенадцати вопросов, подлежащих рассмотрению совещания. Этот перечень, естественно, начинался определением: «Конституирование собрания». Что это: совещание, конференция, пленум? Чего: редакции «Пролетария», БЦ (Большевистского Центра)? Его правомочность? И так далее. «Донат» — Шулятиков поддержал предложение Рыкова. Однако Шанцер вскочил и предложил свой порядок дня — девять вопросов,— и первый из них занозисто обозначался: «Конституирование и вопрос об исключении двух членов БЦ (между прочим)».
Каменев попытался притушить этот огонек, предвестник большого пожара, и мягко сказал, что особых различий в предложенных проектах он не усматривает, но все-таки было бы лучше сперва рассмотреть в широком плане принципиальные разногласия.
Тогда Богданов, чеканя слова, будто учитель на уроке диктанта, встал и заявил:
— Согласен, что принципиальные разногласия необходимо разбирать сначала, но раньше всего надо рассмотреть вопрос — это вопрос об исключении меня и Зимина.— Он сделал небольшую паузу, чтобы присутствующие почувствовали, что он ставиг «Зимина» — Красина в один ряд с собой, хотя и знал: проступок Красина перед БЦ — выдача эсерам партийных секретов — предполагалось сделать предметом особого обсуждения.— Это вопрос. об исключении меня и Зимина, так как, может быть, мне незачем будет присутствовать на собрании. Конечно, если вопрос будет отодвинут, мы с Маратом,— он кивнул головой в сторону Шанцера,— не отказываемся присутствовать, но не сможем сохранить нужного хладнокровия.
И не сохраняли.Дубровинский вносил резолюцию «Об агитации за отдельный от партии большевистский съезд или большевистскую конференцию», и в его проекте резолюции отвергалась такого рода агитация, как неминуемо ведущая к расколу партии сверху и донизу. Партийный съезд должен быть единым, всех фракций. Поднимался Богданов и высокомерно говорил:
— Резолюция Иннокентия, апеллирующая к партийности, неуместна. Она написана не для этого собрания, а рассчитана на агитацию вне большевистских кругов.
— Нам говорят: не надо большевистского съезда, это мешает партийности, означает гибель партии,— торопливо присоединялся к Богданову Шанцер.— Такое утверждение равняется утверждению, что наша фракция излишня, что мы расплылись в партии, что между Лениным и Мартовым нет разницы.
Проголосовали. За резолюцию Дубровинского все, и только двое — Богданов и Шанцер — против.
Зачитывался проект резолюции «Об отзовизме и ультиматизме», подготовленный Лениным:
— «...Расширенная редакция «Пролетария» заявляет, что большевизм, как определенное течение в РСДРП, ничего общего не имеет с отзовизмом и ультиматизмом и что большевистская фракция должна вести самую решительную борьбу с этими уклонениями от пути революционного марксизма».
И вскипала резкая полемика.
— Отзовизм!—восклицал Шанцер.— Надо посмотреть, нет ли вины самой думской фракции, была ли она на высоте своей задачи. Мы требуем, чтобы борьба с отзовизмом велась корректно, исключительно идейным, а не организационным путем.
— Вы признаете, что ваша цель — вышибить отзовистов и ультиматистов. Однако вы забываете, что и сами были бойкотистами. Вспомните Котку. А теперь «Пролетарий» отходит от большевизма и скатывается на позиции центра!—теряя учитель-
ский тон, нервически гремел Богданов.— Но у вас не хватает мужества сказать: мы с Плехановым, а вы — убирайтесь к черту!
— О Коткинской конференции Максимов напутал,— спокойно разъяснял Ленин.— Тогда весь Большевистский Центр был против бойкота. Фракция же была за бойкот, но раскола не было, ибо не было группы, которая его хотела бы. Через год фракция оказалась на нашей стороне. Максимов говорит, что мы станем заседать с Плехановым. Конечно, станем, так же как с Даном, с Мартовым в редакции «Социал-демократа», нашего ЦО. Мы в сделку с Плехановым против Луначарского не входили. Но, когда Плеханов вышибает Потресова, я готов протянуть ему руку. А вот лояльность отзовистов на конференции была достигнута бешеной борьбой — мы ставили им ультиматумы. Я заседаю в ЦК и с Мартовым. А вы, Марат, член фракции «божественных» отзовистов. Говорю не о добрых намерениях, а о политической 'линии. Большевизм должен теперь стать строго марксистским,
— Мы имеем отзовизм, который говорит: не надо думской фракции. А «Пролетарий» говорит — надо. Отзовисты говорят: фракция неизбежно оппортунистична. Мы же говорим — она движется вверх. Мы привлекаем партию к работе над фракцией,— отзовисты же упрекают нас за это. Вот противоречия! А вы путаетесь между ними.— Дубровинский был сух, он давно уже потерял веру в возможность переубедить Богданова.
— Марат говорил, что думская фракция сама породила отзовизм.— Гольденберг пытался остановить обострение спора.—Но что же именно вы сделали для улучшения ее деятельности? Чем вы помогли фракции?— И тут же срывался: — Если смотреть на отзовизм как на развивающееся движение, то раскол был бы неизбежен. Но ваши дела дрянь. Борьба с вами не на жизнь, а на смерть не есть раскол.
— Нас нельзя упрекать, что мы не работали, ибо не было условий для работы из-за того, что вся работа взята одними вами,— путаясь в словах, бормотал Шанцер.
— Мы выбраны съездом и уйти сами не можем, надо нас выгнать!— кричал Богданов, воздевая руки вверх. На крахмальных манжетах злыми огоньками вспыхивали фальшивые рубины в запонках.— Здесь издевательство! Вы хотите нас двоих,— он глядел на Шанцера, забывая, что раньше в число «двоих» он включал не его, а Красина,— вы хотите нас двоих держать в плену, а потом выгнать. Вы должны исключить нас сейчас!
Но заседание шло своим чередом. В соответствии с утвержденной повесткой дня рассматривался пока не личный конфликт с «Максимовым», а принципиальный вопрос о борьбе с отзовизмом, и об этом принималась резолюция. Против нее голосовали только Богданов и Шанцер.
Собрание переходило к очередному пункту — «О богостроич тельстве», Докладчик говорил:
— Вопрос о богостроительстве становится общественным явлением. Нынешняя эпоха контрреволюции всколыхнула тенденции, оживляющие религиозные настроения. Повышенный интерес к вопросам религии является отражением подавленности духа после подавления революции. В этой атмосфере ясно выступает подмена большевизма богостроительством. Теперь они уже приравнены друг к другу. Это течение, особенно ярко пропагандируемое в статьях Луначарского, есть течение, порывающее с основами марксизма, наносящее вред революционной социал-демократической работе по просвещению рабочих масс. Ничего общего с подобным извращением научного социализма большевистская фракция не имеет.
Тотчас же, немного остывший после предшествующих схваток Богданов учительски диктовал:
— Напоминаю резолюцию «Пролетария» по вопросу о нейтральности, внесенную по поводу запроса женевской группы.— А сам испепеляющим взглядом упирался в Дубровинского. Он не мог простить ему своего и Луначарского публичного поражения на прошлогоднем философском реферате в Женеве. Тогда Алексинский несколько выручил, собрав женевскую группу большевиков, осудившую под его, Богданова, подсказку выступление Дубровинского, но «Пролетарий» тем не менее такой протест не напечатал, сославшись на свою раннюю резолюцию о нейтральности в философских вопросах.— Когда Луначарский попросил места для объяснения, ему отказали, основываясь на нейтральности. А потом сочли нужным все-таки напечатать статью «Не по дороге»; я нахожу, что она тоже относится к области философии.
Шанцер понимал, что ему промолчать невозможно, а говорить — вызвать раздражение Богданова. Потому что статью, которую он, Шанцер, в свое время написал против Луначарского, именно Богданов, как член редакции «Пролетария», не допустил напечатать. И именно ссылаясь на нейтральность.
— У Луначарского много религиозной терминологии,— сказал он осторожно.— Бороться с ней мы обязаны всегда и всюду. Поэтому я считаю нужным внести резолюцию, говорящую не о Луначарском, а о богостроительстве.
— Помню наши споры в редакции по поводу статьи Марата,— ероша волосы, вступил Зиновьев.— Тогда Марат говорил, что мы в плену у богостроителей. Говорил, но печатно все же не выступил, побоявшись Максимова. Теперь Марат оказался сам пленником богостроителей. А резолюция о нейтральности была принята вовсе не в смысле равнодушия к философским вопросам.
Дубровинский принял вызов Богданова, но на его колючий, обозленный взгляд ответил обычной своей мягкой улыбкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104