И безусловно, она не является
особенностью невротика. Напротив, удаление, регрессия
и отсутствие означают занятие такой позиции, в которой
мы можем овладеть ситуацией, или из которой мы можем
получить необходимую поддержку, или в которой на-
правляем внимание на более важную неоконченную си-
туацию.
Эта эластичность формирования <фитура/фон> нару-
шена, если, как в нашем случае, удаление и овладение
не дополняют друг друга; мы должны иметь дело с
хроническим удалением и хроническим овладением, как
симптомами патологии. Хроническое овладение известно
как фиксация, упорствование, компульсивность, фальши-
вость и т. д. Хроническое удаление известно как <от-
сутствие контакта>, отключенности и, в крайних случаях,
как патологический ступор.
Если батальон находится в трудной ситуации, угро-
жающей уничтожением, потерей людей и снаряжения, он
будет заниматься <стратегическим удалением>. Он уда-
лится на безопасную позицию и будет получать подкреп-
ление людьми и снаряжением, а также, возможно, мо-
ральную поддержку, пока завершается неполный ге-
штальт, пока он вновь не обретет адекватную людскую
силу, снаряжение и боевой дух.
106
Возьмем рассказ о двух аналитиках. Молодой аналитик,
доведенный к вечеру до отчаяния, спрашивает своего
старшего коллегу: <Как вы можете целый день выслу-
шивать все эти ассоциации?>.
Тот отвечает: <Кто слушает?>.
Здесь мы вновь имеем две крайности упорствования:
1, Хронического овладения, часто называемого неу-
молимой установкой.
2. Затыкания ушей.
Упорствование привело бы к истреблению всего ба-
тальона и приводит к усталости молодого аналитика.
У одного банкира, идентифицирующего себя исклю-
чительно в качестве производителя денег, придержива-
ющегося этого образца даже в период Черной Пятницы
и оказавшегося неспособным справиться с рынком, не
осталось другого выхода, как закончить жизнь самоубий-
ством.
Человек, который ощущает невозможность удержать
ситуацию в руках, который ощущает не позволять себе
выпустить ее из рук, часто будет использовать самый
примитивный способ овладения ею - убийство, другими
словами убийство и насилие - являются симптомами
хронического овладения.
В апреле 1933 года нацисты пришли к власти, я
отправился к Айтигону, президенту Берлинской психоа-
налитической ассоциации, и сказал ему, что я видел
предостережение на стене. Он ответил: <Вы ориентиро-
ваны нереалистично. Вы забегаете вперед>.
Действительно, моей реальностью была необходимость
справиться с СС Гитлера. Ему же потребовалось более
двух лет, чтобы переориентироваться и отправиться в
Палестину.
Многие евреи были бы спасены в период гитлеровского
режима, если бы они могли освободиться от своих вла-
дений, родственников и страха неизвестности.
Многие были бы спасены, если бы смогли преодолеть
свою инертность и глупый оптимизм. Многие были бы
спасены, если бы мобилизовали свои ресурсы, а не ожи-
дали кого-то, кто спасет их. Если бы, если бы, если
бы...
107
Я проснулся сегодня утром изумленный и тупой. Сижу
на постели ошеломленный, в трансе, как те обитатели
психиатрической больницы, которых я видел погружен-
ными в свои размышления. Тени умерших, гитлеровских
жертв, в основном родственники, мои и Лоры, пришли ко
мне, указывая пальцами: <Ты бы мог спасти меня>, -
стремясь заставить меня почувствовать себя виноватым
и ответственным за них. Но я придерживаюсь своего
кредо: <Я ответственен только за себя. Я возмущаюсь
вашими претензиями ко мне, поскольку я возмущаюсь
любым вторжением в мой образ жизни>.
Я знаю, что придерживаюсь излишне безапелляцион-
ной позиции.
Я ощущаю фрустрацию и знаю, в то же время, что
это я фрустрирую самого себя. Мишень, Изален, по-ви-
димому, удаляются все дальше и дальше. Даже Илат,
где (исключая Киото) я видел другую возможность окон-
чательного поселения, выглядит вне достигаемости.
Еще я ощущаю реальность и сущность. Я ощущаю
связь со всеми тремя зонами. Я знаю, что сижу за своим
столом. Я ощущаю ручку, скользящую по бумаге, я вижу
свой захламленный стол. Лампа надо мной отбрасывает
тень на образующиеся слова.
Еще я касаюсь своей внутренней зоны, ощущаю удов-
летворение и усталость от дневных переговоров с ко-
миссией из Вашингтона, постоянный ток от представления
грядущего центра <прорыва>, готовности продолжить
книгу.
Я также связан со средней зоной, часто называемой
разумом. В этой зоне я представляю, беззвучно говорю,
что часто называется размышлением: вспоминаю, плани-
рую, повторяю. Я знаю, что я представляю, воскрешаю
в памяти события прошлого. Я знаю, что это не реаль-
ность, но образы. Если бы я думал, что они реальны, я
бы галлюцинировал, т. е. не был бы способным отличить
реальность от фантазии. Это основной симптом психоза.
Здравый человек, играя в игры, разбирая прошедшие
события, фантазируя о будущих свершениях и катастро-
фах, знает, что он находится в состоянии <как будто>,
из которого можно быстро вернуться к действительной
реальности.
Есть одно исключение, которое в более глубоком
смысле не является исключением - это сновидения.
Любое сновидение имеет качество реальности. Любое
сновидение является галлюцинацией. Любое сновидение
ощущается как реальное, но имеет осознание часто край-
ней абсурдности ситуаций и событий.
Любое сновидение, по-видимому, является реальным,
и это справедливо, потому что сновидение - есть ре-
альность. Это экзистенциальное сообщение, хотя и за-
кодированное загадочным языком.
Любое сновидение является спонтанным событием.
Напротив, фантазия может быть в значительной степени
свободной. По-видимому, предела фантазии не сущест-
вует, при условии, что мы не сдерживаем ее и не срав-
ниваем с ограниченными возможностями реальности.
Чтобы отправиться сейчас в Илат, следовало бы за-
няться многочисленными планированиями, тратить время,
деньги, отменить приглашения и т. д. Отправиться туда
в фантазии легко, при условии, что я не стер его в
своей памяти. (Когда я отправляюсь туда, или когда
обнаруживаю себя на полдороге между Бершейкой и
Илатом.) Какие-то руины, станции отдыха и газовый насос.
Я заправляю мой фольксваген, который я собрал в
Германии за несколько месяцев до этого. Идея объяснения
попадания именно в это место разрешается, взаимодей-
ствуя с интересом к ситуации, возникающей на полдороге.
Налицо факт, что я проезжал 500 км через пустыню, и
я сомневаюсь, осмелился бы я проделать их иначе, чем
в небесно-голубом фольксвагене.
Несмотря на мои ожидания, езда по пустыне совсем
не была скучной. Дорога была очень маленькая, но вы-
мощенная щебнем, и по большей части в хорошем со-
стоянии. Кроме нескольких бедуинов с верблюдами и с
палатками, я не встретил ни одного человека, хотя и
видел издали военный лагерь. Илат являл собой неоп-
ределенность, в основном крошечные хибары, а не дома,
пыльные и очень душные. Я очень легко могу поверить
рассказам о том, как невыносимо жарко бывает здесь
летом.
Я заглянул в отель, стоявший поодаль от шикарного
отеля <Илат>. Я ненавижу отделанные золотом отели,
109
где все время кого-то ждут. Я часто чувствую нечто
параноидальное в маленьких элегантных отелях: кори-
дорные похожи на грифов, лифтеры и горничные, суе-
тящиеся передо мной, заискивающие и восхитительные
в обмен на чаевые.
В целом, место выглядело однообразным, и я решил
вернуться через пару дней в Зин Ход, исправительную
колонию, где я чувствовал себя уютно... Но...
Здесь были бродяги, и земля, и морской пейзаж.
Вместо того, чтобы следовать своему решению, я про-
был там около двух недель. Здесь не было ни любовных
историй, ни культурных аттракционов, пляж скорее был
каменистый, в отличие от восхитительного пляжа в Хайле,
но... я встретил обаятельных бродяг, в основном амери-
канцев. Сегодня мы называем их хиппи и встречаем их
тысячами. Уверен, что среди нашей богемной толпы в
Берлине были отдельные личности, которые решили сде-
лать своей профессией ничегонеделание, но большинство
усиленно трудились, чтобы стать достойными людьми и
что-то сделать в жизни, и очень многие, действительно,
делали.
Еще я встретил битников, которые пытались и усту-
пали: гневные люди, разбивающие свои головы о желез-
ные правила общества.
Я встретил последователей <дзен>, которые за не-
сколько месяцев до этого отказались от гнева и были
заняты поисками спасения.
Найти здесь бродяг было для меня событием.
Найти людей, которые были счастливы тем, что они
просто есть вне зависимости от целей и достижений.
Найти их из всех стран в Израиле, где каждый и все
напряглись, чтобы создать постоянное жилище.
Найти людей, которые не занимались отдыхом - вы
знаете это, занятие своим загаром, уходом за кожей,
ношением темных очков, посещением вечеринок с кок-
тейлем, болтовня о фигурах на пляже, разговор о диете,
о ценах и попытках бросить курить.
В то время и позднее, я использовал одного из бродяг
в качестве модели для рисования. Рисование стало моим
увлечением в Израиле. До Илата я никогда не рисовал
с таким увлечением и энтузиазмом, с которым, наверное,
110
такие художники, как Ван Гог, вынуждены были искать
пейзажи. Оставленные старые девы в поисках <сюжетов>.
Здесь был живой цвет, здесь дышало Красное море,
прикрытое с флангов горами Иордана и Египта, здесь,
где солнце перемешивало оттенок за оттенком, начиная
с вершин гор, проникая в подводную жизнь кораллов и
ярко раскрашенных рыб, здесь глаза любили наслаждаться
цветами и формами, изменяющимися ежечасно.
В глубине моря жило угреподобное существо около
4-5 футов длиной и, по меньшей мере, 1 фут шириной,
живая скульптура в оранжевом и карминовом. Волна?
Магический ковер? Актуализированная безмятежность,
исполненная радости... Я видел его всего лишь раз, хотя
и выходил на лодке с прозрачным дном в море, чтобы
увидеть вновь.
Я не осмеливался рисовать те горы, но в конце концов
возымел достаточно мужества, чтобы предаваться порт-
ретам. Портье из нашего мотеля позировал мне. У меня
до сих пор сохранились два его портрета. Я сделал также
несколько акварельных рисунков.
Масляными красками я всегда мог жульничать или
перерисовывать, но акварельными красками я должен
был связать себя утонченными мазками.
Мое самое раннее упоминание о живописи - это
посещение Берлинской Национальной галереи. Кажется,
мне было около восьми лет, когда мать взяла меня туда.
Я был очарован изображением обнаженных женщин, а
мать была смущена этим и краснела. Я понял, для чего
бьиэи написаны религиозные картины: пропаганда Иисуса
Христа. Некоторые картины привлекали меня своей кра-
сотой: большая рафаэлевская голубая мадонна с милыми
ангелочками и <Мужчина в золотом шлеме> Рембрандта.
В школе рисование было одним из моих самых любимых
предметов. Даже тогда, когда я продолжал углубляться
в другие предметы, мне нравились уроки рисования. Нет,
было еще одно исключение - математика, которая оча-
ровала меня настолько, что я не мог остаться к ней
безучастным.
Обычно, я не готовился к школе, уж слишком увлекся
своим желанием стать актером. Меня вызвали к доске
решить сложную задачу. Я взглянул на нее и решил,
после чего профессор заметил: <Это не тот способ,
который я показал вчера- Я ставлю тебе "отлично" за
находчивость и "плохо" за прилежание>. Я был поражен.
Рисование было для меня всегда копированием пред-
метов, наложением теней, перспективой. Это продолжа-
лось долгое время. Мое понимание искусства было сла-
бым, и в основном определялось славой художника. Ушло
много времени на то, чтобы я смог увидеть в Пикассо
палача, каким он является, в Гогене - поставщика пла-
катов, в Руссо - <предметофикатора>. Я стал больше
ценить других художников - Клее, Ван Гога, Микель-
анджело и Рембрандта. К Клее я чувствовал растущее
влечение. Дикость Ван Гога заворожила меня и лишала
опоры. Потолок Сикстинской Капеллы Микельанджело
подобен возлюбленному рядом с родственником, которого
я лелею с непоколебимой верностью. Но Рембрандт для
меня подобен Гете - единое <Я>,- выходящий за пред-
елы центр бьющей через край жизненности. Когда-то я
просидел больше часа перед его <Ночным дозором> в
Рейнс-музее в Амстердаме.
Иногда у меня появляется страстная жажда к картинам,
и тогда я должен купить их. Конечно, это не всегда
возможно. Художник может быть знаменитым, а не бо-
гачом. Конечно, если бы я был жадный и ловкий, я смог
бы купить картины за те 500 долларов, которые я зара-
ботал в Бременхевене, но тогда я бы не захотел покинуть
их и мог бы кончить жизнь в концентрационном лагере,
или картины были бы сожжены как дегенеративное ис-
кусство.
Итак, мы двигаемся в обратном направлении: <Если
бы у моей тетки были бы колеса, она была бы автомо-
билем>.
Я начал более серьезно заниматься живописью после
переезда в Штаты. Жизнь на открытом воздухе и занятие
спортом, когда я жил в Южной Африке, казались чем-то
далеким в Нью-Йорке, городе камня, спешки и культуры!
Лора немного писала, сочиняла стихи и короткие рас-
сказы. У нее было пианино, она была хорошей пианисткой
в молодости. И тогда перед ней стоял трудный выбор -
изучать право - и позднее - психологию, или - стать
концертирующей пианисткой.
Я же стал профессиональным невольником на час,
исключая долгие летние каникулы в Провинстауне. Мы
приезжали туда каждое лето, а Лора до сих пор там
бывает. Для меня это место было отравлено после того,
как <они> лишили его природной невинности, вернув в
качестве платы уродство. Может, я чрезмерно преувели-
чиваю.
Летом там, в основном, жили рыбаки, артисты и пси-
хоаналитики. Я вскоре занялся плаванием и рисованием,
Как и в своих полетах, я предпочитал отправляться пла-
вать в одиночестве. Как и в полетах, я любил великое
молчание, когда выключен мотор, и я медленно парю
вниз к земле.
Я никогда не рыбачил по-настоящему. Я поймал лишь
несколько мелких рыбешек и одну камбалу.
Рисование стало сильным увлечением, смутно напо-
минающим одержимость. Вскоре я стал сменять одного
учителя за другим. В Зин Ходе (Израиль) я поступал
также.
Мне нравится атмосфера класса с ревнивым соревно-
ванием учеников, с их гордостью за собственные дости-
жения. Мне нравится погружение в изоляцию, которая
сопровождает взаимоотношения модель-художник-холст.
Мне нравится этот предвестник столкновения групп с
взаимным восхвалением критикой <основных работ>. Мне
нравится тот факт, что холст - это единственное место,
где вы можете совершать любое преступление без на-
казания.
Мне нравились почти все мои учителя с их стерео-
типной фразой: <Я хочу только одного - чтобы вы
И" выразили самих себя>, - умалчивая вторую часть пред-
\ ложения: <Пока вы делаете это предложенным мною
ж способом>.
Реально, я стал художником лишь несколько лет тому
назад. Я обучался множеству ухищрений, технике, ком-
позиции, смешиванию красок. Все это способствовало
только усилению искусственной стороны Фритца, осмот-
рительному, рассчитанному, сканирующему подходу к.
жизни. Только в редкие моменты я действительно до-
стигал чего-то, соответствующего реальности, <Я>, пе-
ренося себя на полотно.
113
Безусловно, я продал некоторые картины, многие висят
у меня на стенах сейчас. Многие могут легко конкури-
ровать со средним американским художником, который
хочет отличаться от своих собратьев, но выставляет ис-
ключительно ту же самую надоевшую тождественность,
потребность отличаться от других, иметь свои собствен-
ные ухищрения, которые он впоследствии может назвать
стилем. Несколько лет назад <ЭТО> имело успех е не-
скольких акварелях. В один прекрасный день - я нарисую
снова.
Между прочим, я сравниваю <это> с моим настоящим
описанием, которое внезапно, после стольких десятиле-
тий, имеет успех, в случаях (и в рисовании, и в описании,
я знаю, что преодолел статус дилетанта), когда эти за-
нятия - лишь симптом, и прогрессирую до уровня, когда
они становятся призванием.
В конце концов я вернулся в Штаты, все еще влача
страх за мою профессию, как тяжкий груз на согбенных
плечах. Как раз проходило заседание Американской Ака-
демии психотерапевтов, где произошли три события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
особенностью невротика. Напротив, удаление, регрессия
и отсутствие означают занятие такой позиции, в которой
мы можем овладеть ситуацией, или из которой мы можем
получить необходимую поддержку, или в которой на-
правляем внимание на более важную неоконченную си-
туацию.
Эта эластичность формирования <фитура/фон> нару-
шена, если, как в нашем случае, удаление и овладение
не дополняют друг друга; мы должны иметь дело с
хроническим удалением и хроническим овладением, как
симптомами патологии. Хроническое овладение известно
как фиксация, упорствование, компульсивность, фальши-
вость и т. д. Хроническое удаление известно как <от-
сутствие контакта>, отключенности и, в крайних случаях,
как патологический ступор.
Если батальон находится в трудной ситуации, угро-
жающей уничтожением, потерей людей и снаряжения, он
будет заниматься <стратегическим удалением>. Он уда-
лится на безопасную позицию и будет получать подкреп-
ление людьми и снаряжением, а также, возможно, мо-
ральную поддержку, пока завершается неполный ге-
штальт, пока он вновь не обретет адекватную людскую
силу, снаряжение и боевой дух.
106
Возьмем рассказ о двух аналитиках. Молодой аналитик,
доведенный к вечеру до отчаяния, спрашивает своего
старшего коллегу: <Как вы можете целый день выслу-
шивать все эти ассоциации?>.
Тот отвечает: <Кто слушает?>.
Здесь мы вновь имеем две крайности упорствования:
1, Хронического овладения, часто называемого неу-
молимой установкой.
2. Затыкания ушей.
Упорствование привело бы к истреблению всего ба-
тальона и приводит к усталости молодого аналитика.
У одного банкира, идентифицирующего себя исклю-
чительно в качестве производителя денег, придержива-
ющегося этого образца даже в период Черной Пятницы
и оказавшегося неспособным справиться с рынком, не
осталось другого выхода, как закончить жизнь самоубий-
ством.
Человек, который ощущает невозможность удержать
ситуацию в руках, который ощущает не позволять себе
выпустить ее из рук, часто будет использовать самый
примитивный способ овладения ею - убийство, другими
словами убийство и насилие - являются симптомами
хронического овладения.
В апреле 1933 года нацисты пришли к власти, я
отправился к Айтигону, президенту Берлинской психоа-
налитической ассоциации, и сказал ему, что я видел
предостережение на стене. Он ответил: <Вы ориентиро-
ваны нереалистично. Вы забегаете вперед>.
Действительно, моей реальностью была необходимость
справиться с СС Гитлера. Ему же потребовалось более
двух лет, чтобы переориентироваться и отправиться в
Палестину.
Многие евреи были бы спасены в период гитлеровского
режима, если бы они могли освободиться от своих вла-
дений, родственников и страха неизвестности.
Многие были бы спасены, если бы смогли преодолеть
свою инертность и глупый оптимизм. Многие были бы
спасены, если бы мобилизовали свои ресурсы, а не ожи-
дали кого-то, кто спасет их. Если бы, если бы, если
бы...
107
Я проснулся сегодня утром изумленный и тупой. Сижу
на постели ошеломленный, в трансе, как те обитатели
психиатрической больницы, которых я видел погружен-
ными в свои размышления. Тени умерших, гитлеровских
жертв, в основном родственники, мои и Лоры, пришли ко
мне, указывая пальцами: <Ты бы мог спасти меня>, -
стремясь заставить меня почувствовать себя виноватым
и ответственным за них. Но я придерживаюсь своего
кредо: <Я ответственен только за себя. Я возмущаюсь
вашими претензиями ко мне, поскольку я возмущаюсь
любым вторжением в мой образ жизни>.
Я знаю, что придерживаюсь излишне безапелляцион-
ной позиции.
Я ощущаю фрустрацию и знаю, в то же время, что
это я фрустрирую самого себя. Мишень, Изален, по-ви-
димому, удаляются все дальше и дальше. Даже Илат,
где (исключая Киото) я видел другую возможность окон-
чательного поселения, выглядит вне достигаемости.
Еще я ощущаю реальность и сущность. Я ощущаю
связь со всеми тремя зонами. Я знаю, что сижу за своим
столом. Я ощущаю ручку, скользящую по бумаге, я вижу
свой захламленный стол. Лампа надо мной отбрасывает
тень на образующиеся слова.
Еще я касаюсь своей внутренней зоны, ощущаю удов-
летворение и усталость от дневных переговоров с ко-
миссией из Вашингтона, постоянный ток от представления
грядущего центра <прорыва>, готовности продолжить
книгу.
Я также связан со средней зоной, часто называемой
разумом. В этой зоне я представляю, беззвучно говорю,
что часто называется размышлением: вспоминаю, плани-
рую, повторяю. Я знаю, что я представляю, воскрешаю
в памяти события прошлого. Я знаю, что это не реаль-
ность, но образы. Если бы я думал, что они реальны, я
бы галлюцинировал, т. е. не был бы способным отличить
реальность от фантазии. Это основной симптом психоза.
Здравый человек, играя в игры, разбирая прошедшие
события, фантазируя о будущих свершениях и катастро-
фах, знает, что он находится в состоянии <как будто>,
из которого можно быстро вернуться к действительной
реальности.
Есть одно исключение, которое в более глубоком
смысле не является исключением - это сновидения.
Любое сновидение имеет качество реальности. Любое
сновидение является галлюцинацией. Любое сновидение
ощущается как реальное, но имеет осознание часто край-
ней абсурдности ситуаций и событий.
Любое сновидение, по-видимому, является реальным,
и это справедливо, потому что сновидение - есть ре-
альность. Это экзистенциальное сообщение, хотя и за-
кодированное загадочным языком.
Любое сновидение является спонтанным событием.
Напротив, фантазия может быть в значительной степени
свободной. По-видимому, предела фантазии не сущест-
вует, при условии, что мы не сдерживаем ее и не срав-
ниваем с ограниченными возможностями реальности.
Чтобы отправиться сейчас в Илат, следовало бы за-
няться многочисленными планированиями, тратить время,
деньги, отменить приглашения и т. д. Отправиться туда
в фантазии легко, при условии, что я не стер его в
своей памяти. (Когда я отправляюсь туда, или когда
обнаруживаю себя на полдороге между Бершейкой и
Илатом.) Какие-то руины, станции отдыха и газовый насос.
Я заправляю мой фольксваген, который я собрал в
Германии за несколько месяцев до этого. Идея объяснения
попадания именно в это место разрешается, взаимодей-
ствуя с интересом к ситуации, возникающей на полдороге.
Налицо факт, что я проезжал 500 км через пустыню, и
я сомневаюсь, осмелился бы я проделать их иначе, чем
в небесно-голубом фольксвагене.
Несмотря на мои ожидания, езда по пустыне совсем
не была скучной. Дорога была очень маленькая, но вы-
мощенная щебнем, и по большей части в хорошем со-
стоянии. Кроме нескольких бедуинов с верблюдами и с
палатками, я не встретил ни одного человека, хотя и
видел издали военный лагерь. Илат являл собой неоп-
ределенность, в основном крошечные хибары, а не дома,
пыльные и очень душные. Я очень легко могу поверить
рассказам о том, как невыносимо жарко бывает здесь
летом.
Я заглянул в отель, стоявший поодаль от шикарного
отеля <Илат>. Я ненавижу отделанные золотом отели,
109
где все время кого-то ждут. Я часто чувствую нечто
параноидальное в маленьких элегантных отелях: кори-
дорные похожи на грифов, лифтеры и горничные, суе-
тящиеся передо мной, заискивающие и восхитительные
в обмен на чаевые.
В целом, место выглядело однообразным, и я решил
вернуться через пару дней в Зин Ход, исправительную
колонию, где я чувствовал себя уютно... Но...
Здесь были бродяги, и земля, и морской пейзаж.
Вместо того, чтобы следовать своему решению, я про-
был там около двух недель. Здесь не было ни любовных
историй, ни культурных аттракционов, пляж скорее был
каменистый, в отличие от восхитительного пляжа в Хайле,
но... я встретил обаятельных бродяг, в основном амери-
канцев. Сегодня мы называем их хиппи и встречаем их
тысячами. Уверен, что среди нашей богемной толпы в
Берлине были отдельные личности, которые решили сде-
лать своей профессией ничегонеделание, но большинство
усиленно трудились, чтобы стать достойными людьми и
что-то сделать в жизни, и очень многие, действительно,
делали.
Еще я встретил битников, которые пытались и усту-
пали: гневные люди, разбивающие свои головы о желез-
ные правила общества.
Я встретил последователей <дзен>, которые за не-
сколько месяцев до этого отказались от гнева и были
заняты поисками спасения.
Найти здесь бродяг было для меня событием.
Найти людей, которые были счастливы тем, что они
просто есть вне зависимости от целей и достижений.
Найти их из всех стран в Израиле, где каждый и все
напряглись, чтобы создать постоянное жилище.
Найти людей, которые не занимались отдыхом - вы
знаете это, занятие своим загаром, уходом за кожей,
ношением темных очков, посещением вечеринок с кок-
тейлем, болтовня о фигурах на пляже, разговор о диете,
о ценах и попытках бросить курить.
В то время и позднее, я использовал одного из бродяг
в качестве модели для рисования. Рисование стало моим
увлечением в Израиле. До Илата я никогда не рисовал
с таким увлечением и энтузиазмом, с которым, наверное,
110
такие художники, как Ван Гог, вынуждены были искать
пейзажи. Оставленные старые девы в поисках <сюжетов>.
Здесь был живой цвет, здесь дышало Красное море,
прикрытое с флангов горами Иордана и Египта, здесь,
где солнце перемешивало оттенок за оттенком, начиная
с вершин гор, проникая в подводную жизнь кораллов и
ярко раскрашенных рыб, здесь глаза любили наслаждаться
цветами и формами, изменяющимися ежечасно.
В глубине моря жило угреподобное существо около
4-5 футов длиной и, по меньшей мере, 1 фут шириной,
живая скульптура в оранжевом и карминовом. Волна?
Магический ковер? Актуализированная безмятежность,
исполненная радости... Я видел его всего лишь раз, хотя
и выходил на лодке с прозрачным дном в море, чтобы
увидеть вновь.
Я не осмеливался рисовать те горы, но в конце концов
возымел достаточно мужества, чтобы предаваться порт-
ретам. Портье из нашего мотеля позировал мне. У меня
до сих пор сохранились два его портрета. Я сделал также
несколько акварельных рисунков.
Масляными красками я всегда мог жульничать или
перерисовывать, но акварельными красками я должен
был связать себя утонченными мазками.
Мое самое раннее упоминание о живописи - это
посещение Берлинской Национальной галереи. Кажется,
мне было около восьми лет, когда мать взяла меня туда.
Я был очарован изображением обнаженных женщин, а
мать была смущена этим и краснела. Я понял, для чего
бьиэи написаны религиозные картины: пропаганда Иисуса
Христа. Некоторые картины привлекали меня своей кра-
сотой: большая рафаэлевская голубая мадонна с милыми
ангелочками и <Мужчина в золотом шлеме> Рембрандта.
В школе рисование было одним из моих самых любимых
предметов. Даже тогда, когда я продолжал углубляться
в другие предметы, мне нравились уроки рисования. Нет,
было еще одно исключение - математика, которая оча-
ровала меня настолько, что я не мог остаться к ней
безучастным.
Обычно, я не готовился к школе, уж слишком увлекся
своим желанием стать актером. Меня вызвали к доске
решить сложную задачу. Я взглянул на нее и решил,
после чего профессор заметил: <Это не тот способ,
который я показал вчера- Я ставлю тебе "отлично" за
находчивость и "плохо" за прилежание>. Я был поражен.
Рисование было для меня всегда копированием пред-
метов, наложением теней, перспективой. Это продолжа-
лось долгое время. Мое понимание искусства было сла-
бым, и в основном определялось славой художника. Ушло
много времени на то, чтобы я смог увидеть в Пикассо
палача, каким он является, в Гогене - поставщика пла-
катов, в Руссо - <предметофикатора>. Я стал больше
ценить других художников - Клее, Ван Гога, Микель-
анджело и Рембрандта. К Клее я чувствовал растущее
влечение. Дикость Ван Гога заворожила меня и лишала
опоры. Потолок Сикстинской Капеллы Микельанджело
подобен возлюбленному рядом с родственником, которого
я лелею с непоколебимой верностью. Но Рембрандт для
меня подобен Гете - единое <Я>,- выходящий за пред-
елы центр бьющей через край жизненности. Когда-то я
просидел больше часа перед его <Ночным дозором> в
Рейнс-музее в Амстердаме.
Иногда у меня появляется страстная жажда к картинам,
и тогда я должен купить их. Конечно, это не всегда
возможно. Художник может быть знаменитым, а не бо-
гачом. Конечно, если бы я был жадный и ловкий, я смог
бы купить картины за те 500 долларов, которые я зара-
ботал в Бременхевене, но тогда я бы не захотел покинуть
их и мог бы кончить жизнь в концентрационном лагере,
или картины были бы сожжены как дегенеративное ис-
кусство.
Итак, мы двигаемся в обратном направлении: <Если
бы у моей тетки были бы колеса, она была бы автомо-
билем>.
Я начал более серьезно заниматься живописью после
переезда в Штаты. Жизнь на открытом воздухе и занятие
спортом, когда я жил в Южной Африке, казались чем-то
далеким в Нью-Йорке, городе камня, спешки и культуры!
Лора немного писала, сочиняла стихи и короткие рас-
сказы. У нее было пианино, она была хорошей пианисткой
в молодости. И тогда перед ней стоял трудный выбор -
изучать право - и позднее - психологию, или - стать
концертирующей пианисткой.
Я же стал профессиональным невольником на час,
исключая долгие летние каникулы в Провинстауне. Мы
приезжали туда каждое лето, а Лора до сих пор там
бывает. Для меня это место было отравлено после того,
как <они> лишили его природной невинности, вернув в
качестве платы уродство. Может, я чрезмерно преувели-
чиваю.
Летом там, в основном, жили рыбаки, артисты и пси-
хоаналитики. Я вскоре занялся плаванием и рисованием,
Как и в своих полетах, я предпочитал отправляться пла-
вать в одиночестве. Как и в полетах, я любил великое
молчание, когда выключен мотор, и я медленно парю
вниз к земле.
Я никогда не рыбачил по-настоящему. Я поймал лишь
несколько мелких рыбешек и одну камбалу.
Рисование стало сильным увлечением, смутно напо-
минающим одержимость. Вскоре я стал сменять одного
учителя за другим. В Зин Ходе (Израиль) я поступал
также.
Мне нравится атмосфера класса с ревнивым соревно-
ванием учеников, с их гордостью за собственные дости-
жения. Мне нравится погружение в изоляцию, которая
сопровождает взаимоотношения модель-художник-холст.
Мне нравится этот предвестник столкновения групп с
взаимным восхвалением критикой <основных работ>. Мне
нравится тот факт, что холст - это единственное место,
где вы можете совершать любое преступление без на-
казания.
Мне нравились почти все мои учителя с их стерео-
типной фразой: <Я хочу только одного - чтобы вы
И" выразили самих себя>, - умалчивая вторую часть пред-
\ ложения: <Пока вы делаете это предложенным мною
ж способом>.
Реально, я стал художником лишь несколько лет тому
назад. Я обучался множеству ухищрений, технике, ком-
позиции, смешиванию красок. Все это способствовало
только усилению искусственной стороны Фритца, осмот-
рительному, рассчитанному, сканирующему подходу к.
жизни. Только в редкие моменты я действительно до-
стигал чего-то, соответствующего реальности, <Я>, пе-
ренося себя на полотно.
113
Безусловно, я продал некоторые картины, многие висят
у меня на стенах сейчас. Многие могут легко конкури-
ровать со средним американским художником, который
хочет отличаться от своих собратьев, но выставляет ис-
ключительно ту же самую надоевшую тождественность,
потребность отличаться от других, иметь свои собствен-
ные ухищрения, которые он впоследствии может назвать
стилем. Несколько лет назад <ЭТО> имело успех е не-
скольких акварелях. В один прекрасный день - я нарисую
снова.
Между прочим, я сравниваю <это> с моим настоящим
описанием, которое внезапно, после стольких десятиле-
тий, имеет успех, в случаях (и в рисовании, и в описании,
я знаю, что преодолел статус дилетанта), когда эти за-
нятия - лишь симптом, и прогрессирую до уровня, когда
они становятся призванием.
В конце концов я вернулся в Штаты, все еще влача
страх за мою профессию, как тяжкий груз на согбенных
плечах. Как раз проходило заседание Американской Ака-
демии психотерапевтов, где произошли три события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57