И детей куда больше любит. И дети его больше любят. Анджей— Дети испытывают ко мне смутную обиду за то, что я не люблю его так, как он того заслуживает. Но неужели я его действительно не люблю? Его, отца моих детей, такого доброго, хотя, правда, недалекого... О боже, о чем я думаю у гроба родной матери!»
Но несмотря на все старания, она продолжала думать о Франеке, о первых годах их супружеской жизни, о той минуте, когда, тронутая его добротой, уступила его мольбам и стала ему женой. Вспомнила о том, как родился Антек, такой чудный, крохотный Антек. А потом Анджей. Франека он растрогал куда больше, чем Антек. Потом мысли ее отклонились. Она подумала об Эдгаре, которого не видела со времени его возвращения из Рима. Говорят, болен. А Януш так и не вернулся из-за границы. Керубин поехал в Закопане, даже не заглянув к ней... И вот так, окольным путем, переходя от знакомого к знакомому, мысль ее набрела на Казимежа. И вновь, как всегда в минуту одиночества где-нибудь на пляже, или в минуту ночного пробуждения, возник тот вопрос, на который она не могла ответить. Хотелось бы задать этот вопрос и ему, но она знала, что и он не ответил бы, потому что на такое ответить нельзя. Хотя вращались они в разных кругах, но время т времени все же сталкивались. Даже разговаривали, то есть парой банальных фраз. И все же она знала, что не может задать этот самый важный вопрос: почему? Не то чтобы это было неприлично, бестактно, нет, просто на этот вопрос не существует ответа.
В этот момент Франек встал со своего стула и нагнулся к ней.
— Ну, я пошел. А ты что, будешь всю ночь сидеть?
— Нет,— ответила Оля, точно пробудившись от сна.— [ приехала ночным поездом, у меня уже сил нет.
— Ложись. Завтра похороны, измучаешься.
— Да, ступай в нашу комнату, я сейчас приду.— Оля хотела ще немного спокойно подумать наедине.
— А где Анджей? Уже спит?
— Спит. Он тоже страшно устал. Вчера ночью сидел подле.
— Это хорошо. Спокойной ночи, родная.
— Спокойной ночи.
И Франек побрел к выходу.
Оля еще слышала, как он медленно спускается по лестнице. >друг она встала и приблизилась к гробу. Поднявшись к самому изголовью, она увидела лицо умершей вблизи и напряженно вгляделась в него, точно хотела что-то прочитать в этих мертвых чертах. Лицо матери, только теперь тронутое резцом смерти, приобрело выражение силы. Красивый нос, гордые и как будто сведенные высокомерной улыбке губы.
Оля стиснула кулаки, вглядываясь в эти твердые черты. Губы е искривила недобрая, вернее горькая гримаса.
— Это ты меня уговорила,— прошептала она с жаром,— ы настояла на этом замужестве. Я никогда тебе не говорила — как и не сказала. Но это ты была повинна в моем несчастье. Что же ы сделала из моей жизни? Злая ты мать... Во что ты превратила в жизнь?
И она судорожно припала к гробу, так что покачнулся подвечник и свечи закапали стеарином.
— Ох, сумасшедшая я! — воскликнула она вполголоса.— что Я такое говорю! Дура я, мерзавка!— И зарыдала. Впервые а все это время громко зарыдала.
В комнату вошла Кася и подняла ее.
— Ступайте, пани дорогая, я уж посижу до утра с покойницей.
На похороны тети Михаси съехалось много народу — все делалось по старым обычаям. Экипажей оказалось маловатоа и для Голомбека с Анджеем не нашлось места.
— Ну, мы с ним и пешком дойдем,— сказал Голомбек и, не дожидаясь, пока лошади тронутся, они направились лесом.
Погода после грозы резко переменилась, начались ветреные, прохладные дни, которые так хороши для жатвы. Дышалось легче.
Анджей заметил, что отец идет медленнее обычного, как-то волочит ноги и посапывает.
— Ты устал? — спросил он.
— Да. Давно не отдыхал, достается мне в Варшаве. А потом еще, как прихожу домой, вечно один.
— Вот кончатся каникулы — все соберемся дома.
— Иногда, хоть вас и много, мне все кажется, что я один. Вы уже ничем не помогаете мне, дети мои.
Анджей удивленно взглянул на отца.
— Что это значит — не помогаем?
— Да вот так. Как я уже не помогаю своей матери. Уже не с ней я, вот так и вы.
— Ты хочешь сказать, что нас не интересует твоя работа?
— Вот именно.
— Да, так вот оно и бывает. Ничего не поделаешь.
Анджей и сам удивился своим словам, а особенно тону, каким он это сказал. Прежней душевной близости уже не было. Отец как-то раздражал его. Раньше такого не случалось, Анджей даже задумался над этим.
— Вот и похоронили мы нашу тетю Михасю,— произнес минуту спустя Голомбек.
Они остановились на поляне. Резкий ветер сгибал верхушки деревьев, и, несмотря на то, что был самый разгар лета, казалось, наступила осень.
— Это ужасно,— сказал Анджей,— просто предел варварства. Положить умершего в ящик и зарыть в землю. Пусть там гниет.
— Так уж заведено.
— Но это говорит о том, какие мы еще варвары. Люди будут умирать иначе, они должны умирать иначе.
— Но как?
— Откуда я знаю! Распылиться вот с этим ветром, улететь куда-то... А так — это ужасно.
— Да, мир не очень хорошо устроен,— философски заметил Франтишек. Было похоже, что он не очень понял, что имеет в виду Анджей.
Они прошли еще немного.
— Как-то по-осеннему все выглядит после этой грозы,— сказал Анджей.— А ведь еще только начало августа.
— Через месяц тебе уже надо быть в Варшаве.
— Ужасно боюсь экзаменов. На архитектурном всегда такой конкурс.
— Ты — и вдруг не сдашь! — Франтишек с нежностью осмотрел на своего умного сына.
— Ты так веришь в меня?
— А что? Верю.
— Да, если бы там была одна математика. Но ведь еще ринок. А рисунок мне не очень дается. Рисую я, как Билинский. архитектор должен иначе.
— Ветер какой. И верно, будто осень.
— Ты еще останешься?
— Нет, после обеда возвращаюсь в Варшаву.
— И маму захватишь?
— И маму. Там же Геленка осталась... у одной женщины, маме надо вернуться в Орлов.
— Вместе поедете?
— Конечно.
— А ведь мама...— и Анджей заколебался.— Ты любишь маму? — спросил он вдруг.— Очень любишь?
Франтишек снова удивленно остановился.
— Ну, знаешь ли, странный вопрос. Разумеется, люблю. почему ты спросил?
— Потому что мама иногда кажется мне грустной.
— Грустной?
— Ну как тебе сказать — какой-то такой...
Зажатым в руке прутиком он сбивал листья с придорожных кустов.
— Оставь ты эти листья, зачем сбиваешь?
— Ох, папа. Иногда я ничего не понимаю. Франтишек улыбнулся.
— Утешься, я тоже.
И остановившись, отец поцеловал сына в голову.
— А эта самая Кася, она что? — спросил он. Анджей побагровел как рак.
— Ну что ты! Абсолютно ничего, уверяю тебя.
— Столько тут девиц всяких крутится,— озабоченно заметил Голомбек.
— Совсем как у тебя в кондитерской,— отпарировал Анджей даже как будто в чем-то взял верх.
— Ну, там совсем другое дело,— несколько огорченно воз-разил Франтишек.
— Одна там была довольно хорошенькая. Та, что по-французски болтала.
— Ты считаешь? Возможно. Но ее уже нет.
— Да, как будто.
— Откуда ты знаешь?
— Антек говорил. Это была его симпатия.
— О боже. Вечно с вами одни неприятности. Они уже подходили к дому.
— Ты не думай, Анджей,— неожиданно серьезно сказал Голомбек,— не думай, что мама из-за меня такая грустная. Я в этом не виноват. Совершенно.
— Папа, дорогой,— расчувствовался вдруг Анджей,— я же знаю.
И поцеловал отцу руку.
Поминальный обед был роскошный, не то что в будни. Было несколько соседей, приехал ксендз Ромала. Ройская, очевидно желая отличить Касю за то, что та ходила за больной, велела ей прислуживать за столом. Распоряжался всем старый Франтишек, а Кася разносила картошку, салат, пирожные к компоту. Анджей ничего не мог с собой поделать: каждый раз, когда девушка наклонялась к нему с блюдом, он заливался ярким румянцем. Ему было не по себе, казалось, черное платье Каси, которое она взяла у горничной, неприятно пахнет потом и какими-то кухонными соусами. Да и Кася тоже смущалась и багровела. Оля несколько раз кинула взгляд в сторону Анджея.
За столом разговаривали о покойной. Ксендз Ромала превозносил ее достоинства, ее набожность. Анджея поразило, в каком тоне все говорили о тете Михасе. Еще недавно все отзывались о ней с легкой иронией, с усмешкой, подшучивали над ее флюсами и лечебными травами. А теперь говорили, как о римской матроне. Только Франек сидел неподвижный, молчаливый, уставясь в светлые окна,и лишь время от времени вытирал свои маленькие жирные от еды губы.
Сразу после обеда родители уехали. Оля как-то особенно сердечно обняла Анджея и поцеловала его в лоб. Анджею стало совестно. Как он все же несправедлив к матери.
— Я скоро вернусь в Варшаву,— сказал он.
И действительно, каникулы уже подходили к концу. Дни становились все короче, но долгие теплые вечера были особенно хороши. Именно в такие вечера приходил Ромек, и они играли с Анджеем «Simple Aveu» и другие сентиментальные пустячки. Не знаменитых садовниц Ройской (в этом году их было немного, да и со времени женитьбы Валерека на Климе никакой роли и «светской» жизни двора они уже не играли) под руку прохаживались перед домом, среди благоухающих левкоев и настурций, и шептались о разных господских переживаниях и секретах. Кася работала опять на дворе, и Анджей совсем перестал ее видеть.
Как-то поздно вечером, уже после ужина, Ромек вытащил его на «круг» в Петрыборы. Петрыборы были куда больше Пустых Лонк, и перед волостным правлением там устроили танцевальный круг. Площадку сделали довольно просторную, только вот оркестр был убогий, типично деревенский — гармошка, скрипка и барабан, монотонный ритм которого придавал музыке совсем примитивный характер.
— Ну прямо Центральная Африка,— заявил Ромек тоном бывалого путешественника.
— Молено подумать, будто ты не вылезал из этой самой Центральной Африки,— засмеялся Анджей.
Освещенные большим рефлектором, танцоры кружились по площадке без особого увлечения. И вообще веселье протекало спокойно. Чинно и благородно, как говорят в таких случаях люди преклонного возраста.
Стоя в сторонке, Анджей с Ромеком поглядывали на танцующих.
— Гляди,— воскликнул Ромек.— Кася с Алюней танцует! И действительно, они заметили в толпе высоченного Алексия.
Кася была гораздо ниже его и почти терялась среди танцующих пар. Время от времени мелькала только ее черная, гладко причесанная голова.
— А нам и потанцевать-то не с кем,— сказал Ромек. — Все девчата танцуют со своими постоянными кавалерами.
Анджей не очень-то был знаком ни с девчатами, ни с кавалерами. Но Ромек, как местный житель, конечно, разбирался лучше.
Музыка оборвалась. Пары сошли с деревянной площадки и подались в тень, избегая яркого света лампы.
— А я и не знал, что в Петрыборах есть электричество,— сказал Анджей.
— Уже второй год. Ты что, не заметил в костеле?
— И верно, какой же я раззява.
Неожиданно из тени появилась Кася. Она прошла по освещенному месту, но Анджей заметил ее, только когда она была уже рядом.
И вновь Кася была совершенно иная. Впервые он увидел се во время работы, тогда она выглядела такой кроткой, и ее маленькая фигурка как-то терялась. Потом он видел ее возле умирающей бабки — в патетической роли сиделки, и она была окружена, как и тетя Михася, торжественным нимбом смерти. А теперь вот Кася подошла к нему свободно, этакой, подумал Анджей, совершенно «светской» походкой. Он чувствовал ее превосходство, понимал, что Кася гораздо лучше, чем он, владеет собой. И только тут заметил, насколько он выше ее ростом; чтобы взглянуть ему в лицо, ей приходилось закидывать голову, и тогда он видел ее белую полную шею. На ней была белоснежная блузка и темная, тонувшая в тени юбка.
— Здравствуйте,— сказала она, и голос у нее тоже был совсем другой, низкий и глубокий. Она еще тяжело дышала после танца и говорила свободнее, чем всегда, непринужденнее.
Анджей никогда еще не ощущал так обаяния человеческого голоса. «Как хорошо она это сказала»,— подумал он и откликнулся:
— Здравствуйте.
— А теперь вы со мной потанцуете.
— А как же Алексий? — вмешался Ромек.
— Нехорошо все время танцевать с одним кавалером,— ответила Кася и улыбнулась.— Я теперь с паном Анджеем хочу станцевать.
— А со мной? — спросил Ромек.
— Ас тобой потом,— засмеялась она,— с тобой я уже натанцевалась.
Анджей заметил, что у нее тот приятный полесский выговор, который не имеет ничего общего с искаженным языком окраин и вместе с тем совершенно отличен от варшавской речи, особенно от речи варшавских женщин.
Ударил барабан, зачастила музыка, и начался быстрый танец. Анджей чувствовал, что не он, а скорее Кася ведет его в танце, и это задело его. Когда оркестр перестал играть, он крикнул:
— Еще, еще! Давайте!
И музыканты с готовностью, медленно и степенно начали. Не все оказались любителями этого танца. На площадке стало просторнее, танцевало лишь несколько пар. Анджей просто обожал куявяк, особенно солидно-неторопливую часть, и даже жалел, что у него нет усов (только при таких оказиях и жалел), чтобы можно было их подкручивать. Кася куявяк танцевала неважно, она не всегда понимала, что нужно делать, вначале слишком спешила и сбивалась с такта. И Анджей радовался, что теперь он может вести ее.
— Нет, нет, Кася, не торопись. А вот теперь — пошли! И вертелся с нею до головокружения, чтобы потом вновь
остановиться, медленно покачиваясь на месте. Скоро Кася освоилась, и дело пошло на лад. Когда оркестр смолк, они спустились с площадки. Подошел Алюня.
— Хорошо танцуешь,— сказал он Анджею.
— Куявяк — самый лучший танец,— ответил тот, отдуваясь.
Кася ничего не говорила, но не выпускала руки Апджея. Оркестр переключился на модное танго.
— Станцуем? — предложил Алексий. Кася покачала головой.
— Устала. Погоди немножко.
Алексий помрачнел. Анджей заметил это и выпустил Касину руку.
— А где Роме к? — спросил он. Кася усмехнулась.
— Танцует, наверно, со своей Анусей,— сказала она, обмахиваясь платочком. Ночь была душная.
Анджей протанцевал еще несколько раз с Касей, потом с другими девушками и наконец, не дожидаясь Ромека, направился домой. Тропинку он знал хорошо, с детства ходил по ней, но только сейчас ему пришло в голову, что ночью он идет по ней впервые. Узнать ее было трудно, деревья казались выше, кусты гуще. Он услышал за собою шаги, оглянулся и увидел в темноте фигуру Алексия.
— Один доберешься? — спросил доброжелательно Алексий.— Гляди не заблудись ночью.
— А ведь я впервые иду здесь впотьмах,— признался Анджей.
— Я провожу тебя немного.
В голосе Алексия не было угрозы, и все же Анджею сделалось не по себе.
Они шли молча.
Неожиданно Алексий остановился и взял Анджея за руку.
— Кася тебе нравится? — спросил он.
Анджей мгновенно превратился в благовоспитанного юношу и призвал на помощь всю свою сообразительность.
— Очень милая девушка,— ответил он вежливым тоном. Алексий постоял, помолчал.
— Я не собираюсь махать кулаками,— сказал он,— не пойми меня плохо. Но это моя девушка. Мы думаем пожениться... Оставь ее.
В темноте не было видно, как Анджей пожал плечами, но от этого движения рука Алексия упала с его плеча.
— Если бы я тебя не знал, то подумал бы, что ты вызываешь меня на драку. Поверь мне, я не бегаю за Касей и не обхаживаю ее. Я и видел-то ее всего раз или два... и мне все равно... А кроме того, Алюня, не занимайся мифотворчеством,— произнес он вдруг по-ученому,— оставь, пожалуйста, этот извечный сюжет — молодой барин и крестьяночка. Давно прошли те времена...
— Не совсем,— отозвался в темноте серьезный, низкий голос Алексия.
— Для меня — во всяком случае. Я считал бы это... Как бы это выразить? Как говорят у Сенкевича, считал бы это посрамлением чести своей.
Алексий коротко рассмеялся.
— Можно, конечно, и просто притвориться холодным,— сказал он, точно оскорбленный тем, что Анджей выказывает столь явное равнодушие к прелестям Каси,— до поры до времени.
— А времени-то у меня немного, через неделю я уезжаю,— откликнулся Анджей, все старательнее придавая этому разговору тон объяснения мужчины с мужчиной,— и думаю я сейчас исключительно об экзаменах... Ты и не представляешь, как я трясусь от страха.
Алексий замедлил шаг.
— Ну ладно, только ты не обижайся, что я об этом заговорил. Мог бы поступить иначе, но ты мне нравишься... давно еще, с тех времен...
— Это ты ксендза Ромалу вспомнил?
— Ага. Ну, привет! До свиданья. Я еще вернусь туда, на танцы.
Алексий остановился.
— Желаю тебе хорошо повеселиться,— неожиданно барским тоном произнес Анджей и как-то снисходительно подал Алюне руку. Его самого удивил этот жест, когда потом, позднее, он вспоминал о нем.
Дальше он шел уже парком. Огромные деревья шумели над ним, хотя внизу ветра не было. Анджею вспомнился его приезд, ночь и размышления на крыльце дома. С того времени все дни были похожи один на другой, одинаково увлекательные и подчиняющие его своей власти вереницей самых обыденных событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68