Он часто сиживал в этом саду, хотя после подобной сиесты на холодном граните кашлял больше обычного, а к вечеру в голове вновь мешались цвета и ноты, образуя светлую, до слез волнующую дымку. Но вот как-то утром стало удивительно тепло и солнечно, небо было прозрачное и зеленоватое, и высокие пинии и кипарисы недвижно застыли в прозрачном воздухе. Эдгар присел на каменную скамью. Рим уже измучил его, вернее, измучили одиночество и невозможность уложить свои мысли в какую-то определенную конструкцию. Подобную растерянность он ощущал обычно в те моменты, когда из всего этого хаоса должен был возникнуть новый творческий замысел.
Он курил сигарету за сигаретой, глядя на голубое пространство за террасой. Город за Тибром не был отсюда виден. В это чудесное, погожее утро в саду мелькали еще несколько человек — студенты с книжками, какие-то пары. Одна пара сидела через две скамейки от него. Что-то в наклоне головы женщины в странном черном шелковом платке поразило его. Мужчина сидел спиной к Эдгару. Он обстоятельно и с жаром говорил что-то своей собеседнице, хотя движения его были очень спокойны.
Вот он задал женщине вопрос, на который она ответила отрицательно. Мужчина повернулся к Шиллеру, и тут Эдгар узнал его. Это был Януш.
Эдгар помахал ему рукой — так, словно видел его час назад. Януш ответил тем же, не прекращая разговора с сидящей рядом особой. Женщина все так же слушала, наклонив голову, и черный шелковый платок, необычно (для Рима) повязанный, скрывал ее черты.
Наконец Януш встал и направился к Шиллеру. Эдгар отбросил папиросу и, поднявшись со скамьи, ждал, пока Януш приблизится. Януш равнодушно поздоровался, видимо, думая о своем.
Эдгар не видал его уже давно. Он знал, что Януш из-за несчастий, преследовавших его, стал немного чудаковатым, одержимым манией посещать те места, с которыми была связана его молодость: рассказывали довольно странные вещи и о его пребывании в Испании.
Последний раз Эдгар беседовал с ним у Оли о его поездке в Одессу. Об Испании расспрашивать его он не смел — там Януш находился гораздо дольше сестры. Эдгара поразила перемена в лице приятеля. Первое, что он заметил,— перемену в его глазах. Прежде они светились умом, а теперь подернулись туманом усталости и недоумения. Та легкость и стремление во все вникнуть, которые Эдгар ценил в Януше,— все это как будто притаилось в ожидании необъяснимого прыжка.
— Что ты тут делаешь? — равнодушно спросил он Шиллера. Можно было подумать, что они встретились в Саксонском саду.
— Я мог бы задать тебе тот же вопрос,— ответил Эдгар, сжав его руку повыше локтя.— Во всяком случае, для меня это большая радость...
— Ты все поймешь, когда я скажу тебе, кто эта женщина, вон там, на скамье.
— Кто же это?
— Ариадна.
— Боже мой! — прошептал Эдгар.— Откуда она тут взялась?
— Она все время в Риме... в монастыре базилианок.
— Могу я с ней поздороваться?
— Ну конечно. Только не задавай никаких вопросов.
— За кого ты меня принимаешь! — воскликнул Эдгар и снова посмотрел в глаза Янушу. Вернее было бы сказать, посмотрел на глаза Януша. Они словно принадлежали иному миру. В них застыло то выражение, какое бывает у приговоренных к смерти судом или медициной.
Януш улыбнулся ему в ответ, и от этой блеклой, робкой улыбки лицо его помолодело.
И вдруг вот тут, на Авентинском холме, Эдгару припомнилась Одесса, декламация Ариадны...
— А стихи Блока она еще помнит? — шепнул он почему-то.
— Спроси у нее.
Эдгар так быстро подошел к Ариадне, что даже напугал ее, неожиданно остановившись перед ее скамьей. Она вскинула на него глаза из-под черного шелкового платка, и в глазах этих продолжилась вереница воспоминаний.
Ариадна очень изменилась, пополнела; особенно округлилось лицо, и линии, некогда такие тонкие, расплылись, как будто стали из теста. На не тронутой гримом желтоватой коже виднелись коричневые пятна. Морщинистый лоб был прочерчен вертикальными линиями; пятна, свидетельствующие о больной печени, оттеняли его белизну. И только глаза, влажные, блестящие и удивительно выразительные, смотрели на Эдгара, как раньше.
— Ариадна! — Он произнес одно это слово и протянул ей руку. В имени этом было столько чувства и ласки.
— Вот видишь, Эдгар, вот видишь,— повторяла Ариадна, когда он присел рядом на плоскую скамью. Януш стоял перед ними, точно ожидая чего-то.
Акцент, с каким она произносила слова, вдруг перенес Эдгара в детство и молодость. Он даже не слышал ее и не улавливал смысла фраз, а только прислушивался к низкому, хрипловатому голосу, к этому акценту, который был у всех у них в тот давно минувший счастливый период его жизни. Януш не выдержал.
— Эдгар, не закрывай глаза. Ариадна спрашивает тебя о Эльжбете.
Эдгар поднял глаза. Вокруг был Авентинский сад, стояли апельсиновые деревья, незапыленные акации. У святой Сабины зазвонили торжественно, но негромко — звуки колокола были чужие.
— Ты уж прости, Ариадна,— сокрушенно сказал он.— Я слушал один твой голос. Встреча с тобой и Янушем меня так взволновала. Я ведь был здесь в полном одиночестве.
— Как у вас голос изменился,— сказала Ариадна, переходя на французский.— Вы что, простужены?
— О нет,— отмахнулся Эдгар,— просто горло болит. Очень утомила дорога.
— А где вы живете? — снова спросила Ариадна, поправляя платок.
— В «Grand Hotel de Russie».
— C'est chic! — улыбнулась Ариадна.— Но это же, наверно, очень дорого?
— Нет, не очень. Мне отвели «шоферский» номер, так что довольно дешево. А место очень удобное.
— Место чудесное,— согласилась Ариадна.
— С ума сошли, ей-богу! — вскипел все так же стоящий перед ними Януш.— Не видеться двадцать лет и разговаривать о гостиничных ценах!
— А ты хочешь, чтобы мы сразу принялись беседовать о загробной жизни? — огрызнулась Ариадна, и Эдгар уловил в ее тоне раздражение и даже злость. Видно было, что Януш действует ей на нервы.
Эдгар положил руку на ее ладонь.
— Не сердись на нас, Ариадна. Для меня это такой ошеломляющий сюрприз!
Ариадна вновь подняла на него взгляд. Только по этим глазам и можно было узнать былую Ариадну.
— Ну что ты выдумал? Почему я должна сердиться? Я тоже взволнована. Эдгар здесь...— произнесла она точно про себя и вновь понурилась, глядя на гравий под ногами.
Эдгар слегка растерялся и взглянул на Януша, который стоял перед ним в неуверенной позе и, сложив ладони, постукивал пальцем о палец.
— Я хотела бы поговорить с тобой. — Ариадна снова перешла на русский. Забавно, что по-русски она обращалась к Эдгару на «ты», а по-французски говорила ему «vous».— Вот прямо сейчас. Видишь ли, я как раз говорила Янушу, что господь бог должен дать какой-нибудь знак, что должно что-то произойти. И именно в это время мы увидели тебя.
Эдгар улыбнулся.
— А ты случайно не заметила меня раньше? Может быть, именно поэтому ты возжаждала какого-нибудь знамения?
— Ну, это уже низость! — произнесла Ариадна, стиснув кулаки.
— Да какое же из меня знамение? — грустно улыбнулся Эдгар.
— Все равно, знамение или не знамение... Но ты мне скажи, можно ли так загубить жизнь, как загубила ее я? Ведь жизнь дана нам только раз. Только раз... И если из нее ничего не получилось...
Эдгар улыбнулся.
— До чего же ты русская, проста прелесть! Сразу же принципиальные вопросы. Уверяю тебя, что Януш никогда не ломает себе голову над тем, загубил он свою жизнь или нет. Живет себе, и все. Правда, Януш?
Он поднял голову, взглянул на старого приятеля и даже немного испугался. Тонкие черты Януша свела судорожная гримаса. Казалось, померк свет, озарявший изнутри его лицо.
— Недавно я писал тебе о загубленной жизни,— сказал Януш,— но не о моей.
С минуту длилось молчание.
— Гелена покончила самоубийством,— сказал Эдгар, помолчав, обращаясь скорее к самому себе, чем к Янушу. А ведь он знал, что Ариадне ничего не известно о Гелене.— Пришлось уехать.
— Ты любил?
— Нет.
— Тебе пора идти? — спросил Януш у Ариадны.
— Полдень уже звонили. Настоятельница позволила мне уйти до половины первого.
— Ты в монастыре? — спросил Эдгар.
— Я только послушница. Без пострижения. Но живу в монастыре и должна соблюдать его правила. Чтобы уйти, приходится спрашивать разрешения у настоятельницы.
— Ну, тогда до свиданья,— рассеянно произнес Януш.— И Ариадна и Эдгар посмотрели на него с удивлением.
«Как странно он себя ведет»,— подумал Эдгар.
Но Ариадна в самом деле попрощалась и ушла. Монастырь ее находился на Авентине, сразу же за мальтийским приоратом. Только когда она встала, Эдгар увидел, как она пополнела. Была она в странной длинной юбке со сборками, в каких ходят цыганки, только в черной, и в белой блузке; на голове черный шелковый платок, чисто православный, с длинной бахромой.
Януш и Эдгар молча направились с холма к городу.
— Тут неподалеку стоят такси,— сказал Эдгар.— Поедем, пообедаешь со мной в гостинице.
— Все равно.
И только когда они уселись друг против друга за белым столом в изысканном ресторане, Эдгар улыбнулся.
— Ну-ну, не сердись за весь этот шик. Что делать, мне это нравится, таким и умру. Правда, сейчас я не много могу себе позволить, да вот Эльжбета... Это она дала мне возможность поехать в Рим.
Януш пожал плечами, глядя мимо Эдгара, куда-то в сторону.
— Все равно,— повторил он.
Только жест, с каким Эдгар расправил на коленях белую, туго накрахмаленную, трещавшую под его пальцами салфетку, выдавал его досаду.
Наконец он рискнул:
— Не рисуйся, Януш. Видимо, тебе не все равно, если уж ты приехал в Рим, к Ариадне.
— Я не знал, что она здесь.
— Но ты же ее искал.
— Искал? Да. Как отыскиваю теперь все, что потерял когда-то. Сам не знаю где... Скитаюсь по свету. На последние деньги Билинской.
Произнося фамилию сестры, он осекся и посмотрел на Эдгара. Тот с полным самообладанием выдержал его взгляд.
— Сестры нас содержат...— улыбнулся он.— Странно как-то получается.
— Так вот, ищу теперь то, чего не терял,— продолжал Януш, и голос его вдруг сорвался,— потому что того, что потерял, уже не найду,— закончил он тихо-тихо.
Эдгар почувствовал легкий испуг и, не взглянув на приятеля, стал просматривать меню.
— Устрицы будешь есть?
— Терпеть не могу.
— Ну, наконец-то есть что-то такое, что тебе не «все равно»! — засмеялся Эдгар.
Оба почувствовали себя свободнее.
— А что этот ее Неволин? — спросил Эдгар.
— Пьет, говорят, а жена его содержит. То и дело в канавах подбирают. Вот так...
— Это можно было предвидеть.
— Ты заметил, как Ариадна изменилась?
— Почему она не говорит по-польски? — спросил Эдгар, не желая задерживаться на вопросе Януша.
— Бог ее знает. А ведь в польском монастыре. У базилианок.
— Да. Но пострига не приняла. Это характерно.
Януш перегнулся над тарелкой к Эдгару и снова патетически произнес:
— Подумать только, Эдгар, ведь я ее обожествлял! Разговор их прервал официант.
— Ты знаешь,— сказал Эдгар,— я в Италии выбираю кушанья по тому, как звучат названия. Послушай вот, как это звучит: aragosta in bella vista. Или: faraona gelata con piselli.
И он заказал это блюдо. Януш молчал.
— Ведь уже двадцать два года прошло. Я тогда был совсем-совсем молодым, а меня уже знали как композитора... Как все изменилось.
Каждый из них говорил о себе. Наконец они осознали это.
— Что поделывает твоя сестра? — спросил Шиллер.
— То же, что всегда,— усмехнулся Януш.— Я думал, что после возвращения из Испании она ударится в политику. И действительно на время увлеклась, устроила несколько «политических» обедов, но скоро все прошло.
И он вздохнул.
— Что-то у них там не ладится.
— Ты о чем?
— Ну, у Спыхалы и Марыси... Нехорошо что-то, так мне кажется.
— Что ты говоришь? — равнодушно откликнулся Эдгар, подбирая майонез.— А почему, интересно, они не поженились?
— Очень просто. В случае замужества Марыси опека над имуществом Алека перешла бы к графине Казерта.
— Ах, так! — усмехнулся композитор.— А я-то и не подумал.
— Ты вообще ни о чем не думал,— как-то туманно произнес Януш.
— Действительно. Был и, пожалуй, остался на редкость незадачливым.
И, подождав, пока сменят тарелки, продолжал:
— Я же никогда тебе не говорил, мы никогда не разговаривали с тобой о всех этих делах.
— А зачем? — резко спросил Януш.
— Ты прав — зачем? Только вот, сам не знаю почему, я хотел бы рассказать тебе один небольшой эпизод. Понимаешь? Как тянет иной раз сыграть одну из мазурок Шопена или «Warum» Шумана, так иногда хочется и рассказать о чем-то. Особенно о том, что было еще тогда, давно.
— В Одессе?
— В Одессе. Когда вы еще жили у нас — и ты, и Юзек, и профессор. И когда ты был так влюблен в Ариадну, что у всех сердце разрывалось.
— Это было заметно?
— Еще бы. И вот как-то пришла Марыся со Спыхалой. Нет, не тогда, когда они объяснились с Олей, а в другой раз. Оля при виде их встала и ушла в кухню. А твоя сестра, прищурившись и как-то подобравшись, спросила: «Это та малютка?» Была такая жестокость в этом вопросе, такая... И Марыся была такая красивая, когда задавала этот вопрос, такая холодная, надменная, недоступная...
— Ну, красивой-то она не была.
— Для меня она была более чем красивой. И я влюбился в нее, как ты в Ариадну.
— Самообман.
— Разумеется, самообман. Ведь я же никого никогда не любил.
— А музыку?
— Неблагодарная любовница — не ответила мне взаимностью .
— Что ж ты хочешь, все они такие.
В этот момент официант подкатил к ним столик на колесиках. На нем стояли хрустальные блюда с разными салатами: зелеными, белыми, красными, с нарезанными ломтиками сельдереем и пурпурной свеклой. Официант спросил, что им будет угодно.
— Это к тому самому фараону?
— Фараон с салатом,— улыбнулся Эдгар.— Клеопатра с салатом. Смешно.
И, указав официанту на одно из блюд, тихо-тихо засмеялся. Янушу сразу припомнился былой, жизнерадостный, общительный Эдгар.
— Это было примерно тогда же,— возвратился Януш к одесским воспоминаниям,— я вошел в нашу комнату, то есть мою и Юзека, и увидел, что они целуются.
— Кто?
— Марыся с Казимежем.
— А ты знаешь, мне это кажется поразительным,— живо откликнулся Эдгар, разрезая цесарку (это и был фараон).— Ведь они вроде бы совершенно не подходят друг для друга. И как это произошло? Молниеносно?
— Ты что же, представляешь себе Олю с Казимежем? — спросил Януш.
— Уж скорее Олю. A propos, сегодня утром я получил от Оли письмо и еще не прочитал его.
— Она тебе пишет?
— Время от времени,— сдержанно ответил Эдгар, но тут же улыбнулся открыто.— Нет, всегда, когда я за границей. По-моему, ей хочется, чтобы я как-нибудь сочинил для нее пару песен.
— Почему же ты этого не сделаешь?
— О, это не так просто.
— Сочини для нее что-нибудь легонькое. Вроде того «Ver-borgenheit».
Эдгар вновь рассмеялся, но на этот раз смех его был ироническим.
— Легонькое, вроде «Verborgenheit»,— повторил он.— Да ведь для этого надо быть Вольфом или Брамсом.
— А ты не Брамс?
— Нет. Я Эдгар Шиллер. Я уже не могу сочинять простых песенок. Простых песен... И вообще не могу сочинять...
— Тогда скажи мне, только откровенно,— неожиданно оживился Януш,— неужели нет возврата к простоте, к простоте древнего мира? Чтобы все не было таким ужасно сложным, злым, запутанным. Ведь ты же сам видишь, как все вокруг запутывается все больше и больше, а те, которые хотят все проблемы упростить, просто рубят наотмашь, ну эти... здесь и в Германии,— они еще больше их запутывают.
— Боюсь, что они запутают решительно все,— улыбнулся Эдгар, но уже с каким-то иным выражением.
— И ты говоришь это так спокойно?
— К сожалению, в истории ни к чему нет возврата.
— Как и в жизни. Ведь я же не могу вернуться к Ариадне. Это совершенно невозможно.
— Тогда почему ты морочишь ей голову? Почему не оставишь ее в покое? Сидит себе в этом своем монастыре, ну и пусть сидит...
— Но ведь у нее же там нет душевного покоя. Если бы ты знал, что с нею происходит!
— Я считаю, что Ариадна никогда и нигде не будет знать покоя.
— Детьми занимается. И в Париже ими занималась!.. Но ведь не в этом дело. Она страшно мучается.
— Оставь ее. Ты не способен избавить ее от этих мучений. За все двадцать три года, что мы ее знаем, ты не помог ей ни вот столько. Прошло почти четверть века. Ведь она уже старая женщина.
— О боже, Эдгар, что ты говоришь! Старая женщина...
— Произнеси это про себя: старая женщина.
— Значит, если она старая женщина, то и должна мучиться в одиночестве?
— Но ведь не женишься же ты на ней? — И Эдгар испытующе взглянул на Януша.
— Если бы она захотела...— И Януш вдруг смешался.— Ведь и я тоже мучаюсь.
— Не говори, и так вижу. Только мне кажется, что это не очень-то поможет.
— Я мучился и тогда, когда была жива Зося.
— Я знал об этом.
— И ничего мне не сказал...
— Тогда, в филармонии, когда Эльжбета пела «Шехерезаду», помню, как вы спустились в гардероб, а мы шли на раут к Ремеям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68