Отношения элементов целости могут быть не только
разнообразны, но и бесконечны. Наиболее типичное отношение их - превращение
одного элемента в другой. Так же типичны и переходы от одного элемента к
другому в определенном направлении, с соблюдением рисунка этих переходов.
Типично также воздействие одного элемента на другой, причем воздействие это
всегда обладает определенным характером, доходящим до строгой закономерности
или остающимся на стадии непосредственной и наглядной данности.
Можно называть целость множеством, как это делают математики.
Упорядоченное множество - то, в котором каждые два элемента находятся в
определенном отношении; а вполне упорядоченное множество - то, в котором
каждая его часть (или подмножество) обладает первым элементом. Иными
словами, вполне упорядоченным множеством нужно считать такое, в котором
решительно все элементы находятся между собою и со всем множеством в точно
определенном отношении, образуя везде и во всем точную структуру элементов.
Известный математик Цермело доказал, что всякое упорядоченное множество есть
вполне упорядоченное множество. Каждая вещь в античном понимании есть не что
иное, как бесконечное и вполне упорядоченное множество (хотя принцип этого
упорядочения отнюдь не всегда поддается точной формулировке).
Между каждыми двумя элементами, как бы они ни были близки друг к другу,
мыслим всегда еще и третий элемент; а в каждой из двух образовавшихся
половин после разделения цельного расстояния между двумя элементами тоже
мыслимо помещение еще нового элемента и т.д. Таким образом, как бы ни было
мало расстояние между двумя элементами, оно может быть бесконечно
уменьшаемо. И, в конце концов, оно может быть доведено до той предельной
точки, которая уже не допускает помещения новой точки, так что весь
промежуток между двумя элементами в порядке постепенного дробления может
быть доведен до полной неразличимости элементов, до полной их
взаимопронизанности. Если бы мы захотели перечислить все возможные отрезки в
пределах какой-нибудь области, например в пределах расстояния между 1 и 2,
то мы получили бы не только бесконечное количество отрезков. Если взять все
рациональные числа, т.е. те, которые получаются в результате четырех
действий арифметики, а также все иррациональные числа, т.е. те бесконечные
последовательности дробных чисел, возникающие в результате извлечения корня
какой-либо степени из того или другого числа, то обе эти области чисел,
рациональных и иррациональных, обычно носят название действительных чисел (в
отличие от разного рода мнимых величин, имеющих совсем другое
происхождение). Заменяя понятие числа более общим понятием мощности,
говорят, что множество всех действительных чисел обладает мощностью
континуума. Именно только континуум обеспечивает возможность появления
бесконечного числа всех родов чисел рациональных и иррациональных, и больших
или малых, так как именно в нем мы находим взаимную сомкнутость и взаимную
пронизанность до полной неразличимости решительно всех возможных
действительных чисел.
Так как всякая целость состоит из структурно соотносящихся элементов и
эти элементы представляются в виде раздельного множества элементов (хотя бы
и бесконечного, и тогда бесконечное множество такого рода элементов
называется счетным множеством), или в виде неразличимого континуума, уже не
сводящегося к отдельным точкам (хотя бы их было и бесконечное количество),
следовательно, всякая целость, смотря по точке зрения, может быть
рассматриваема и как счетное множество и как континуум. Бесконечное число не
есть такое стабильное число, которое можно получить путем последовательного
прибавления единицы к какому-либо конечному числу. Бесконечное число в этом
смысле является диалектическим прыжком от любого конечного числа, как бы
велико последнее ни было. Оно по своему качеству вполне противоположно
любому конечному числу. К бесконечному числу можно прибавлять сколько угодно
новых единиц, и оно при этой операции все равно останется тем же самым
бесконечным числом. Следовательно, бесконечность вообще не есть нечто
стабильное. Это есть никогда не кончающийся процесс увеличения или
уменьшения, или, вообще говоря, оно есть любое конечное число, взятое в его
непрерывном становлении.
2. Живой организм - основа античной эстетики
Живое, или организм, возможно только там, где целость присутствует в
части настолько глубоко и принципиально, что удаление такой части
равносильно разрушению всего целого. Если животный организм, например, не
может существовать без сердца или без легких, то это значит, что в сердце
или в легких присутствует весь организм целиком. Уничтожение сердца поэтому
есть уничтожение всего организма целиком. Это не мешает тому, чтобы в
организме присутствовали и такие части, в которых он вовсе не присутствует
целиком. Так, например, потеря руки или ноги еще не означает смерти всего
организма. Это - потому, что в ноге или в руке организм не присутствует во
всей своей целостной субстанции. Итак, организм есть такая целость, в
которой находится хотя бы один элемент, содержащий в себе всю
субстанциальную целость до последнего конца и самым решительным образом.
Следовательно, целость, содержащая в себе элементы, в которых эта целость
присутствует целиком, есть организм, или живое. Таким образом, всякая живая,
или органическая, целость состоит из бесконечного множества структурно
соотносящихся элементов, из которых все или некоторые содержат в себе
субстанцию этой целости в окончательном виде, будет ли то целость в смысле
счетного множества или в смысле континуума. Поэтому, согласно античным
представлениям, во всякой бесконечности есть хотя бы одна такая часть,
которая субстанциально тождественна с целым.
3. Общественно-историческая практика, лежащая в основе античной эстетики
То, что объяснимо генетически, не есть абсолютная индивидуальность.
Генетическое объяснение ничего не оставляет от неразложимой
индивидуальности, оно дробит подлежащую объяснению вещь на дискретное
множество ничем не связанных между собой вещей. Напротив, индивидуальностью
является только то, что объяснимо не генетически, а само через себя.
Подлинно индивидуальное не появляется откуда-то со стороны, но само из себя,
и не отдельными частями, но целиком, т.е. творится "мгновенно". Подлинно
индивидуальным является художественное произведение. Конечно, практически
художественное произведение творится частями и часто в течение многих лет. В
этом (и только в этом) смысле к нему приложимо генетическое объяснение.
Однако еще до всякого "производства" и сочленения частей художник уже знает
целое, в свете которого части только и имеют смысл. И когда произведение
создано и окончательно завершено, то зритель или слушатель также
воспринимает его в полной целостности. Это художественное произведение
говорит само за себя, не нуждаясь ни в каких причинных объяснениях (хотя
этих последних может быть и должно быть сколько угодно). Оно воспринимается
и формулируется в одном цельном и нераздельном акте эстетического
восприятия. Подобно живой человеческой индивидуальности художественное
(например, музыкальное) произведение находится в постоянном движении,
изменении, и оно само же себя приводит в это движение, оставаясь при этом
самим собою, т.е. сохраняя свой внутренний покой. В этом смысле оно также
имеет практически жизненное и производственно-утилитарное значение,
оставаясь в то же время предметом бескорыстного любования и обладая вполне
самостоятельной созерцательной ценностью. В этом смысле, наконец, оно
обладает своей собственной и вполне специфической структурой и движением, в
то время как самый принцип этой структуры и этого движения не находится в
каком-либо другом месте и не зависит ни от какой другой вещи, но находится в
ней же самой, совершенно от нее неотделим и в самом глубоком существе своем
вполне с ней тождествен.
Античная эстетика, особенно в период греческой классики, понимает красоту
как живое физическое тело, т.е. как неделимую цельность, в которой
демонстрируются ее элементы в их взаимных структурных соотношениях (все
равно, понимать ли эту цельность как счетное множество или как множество
мощности континуума). Это объясняется тем, что рабский труд относится к тем
видам труда, в которых создаваемая вещь возникает в результате
непосредственных усилий того, кто ее создает. Это - ремесленный труд в
отличие от машинного производства, где производитель выступает как
"частичный" работник, создающий не целостную индивидуальную вещь, а лишь
стандартные детали, из которых составляются стандартные вещи. И как бы
ремесло ни стояло далеко от искусства, как бы рабский труд ни стоял далеко
от свободного творчества и как бы производитель-раб ни стоял далеко от
рабовладельца, организатора этого труда, - все же рабский труд, в форме
весьма далекой от социального и технического совершенства, создавал все
условия для такого творчества вещей, когда они понимались, трактовались и
созерцались в виде цельной и законченной индивидуальности, т.е. в виде такой
неделимости, для которой было недостаточно генетического объяснения, а было
необходимо объяснение ее из нее же самой.
Такую творческую индивидуальность, не объяснимую генетически, легко
истолковать как нечто бескачественное и иррациональное, как некую вещь в
себе, лишенную всяких определений. Однако, такое понимание было бы не
античным, а по-европейски дуалистическим, почти кантианским. Античность не
могла представить сущность, которая никак не являлась бы, не могла
представить явления, которое не содержало бы в себе никакой сущности.
Поэтому и объяснение вещи из нее же самой нуждалось и в ее генетическом
объяснении, а это последнее, напротив, нуждалось и в ее
самостоятельно-сущностном объяснении. Только при этом диалектическом условии
сущностное объяснение получало в античной эстетике свое настоящее место. 2.
Число - эстетический первопринцип
1. Характер античного числа
Основным принципом эстетики классического периода является число. Это
число имеет, конечно, мало общего с современным понятием числа. Оно, прежде
всего, неотделимо от вещей, а у иных античных мыслителей даже прямо
тождественно с вещами. Оно не есть просто результат счета, но всегда
содержит в себе идею порядка и потому является структурной целостью.
Наконец, оно обладает материально-творческой силой, способной создавать или,
по крайней мере, расчленять вещи, впервые делая их познаваемыми.
2. Главнейшие представители учения о числе
С учением о числе выступили пифагорейцы. Но было бы ошибкой считать, что
подобное учение есть особенность только какой-то одной философской школы.
Прежде всего, древнее пифагорейство в первые 200 лет его существования (VI -
IV вв. до н.э.) охватывает огромное число мыслителей, число, которого не
знала никакая другая античная философская школа. Вышеупомянутое понимание
числа как творческой цельности конструировано нами из массы пифагорейских
текстов.
Однако, чтобы учить о творческих числовых категориях, вовсе не
обязательно было принадлежать к школе пифагорейцев. Анаксагор - не
пифагореец, но учение о бесконечных множествах является у него основной
философской концепцией. Учение элейцев об Едином - числовое учение. Учение
милетцев о сжатии и разрежении первоначала есть учение
механико-математическое, т.е., попросту говоря, арифметическое, числовое.
Гераклит и Эмпедокл тоже не были пифагорейцами; тем не менее их учение о
ритмическом воспламенении вселенной явно носит числовой характер. Атомисты
прямо связываются с пифагорейцами, и каждый атом у них есть не что иное, как
геометрическое тело. У Левкиппа (А 15) "все сущее является числами или
происходит из чисел". Платон, особенно во вторую половину своей
деятельности, - явный пифагореец. Аристотель - оппонент пифагорейцев, но
учение о целости является основной проблемой и его философии. В эпоху
эллинизма мы находим целые философские школы неопифагорейства. И дальше
учение о числе только нарастает и углубляется. Достаточно привести хотя бы
трактат Плотина "О числах" (VI 6)116 или трактат псевдо-Ямвлиха "Теологумены
арифметики" (из которого много цитат содержится в собрании Дильса), в
котором дается систематическое изложение пифагорейской концепции каждого из
первых десяти чисел117. Таким образом, учение о числе как об эстетическом
или онтологическом (что для греков одно и то же) первопринципе без всякого
сомнения является общеантичным учением.
3. Число и живой организм
Необходимо разобраться, почему число явилось основным эстетическим
принципом в античной философии. Мы уже говорили выше, что античное число
мало похоже на наше понимание числа. Античное число есть творящая сила,
приводящая всякую непрерывность к расчленению, к оформлению и к организации,
устанавливающая структурное взаимоотношение между элементами разделенной
непрерывности и обладающая самостоятельной созерцательной ценностью. Не
удивительно поэтому, что число играет во всей античной эстетике роль
основного эстетического и художественного первопринципа. Во-вторых, важно и
то, почему именно число стало играть такую роль, а не какой-нибудь другой
принцип. Дело в том, что в основе античной красоты лежит живое физическое
тело, т.е. нечто внеличное и безличное. Не душа, не дух, не личность и не
субъект является тут эстетическим первопринципом, а именно число, т.е. некая
бескачественная структура. В таком случае и наивысшее обобщение такого
эстетического первопринципа не может обладать каким-либо личностным или хотя
бы просто качественным характером. То, что именно число и единое (как первый
образец числа) является здесь наивысшим эстетическим обобщением, есть
результат именно телесного понимания красоты. Так как живое тело есть,
прежде всего, организованная целость, то и его обобщение тоже должно быть
организованнейшей и организующей целостью, т.е. числом, и прежде всего
единым. Чтобы уловить специфику античной красоты, стоит только сравнить ее
хотя бы с красотой средневековья, которая в своем наивысшем обобщении уже не
является просто числом, а является и личностью, и субъектом, и духом с
определенным именем и определенной биографией (так называемой священной
историей), или с красотой нового времени, которая является порождением
глубин человеческого субъекта и тоже имеет весьма слабое отношение к понятию
числа. Вот почему начиная с элейцев и кончая неоплатониками принцип единого
играл основную роль в эстетике и в философии, не исключая также и Платона, у
которого вовсе не идеи лежат в основе бытия, а числа, более высокие, чем
идеи, и возглавляемые абсолютным единым118.
4. Скульптурный и гражданственно-полисный характер числа
Живой организм, который является моделью эстетического предмета и
художественного произведения, при всей своей огромной зависимости от
окружающего тем не менее живет своей внутренней, вполне самостоятельной и
относительно независимой жизнью, которая не только проявляется вовне, но и
вполне отождествляется со своим внешним проявлением. А такая эстетическая
диалектика обладает в античности своей спецификой. Внешняя сторона здесь -
раб как основной производитель, действующий лишь в виде непосредственно
данной физической силы. Внутренней стороной является здесь то, что
направляет эту силу для определенных целей, т.е. для получения максимального
продукта производства при минимальной затрате времени. Это и есть
рабовладелец, или господин. Но ни раб, ни рабовладелец не существуют
раздельно в качестве вполне независимых метафизических абстракций. Они
образуют общий полис, который состоит не только из свободных, но и из рабов.
Вот почему в античном искусстве, вырастающем на почве рабовладения, очень
редко изображается раб сам по себе или рабовладелец сам по себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85