Радость его омрачало лишь опасение, что дерривальцы,
чего доброго, захватили его домик. Однако Элистэ заверила, что если это и
так, то уж он-то сможет управиться с ними.
И вот наступил день отъезда; слишком быстро, как показалось Элистэ. В
темных рассветных сумерках, одетая в новое платье из синего полотна, она
провожала дядюшку до почтовой станции в Труньере, откуда отбывал
Приморский дилижанс. С ними в фиакре ехал Дреф сын-Цино, что казалось
чудом: последнее время Дреф стал просто неуловим, отдавая все силы и время
работе во Временной Конституционной Ассамблее. Разумеется, чтобы Дреф
сын-Цино получил пустовавшее тогда кресло депутата, потребовалось
вмешательство Шорви Нирьена. В муниципалитет Грамманта было отправлено
письмо, в котором Нирьен тепло рекомендовал коллегу, чье настоящее имя
узнал всего несколько дней назад; пронирьенски настроенный муниципалитет
немедленно сообщил об одобрении кандидатуры, и дело было сделано. Так
бывший серф Дреф сын-Цино превратился в Достопочтенного сын-Цино, депутата
Временной Конституционной Ассамблеи от Западного Фабека. Он, правда, мог
лишиться депутатского кресла - на осень планировались новые выборы, -
однако, учитывая его ум и решительность, Дреф скорее всего остался бы в
Ассамблее, если бы захотел. Как бы там ни было, пока что все дни и вечера
он проводил в Старой Ратуше и даже снял поблизости от нее маленькую
квартирку, где большей частью и ночевал. Так ему удобнее, объяснял он, но
Элистэ не обманывалась на этот счет. Дреф сознательно избегал ее общества,
и в этом у нее не было ни малейшего сомнения. Тем не менее в то утро он
поехал с ними. Как бы он ни относился к ней, Элистэ, но проводить мастера
Кинца он все же нашел время.
Фиакр дернулся и остановился у почтовой станции. Ну вот, осталось
расплатиться с кучером, пройти в унылое здание, купить билет и ждать на
жесткой деревянной скамейке, попивая поданный буфетчиком шоколад и
поддерживая бессвязный, несколько натянутый разговор. Не успела Элистэ
опомниться, как дилижанс уже был готов к отправлению. Они вышли. Саквояж -
единственный багаж Кинца - отправился на крышу кареты. Старый кавалер
пожал руку Дрефу, обнял племянницу.
- Дитя мое, ты ведь будешь меня навещать?
- Конечно. Я вам еще надоем, - пообещала Элистэ с улыбкой.
Кинцу не хотелось, чтобы она или кто бы то ни было жил в его домике,
но приглашение погостить было сделано от чистого сердца, и она приняла его
не кривя душой.
Дядюшка мельком глянул на Дрефа, и Элистэ невольно поежилась. В
минуту слабости она призналась Кинцу в своих чувствах к Дрефу, и если он
выдаст ее словом, взглядом или хотя бы жестом, она умрет со стыда.
Боялась она напрасно - ей ли не знать дядюшку! Кинц обнял ее и прижал
к сердцу.
- Смелее, дорогая моя, - шепнул он и отпустил ее. - Прощайте, дети
мои. Дивное было приключение!
Он забрался в карету, дверца захлопнулась. Приморский дилижанс со
скрипом тронулся, держа путь на север.
Элистэ проводила его взглядом, стараясь не разрыдаться. Ей было
невыразимо одиноко. Дреф стоял рядом, но с таким же успехом он мог
находиться и за сотню миль. Элистэ не верилось, что еще совсем недавно она
чувствовала в нем близкую душу. Теперь она даже не представляла, что ему
сказать; вероятно, и он испытывал такое же замешательство. Поэтому его
слова явились для нее неожиданностью.
- Будете по нему скучать?
- Еще как, - тихо ответила она.
- Да, тяжело вам. Но у меня для вас приятная новость.
Она подняла глаза.
- Мы обнаружили вашу кузину.
- Аврелию! Что с ней?
- Она в добром здравии.
- Где вы ее нашли?
- В "Гробнице", она жила с надзирателем. Сегодня ее доставят к вам в
тупик Слепого Кармана.

Аврелию привезли ближе к полудню. Элистэ решила поселить ее в
квартирке на втором этаже, которую за несколько часов до того освободил
дядюшка Кинц. Согласно древнему обычаю, как единственная старшая
родственница, она становилась опекуншей своей юной кузины. Элистэ это
отнюдь не радовало. Она не опасалась расходов - перед отъездом дядюшка
вручил ей тугой бумажник с банкнотами рекко и обещал выслать деньги по
первой просьбе. Куда труднее было выслушивать пустую болтовню Аврелии. Но
в конце концов это ее кузина, в известном смысле подруга; связующая нить с
добрыми старыми временами... и такая же Возвышенная, как она сама.
Возвышенная? Даже бывшая Возвышенная? Разве запятнавшая себя Аврелия
во Рувиньяк не утратила права на этот высокий титул?
Но Аврелия, казалось, не особенно задумывалась на этот счет. Если она
и ощущала в глубине души вину и позор, то виду не подавала. Она с
искренней радостью бросилась обнимать и целовать Элистэ, нисколько не
сомневаясь в такой же сердечности с ее стороны. Аврелии и в голову не
пришло, что ей может быть оказан холодный прием.
Она не притворялась - она и вправду оказалась начисто лишена совести.
В последующие дни Аврелия часто вспоминала свои похождения, рассказывая о
них с простодушной откровенностью, без капли стыда. Причина ее
самоуверенности вскоре стала ясна: Аврелия считала кузину равной себе во
всех отношениях, а то, что с ними случилось, - очень похожим. В конце
концов Элистэ тоже жила с мужчиной, и не с каким-нибудь там, а с
выдающимся нирьенистом, депутатом Временной Конституционной Ассамблеи, к
тому же, по слухам, красавцем. В последнем Аврелия не могла убедиться,
поскольку ни разу его не видела. Создавалось впечатление, что кузина
прячет сожителя от чужих глаз. Уж не боится ли, что девушка помоложе его
уведет? Ведь сестрице уже целых девятнадцать лет!
Тщетно Элистэ пыталась убедить ее, что они с Дрефом всего лишь живут
под одной крышей. Аврелия многозначительно ухмылялась и заговорщически
хихикала.
- Он приютил меня из жалости, мне тогда некуда было деться, -
настаивала Элистэ.
- Да, сестрица, но теперь-то все изменилось. Ты богата. Если тебе и
впрямь Неохота делить квартиру с этим красавцем, почему бы, приличия ради,
не перебраться ко мне?
"Потому что выносить твое общество выше моих сил". Вслух же Элистэ
мягко заметила:
- Потому что в твоей комнатенке не повернуться.
- Почему в таком случае ты не снимешь отдельную квартиру?
- Нет нужды. Дреф редко появляется здесь. Он тут, можно сказать, и не
живет.
- Выходит, он снимает эту квартиру для тебя? Высоко же он тебя ценит,
кузина. Можно тебя поздравить.
- Аврелия, не напрашивайся на пощечину.
- Ну, кузина, что я такого сказала? Что тут особенного?
Однако Элистэ была вынуждена признать, что доводы Аврелии отнюдь не
беспочвенны. Действительно, почему она не снимет квартиру, раз теперь это
ей по средствам? Не потому ли, что переезд оборвал бы еще одну из
тоненьких нитей, связующих ее с Дрефом? Она прогнала эту мысль. Оставалось
надеяться, что Аврелия потеряет интерес и перестанет заводить разговоры на
столь щекотливую тему.
Так оно и случилось. Аврелия не умела долго думать о чем-то одном.
Она еще не успела привыкнуть к жизни на воле и постоянно увлекалась то
тем, то другим. Первые недели три она каждый день, если не шел дождь,
разгуливала по Шеррину - бродила по садам и паркам, заглядывала на рынки и
в магазины, сплетничала с купцами и торговками. Праздные эти шатания без
сопровождения взрослой компаньонки и без всяких ограничений были, по
старым меркам, просто возмутительны. Но Элистэ, хотя и выступала
номинальной опекуншей, не могла справиться с шестнадцатилетней девчонкой,
которая не желала слушать разумные речи, дулась в ответ на укоры, а угрозы
встречала хихиканьем.
В конце концов Элистэ прибегла к мольбам. Аврелия если и
почувствовала за собой какую-то вину, однако твердо заявила:
- Кузина, я не такая, как ты. Не могу я сидеть в четырех стенах,
словно птичка в клетке! Не хочешь, чтобы я гуляла одна, - ходи со мной.
От такого предложения Элистэ решительно отказалась.
Трудно сказать, к какой новой беде привела бы строптивость Аврелии,
если бы эти шатания не начали ей приедаться. Довольно скоро свобода
утратила для нее новизну. Аврелии было мало просто разглядывать в витринах
дорогих магазинов шарфики, перчатки, ленты и драгоценности - она хотела
все это иметь, а прижимистая ее опекунша либо не могла, либо не желала
выбрасывать на это деньги. Аврелии наскучило любоваться на заядлых
театралов, завсегдатаев кофеен и публику в фаэтонах, которые вновь
появились на Кольце у садов Авиллака, - ей хотелось самой быть в их числе.
Болтать с рыночными торговками и прочими простолюдинами доставляло ей мало
радости - ведь она родилась Возвышенной. Пришел ее час, считала Аврелия,
снова занять в мире свое законное положение. Революция на какое-то время
сбила ее с наезженного тракта, причинила массу неприятностей и, что совсем
непростительно, лишила представления ко двору. Но ведь королевские дворы
имелись и в других странах, где живут Возвышенные или равные им по титулу.
А поскольку между высокородными голубых кровей существует исконная
взаимная симпатия, то заморские аристократы наверняка откроют ей свои
объятия - и кошельки в придачу. Аврелия решила пополнить собою круг
избранных за морями и бросила всю спою немалую напористость на достижение
поставленной цели.
Раздобыть нужные сведения оказалось на удивление просто. Аврелия
отправилась с расспросами в знатные старые дома, где еще проживало немало
бывших слуг, и узнала, что не менее полудюжины ее родственников Рувиньяков
отбыли в Стрелл, рассчитывая присоединиться к обществу Возвышенных
вонарских эмигрантов, собравшемуся вокруг короля-изгнанника, как именовали
бывшего герцога Феронтского его сторонники. Никто, понятно, не знал,
удалось ли беглецам добраться до Стрелла, но были все основания полагать,
что большинство из них преуспели в этом. Трое бежали довольно давно, один
еще до того, как экспроприационисты лишили Возвышенных права свободного
передвижения.
Аврелия выяснила все что требовалось. В Стрелле ее ждали
родственники, и можно было надеяться, что со временем ее официально
представят к тамошнему двору. Долг повелевал не тянуть с отъездом, если ее
милая опекунша возьмет на себя дорожные расходы. Щедрая кузина, конечно
же, охотно пойдет ей навстречу.
Элистэ не возражала. Стоимость путешествия в Стрелл по суше и по морю
вкупе с наличными деньгами для оплаты гостиниц, еды и непредвиденных
расходов составила изрядную сумму - больше половины того, что ей оставил
дядюшка Кинц. Но трата себя окупала: Элистэ избавлялась от
ответственности, которая была ей в тягость, и передавала неуправляемую
Аврелию под надежный надзор, если таковой, конечно, существовал. Да, дело
того стоило.
Она страшно удивилась небрежному - словно речь шла об очевидном -
замечанию Аврелии:
- Ты должна отправиться со мной, кузина. Мои родичи Рувиньяки не
дадут тебе пропасть. В конце концов твой дед был Рувиньяком. А может быть,
мы даже встретим в Стрелле кого-нибудь из твоей родни по линии во
Дерривалей. Мы прекрасно там заживем.
- Ой, нет! Нет. Не думаю.
- Позволь узнать - почему?
Элистэ смутилась Разумное объяснение не приходило ей в голову, и она
молчала.
- Это же просто глупо! Кузина, о чем ты думаешь? Почему не хочешь
поехать со мной? Почему? Терпеть не могу путешествовать одна, это дурно
выглядит. Если ты останешься в Шеррине... О Чары, что тебе тут делать? Чем
заниматься?
У Элистэ не было ответа на этот вопрос. Действительно, что ей делать
в Шеррине одной? Она совсем растерялась.
Аврелия проницательно на нее посмотрела.
- Ну, ладно, если ты уж так любишь этого своего нирьениста, что не
можешь его бросить, заставь его жениться на себе. И поскорее, не то совсем
состаришься и он тебя не захочет.
- Ты сама понимаешь, что...
- Но, кузина, тебе нельзя дальше жить в таких условиях. - Аврелия
выразительно всплеснула руками. - Это просто неприлично. Если тебе нет
дела до собственной репутации, будь добра подумать о моей. Учти, при дворе
в Стрелле мне придется поддерживать свое реноме. Ты моя родственница, тень
твоей жизни ложится и на меня. Нельзя забывать о том, что твои поступки
могут умалить мое достоинство.
- И после "Гробницы" ты еще смеешь!.. Ладно, не обращай внимания, все
это неважно. Аврелия, ты безнадежно глупа.
- Я? - фыркнула Аврелия. - Поглядись в зеркало, кузина. Всего лишь
поглядись в зеркало.
И она удалилась писать письма эмигрантам из рода во Рувиньяк -
следовало предупредить их о том, что вскоре им предстоит удовольствие ее
лицезреть.
Взаимная холодность девушек оказалась недолговечной. Аврелия, при
всем своем непостоянстве, не умела долго злиться, а ее опекунша понимала,
что все равно ничего не изменится. Через неделю Элистэ снова поехала в
Труньер на почтовую станцию - на сей раз провожать в дорогу родственницу.
Дилижанс, которым Аврелии предстояло добираться до портового города
Аренна, отходил вовремя. Аврелия - она вырядилась в красивый дорожный
костюм тонкого сукна бутылочного цвета, который купила у старьевщика,
однако костюм смотрелся как новый, - вся раскраснелась и извертелась от
возбуждения. Для нее Элистэ, похоже, уже отошла в прошлое. Но искренняя,
хотя и поверхностная привязанность Аврелии к кузине бурно излилась в
минуту прощания. Повиснув на шее Элистэ, она дружески посоветовала:
- Если надумаешь, сестричка, приезжай ко мне в Стрелл. А если нет,
так по крайней мере брось даром тратить время. Ты обязана что-нибудь
сделать! А то будет поздно. До свидания.
- До свидания, Аврелия. Удачи тебе!
Последний взмах руки с зеленым лаком на ноготках - и карета укатила в
облаке пыли. Элистэ стояла понурившись. Она нисколько не сокрушалась по
поводу отъезда Аврелии, скорее наоборот. Но теперь, когда ее кузина и в
самом деле отбыла, Элистэ совсем пала духом, почувствовав глубокое
одиночество и бесполезность своего существования.
Надо было и ей отправиться в Стрелл. Торчать здесь бессмысленно.
"Ты обязана что-нибудь сделать!"
"Смелее, дитя мое", - тихий голос дядюшки Кинца.
Смелее.
Об этом она и размышляла.

Элистэ сидела на деревянной скамейке у входа в парк Братства, ранее
называвшийся Королевским питомником. Ватные облачка раннего лета пылали в
лучах закатного солнца, которое красило небо алым и теплым светом озаряло
Шерринский проспект; на всем протяжении последнего не осталось ни единого
красного ромба. Вечер был чудесный, теплый воздух ласкал кожу, но Элистэ
ничего этого не замечала. Во рту у нее пересохло, сердце стучало как
ошалелое, руки сделались ледяными. Когда куранты неподалеку пробили семь
раз, она дернулась и вскочила. Семь. Она попросила Дрефа сын-Цино о
встрече, и он согласился прийти в этот час сюда. Конституционная Ассамблея
уже разошлась до утра. От Старой Ратуши до входа в парк было всего полмили
- со скамейки Элистэ видела ее крышу. Если Дрефа ничто не задержит, он
придет вовремя.
Как она надеялась, что он опоздает, как надеялась. А лучше бы он
вообще не пришел. Ну зачем, зачем она это затеяла? И как ей теперь
справиться?
"Смелее, дитя мое".
Твердые шаги по булыжной мостовой, на землю упала тень. Дреф появился
перед Элистэ одновременно с заключительным ударом курантов - как всегда,
минута в минуту. Последний раз она видела его с неделю назад, если не
больше, и теперь смутилась, чуть ли не испугалась. Она знала его словно
свои пять пальцев и одновременно воспринимала как человека совсем
незнакомого. Как такое могло случиться?
Белозубая улыбка озарила его худое лицо.
- Возвышенная дева!
Упраздненная форма обращения. Он отвесил поклон с изяществом, которое
ей что-то напомнило... да, издевательскую почтительность, с какою он давал
ей почувствовать разделяющее их расстояние, после того как она из девочки
превратилась в девушку. На какое-то время он было сбросил эту маску, но
теперь снова ее надел.
- Я польщена, сударь. - Элистэ присела в реверансе, отвечая ему тем
же и с радостью про себя отметив, что ее голос, ровный и чистый, не выдал
обуревающих ее чувств. - Дреф, вы прекрасно выглядите Судя по всему,
государственные заботы помогают вам сохранять себя в форме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96