Серое небо. Улицы в дымке, тумане или утренних сумерках - а может,
это ей начинает отказывать зрение. Она предложила свои услуги владельцам
нескольких заведений в Восьмом округе - распивочной, двух или трех дешевых
пансионов и комиссионной лавки. То есть ей показалось, что она к ним
обращалась. Но, может, это происходило вчера? Память почему-то была не в
ладах со временем, и все смешалось в кучу. Одно, впрочем, оставалось
неизменным - ей всюду отказывали. Вчера, сегодня, завтра - что там писал
об этом Шорви Нирьен? - все едино: непрерывная цепочка неудач, огорчений,
унижений по мелочам. И нет ни работы, ни денег, ни пищи, ни крова над
головой.
Часы, мили. Улицы, люди - все как в тумане. Холод и голод, дурнота и
забвение. Она вдруг поняла, что находится у Винкулийского моста, где
скопились прибывающие со всех сторон повозки и телеги, дожидаясь своей
очереди переехать на ту сторону, к Набережному рынку. И совсем рядом
застряла повозка какого-то фермера, потому что лошадь никак не могла
выбиться из обледенелой колеи, а в повозке - морковь, лук, картофель.
Еда. Горы еды. Элистэ не успела подумать - сработал инстинкт:
метнулась к повозке, задрала верхнюю юбку, смахнула в покоя овощи и
Просилась прочь, обеими руками придерживая добычу. Ей даже не пришло в
голову, заметил ли кто эту мелкую кражу.
Заметили-таки! Вслед ей понеслись ругательства и крики. Неужто
кинутся догонять из-за горсти моркови с картошкой? Элистэ на бегу
оглянулась. Толпа оживилась, кто-то тряс кулаком, кто-то запустил ей вслед
булыжником. Она рванулась из последних сил, овощи посыпались из
трясущегося подола. Крики понемногу затихли, но она продолжала бежать,
роняя по пути наворованное. Когда Элистэ выскочила на Воздушную улицу, от
всей добычи только и осталось, что пригоршня моркови да две или три
картофелины. Но для нее даже это было целым сокровищем.
Она выбилась из сил и остановилась. Оглядевшись, Элистэ заметила на
левшой стороне открытое парадное - напротив заколоченного дома со знаком
красного ромба. Она нырнула в парадное, рухнула на плиты, переводя
дыхание, и тут же впилась зубами в сырую, мороженую, подгнившую
картофелину. И та, при всем ее мерзостном вкусе и запахе, показалась
умирающей от голода девушке изысканным яством. Но после первых минут
неземного наслаждения, не в силах сдержаться, Элистэ громко разрыдалась.
Забыв о еде, она скорчилась в чужом парадном, сотрясаясь от непроизвольных
рыданий, от которых мир расплывался в глазах.

21
Вероятно, там, в парадном, она и уснула, потому что, открыв глаза,
поняла - прошло много времени. Длинные предвечерние тени легли на
мостовую. Надвигается ночь - и куда же ей теперь податься? "Приют Прилька"
для нее закрыт. Куда идти, что есть, как жить дальше? Она гнала от себя
эти вопросы, потому что не знала ответов. Ей хотелось забыться. Почему она
пробудилась, а не умерла во сне?! Почему?
Вероятно, что-то заставило ее очнуться, потому что платье дрогнуло у
нее на коленях. Она посмотрела: в подоле лежала монетка. Человек,
бросивший ее, ушел, и теперь не узнать, кто ей подал. Элистэ взяла в руку
монетку и принялась удивленно разглядывать. Два бикена. Целая булка
черствого хлеба! Спасение на сегодня, а завтра - будь что будет.
- Отдай! - резануло слух злобное карканье.
Элистэ подняла глаза. Перед ней стояла какая-то женщина, сложив на
груди руки и недобро сузив глаза. Грязные седые космы, спина колесом,
зубов - раз-два и обчелся; однако же вид у попрошайки при всем этом был
крепкий и бодрый.
- Слышала? Отдай! Это мое, - потребовала она и, заметив удивление
Элистэ, добавила: - Воздушная улица промеж проулка и старого дома Иру
принадлежит мне, Плесси. Чужакам сюда ход заказан. Мой квартал, моя
добыча, а у тебя и мои деньги Не хочешь, чтоб рожу на сторону свернула, -
давай сюда.
Квартал? Добыча? Бред какой-то, но одно было ясно: загораживающая
проход незнакомка хотела отнять у нее драгоценную монетку - спасение от
голодной смерти. "Нет, ни за что не отдам". У Элистэ непонятно откуда
вдруг взялись силы. Она поднялась, зажав монетку в кулаке, и сказала:
- Отвяжись, дай пройти.
- Отдай, грязная оборванка, а не то я тебе все зубы повыбиваю, -
напирала Карга Плесси. Не получив ответа, она вцепилась в запястье девушки
и попробовала вывернуть руку.
Боль пронзила Элистэ, и копившиеся весь день страхи и ненависть
вырвались на волю. Не отдавая себе отчета, она испустила пронзительный
истошный визг, левой рукой захватила прядь седых волос противницы, злобно
рванула и изо всех сил приложила ее лицом о кирпичную стену, разбив нос и
губы. Карга Плесси взвыла и рухнула на колени, отплевываясь кровью. Но
Элистэ и не подумала ее отпустить, таская за волосы до тех пор, пока вопли
нищенки не сменились судорожной икотой и во все стороны не полетела
кровавая пена. Наклонившись к самому уху Карги, она прошипела:
- Отвяжись, или я тебя убью. Поняла? Убью!
В эту минуту она была готова исполнить угрозу.
Карга Плесси взглянула в расширенные, лихорадочно блестящие зрачки
соперницы и от ужаса выкатила глаза.
- Ты что, совсем спятила? - прошептала она.
- Верно. Так что лучше отвяжись. Отвяжись!
Элистэ отпустила нищенку. Неизвестно, что придало ей силы, но
внезапный приступ неистовой ярости быстро прошел, оставив после себя
неимоверную слабость - дрожь в коленях, тошноту, головокружение и, что еще
хуже - отвращение и чувство стыда: Как все это чудовищно мерзко! В
какой-то миг она и вправду была готова убить несчастную попрошайку, да что
там готова - хотела убить. Что с ней творится? "Я победила. Мне положено
радоваться". Она тряхнула головой, отгоняя от себя постыдные мысли. В
правой руке Элистэ по-прежнему сжимала монетку в два бикена. Вечером она
сможет поесть. Все остальное неважно.
За спиной у нее исходила злобой побитая нищенка. Что она там кричит?
- Лишай об этом узнает! - К Карге Плесси разом вернулись смелость и
голос. - Думаешь, поживилась на моем участке, и тебе это сойдет с рук? Как
бы не так! Братство до тебя доберется, увидишь, мокрого места от тебя не
оставит! Лишай своих в обиду не даст, он с тебя шкуру спустит!
Опять какой-то бред. Но вопли постепенно затихли. Собрав последние
силы, Элистэ оставила Воздушную улицу позади. За два бикена она купила
черствый батон хлеба и осторожно разделила на четвертушки. Скорчившись под
низким каменным забором в какой-то безымянной аллее, она съела одну
порцию, отправляя хлеб в рот маленькими кусочками, долго и тщательно
пережевывая. Увы, от куска быстро не осталось и крошки. Элистэ посидела
немного, но ее начал пробирать холод. Она поднялась и пошла. Скудная
трапеза немного помогла ей: усталость и упадок сил давали о себе знать, но
хоть голова перестала кружиться. Так она набрела на кучку бездомных,
сгрудившихся вокруг тлеющего мусорного костра, - привычное зрелище в
Восьмом округе. Люди подвинулись, давая ей место. Там она провела ночь,
свернувшись калачиком на земле. Проснулась Элистэ разбитой и окоченевшей,
с болью во всем теле, но живой вопреки зиме и морозу. В тот день она уже
не искала работу, а просто бродила, сотрясаясь от приступов кашля. Такую
грязную, оборванную и больную, ее не взяли бы даже посудомойкой в самую
гнуснейшую из обжорок Восьмого округа. Нечего и пытаться - лучше потратить
остаток сил на суровую борьбу за выживание.
Она умудрилась растянуть хлеб на три дня. Потом стало совсем худо.
Элистэ попробовала копаться в грудах отбросов на помойках у таверн и
харчевен, но улов был ничтожен. Времена стояли голодные, и если что и
выбрасывали из еды, так лишь совсем сгнившие овощи да покрывшиеся зеленой
плесенью объедки. Но даже из-за этой мерзости между рыскавшими по помойкам
вспыхивали постоянные стычки. Соперники оказывались куда сильней и
свирепей Элистэ. Раза два ей удавалось урвать по пригоршне заветренных
фруктовых обрезков, но и только.
От редких налетов на фермерские повозки, что тянулись по улице
Винкулийского моста в сторону Набережного рынка, и то было больше пользы.
Броситься из толпы к телеге, притормозившей у въезда на мост; схватить
горсть картофелин, репы или кабачок - что попадет под руку; нырнуть в один
из проулков, которые она теперь знала как свои пять пальцев, не хуже, чем
в свое время дворцовые анфилады Бевиэра; через подворотни и арки, чтоб
запутать преследователей; а затем схорониться в укромном уголке с сердцем,
все еще колотящимся от бега и страха, однако ликующим при виде вожделенной
добычи плодов земли. Такие налеты помогали Элистэ держаться на плаву, но
как же люто она их ненавидела! Ненавидела унижение, невыразимый позор,
осквернение всего для нее святого; ненавидела вполне реальную опасность.
Если поймают, ее, вероятно, ожидает участь обычной воровки - клеймо, кнут
или тюрьма; но окружной судья, стремящийся неукоснительно придерживаться
буквы закона, вполне может приговорить и к смерти. "Злая ирония судьбы, -
размышляла она, - избежать Кокотты, чтобы угодить в петлю: смех да и
только!" Нет, воровство не по ней. Впрочем, нравится оно ей или нет -
вопрос имел для нее чисто теоретический интерес, ибо вылазки не могли
продолжаться долго. Скудный рацион с трудом поддерживал тлеющий огонек
жизни, но не давал сил. С каждым днем Элистэ слабела, ей становилось все
трудней убегать от преследования. Когда на бегство не останется сил,
налетам на повозки придет конец.
Просить подаяния было делом не столь опасным; так, по крайней мере,
ей казалось вначале. Элистэ обнаружила, что ее большие глаза кое-чего
стоят; их жалостливый взгляд вкупе с надрывным кашлем способен приносить
бикены. К тому же у нее был такой жалкий вид, что к ней крайне редко
подкатывались с непристойными предложениями. Люди не хотели к ней
прикасаться: то ли их пугал ее чахоточный кашель, то ли страшил смятый
платочек в пятнах крови - она содрала с него кружева и измазала, надрезав
палец, чтобы все думали, будто у нее кровохарканье. Так Элистэ
"проблаженствовала" несколько дней, собирая милостыню, которой хватало на
черствый хлеб, два-три яблока и даже миску горячей похлебки. Еще один
столь же удачный день - и она сможет позволить себе провести ночь в
заведении вроде "Приюта Прилька". В конце концов смерть от голода и холода
ей, кажется, не грозит. Что до другого, более страшного исхода - ареста,
"Гробницы", Кокотты, - то во всем Шеррине не найдется жандарма или
народогвардейца, способного распознать Возвышенную в ее нынешнем облике.
Она бы не посмела пойти на обман проницательной Чувствительницы Буметты,
охраняющей Северные ворота, но простых солдат ничего не стоило обвести
вокруг пальца.
Она их и обвела. Народогвардейцы каждый день проходили мимо, не
удостаивая ее даже взглядом. Однако же Элистэ чувствовала, что за ней
наблюдают, и от неприятного этого ощущения некуда было деться. Нищие
следили за каждым ее шагом, она это знала. Их взгляды она чувствовала на
себе и днем и ночью.
После стычки с Каргой Плесси Элистэ ни разу не показывалась на
Воздушной улице. Каргу она тоже не видела, даже издали, однако никак не
могла забыть о том случае. В ушах до сих пор звучала визгливая брань
попрошайки. Ее угрозы - тогда они казались пустым звуком - постепенно
обрели под собой почву. "Братство до тебя доберется... Лишай своих в обиду
не даст..." Карга хотела сказать, что Нищее братство, хорошо
организованная лига шерринских нищих, отомстит за ущерб, причиненный лицу,
которое в нем состоит. Но в конце концов Карга первой накинулась на нее,
Элистэ только защищалась. С тех пор она не нарушила ни одного их закона,
никому не перебежала дороги. Она чуяла, что нищие вот уже несколько дней
внимательно приглядываются к ней, но никакого вреда от них пока не было.
Может, этот Лишай, что бы он собою ни представлял, сочтет ее безобидной и
оставит в покое?
Вскоре, однако, Элистэ пришлось убедиться, что это не так.
Вечер только начинался, становилось холодно, но Элистэ это почти не
пугало. У нее выдался удачный денек, она "роскошно" поужинала -
пропитанный жиром хлеб и целая миска капустной похлебки, к тому же
остались еще деньги, чтобы оплатить место на нарах в "Радушии и тепле у
Воника". Ночлежка Воника, где начисто отсутствовали обещанные в названии
блага, все же предпочтительней улицы, и Элистэ была рада провести ночь под
тряпьем и крышей над головой. Погруженная в свои мысли, она не заметила ни
блеска глаз, пристально следящих за ней, ни перебегающих в тени
преследователей. Она ни о чем не подозревала и уж меньше всего ожидала,
что сзади ее вдруг обхватит чья-то рука. Не успела девушка и пикнуть, как
ей зажали ладонью рот, оторвали от земли и поволокли в темный переулок.
Нападение произошло на сравнительно оживленной улице Водокачки, но либо
осталось незамеченным, либо никто не захотел вмешиваться.
Все ясно - ее, конечно, изнасилуют и убьют. И то и другое не
редкость, но чтобы это выпало именно ей - в такое она никогда не верила.
Сколько времени пробродила она по самым гнусным трущобам - и ничего такого
с ней не случалось; видно, теперь удача отвернулась от нее.
Элистэ сопротивлялась изо всех сил - лягалась, изворачивалась, лупила
кулаками, но оказалась бессильна против железной хватки. В переулке было
темно, однако она понята, что нападающих двое: здоровенные мужики в
лохмотьях, от них исходила крепкая застоялая вонь профессиональных нищих.
Тут же ей на голову набросили мешок, крепко затянули завязки на шее. Она
перестала видеть и начала задыхаться. Грязная мешковина липла к лицу, в
ноздри лезла мучная пыль. Ей сжали руки с обеих сторон, подхватили и
быстро потащили какими-то кривыми закоулками со множеством поворотов,
Сперва она молчала, но затем, упершись, набрала в легкие пыльного воздуха
и закричала. Невидимые пальцы мгновенно засунули складку мешка в ее
разинутый рот. Элистэ подавилась, задохнулась, начала вырываться.
- Тихо, не то руку сломаю, - приказал грубый голос, и резкая боль в
запястье подтвердила, что это не пустая угроза.
Сопротивляться не имело смысла. Она покорилась, и ее потащили дальше,
по каким-то аллеям, закоулкам, все время сворачивая в разные стороны, так
что она вконец запуталась. Элистэ не могла понять, почему они идут так
долго. Нет чтобы сделать то, что хотят, и разом со всем покончить. Похоже,
она попала к ним в лапы отнюдь не случайно; значит, дела обстоят еще хуже.
На глаза у нее навернулись слезы, но Элистэ взяла себя в руки: эти скоты
не узнают, как она их боится. В лохмотьях, грязи и нищете она все равно
оставалась Возвышенной.
Они поднялись на крыльцо и через ворчливо скрипнувшую дверь вошли в
какой-то дом. Какой именно, она не могла догадаться, ибо ощущения ей
ничего не подсказывали. Вверх по застланной ковром лестнице. Ступенька,
вторая, еще одни двери, затем ее втолкнули внутрь, отпустили и сняли
мешок. Элистэ огляделась. От удивления у нее перехватило дыхание, на миг
она даже забыла про страх.
Воздух в помещении был теплый и очень влажный, а сама комната тонула
в полумраке: свет давала только кучка углей в камине. Но Элистэ научилась
видеть в темноте и сразу узнала характерный стиль городского дома из тех,
что украшали проспект Парабо. Судя по тому, как быстро ее сюда доставили,
она все еще находилась в Восьмом округе, средоточии шерринских трущоб.
Однако комната, где она сейчас стояла, выглядела типичной библиотекой
Возвышенного кавалера - чистая, с роскошными коврами и портьерами,
отделанным мрамором камином, она была обставлена мебелью красного дерева;
в камине угли, по стенам - книжные шкафы; залах кожи смешивался с резким
ароматом каких-то лекарств. Но центральное место, где обычно возвышалось
бюро с письменными принадлежностями, занимала огромная медная ванна,
имевшая форму башмака с квадратным носом и высоким задником, а в ней по
грудь в воде сидел человек. То был мужчина неопределенного возраста, с
белыми волосами и совершенно гладким лицом, такой тучный, что его плоть
свисала валиками и складками через края ванны. Кожа у него была
примечательная: нежная и снежно-белая, как чистое сало, но усеянная
сероватыми пятнами со средней величины монету, которые по виду и цвету
напоминали плесень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96