Затем она вновь вернулась в аудиенц-залу, чтобы кружиться в танце со
все новыми и новыми партнерами. Поодаль она заметила Цераленн во Рувиньяк,
изящно танцевавшую гавот в паре с кавалером во Мереем. Издали Цераленн
походила на молоденькую девушку, наряженную в допотопное маскарадное
платье, а во Мерей был полон достоинства и элегантности, как и подобало
живой легенде. Смотреть на эту пару было сплошным удовольствием, жаль
только, что Элистэ совсем не располагала временем. Ведь надо успеть
поболтать и с во Кревом, и с во Фурно, и с во Льё в'Ольяром и прочими.
Однако, несмотря на всю свою занятость, она постоянно чувствовала
присутствие герцога Феронтского. Он не выпускал ее из поля зрения, не
сводил с нее своих пронзительных темных глаз. Два раза герцог пытался
приблизиться к Элистэ, но она успевала упорхнуть, приняв приглашение
очередного партнера. После второй неудачной попытки Феронт несколько
отдалился и наблюдал за гордячкой на расстоянии. На время Элистэ даже
забыла о нем, но тут глаза ее встретились с испепеляющим взором мадам во
Бельсандр, и это враждебное отношение впервые напомнило девушке, что за
исключением королевы ни одна из придворных дам за все время к ней так и не
подошла. Женщины явно ее бойкотировали.
Это было неприятно, но Элистэ не стала утруждать себя беспокойством.
В конце концов, что она могла тут поделать? К тому же, полученное от
бабушки воспитание запрещало ей предаваться сомнениям. Элистэ танцевала
без устали, зная, что за ней наблюдает весь двор - по крайней мере,
сегодня ночью. С очаровательной улыбкой она обменивалась любезностями со
своими партнерами и не замечала, как летит время. Перед самой полуночью
наступило некоторое затишье, и было объявлено, что Векин в'Иссеруа
развлечет собравшихся сеансом Чар, который состоится в Лебедином зале.
Вспомнив о недавнем разговоре, Элистэ улыбнулась.
Насладиться зрелищем пожелали многие, в том числе король, королева,
герцог Феронтский, а также большинство влиятельнейших придворных. В
Лебедином зале уже ждал Векин в'Иссеруа, стоявший возле накрытого стола.
Когда зрители собрались и молодой человек удостоверился, что среди них
находится Элистэ, он произнес небольшую речь. Векин явно обладал талантом
актера и не стал утомлять слушателей болтовней. Краткое выступление было
рассчитано так, чтобы возбудить любопытство слушателей, затем воцарилась
леденящая кровь тишина. Через полминуты Векин забормотал что-то
неразборчивое, зажмурил глаза, наморщил губы и замахал руками. Бормотание
его все убыстрялось, лоб покрылся испариной, движения делались все резче,
грудь тяжело вздымалась - и наконец, уста исторгли мистический стон. В тот
же миг свечи в канделябрах начали гаснуть. Через несколько секунд пятьсот
пылающих огней превратились в крошечные точки, похожие на отдаленные
звезды. Лишь светильники на стене, находившиеся позади стола, продолжали
пылать так же ярко, и на этом ярком фоне силуэт Векина смотрелся весьма
импозантно. В зале поднялся восхищенный гул, лишь Элистэ осталась
безучастной. Возможно, этот спектакль заинтересовал бы ее куда больше,
если бы она не наблюдала множество раз, как дядюшка Кинц проделывает
подобные фокусы, да еще без всякой помпы. По сравнению с дядюшкой Векин
в'Иссеруа казался жалким фигляром.
Уставившись взглядом в поверхность стола, Векин прорычал какую-то
неразборчивую команду. Сначала ничего не изменилось, а потом, среди
сияющего серебра и хрусталя, начала оживать еда на блюдах. Повскакивали
поджаренные молочные поросята с золотистой корочкой, веточками зелени,
разбрасывая зажатые в зубах печеные яблоки. Затем со стола поднялся
жареный фазан, развернул пышный хвост и попробовал взлететь. Его примеру
последовали многочисленные безголовые птицы: они захлопали своими
обжаренными крылышками, а тем временем верхушка гигантского пирога
откинулась, выпустив на волю целую стаю запеченных перепелов. Заливные
угри начали извиваться, копченый лосось приподнялся на хвосте, а огромный
вареный омар загрохотал своим алым панцирем. Во все стороны разбежались
фрукты и овощи, похожие на теннисные мячи. Посреди стола, на украшенном
цветами пьедестале, возвышалась ледяная скульптура, изображавшая сфинкса.
Ледяное чудовище раскрыло свои прекрасные глаза, расправило перья, после
чего вся ожившая снедь склонилась перед королем Дунуласом. Монарх
заулыбался, весьма довольный спектаклем. Королева Лаллазай, вне себя от
восторга, захлопала в ладоши, а придворные восхищенно заахали.
Еще мгновение провизия казалась живой, а затем видение рассеялось.
Воздух заколыхался, очертания предметов окутались туманом, и все блюда
вернулись в свое прежнее состояние. Свечи засияли вновь, спектакль
окончился. Зрители разразились восторженными аплодисментами. Под
одобрительные крики сам король сказал чародею несколько милостивых слов.
Векин выслушал похвалу с самым скромным видом, лишь глаза его светились
торжеством.
Элистэ тоже улыбнулась и вежливо похлопала, внутренне недоумевая:
неужели это все? Представление, безусловно, получилось занятным, но
довольно заурядным. Финал же и вовсе выглядел неуклюже. По сравнению с
чудесами Кинца во Дерриваля трюки Векина в'Иссеруа казались жалким
дилетантством. Однако никто из присутствующих, похоже, так не думал. Лица
сияли подлинным восхищением. Может быть, эти люди просто проявляют
вежливость? Или же они в самом деле не понимают разницы между салонными
фокусами и настоящими Чарами? Элистэ, с детства привыкшая к чудесам
истинного мастера, считала их чем-то само собой разумеющимся. Обычные
фокусы милого и эксцентричного дядюшки Кинца - естественное свидетельство
искусства, секретом которого владеют только Возвышенные. Спасение Дрефа
впервые продемонстрировало ей, каким могуществом обладает ее родственник.
А королевские придворные пришли в неописуемый восторг от незатейливого
спектакля, который у дядюшки Кинца наверняка вызвал бы неудержимую зевоту.
Сам же Векин ничуть не сомневался в своем триумфе. Пробравшись сквозь
толпу, он подошел к Элистэ; лицо его сияло самодовольством. Она поздравила
молодого человека, сказала ему несколько комплиментов, изо всех сил
пытаясь изобразить восхищение, чего он от нее и ожидал. Попытка удалась -
мужчины и в самом деле не умеют различать притворство. Так говорила
бабушка, и правоту ее слов подтверждал собственный опыт Элистэ.
Возомнив, что победа у него в руках, Векин теперь не отставал от
девушки ни на шаг. Впрочем, поклонников было много, и Элистэ весьма
искусно поощряла каждого из них - за исключением герцога Феронтского.
Разговор перескакивал с предмета на предмет: от политики к искусству, от
искусства к охоте, от охоты к последним светским сплетням. Стремительная
смена тем временами сбивала Элистэ с толку, и она предпочитала полагаться
не на слова, а на взгляды и улыбки, которые никогда ее не подводили. Самые
увлекательные беседы всегда таковы, что потом невозможно вспомнить, о чем,
собственно, шла речь. Однако кое-что важное Элистэ все же из этой болтовни
почерпнула. Позднее она никак не могла вспомнить, от кого именно услышала
это. Когда бал закончился и Элистэ следовала за напудренным лакеем по
зеркальным переходам дворца, направляясь в покои фрейлин Чести (туда уже
перенесли ее багаж), мысли девушки были заняты только услышанной новостью.
Почему-то весть о том, что последняя книга Шорви Нирьена "Обещание"
запрещена, а ее автор объявлен вне закона, не давала ей покоя. Нирьен,
конечно, давно напрашивался на подобные меры. Он требовал отменить
привилегии Возвышенных, преобразовать юридическую систему, обнародовать
Хартию Прав Человека, да еще воссоздать старинный Совет Ста, который
ограничивал бы власть короля. На сей раз. Однако, дело не сводилось к
запрету бредовой писанины полоумного адвокатишки. Нирьен сумел собрать
вокруг себя немалое количество преданных сторонников, так называемых
нирьенистов, разглагольствования которых могли оказать влияние на
умонастроения народа. Самое время было заткнуть рот главному краснобаю,
вот почему момент для ареста Нирьена казался подходящим. Элистэ стало жаль
мыслителя, ибо кара обещала быть суровой. Заточения в "Гробницу" не
пожелаешь и своему худшему врагу. Однако делать нечего: ради блага
государства Шорви Нирьен должен исчезнуть. Наказание, возможно, являлось
слишком суровым, но общественная безопасность требовала чрезвычайных мер.

В скромной, выходящей окнами на Университетскую площадь квартирке,
расположенной в богемном квартале Шеррина, получившем название Крысиного
города, метался человек. Он поспешно бросал одежду, всякие мелочи, книги,
бумаги в маленький сундук, стоявший на полу. Вскоре в сундуке уже не
осталось места, и закрыть крышку оказалось невозможно. Тогда мужчина с
бледным, но решительным лицом начал выкидывать одежду, чтобы разместить
внутри как можно больше книг. Как раз в это время в дверь постучали, и
человек замер на месте; на его затравленном лице застыла неподвижная маска
- огнем горели одни лишь глаза.
- Шорви, это я, Дакель, - прошептал знакомый голос.
Шорви Нирьен открыл дверь и впустил в комнату высокого, плечистого
молодого человека с круглым лицом, мальчишескую свежесть которого лишь
подчеркивали топорщившиеся рыжие усики. Сам Нирьен выглядел совершенно
иначе: среднего возраста, невысокий, узкоплечий, сутулый, с седеющими
каштановыми волосами и подвижным заурядным лицом аскета. Он легко мог бы
затеряться в толпе, если б не выразительность и блеск умных карих глаз.
- Эдикт издан, - объявил Дакель. - Вас должны арестовать. Они уже
идут сюда.
- Понятно. Испытываю сильное искушение остаться и поприветствовать
их.
- Если вы это сделаете, то сведете на нет усилия всех ваших друзей, а
это будет обидно. Пойдемте, сударь. Внизу ждет возница с повозкой, вас
отвезут в Восьмой округ, где приготовлено надежное убежище. Кто-нибудь из
ребят сообщит мадам, вашей супруге, где вы находитесь. Сундук я захвачу,
не беспокойтесь. А теперь нужно немедленно уходить.
- Кому принадлежит это убежище? - спросил Нирьен, не двинувшись с
места.
- Кузине Эфа Фуве. Кажется, ее зовут мадам Иру.
- А мадам Иру знает, чем она рискует, давая приют беглецу?
- Она ничем не рискует, если не попадется.
- Это пустые слова, друг мой.
- Идемте, ни о чем не беспокойтесь. Не сомневаюсь, что кузина Фуве
идет на риск с радостью, как и все мы. Но если вы будете медлить, то лишь
увеличите долю этого риска.
- Мне отвратительна мысль о том, что придется бежать и скрываться.
Ладно, Дакель, ничего не говорите. Иду. Дайте только помогу вам закрыть
сундук.
Вместе они захлопнули крышку, и молодой Дакель с поразительной
легкостью вскинул на плечо тяжелую ношу. Шорви Нирьен в сотый раз проверил
содержимое карманов своего просторного летнего камзола. Убедившись, что
неоконченная рукопись его последнего сочинения на месте, он довольно
кивнул. Они сбежали с четвертого этажа вниз, проскользнули мимо дремлющей
консьержки и выскочили на улицу, где ждала повозка.
Увидев кучера, Нирьен остановился - этого человека он не знал. Совсем
молодой парень, долговязый и длиннорукий.
- Это новенький, его зовут Бек, - пояснил Дакель. - Он - само
хладнокровие, вот увидите.
Нирьен лишь кивнул в ответ, как бы приберегая суждение на будущее.
Дакель закрепил сундук сзади, они быстро уселись в повозку и Бек щелкнул
кнутом. Лошади помчались по Сидровой аллее. Всего один раз Нирьен
оглянулся назад и увидел, что как раз в этот момент из-за угла появился
отряд жандармов. Заметив отъезжающую повозку, полицейские пустились бежать
вдогонку. Нирьен толкнул своего спутника локтем в бок, Дакель приложил к
губам два пальца и пронзительно свистнул. Сидровая аллея моментально
ожила: на мостовую со всех сторон высыпали нирьенисты, студенты
университета. Поднялась суматоха, крики, но неизвестно откуда взявшийся
молодой предводитель в седом парике с преогромными бакенбардами в два
счета навел порядок. Студенты выстроились в шеренгу, перегородив аллею.
Жандармы бросились на них, крик перешел в рев, но шеренга выстояла.
Бек вовсю нахлестывал лошадей. Повозка прогрохотала по булыжной
мостовой, свернула на широкую Университетскую улицу, и оставив позади два
колледжа, оказалась в трущобном районе, носившем название Восьмой округ.
Прохожие удивленно смотрели на бешено мчавшуюся повозку, однако никто не
пытался ее остановить. Похоже, Нирьен остался неузнанным.
Издали, со стороны Сидровой аллеи, еще доносились крики, проклятья и
угрозы, а из домов и таверн Крысиного квартала сбегались местные жители,
чтобы принять участие в схватке. Мало кто из них знал, из-за чего
поднялась заваруха, но это не имело никакого значения - достаточно было
того, что студенты напали на ненавистных жандармов. Несчастные
полицейские, оказавшись лицом к лицу с огромной толпой, предпочли
ретироваться, довольные уже тем, что отделались несколькими ссадинами и
ушибами. Как ни странно, поражение жандармов не утихомирило толпу, боевой
дух которой, не находивший выхода в течение множества поколений, никак не
желал стихать. В тот самый миг, когда Шорви Нирьен входил в пансион мадам
Иру (любопытно, что это заведение находилось в непосредственной близости
от "Гробницы"), неистовство толпы, бушевавшей в Крысином квартале,
достигло апогея: чернь громила, крушила и грабила все на своем пути.
Винные лавки на Сидровой аллее были выметены подчистую, харчевни лишились
всех съестных припасов, не уцелело ни одного фонаря и ни одного окна, и
повсюду, подобно огромным алым цветам, запылали костры. Затем толпа
повалила на Университетскую площадь, где перед Королевской Башней
возвышались Десять Монархов - мраморные статуи предшественников короля
Дунуласа. Почему-то вид этих изваяний привел толпу в состояние
исступления. С дикими криками люди бросились стаскивать прославленные
статуи с пьедесталов. Монархи попадали наземь один за другим, разлетевшись
на куски. Однако и это не удовлетворило бунтовщиков. Вооружившись
булыжниками, они в два счета раскрошили мраморные осколки в мелкую пыль;
растоптанная ногами плебеев, она белым облаком повисла над площадью.
Покончив со статуями, чернь заметалась по окрестным улицам в поисках новой
добычи. Старинные залы университета вряд ли бы уцелели, но тут как раз
подоспел шерринский Усмиритель толп в сопровождении своей свиты.
Тем временем уже занимался рассвет. Бунтовщики устали, гнев их начал
иссякать. Юные нирьенисты давно разошлись - их цель была достигнута.
Лишившаяся руководства толпа, увидав Усмирителя, затрепетала. От плотной
человеческой массы стали отделяться группки, постепенно исчезавшие в
темных переулках. На площади остались лишь самые тупоумные, те, кто еще не
успел понять, что дело проиграно. Стражники в масках застрелили одного за
другим четырех смутьянов, и лишь после этого толпа окончательно
рассеялась, утащив с собой мертвых и раненых. Вскоре ускакал прочь и отряд
Усмирителя. Университетская площадь осталась совершенно пуста, если не
считать осколков стекла и белой мраморной крошки. Только она и напоминала
о Десяти Монархах.

7
Покои фрейлин оказались на удивление тесными и неприглядными. Элистэ
ожидала увидеть поистине королевскую роскошь, а вместо этого очутилась в
невзрачной, продуваемой сквозняками комнате, где жили еще три девушки ее
возраста. В комнате стояли четыре узких постели, один умывальник, два
шкафа с выдвижными ящиками и одно-единственное зеркало. В соседней комнате
на полу лежали четыре узких матраса и четыре подстилки для служанок. По
соседству находились еще две такие же комнаты для фрейлин и посередине -
общая гостиная. Четвертая, более комфортабельная комната принадлежала
стареющей, но все еще зоркоглазой маркизе во Кивесс, главной фрейлине.
Длинный тусклый коридор вел из гостиной в просторные покои королевы
Лаллазай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96