Мысль поистине
фантастическая: ей, дочери маркиза, - и пойти работать?
Или умереть на улице от голода.
Но что она умеет? Какая ей польза от утонченного воспитания,
изысканных манер, модной образованности светской дамы и даже от блестящего
искусства верховой езды? Люди часто восхищались тем, как она танцует, -
может, ей стать учительницей танцев? Гувернанткой? Помощницей у модистки?
Это она смогла бы или научилась, подвернись подходящий случай.
Без имени? Опыта? Рекомендаций? Как бы поступил Дреф на ее месте?
"Ну, рекомендации я и сама себе напишу, и очень хорошие".
Она продолжала размышлять над всем этим по дороге в "Приют Прилька".
На улице совсем стемнело. Оранжевый свет горящих мусорных куч, отражаясь
от густых клубов желтоватого тумана, превращал улицу Винкулийского моста в
жуткое огненное царство. Черные силуэты людей, изуродованные напяленным в
несколько слоев тряпьем, сновали туда и сюда, напоминая обитателей
преисподней. Из мрака в адрес Элистэ летели хриплые предложения интимного
свойства, и она прибавила шагу; но теперь, имея крышу над головой, она
боялась куда меньше.
Из окон "Приюта Прилька" сочился слабый свет. Она вошла и попросила
ключ. Прильк удивленно и весело надул губы. Ключа, сообщил он, не
положено. Он не предложил ей ни помощи, ни свечи и направил в комнату на
самый верхний, пятый этаж.
Элистэ пошла вверх по лестнице. "Приют" оказался больше, чем она
думала. На центральную площадку каждого этажа выходило по четыре двери. До
четвертого этажа путь освещали свечи, горевшие в прикрепленных к стенам
подсвечниках, затем пришлось двигаться ощупью в зябком мраке. Цепляясь за
перила, она пробиралась в кромешной тьме, прислушиваясь к шорохам,
скрипам, стукам, звуку шагов над головой, приглушенным голосам, редкому
смеху за закрытыми дверями. На пятом этаже оказалась всего одна дверь,
из-под которой пробивался свет. Ее комната? Открывшаяся ей картина
оставила далеко позади светопреставление на улице Винкулийского моста.
Весь верхний этаж "Приюта Прилька" представлял собой одно огромное
помещение. В слабом свете единственного фонаря проступали голые половицы,
голые стены, голые балки низкого потолка. На стоящей в углу бадье для
нечистот не было крышки. Вдоль всей комнаты примерно в двух футах от пола
тянулись выступающие из стены сплошные деревянные нары. Это и была
постель. Подушкой служил деревянный выступ толщиной около двух дюймов в
изголовье. На нарах валялись набитые соломой парусиновые мешки - никаких
матрацев, простынь и покрывал. Вместо постельного белья имелись четыре
засаленных дырявых одеяла и кусок просмоленной парусины - и это на две
дюжины женщин, теснившихся в комнате, словно в трюме шхуны работорговца.
Возраст обитательниц ночлежки был самый разный - от семнадцати до
семидесяти пяти, так же как и их промысел: потерявшие работу швеи и
прачки, оставшиеся без содержания несчастные вдовы, обычные бродяжки.
Нищая братия, вернее нищие сестры, тоже были изрядно представлены; видимо,
от зимних холодов нищенки укрывались в логовах вроде этого приюта. При
всем разнообразии типов все женщины выглядели почти на одно лицо: жалкое
прозябание их уравняло, наделило одной и той же сероватой бледностью. Они
лежали под одеялами одетые с головы до ног - даже ботинок, и тех не
снимали, чтобы не украли соседки по несчастью. Тут и там под ровной
поверхностью вздымались наросты и холмики: удачливые владелицы вещей
улеглись спать поверх своих сумок и свертков.
В помещении было холодно, потому что не топили, и стоял неописуемо
тошнотворный запах. Имелось всего два окна, да и те последние тридцать с
лишним лет простояли заклеенными. Эти стены десятилетиями впитывали
мерзкие запахи застоялого воздуха, пота, фонарного масла, грязи и крови;
дешевой выпивки, дыма и табака; рвоты и поноса - чудовищная смесь старого
и нового зловония. Элистэ едва сдержала подступившую тошноту. На миг она
застыла в дверях, подумывая сбежать вниз и жаловаться, протестовать,
спорить, грозить, требовать. Но что толку? Если у губошлепа Прилька,
хозяина "Приюта", и нашлась бы для нее комната, то за цену, которую она
все равно не сможет себе позволить. Или ей спать в этом гнусном притоне,
или идти на улицу, о чем она не смела даже помыслить.
Значит - на нары, на самый их краешек, где еще оставалось немного
свободного места. Преодолев отвращение, она вползла на деревянное ложе и
примостилась так, чтобы не касаться костлявой, как смерть, соседки.
Натянув на себя угол парусинового полотнища, Элистэ замерла и крепко
зажмурилась. В комнате было довольно тихо; несколько спящих женщин
сотрясали своим храпом смрадный воздух, да где-то посреди нар не смолкало
бессвязное бормотание то ли пьяной, то ли бредящей, то ли безумной
женщины. Других звуков не было слышно. Из двадцати с лишним ночных
постоялиц спали, разумеется, не все, однако никто не разговаривал: либо
чтобы не беспокоить соседок, либо потому, что жизнь их, надежды и силы
были уже на исходе и не имело смысла растрачивать последние их крохи на
болтовню. Тряпье под Элистэ давно свалялось, превратившись в твердые узлы
и складки. К тому же оно явно отсырело и чудовищно воняло. Она беспокойно
вертелась и прилаживалась, пытаясь устроиться поудобнее. Нет, в таком
гнусном месте ей ни за что не уснуть, ни за что...
Однако усталость быстро заставила Элистэ забыть о неудобствах, и она
погрузилась в беспокойный сон, от которого ее пробудило непонятное жжение
кожи. Она резко села, и крохотные черные точки разбежались от нее во все
стороны. Нары кишели насекомыми - блохами, клопами или как там еще они
назывались. Для них тут было раздолье. Элистэ непроизвольно вскрикнула и
принялась лихорадочно стряхивать их с себя и давить. Соседка, напоминающая
покойницу, перекатилась на другой бок и вполголоса выругалась. Элистэ
притихла. Насекомых она разогнала, но они скоро непременно вернутся. Нет,
ей не выдержать долго в этой кошмарной ночлежке, нужно немедленно
бежать...
Но куда? На улицу, в середине ночи?
Никуда ей не уйти, по крайней мере сейчас. Она вздохнула и опять
улеглась, крепко зажмурилась и постаралась забыть о насекомых, о грязи и
вони, об опасностях, нужде и одиночестве; прежде всего не думать о
Цераленн, Аврелии, Кэрт, Мерее, Байеле и семействе Кенублей; вообще ни о
чем не думать. Но сон к ней уже не шел. Порой она погружалась в легкую
дрему, пробуждалась и снова начинала дремать; бодрствование и забытье
незаметно сменяли друг друга. Так прошла для нее эта долгая ужасная ночь.
С наступлением рассвета явился Прильк и всех прогнал вон. Женщины,
привыкшие, видимо, к подобному обращению, слишком измученные и
отчаявшиеся, чтобы протестовать, тупо повиновались. Шаркая ногами, они
молча спустились по бесконечным лестницам и равнодушно выползли на улицу,
словно заводные куклы. Элистэ вышла последней. Как обнаружилось, в
ночлежке не было ни умывальника, ни холодной воды, чтобы смочить зудящие
укусы, которые точками усеивали ее ноги. Зуд и возмущение придали ей
смелости, и она обрушилась на хозяина с жалобами.
Прильк ничуть не обиделся. Таз, кувшин и мыло будут тут же ей
предоставлены за весьма скромную дополнительную плату, спокойно сообщил
он. Что до самой комнаты, то днем она требуется для других надобностей,
каких именно - он не стал уточнять, поэтому постоялицам рекомендуется
пораньше освобождать помещение.
- Но на вас, красавица, это не распространяется, сидите здесь хоть
весь день, - сказал он, смачно чмокнув влажными губами и наградив ее
липким взглядом.
Элистэ сразу ушла, почувствовав себя так, как будто бы ее облили
грязью. Не заплати она за неделю вперед, она поискала бы другой ночлег. Но
деньги уже перешли в его руки, ни одного бикена он не вернет, а она не
могла позволить себе выбросить такую сумму - если, конечно, ей не удастся
как-нибудь заработать.
Работа. До вечера нужно найти приличное место, и тогда она с чистой
совестью пожелает этому губошлепу с его гнусным приютом провалиться сквозь
землю. Но где искать? И как?
Улица Винкулийского моста уже ожила, ее нищие обитатели суетились по
мере сил В сточных канавах тлели отбросы, плотный удушливый дым висел над
пешеходными дорожками, обволакивая фигуры в лохмотьях, приглушая сиплые
голоса. Сквозь пелену копоти кое-где прорывалось солнце. Начинался еще
один зимний день, холодный и суровый. Элистэ шла, опустив голову, глядя
под ноги, - она уяснила, что стоит ей перехватить чужой взгляд, как за
этим последуют домогательства, грубые комплименты или похабные
предложения. Она быстро нашла то, что искала, - продавца, торгующего со
сломанной тележки всякой всячиной. У него она купила перо, чернил и бумаги
- серьезная трата, которая, однако, со временем должна окупиться. Все это
она разложила на столике в ближайшей харчевне и, пока завтракала,
составила три великолепных рекомендательных письма от несуществующих
фабекских семейств, зная, что никому и в голову не придет проверять
подлинность рекомендаций. И вот, преисполнившись решимости, Элистэ во
всеоружии приступила к поискам.
Начала она уверенно и с надеждой: располагающая внешность в сочетании
с поддельными рекомендациями сулили ей быстрый успех. Дело, однако,
обернулась много хуже, чем ей представлялось. Она ходила по улицам
Крысиного квартала, стучалась в двери, ждала в прихожих и холлах,
старалась очаровать незнакомцев и незнакомок и улыбалась, улыбалась,
улыбалась. Но шли часы, отказы следовали один за другим, усталость ее
росла, ослепительная улыбка подувяла. После полудня она позволила себе
немного отдохнуть и поесть, экономя каждый бикен, а затем отправилась
через Крысиный квартал в район позажиточнее, но и там никто не нуждался в
ее услугах: те же отказы, замкнутые лица, захлопывающиеся двери. К вечеру
Элистэ совсем измучилась и впала в уныние. Ей предстоял долгий путь назад
в Восьмой округ и еще одна ночь в клоповнике "Приюта Прилька". Ладно.
Завтра наверняка повезет.
На следующий день она снова перешла по Винкулийскому мосту на другой
берег, решив на сей раз обойти Набережный рынок. Царящая там пустота
насторожила Элистэ, она начала догадываться, почему ей не везет. Хотя день
был холодный, но ясный и солнечный, добрая треть всех лавок не работали и
стояли закрытые. Те же, что торговали, предлагали скудный выбор
низкокачественных товаров по вздутым ценам. Вонарских товаров явно не
хватало, а к импортным было не подступиться, поскольку все национальные
ресурсы пожирала Революционная армия, занятая подавлением охвативших
провинции монархистских мятежей. Гражданскому населению повсеместно
приходилось туго. Фермеров обобрали до нитки, урожай реквизировали, чтобы
кормить Республиканскую гвардию. Купцы в городах, лишившись поставок мяса
и прочих продуктов, остались совсем без товара и сотнями закрывали лавки.
Теперь в Вонаре царили нищета и голод, какие и не снились подданным короля
Дунуласа. Истинный патриотизм требовал от граждан добровольных жертв во
имя защиты молодой Республики - так, по крайней мере, утверждал Уисс
Валёр. Однако становилось все труднее поддерживать политическое
воодушевление на должном уровне. Разоренные и ограбленные жертвы
гражданской войны, которых голод гнал из опустошенных деревень и с
загубленных ферм, толпами устремились в большие города, прежде всего и
преимущественно в Шеррин. Они голодали, мерзли, они отчаянно искали работу
- и не находили, даже самые умелые ремесленники и опытные работники. В
погоне за местом Элистэ во Дерриваль приходилось рассчитывать лишь на свое
красивое личико и подложные рекомендации.
Еще один день безуспешных поисков. Еще одна жуткая ночь в "Приюте",
отмеченная новой утонченной пыткой: какая-то из безымянных соседок Элистэ
по ночлежке, страдая, вероятно, бессонницей, до утра ублажала себя
глиняной трубкой с вонючим табаком, и все помещение быстро пропахло
отвратительным дымом. Утром Элистэ пришлось скрепя сердце расстаться с
пятью бикенами - плата за таз холодной воды и засохший кусочек мыла. Трату
эту она сочла неизбежной, ибо жизнь в Восьмом округе уже оставила на ней
свои метки: немытая кожа поблекла, грязные волосы потускнели, нестираная
одежда принимала все более неопрятный вид. Ей же требовалось выглядеть
прилично - в противном случае у нее не было никаких шансов, что ее примут
на работу. Элистэ привела себя в порядок, насколько позволили время и
средства - ей не хватало ни того, ни другого, - и отправилась попытать
счастья в новом округе.
Удача по-прежнему от нее отворачивалась. Так как в тот день она
потратилась на умывание, то решила не завтракать, но эта маленькая жертва
имела весьма ощутимые последствия - Элистэ устала, да так, как еще никогда
не уставала. У нее ломило ноги, руки, спину. В этот день ей было особенно
трудно таскаться от двери к двери, растягивать губы в улыбке и показывать
поддельные рекомендации. Часам к четырем у писем был такой же грязный,
помятый и растрепанный вид, как и у их хозяйки. Она потеряла счет отказам;
за весь день перед ней не промелькнуло и тени надежды. Отчаявшись и вконец
обессилев, Элистэ решила прекратить бесплодные хождения раньше обычного.
Ей пришлось дать себе передышку, и, прежде чем пуститься в долгий обратный
путь на улицу Винкулийского моста, она присела на каменный край фонтана на
какой-то площади. Так не годится - нужно беречь силы. Прежде всего ей
требуется основательно выспаться - этого ни разу не удавалось с тех пор,
как она переступила порог "Приюта". Поэтому за ужином она вместо обычной
чашки чая выпила стакан вина. Алкоголь плюс нечеловеческая усталость
заставили ее погрузиться в глубокий сон без сновидений, которому на сей
раз не помешали ни гнусные тела соночлежниц, ни еще более гнусные твари,
гнездящиеся в щелях нар.
Проснулась Элистэ отдохнувшей и даже посвежевшей. Вчерашняя черная
тоска отступила. Она ощущала, что снова может смотреть в лицо жизни,
вернее, сможет после того, как помоется. Пять бикенов за мыло с водой себя
окупают. Она вновь почувствует себя человеком. Ободренная такими мыслями,
Элистэ решила возобновить поиски работы; у нее возникла уверенность, что
сегодня она непременно найдет место. Ради этого не жаль и пяти бикенов.
Она потянулась в карман за кошельком. Кошелька не было.
Конечно же, она забыла, что сунула его в другой карман, наверное, во
внутренний. Однако ни в одном из них кошелька не оказалось. Элистэ
перетрясла юбки и плащ, поискала за корсажем, в капюшоне и башмаках -
безрезультатно. У нее оборвалось сердце. Она кинулась к нарам и принялась
лихорадочно рыться в грязном тряпье. Должно быть, он ночью выпал у нее из
кармана, он где-то здесь, провалился в щель между мешками. Должно быть...
Нет! Кошелек исчез, и пришлось признать: пока она спала глубоким сном,
кто-то ухитрился стянуть все ее деньги до последнего бикена. Скорее всего,
соседки по нарам - она спала, стиснутая с обеих сторон костлявыми
пугалами. Кто, кто из этих безымянных нищенок лежал рядом с ней? Она не
приглядывалась к ним накануне, да и света было мало, но сейчас она обязана
припомнить, и немедленно, сию же секунду, ибо женщины уже уныло потянулись
к дверям. Одна из них покидала ночлежку не такой пришибленной, какой
хотела казаться, и скоро они все уйдут. Но пока они еще тут...
- Стойте, стойте, дайте сказать! Не уходите, прошу вас! - закричала
Элистэ с дрожью в голосе. Три или четыре женщины проявили легкое
любопытство и остановились. - У меня украли кошелек - синий, вязаный, с
пятнадцатью рекко или около того. Один рекко в награду той, кто мне его
вернет. Выворачивайте карманы, а если кто откажется, обыщите ее! Найдите
кошелек и получите вознаграждение!
От волнения Элистэ напрочь забыла про фабекский выговор, но либо это
прошло незамеченным, либо ее посчитали актрисой, а то и проституткой с
претензией подделаться под Возвышенную. Но, скорее всего, ее приняли за
сумасшедшую или пьяную, потому что одни женщины насмешливо и устало
воздели брови, а другие издевательски покрутили пальцем у виска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96