Ее не обманули - тюремный рацион в "Сундуке" отличался скудостью и
однообразием. Большинство заключенных так или иначе ухитрялись покупать
еду получше; кое-кто вообще добывал на обед жареную птицу, белый хлеб,
даже вино и пирожные. Подобная роскошь была недоступна Элистэ, новее же
презренную тюремную жратву, которой повсеместно брезгуют, мог получать
всякий, способный ее проглотить, и получать в достаточном количестве.
Элистэ могла каждый день есть плесневелый хлеб месячной давности и жидкую
кашицу. Ей, едва не погибшей от холода и голода, такое изобилие
представлялось роскошеством. Пока что оно было пределом ее желаний.
Другие женщины посмеивались над Элистэ. Поначалу ее заторможенность
объясняли болезнью, потом же, когда новенькая явно пошла на поправку, ее
начали осаждать советами и подсказками, которые принесли бы ей много
пользы, если бы она к ним прислушивалась. Ей объяснили, что тут можно
найти по крайней мере полдюжины способов легкого заработка. Многие мужчины
с радостью бы ей заплатили, а некоторые женщины с удовольствием наняли бы
ее потрудиться вместо них на кухне или в уборной. А если достанет хитрости
и нахальства, можно заставить раскошелиться и кого-нибудь из надзирателей.
Но тихая новенькая пренебрегала самыми дельными советами, отклоняла
предложения, продиктованные самыми благими намерениями Похоже, ее вполне
устраивало лежать себе на грязной соломе и молчать, уйдя в свои мысли.
Невольно создавалось впечатление, что она задается, хотя чем можно
кичиться грязной голодной замарашке, понять было трудно. И, ясное дело,
она еще и бездельница, сама себе не хочет помочь. Что ж, пусть остается
при своих блохах и холодной овсянке; ничего лучшего лентяйка не заслужила.
Вскоре женщины потеряли и терпение, и интерес к ней. Дня через три они
оставили ее в покое - все, кроме Жуниссы.
Отделаться от нее было не так-то просто, она наведывалась к Элистэ не
меньше двух раз за день. Подходила, присаживалась на солому, улыбалась,
будто считала себя желанной гостьей, и минут двадцать кряду сплетничала,
шутила, жаловалась и несла всякую ерунду, хотя односложные ответы Элистэ
давали понять, что ей не до болтовни. Жунисса старалась казаться
добродушной и туповатой, но Элистэ на ее счет не обманывалась. Женщина
была отнюдь не глупой, напротив, она прекрасно понимала, что навязывается
со своей дружбой, и тем не менее настойчиво льнула к Элистэ. Это ставило
девушку в тупик и действовало на нервы.
"Что ей нужно?"
Эти бесконечные приставания подействовали на Элистэ лучше любого
лекарства. Встав на ноги, она сразу сбежала из камеры в общую комнату, где
заключенные собирались поболтать и выпить, сыграть в карты и кости. Ее
даже приняли играть в "Рулло"; за этим занятием ее и нашла Жунисса.
На другой день Элистэ попробовала укрыться в прачечной, но и тут
через час с небольшим преследовательница разыскала ее. Тюремный двор,
обнесенный стеной, галерея на первом этаже, где гуляли сквозняки, и даже
ниша под лестницей - нигде нельзя было спрятаться. Где бы Элистэ ни
находилась, Жунисса неизменно обнаруживала ее, вынюхивала с безошибочным
чутьем охотничьей собаки. Элистэ уже заранее поеживалась в ожидании
дружеского шлепка по плечу и сердечного: "Ну, сестричка, куда ни пойду, ты
тут как тут. Уж не ходишь ли ты за мною следом?!" Она как умела скрывала
свою слишком очевидную неприязнь, тем более что Жунисса ей действительно
помогала. Та много знала, не скупилась на советы, которые всегда
оказывались полезными; порой она угощала Элистэ палочкой ячменного сахара
или шоколадом, и делала это так настойчиво, что невозможно было
отказаться. Элистэ сдержанно благодарила, но ее грызли тревожные опасения,
перераставшие в страх: вдруг Жунисса работает на полицию? Шеррин был
буквально нашпигован тайными агентами, в основном состоящими на службе у
Комитета Народного Благоденствия. От них требовалось разоблачать
контрреволюционеров, и в народе их прозвали "кормильцами", ибо в таком
качестве они и выступали по отношению к Кокотте. Может, Жунисса - одна из
них и подозревает Элистэ из-за какого-нибудь неосторожного слова,
слетевшего в бреду с ее губ? Но если так, почему тянут с разоблачением?
Собирают дополнительные улики? Или этой женщине доставляет удовольствие
игра в кошки-мышки?
Впрочем, терзаться бессмысленно. Лучше, если получится, думать о
чем-нибудь другом. А подумать ей было о чем. Прошла половина недели. Еще
три дня - и ее освободят. Она вновь окажется на улице - по-прежнему без
единого бикена, без работы и без права просить милостыню. Ее ожидают холод
и голод: жуткое будущее. Элистэ не тянуло на свободу. "Сундук" хоть и был
страшным местом, но давал крышу над головой и с грехом пополам кормил. Где
еще ей так повезет? Нет, ей определенно лучше остаться здесь, но как это
устроить? Чего бы проще - совершить мелкий проступок, за который положен
арест; но это сопряжено с опасностью. Элистэ понимала, что между
приговором к краткосрочному тюремному заключению и осуждением на смерть
пролегает крайне тонкая, а по нынешним временам подчас просто неразличимая
грань. Тут все нередко зависит от прихоти полицейского судьи. Брюзгливый
судья, страдающий несварением желудка, может засадить подростка-карманника
в "Сундук" на два-три месяца - и с такой же легкостью отправить на
виселицу. С вероятностью подобного исхода следовало считаться.
Зато другая возможность заслуживала внимания: исполнить за деньги
чужую работу, как дельно советовала ей Жунисса. Так у нее будет хоть
какая-то мелочь, когда она через три дня окажется на улице. Увы, она
спохватилась слишком поздно. Ее прогулки не остались не замеченными
надзирателем, который решил, что она оклемалась и способна работать.
Элистэ определили на кухню и заставили с утра до вечера чистить большие
медные чаны, соскребая со дна черную корку пригоревшей овсянки. Вода в
огромных лоханях была не просто горячая - почти кипяток, а щелочное мыло
разъедало кожу. К концу первого рабочего дня у нее невыносимо ломило
спину, плечи и руки.
Так она все три дня и проскребла котлы. Вечером третьего дня Элистэ
находилась без сил и по-прежнему без бикена в кармане. В камеру она
приплелась за четверть часа до двойного звонка, попеременно впадая то в
отчаяние, то в самобичевание. Ну почему она не придумала, как тут
остаться! Почему?!
- Эй, Стелли! - Кто-то взял ее за руку. Опять Жунисса!
- Я устала, мне нужно отдохнуть, - отвернулась Элистэ.
- Подожди минутку. Давай отойдем.
Она потянула Элистэ в сторону и прижала спиной к стене бокового
коридора, где тусклый свет одинокого фонаря под потолком едва разгонял
мрак. Наклонившись, Жунисса впилась в нее взглядом.
- Великий завтра у тебя день, а, подруга?
- Можно сказать и так.
- Ты, верно, ждешь не дождешься. Надоело, небось, скоблить чаны?
Элистэ пожала плечами.
- И что думаешь делать?
- Не знаю. - Она постаралась скрыть свой страх и растерянность, не
понимая, что голос и взгляд выдают ее.
- Денег у тебя, как я понимаю, нету. Могла подзаработать, да только
гордость заела. Как же ты там жить будешь, без денег?
- Тебе-то какая забота? - не выдержала Элистэ. - Чего это тебя так
занимает? Чего тебе нужно?
- Послушай, я за тобой тут всю неделю приглядывала, хоть ни разу от
тебя "спасибо" не слышала, помогала чем только могла...
- Зачем?
- Затем, что пожалела тебя, дурочку желторотую.
- А теперь?
- А теперь у меня к тебе предложение, от которого нам обеим светит
прямая выгода. Мне нужна фигля на отмашке. - Она имела в виду заключенную,
которой предстояло выйти на волю. - Я эти дни присматривалась к тебе,
по-моему, ты подходишь. Немного подзаработаешь.
- Да? - Элистэ, сложив на груди руки, приготовилась выслушать
заведомо сомнительное предложение.
- Вот именно. От тебя всего-то и требуется, что снести письмо. Дело
простое и безопасное, а? За это я дам тебе двадцать пять бикенов вперед, а
получатель доложит еще пятьдесят.
"Семьдесят пять бикенов - три четверти рекко!" У Элистэ перехватило
дыхание. Этих денег ей хватит на несколько дней. Но чтоб выложить столько
- и всего-то за доставку письма? Тут наверняка какой-то подвох.
- Дурно пахнет, - заявила она.
- А тебе по карману нос воротить?
- Мне не по карману играть в прятки с Кокоттой. Кому письмо и что в
нем?
- Не твоего ума дело. Просто я не хочу, чтоб оно попало на глаза
"шестеркам" помощника Главного смотрителя. - Письма заключенных в
обязательном порядке вскрывались и прочитывались. - Вот и готова платить,
чтоб никто его не читал. Остальное тебе знать не нужно.
- Мне нужно знать, кому его отдать.
- Кого пришлют, тому и отдашь. Скорей всего, Беку. Верно, на этой
неделе работает он. Отдашь письмо Беку.
- Беку. Где я этого Бека найду?
- Завтра в полночь на Кипарисах у усыпальницы в'Уик Дерённов.
- В полночь? Жуть-то какая!
- Он всегда бывает там в полночь, - пожала плечами Жунисса. - Тут уж
ничего не поделаешь. Ты знаешь, где Кипарисы?
Элистэ кивнула. Маленькое кладбище, где хоронили только Возвышенных,
граничило с садами Авиллака. Там покоились несколько представителей рода
Рувиньяков. Цераленн во Рувиньяк надеялась когда-нибудь лечь в землю рядом
с ними. Теперь-то...
- По мне, так лучше встретиться с ним в другом месте, - попыталась
возразить Элистэ.
- Вот как, по тебе! Простите, Принцесса, но выбор, увы, от вас не
зависит. Усыпальница в'Уик Дерённов, полночь и хорошие деньги. Все.
Говори: "да" или "нет"?
Элистэ не стала долго раздумывать. Предложение выглядело по меньшей
мере сомнительным, но она отчаянно нуждалась в деньгах. Девушка неохотно
кивнула.
- Вот и ладно. Бери. - Жунисса вручила ей горсть медяков и заклеенный
конверт, специально закапанный воском по клапану. Ее проницательные глаза
блестели. - И помни - без фокусов. Попробуй что-нибудь сделать с письмом.
- Бек сразу увидит.
- И что?
- Останешься без денег.
- А ты ведь рискуешь, поручая мне это дело, признайся.
- Риск не больно велик. Я за тобой наблюдала и поняла, что
зарабатывать ты не научена, а на воле не успеешь и глазом моргнуть, как
зверски оголодаешь. Тебе эти бикены во как нужны. Так что письмецо ты
передашь, это ясней ясного.
- Что ж, ты, пожалуй, права.
Элистэ спрятала деньги вместе с письмом, и женщины возвратились в
камеру за несколько секунд до звонка. Там они разделись и больше не
разговаривали. Дверь заперли, фонарь потушили, и заключенные улеглись на
прелую завшивленную солому.
На рассвете Элистэ проглотила последний скудный тюремный завтрак,
выскоблив из миски овсянку до последней крупицы, и предусмотрительно
набила карманы хлебными корочками. Потом ее препроводили в тесную
комнатенку на первом этаже, где писарь сделал в одной из толстых тюремных
книг пометку против имени Стелли дочь-Цино. Надзиратель провел ее открытым
внутренним двориком к маленькой боковой двери в стене, отпер ее и грубо
вытолкнул девушку наружу. Дверь у нее за спиной с грохотом захлопнулась.
После недельного заключения Элистэ снова оказалась на шерринских улицах,
предоставленная самой себе.
Желудок у нее был полон. В наличии имелись двадцать пять бикенов, а
ночью появятся еще пятьдесят. Положение нельзя было назвать отчаянным.
Весьма вероятно, скоро оно станет таковым, но пока можно какое-то время
продержаться. Элистэ глубоко вздохнула. Воздух был сырой и холодный,
однако он показался ей не таким морозным, как неделю назад. Высохшие
лохмотья защищали от ветра, а слабые лучи утреннего солнца, падавшие на
лицо, напоминали о теплой погоде. В душе Элистэ шевельнулся робкий призрак
надежды, она чуть было не поверила, что самое худшее уже позади. Еще две
недели - и на голых ветвях начнут набухать красные почки. Зима наконец
пошла на убыль.
У нее была уйма времени - целый день и половина ночи, - чтобы
добраться до Кипарисов. Хорошо, что не нужно спешить. Кладбище находилось
за много миль, на дальнем берегу Вира, в другом конце Шеррина. Весь путь
ей предстояло проделать пешком, а силы вернулись к ней далеко не
полностью. Элистэ шла медленно, то и дело останавливаясь передохнуть,
вдыхая полной грудью чистый холодный воздух, не оскверненный тюремным
смрадом, и смотрела на улицы столицы, которая оставалась для нее такой же
неприветливой. Основательно утомившись к полудню, она сделала остановку,
хотя пройти оставалось еще много миль, и зашла в кишащую тараканами
забегаловку, где поела весьма скудно, однако растянула трапезу как только
могла. Еда, дешевая и простая, показалась ей невероятно вкусной по
сравнению с тем, чем кормили в "Сундуке". Она посидела у огня, а хозяин
несколько раз, пока у него хватало терпения, бесплатно подливал ей по ее
просьбе несладкого чаю. И, сидя вот так и попивая чай, она чувствовала
себя почти счастливой.
Время не стояло на месте, и Элистэ снова пустилась в путь. На тот
берег Вира она перешла по тихому мосту Шев, что на милю выше по течению от
Винкулийского. Ей не хотелось видеть ни Набережный рынок, ни Восьмой
округ, ни Крысиный квартал, она старательно избегала мест, с которыми ее
связывали воспоминания о преследовании, страхе и отчаянии. В свой срок
нужда, конечно, погонит ее обратно в Восьмой округ, но она сделает все
возможное, чтобы оттянуть неизбежное.
На том берегу Элистэ несколько раз спросила дорогу, подражая
фабекскому говору, и наконец оказалась в начале бульвара Наследного
Принца, по которому ей нужно было пройти несколько миль до садов Авиллака.
Так она и плелась спотыкаясь и в конце концов добралась до состоятельных
кварталов - до той части города, которая некогда была ее миром. Теперь же,
в жалких лохмотьях, с лицом нездоровым и грязным, она сама себе казалась
тут посторонней. В былые времена нищая оборванка, в которую она
превратилась, никогда не посмела бы забрести на эти чистые роскошные улицы
Но сейчас, понятно, подонки из истинных патриотов щеголяли в своем тряпье
повсюду.
Как странно... Она миновала городской дом в'Эссейль - украшенный ныне
красным ромбом, - где они с Цераленн часто попивали ликеры и сладкие
наливки в салоне мадам в'Эссейль вместе с ее тщательно подобранными
изысканными гостями - острословами, художниками, учеными, государственными
деятелями. В памяти всплывали голоса, смех, фейерверк остроумной беседы, -
но как давно все это было, словно во сне, а теперь... Теперь это кануло в
прошлое навсегда.
Уже в сумерках она добралась до садов Авиллака. Фонарщик занимался
своим делом: фонари по обочине Кольца, опоясывающего огромный парк, один
за другим расцветали золотыми шарами. Само Кольцо, некогда днем и ночью
пестревшее позолоченными кукольными кабриолетами и фаэтонами модниц и
щеголей, ныне заполонили патриоты в вызывающе затрапезной одежде. Из
экипажей проезжали лишь одни потертые фиакры, ибо достойные и
предусмотрительные патриоты в эти дни редко держали выезд.
Элистэ присела отдохнуть на каменную скамью неподалеку от Кольца. Она
измучилась, у нее кружилась голова - недуг все еще давал о себе знать.
Немного отдохнув, она поднялась и направилась к ближайшей харчевне. Здесь
и самые дешевые блюда были ей решительно не по карману. Она опять заказала
чай и просидела над чашкой часа три или четыре, после чего выскользнула в
ночь. Ей нужно было прокрасться через сады Авиллака к северо-востоку,
чтобы попасть на кладбище. Она никогда не бывала в Садах ночью, тем более
одна. Парк напомнил ей лес из старой сказки: узкие тропинки в сельском
стиле вились между могучими древними ильмами и каштанами. Днем забавно и
мило, но во тьме... Голые ветки цеплялись за одежду, словно лапы
народогвардейцев.
К счастью, ночь выдалась ясная. Лунный свет мягко проникал сквозь
верхушки деревьев. Элистэ торопливо шла по усыпанной гравием дорожке,
пугливо оглядываясь по сторонам и кутаясь в остатки плаща. Никого не
встретив, она благополучно добралась до северо-восточной окраины парка,
где тот граничил с Кипарисами. Здесь ей пришлось основательно передохнуть,
перед тем как пробраться на старое кладбище Возвышенных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96