Да и всего моего княжеского рода. Ты смотри, как Кавуст
ов жаждет вернуться в Сурож победителем Шатровых! Просто мания какая-то!
А и точно Ц маниакальный психоз. Мысли у Георга так и бегают, так и мельте
шат Ц а возвращаются все к одному: утопить, утопить, утопить Шатрову! Тогд
а все само образуется. И будет по-старому, как раньше было…
Бедный, сумасшедший Кавустов… Ничего не будет, как раньше. Да и тебя самог
о, скорее всего, прибьют Ц кому ты будешь нужен после того, как выполнишь
свое поганое предназначение?
Я даже знала, кто лишит жизни Георга. Вон тот неприметный человечек, что ст
оит в сторонке без дела. Не лыцар, как остальные. И даже не царов рында. Прос
то голутвенный. Из тех, что знаются с волхвами. Было б время и силы Ц занял
ась бы я этим человечком. Все у него вызнала. Потому что именно на таких во
т, как он, людишек и опирается грозная, вовсе не людская воля, стоящая за да
ровыми решениями и указами.
Но сил не было. А времени Ц тем более.
Меня уже вязали по рукам и ногам. Потом перекинули через спину лошади Ц я
охнула, но почти неслышно. Стараясь не доставлять Кавустову лишней радос
ти.
Повезли, неимоверно тряся, в сторону от дороги Ц к пу-стохляби.
Рядом шли своими ногами перепуганные до беспамятства Варька с Сонькой. Т
оже связанные, но не так крепко. И еще брели, спотыкаясь и падая время от вр
емени, несколько моих дружинников, захваченных ранеными.
Упавших пинали безжалостно, заставляя встать. Но они и сами хотели встат
ь. Потому что впереди ехала их княгиня. И они не могли покинуть ее Ц даже в
столь безотрадном положении.
Неожиданно среди пленных я увидела Никодима.
Все сжалось во мне Ц неужто не ушли, не спасли княжича Олега Михайловича
?! Тут уж я застонала, даже не думая о Кавустове.
Все до единого пленники вскинули на меня глаза, в том числе и Никодим. И ул
ыбнулся мне Ц не разбитым в бурое месиво ртом, а одними глазами. И кивнул:
мол, все выполнено, княгиня.
Я присмотрелась. В его мозгу была действительно вполне утешительная кар
тинка: Бокша, не оглядываясь, спешит через лес. А сквозь голые ветви уже ви
днеется четкий силуэт Кир-шагского кремля. И Бокшу с княжичем на руках со
провождает охрана из пяти самых крепких дружинников Ц я даже со спины у
знала Клима, Богдана, Кулеша…
А вот сам Никодим, значит, вернулся. Демонстративно не выполнил приказ кн
ягини.
Вот все вы, голутвенные, таковы! Нет чтоб, как анты, для которых господская
воля Ц превыше всего на свете! А вы, хоть и крест целуете, хоть и клятву дае
те, а все одно Ц хотите доказать, что вы умнее господ! Ну и где ты теперь со
своим \ самовольством? Кинулся, называется, на защиту! Защитничек…
Я мысленно кляла и костерила раненого, еле бредущего Никодима, пытаясь з
а этой руганью скрыть главное Ц свой собственный, медленно, но неотврат
имо наползающий ужас перед неизбежным финалом От которого не уйти.
Ц Стой! Ц скомандовал Георг, натягивая поводья у довольно крутого обры
ва над алмазно-бел ой, искрящейся под солнцем гладью Киршаговой пустохл
яби.
Соскочил, заглянул осторожно за обрыв. Отпрянул. Раздвинул губы в ядовит
ой ухмылке: Ц Тут и будет свершена казнь над царовыми преступниками!
Махнул, чтоб меня снимали.
Ц А теперь, Ц сообщил он, наклонившись над моим лицом, когда я уже лежала
на каменистой киршагской земле, Ц ты узнаешь, как это приятно Ц быть уто
пленной в песке.
Поднял голову, оглядел пленных и проговорил, все так же гадко усмехаясь:
Ц Объясним княгине, как это бывает? Кто из бывших моих верных слуг покаже
т своей новой госпоже, что ее ждет? Ну, Сонька, давай с тебя начнем.
Ц Бедная Сонька-то тут при чем? Ц рассердилась я. Ц Ты же меня пришел то
пить? Ну так и топи!
Ц Не спеши, княгиня, Ц захохотал Георг. Ц Экая прыткая. Сначала полюбуй
ся Ц тут есть чему любоваться! Вяжите Соньку посредине длинными веревка
ми, чтоб потом вытащить можно было. Надо ж княгине узнать, какой она сама с
мотреться будет после купания-то!
Меня знобило. То ли от холода, то ли от напряжения. Ну Соньку-то зачем?.. Она ж
из антов, может, потом перековалась бы под нового хозяина? Не так уж она бы
ла ко мне близка, чтоб умирать со мной, небось обошлось бы без навьей истом
ы…
Ц Раз, два!
Связанную Соньку раскачали за руки, за ноги и швырнули с обрыва в безмяте
жное сияние Киршаговой пустохляби.
Ц Княги… Ц только и успела выкрикнуть она напоследок. Невесомо-легкие
песчаные волны, шаловливо расступившись, тут же сомкнулись без всплеска
над ее запрокинутым, белым от страха лицом.
Я в ней ошиблась Моей смерти ей было не пережить Она все равно бы умерла по
чти сразу после меня Сама. Так или иначе. Но, может, все-таки лучше иначе, че
м так Ц захлебнувшись в песке?
Ц Ну, уже можно вынимать? Ц весело спросил у меня Георг.
Я прекрасно знала из его фантазий, какое зрелище меня ждет. Но одно дело Ц
через чье-то восприятие, а другое Ц увидеть самой.
Обвисшую Соньку, как чудовищную дохлую рыбину, выволокли на берег, Рот ее
все еще был распахнут, но вместо слов из него сыпались только белые чисты
е песчинки.
Ц Вот так и ты будешь лежать! Ц похохатывая, объявил мне Георг, Ц А внут
ри у тебя будет…
Он коротким резким движением рассек ножом грудь мертвой служанки Ц чер
ез ребра, до легких. И оттуда, вместе с горячей еще, алой кровью, потекли стр
уйки все того же песка. Они весело искрились на солнце, их было много, очен
ь много Ц легкие бедной девушки были битком набиты киршагским песком.
Ц Гляди, княгиня, гляди! Ц иезуитски поворачивал мою голову к мертвой С
оньке Георг, заставляя смотреть, Ц Будешь, как она, задыхаться, будешь рт
ом воздух хватать! А воздуха-то того и не будет, один только песок. Ужо нады
шишься им!…
Кавустовское подлое торжество было столь мерзким, что даже некоторые из
лыцаров его сотни не выдержали, отвернулись. И один из отвернувшихся уви
дел.
Ц Георг! Ц закричал он Ц Всадники! От Киршагского кремля скачут!
Ц И что? Ц презрительно спросил Георг, с неудовольствием прерывая сцен
у своего торжества.
Ц Надо бы отступить к лесу, Ц неуверенно предложил все тот же лыцар. Ц Н
еудобно здесь оборону держать…
Ц Ладно, Ц согласился Георг, Ц Только сперва утопим княгиню. Вяжи ее!
Всадники и правда быстро приближались. Я уже видела даже жидкий пыльный
шлейф, остающийся после конских копыт в хрустально-чистом воздухе Ц Бы
стрее давай! Ц заторопился Георг, Ц Посередке обязательно! За эту верев
ку и будем вытаскивать! Я непременно должен увидеть, что она сдохла! Что то
чно сдохла, что навсегда!
Меня грубо, больно ухватили чьи-то железные пальцы, далекий четкий гориз
онт вдруг ушел вниз. Потом вверх. Снова вниз. Меня раскачивали
И вот никто уже не сжимает мои лодыжки, не стискивает плечи. И я лечу Ц лег
ко, свободно! И думаю только об одном: не дышать! Ни в коем случае! Не достави
ть Георгу счастья видеть мой труп, накачанной песком!
С чего вдруг такое упрямство? Но я выдерживаю. Не дышу. И улетаю в темную, со
вершенно мне не сопротивляющуюся глубину.
Солнечный, разноцветный мир исчезает. Прекращает свое существование. За
моими закрытыми веками Ц там, снаружи, наступает непроглядная, бесконеч
ная чернота. В которой нет печали, нет тоски, нет горя Ц нет жизни.
Последнее, что я могу еще ощутить, Ц покалывание мелких киршагских песч
инок, щекотно обволакивающих мое лицо.
Но потом и это временное неудобство растворяется в черном небытии…
Часть 2
НИЧЕГО НЕ СКЛЕИВАЕТСЯ
Случается, что люди умирают, и на том все кончается. Но у меня-то было по-др
угому! Мне все время что-то мешало.
Сначала Ц постоянный, непрекращающийся шелест. Он никак не давал сосред
оточиться на смерти, принять ее прекрасную безмятежность.
Потом (через пять минут или через пятьсот тысяч лет?..) к шелесту добавилос
ь беспокойное хождение Ц из стороны в сторону, туда-сюда. Кому-то очень н
е сиделось на месте, и я не могла понять Ц чего ему не сидится?
Суета! Суета сует и всяческая суета. А я так надеялась от нее избавиться!
Вообще-то это легко сделать Ц стоит только избавиться от самой себя. Отс
тупить в сторону Ц и темнота сразу сомкнется вокруг, а ты Ц та, которая о
сталась, после того как я ушла, Ц так и будешь лежать. Неподвижно и ненужн
о. Потеряешься в этой темноте. И больше не найдешься никогда. <
«Никогда» Ц какое сладкое слово.. Но его тоже не будет. Оно тоже потеряетс
я в темноте вместе с тобой Ц никому не нужной, оставленной и забытой.
Но отступить от себя мне тоже не удается. Меня снова тревожат. И уже не про
сто беготней вокруг. Меня хватают! Волокут! Целых десять минут. Или сто тыс
яч лет Ц не знаю точно.
Я не сопротивляюсь. Может быть, если не сопротивляться, то все закончится
само собой? И меня оставят наконец в покое?
* * *
Вокруг темнота. Получается, я все-таки не умерла, если могу судить о темно
те и свете?
Но мне ведь нельзя дышать! А я Ц дышу!
Пораженная этой мыслью, я вскакиваю на ноги и больно ударяюсь головой. Зд
есь, оказывается, низкие потолки…
Я протягиваю руку вверх и осторожно ощупываю холодный неровный каменны
й свод над ушибленной головой. Вернее, над не ушибленной спиной.
Стоять можно. Но только согнувшись в три погибели. А стоять так очень неуд
обно, и я опускаюсь на корточки, а потом и вовсе присаживаюсь.
Поверхность, которая подо мной, Ц ровная и теплая. К ней приятно прикосну
ться ладонью. А еще приятней Ц распластаться на ней и лежать, лежать отды
хая. Не так ли я и пролежала все это время?
Мысль о лежании, о миновавшей меня смерти едва не подкидывает меня снова
вверх, как пружину. Но воспоминание о твердом потолке оказывается сильне
е, и я ограничиваюсь тем, что негромко ахаю в недоумении. И теряюсь в догад
ках, пытаясь понять: что же со мной произошло?
Но теряюсь сидя. О том, что это лучше делать все-таки сидя, свидетельствуе
т и отзвук моего аханья Ч короткий и… никакой. Из чего сам собой следует в
ывод, что обретаюсь я в весьма небольшом помещении. Где о беге, прыжках в в
ысотуЦ равно как и в длину, Ц а также о прочей легкой атлетике лучше заб
ыть.
Смутные воспоминания о том, что со мной происходило после утопления в Ки
ршаговой пустохляби злым и явно умственно поврежденным Георгом, не слиш
ком-то информативны, ну лежала я после этого, тащили меня… Кто, куда, зачем?
О! Сформулированы главные вопросы! От них и будем танцевать. Сидя, разумее
тся.
Впрочем, на вопрос «куда?», кажется, ответ есть: сюда. А вот остальные два во
проса…
Хотя, если разобраться, то и с отвеченным вопросом не все ладно. Ибо ответ
«сюда» немедленно порождает следующий вопрос: а куда это «сюда»?
Я встаю на четвереньки и пытаюсь опытным путем получить ответ на этот но
вый (он же Ц старый) вопрос.
Путешествие на карачках оказывается недолгим и особого утешения не при
носит.
Пещерка Ц так смело можно назвать помещеньице, в котором я очутилась. У п
ешерки обнаружилось всего две составляющих Ц свод, с которым я уже свел
а не очень приятное знакомство, и пол, знакомство с которым было более при
ятным, но тоже уже состоялось. Безрадостный свод грубым куполом нависал
над мирно лежащим полом и, довольно быстро устремляясь к нему, смыкался с
воей неприятно-ход одной поверхностью с его уютной теплотой на расстоян
ии чуть большем, чем моя вытянутая рука. Значит, диаметр помещения не прев
ышает среднего человеческого роста. Все верно, лежать здесь, как я уже выя
снила, можно. И достаточно свободно.
Ну и что же мы, княгиня Наталья Вениаминовна Шагирова, здесь, в столь уныло
м месте, забыли?
От этой мысли я быстро вернулась к двум остальным вопросам: «кто?» и «заче
м?» Ц столь же трудным, как и первый.
А долго ли мне еще задаваться этими вопросами? Такая неприятная думка вд
руг осеняет меня. Ведь пещерка, судя по всему, крепко-накрепко закрыта. И п
робыть в ней Ц без еды и воды Ц можно, конечно. Но не долго.
А без воздуха? Что, если она не только закрыта, но и запечатана?
Легкая дрожь, которую я стараюсь считать признаком недоумения, начинает
потряхивать меня. Опять предстоит задохнуться? Ой, что-то не хочется…
В связи с этим у меня быстро возникает (и еще быстрее крепнет) желание позн
акомиться с моим таинственным пере-таскивателем. Неплохо бы еще попроси
ть его оттащить меня в местечко получше…
Чтоб слегка размяться, я начинаю легонько поклаиивать зубами. Вовсе не о
т испуга, убеждаю себя я. Просто это гимнастика такая. Раз уж нет возможнос
ти попрыгать-побегать, так хоть покланаю…
Кажется, издаваемые мною звуки не проходят незамеченными. Я замечаю, что
им начинает аккомпанировать некий посторонний звук. Нечто вроде «пух-пу
х-пух». Подключились дополнительные ударные инструменты? Кажется, собир
ается интересный оркестрик!
И тут вдруг кто-то хватает меня за руку. Какая бестактность!
В первый момент я свою руку испуганно отдергиваю. Однако сразу возвращаю
ее на место. Потому что здравая мысль посещает ушибленную голову: ведь тр
огать меня, наверно, может только тот, кто и приволок в это дивное местечко
. А не я ли буквально только что страстно желала познакомиться с этим «кем
-то»?
Рука дружбы, протянутая мною в неизвестность, натыкается на маленькую мя
гкую ручонку. Почти лапку.
Дикая мысль посещает меня: я попала в подземное царство к волшебным гном
ам. Впрочем, в этом мире существ, похожих на гномов, величают, кажется, нечи
стью? Не называется ли это из огня да в полымя? Из рук Георга Ч да прямиком
в лапы нечисти?
Впрочем, выбирать не приходится.
Ухватившая меня лапка тянет туда, где я чуть раньше вроде бы не нащупывал
а ничего, кроме бугристой поверхности быстро снижающегося свода.
Я Ц по-прежнему на четвереньках Ц покорно следую в указанном направле
нии. И Ц о чудо! Никакого свода впереди нет!
Как нет и оснований для бурной радости. Потому что, во-первых, вместо холо
дного, но все-таки твердого свода меня встречает нечто, подозрительно на
поминающее сыпучий песок Киршаговой пустохляби. А во-вторых, нежная теп
лая лапка вдруг превращается в бронированный кулак, совершенно стально
й на ощупь.
Я притормаживаю в некоторой легкой задумчивости: а тем ли мы путем идем, д
орогие товарищи? Сакраментальный вопрос получает все тот же весьма трив
иальный ответ: выбирать не приходится.
Весьма утешенная результатами раздумья, я вновь принимаюсь ползти на че
твереньках за неким небольшим сушеством, успешно исполняющим роль пров
ожатого.
Почему на четвереньках? Потолка-то ведь над головой уже, кажется, нет?
Эта крамольная мысль начинает гордо поднимать меня вверх, разгибая, дела
я не тварью ползучей, но человеком прямоходящим! Гомо, если так можно выра
зиться, эректус!
Столь славная затея, однако, заканчивается полным фиаско. Выпрямившись в
о весь рост, я убеждаюсь, что не могу сделать ни шагу. Будто погруженная вн
езапно в непреодолимую резиновую массу, давящую со всех сторон.
Я застываю, судорожно ловя ртом воздух. Даже дышать становится труднее! М
уха в янтаре Ц вот адекватное сравнение. И это сравнение мне вовсе не нра
вится.
Поэтому я резво опускаюсь вниз, вновь принимая позу не столь, может быть, э
ффектную, но зато гораздо более функционально-действенную. И лишь перев
едя дух, задаюсь наконец вопросом: а как мне удается переводить дух в песч
аной толще Киршаговой пустохляби? В том, что я именно в пустохляби, сомнен
ий у меня нет.
В полном смятении я хватаю себя за лицо, ощупываю нос, рот Ц все вроде на м
есте. Да и в легкие, судя по вполне свободному дыханию, песка не насыпалось
. Шелестение мириад песчинок, все время взаимопроникающих и перекристал
лизо-вывающихся, каким-то волшебным образом обходит меня стороной. То са
мое шелестение, которое так тревожило и раздражало во время несостоявше
йся смерти. Тех самых песчинок, которыми пугал меня мерзкий лыцар Георг К
авустов.
Но как же так? Я разочарована и почти что обижена! Меня игнорируют. Уж кому-
кому, а простым песчаным массам это не по чину Ц я ведь все-таки княгиня!
Столь явная демонстрация княжеского высокомерия пугает меня саму. И, пор
азмыслив, я замечаю в своей логике огромную прореху: обижаться на то, что о
сталась жива?.. Вряд ли это мудро и достойно благородного княжеского зван
ия!
Впрочем, и эта логика меня чем-то не вполне удовлетворяет. Но тут я вообще
начинаю сомневаться в возможности построения стройных логических сист
ем в положении на четвереньках. Посему и оставляю это занятие до лучших в
ремен.
Но что же все-таки с этим песком? Может, есть более простые объяснения его
нежеланию забиваться мне в нос и рот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
ов жаждет вернуться в Сурож победителем Шатровых! Просто мания какая-то!
А и точно Ц маниакальный психоз. Мысли у Георга так и бегают, так и мельте
шат Ц а возвращаются все к одному: утопить, утопить, утопить Шатрову! Тогд
а все само образуется. И будет по-старому, как раньше было…
Бедный, сумасшедший Кавустов… Ничего не будет, как раньше. Да и тебя самог
о, скорее всего, прибьют Ц кому ты будешь нужен после того, как выполнишь
свое поганое предназначение?
Я даже знала, кто лишит жизни Георга. Вон тот неприметный человечек, что ст
оит в сторонке без дела. Не лыцар, как остальные. И даже не царов рында. Прос
то голутвенный. Из тех, что знаются с волхвами. Было б время и силы Ц занял
ась бы я этим человечком. Все у него вызнала. Потому что именно на таких во
т, как он, людишек и опирается грозная, вовсе не людская воля, стоящая за да
ровыми решениями и указами.
Но сил не было. А времени Ц тем более.
Меня уже вязали по рукам и ногам. Потом перекинули через спину лошади Ц я
охнула, но почти неслышно. Стараясь не доставлять Кавустову лишней радос
ти.
Повезли, неимоверно тряся, в сторону от дороги Ц к пу-стохляби.
Рядом шли своими ногами перепуганные до беспамятства Варька с Сонькой. Т
оже связанные, но не так крепко. И еще брели, спотыкаясь и падая время от вр
емени, несколько моих дружинников, захваченных ранеными.
Упавших пинали безжалостно, заставляя встать. Но они и сами хотели встат
ь. Потому что впереди ехала их княгиня. И они не могли покинуть ее Ц даже в
столь безотрадном положении.
Неожиданно среди пленных я увидела Никодима.
Все сжалось во мне Ц неужто не ушли, не спасли княжича Олега Михайловича
?! Тут уж я застонала, даже не думая о Кавустове.
Все до единого пленники вскинули на меня глаза, в том числе и Никодим. И ул
ыбнулся мне Ц не разбитым в бурое месиво ртом, а одними глазами. И кивнул:
мол, все выполнено, княгиня.
Я присмотрелась. В его мозгу была действительно вполне утешительная кар
тинка: Бокша, не оглядываясь, спешит через лес. А сквозь голые ветви уже ви
днеется четкий силуэт Кир-шагского кремля. И Бокшу с княжичем на руках со
провождает охрана из пяти самых крепких дружинников Ц я даже со спины у
знала Клима, Богдана, Кулеша…
А вот сам Никодим, значит, вернулся. Демонстративно не выполнил приказ кн
ягини.
Вот все вы, голутвенные, таковы! Нет чтоб, как анты, для которых господская
воля Ц превыше всего на свете! А вы, хоть и крест целуете, хоть и клятву дае
те, а все одно Ц хотите доказать, что вы умнее господ! Ну и где ты теперь со
своим \ самовольством? Кинулся, называется, на защиту! Защитничек…
Я мысленно кляла и костерила раненого, еле бредущего Никодима, пытаясь з
а этой руганью скрыть главное Ц свой собственный, медленно, но неотврат
имо наползающий ужас перед неизбежным финалом От которого не уйти.
Ц Стой! Ц скомандовал Георг, натягивая поводья у довольно крутого обры
ва над алмазно-бел ой, искрящейся под солнцем гладью Киршаговой пустохл
яби.
Соскочил, заглянул осторожно за обрыв. Отпрянул. Раздвинул губы в ядовит
ой ухмылке: Ц Тут и будет свершена казнь над царовыми преступниками!
Махнул, чтоб меня снимали.
Ц А теперь, Ц сообщил он, наклонившись над моим лицом, когда я уже лежала
на каменистой киршагской земле, Ц ты узнаешь, как это приятно Ц быть уто
пленной в песке.
Поднял голову, оглядел пленных и проговорил, все так же гадко усмехаясь:
Ц Объясним княгине, как это бывает? Кто из бывших моих верных слуг покаже
т своей новой госпоже, что ее ждет? Ну, Сонька, давай с тебя начнем.
Ц Бедная Сонька-то тут при чем? Ц рассердилась я. Ц Ты же меня пришел то
пить? Ну так и топи!
Ц Не спеши, княгиня, Ц захохотал Георг. Ц Экая прыткая. Сначала полюбуй
ся Ц тут есть чему любоваться! Вяжите Соньку посредине длинными веревка
ми, чтоб потом вытащить можно было. Надо ж княгине узнать, какой она сама с
мотреться будет после купания-то!
Меня знобило. То ли от холода, то ли от напряжения. Ну Соньку-то зачем?.. Она ж
из антов, может, потом перековалась бы под нового хозяина? Не так уж она бы
ла ко мне близка, чтоб умирать со мной, небось обошлось бы без навьей истом
ы…
Ц Раз, два!
Связанную Соньку раскачали за руки, за ноги и швырнули с обрыва в безмяте
жное сияние Киршаговой пустохляби.
Ц Княги… Ц только и успела выкрикнуть она напоследок. Невесомо-легкие
песчаные волны, шаловливо расступившись, тут же сомкнулись без всплеска
над ее запрокинутым, белым от страха лицом.
Я в ней ошиблась Моей смерти ей было не пережить Она все равно бы умерла по
чти сразу после меня Сама. Так или иначе. Но, может, все-таки лучше иначе, че
м так Ц захлебнувшись в песке?
Ц Ну, уже можно вынимать? Ц весело спросил у меня Георг.
Я прекрасно знала из его фантазий, какое зрелище меня ждет. Но одно дело Ц
через чье-то восприятие, а другое Ц увидеть самой.
Обвисшую Соньку, как чудовищную дохлую рыбину, выволокли на берег, Рот ее
все еще был распахнут, но вместо слов из него сыпались только белые чисты
е песчинки.
Ц Вот так и ты будешь лежать! Ц похохатывая, объявил мне Георг, Ц А внут
ри у тебя будет…
Он коротким резким движением рассек ножом грудь мертвой служанки Ц чер
ез ребра, до легких. И оттуда, вместе с горячей еще, алой кровью, потекли стр
уйки все того же песка. Они весело искрились на солнце, их было много, очен
ь много Ц легкие бедной девушки были битком набиты киршагским песком.
Ц Гляди, княгиня, гляди! Ц иезуитски поворачивал мою голову к мертвой С
оньке Георг, заставляя смотреть, Ц Будешь, как она, задыхаться, будешь рт
ом воздух хватать! А воздуха-то того и не будет, один только песок. Ужо нады
шишься им!…
Кавустовское подлое торжество было столь мерзким, что даже некоторые из
лыцаров его сотни не выдержали, отвернулись. И один из отвернувшихся уви
дел.
Ц Георг! Ц закричал он Ц Всадники! От Киршагского кремля скачут!
Ц И что? Ц презрительно спросил Георг, с неудовольствием прерывая сцен
у своего торжества.
Ц Надо бы отступить к лесу, Ц неуверенно предложил все тот же лыцар. Ц Н
еудобно здесь оборону держать…
Ц Ладно, Ц согласился Георг, Ц Только сперва утопим княгиню. Вяжи ее!
Всадники и правда быстро приближались. Я уже видела даже жидкий пыльный
шлейф, остающийся после конских копыт в хрустально-чистом воздухе Ц Бы
стрее давай! Ц заторопился Георг, Ц Посередке обязательно! За эту верев
ку и будем вытаскивать! Я непременно должен увидеть, что она сдохла! Что то
чно сдохла, что навсегда!
Меня грубо, больно ухватили чьи-то железные пальцы, далекий четкий гориз
онт вдруг ушел вниз. Потом вверх. Снова вниз. Меня раскачивали
И вот никто уже не сжимает мои лодыжки, не стискивает плечи. И я лечу Ц лег
ко, свободно! И думаю только об одном: не дышать! Ни в коем случае! Не достави
ть Георгу счастья видеть мой труп, накачанной песком!
С чего вдруг такое упрямство? Но я выдерживаю. Не дышу. И улетаю в темную, со
вершенно мне не сопротивляющуюся глубину.
Солнечный, разноцветный мир исчезает. Прекращает свое существование. За
моими закрытыми веками Ц там, снаружи, наступает непроглядная, бесконеч
ная чернота. В которой нет печали, нет тоски, нет горя Ц нет жизни.
Последнее, что я могу еще ощутить, Ц покалывание мелких киршагских песч
инок, щекотно обволакивающих мое лицо.
Но потом и это временное неудобство растворяется в черном небытии…
Часть 2
НИЧЕГО НЕ СКЛЕИВАЕТСЯ
Случается, что люди умирают, и на том все кончается. Но у меня-то было по-др
угому! Мне все время что-то мешало.
Сначала Ц постоянный, непрекращающийся шелест. Он никак не давал сосред
оточиться на смерти, принять ее прекрасную безмятежность.
Потом (через пять минут или через пятьсот тысяч лет?..) к шелесту добавилос
ь беспокойное хождение Ц из стороны в сторону, туда-сюда. Кому-то очень н
е сиделось на месте, и я не могла понять Ц чего ему не сидится?
Суета! Суета сует и всяческая суета. А я так надеялась от нее избавиться!
Вообще-то это легко сделать Ц стоит только избавиться от самой себя. Отс
тупить в сторону Ц и темнота сразу сомкнется вокруг, а ты Ц та, которая о
сталась, после того как я ушла, Ц так и будешь лежать. Неподвижно и ненужн
о. Потеряешься в этой темноте. И больше не найдешься никогда. <
«Никогда» Ц какое сладкое слово.. Но его тоже не будет. Оно тоже потеряетс
я в темноте вместе с тобой Ц никому не нужной, оставленной и забытой.
Но отступить от себя мне тоже не удается. Меня снова тревожат. И уже не про
сто беготней вокруг. Меня хватают! Волокут! Целых десять минут. Или сто тыс
яч лет Ц не знаю точно.
Я не сопротивляюсь. Может быть, если не сопротивляться, то все закончится
само собой? И меня оставят наконец в покое?
* * *
Вокруг темнота. Получается, я все-таки не умерла, если могу судить о темно
те и свете?
Но мне ведь нельзя дышать! А я Ц дышу!
Пораженная этой мыслью, я вскакиваю на ноги и больно ударяюсь головой. Зд
есь, оказывается, низкие потолки…
Я протягиваю руку вверх и осторожно ощупываю холодный неровный каменны
й свод над ушибленной головой. Вернее, над не ушибленной спиной.
Стоять можно. Но только согнувшись в три погибели. А стоять так очень неуд
обно, и я опускаюсь на корточки, а потом и вовсе присаживаюсь.
Поверхность, которая подо мной, Ц ровная и теплая. К ней приятно прикосну
ться ладонью. А еще приятней Ц распластаться на ней и лежать, лежать отды
хая. Не так ли я и пролежала все это время?
Мысль о лежании, о миновавшей меня смерти едва не подкидывает меня снова
вверх, как пружину. Но воспоминание о твердом потолке оказывается сильне
е, и я ограничиваюсь тем, что негромко ахаю в недоумении. И теряюсь в догад
ках, пытаясь понять: что же со мной произошло?
Но теряюсь сидя. О том, что это лучше делать все-таки сидя, свидетельствуе
т и отзвук моего аханья Ч короткий и… никакой. Из чего сам собой следует в
ывод, что обретаюсь я в весьма небольшом помещении. Где о беге, прыжках в в
ысотуЦ равно как и в длину, Ц а также о прочей легкой атлетике лучше заб
ыть.
Смутные воспоминания о том, что со мной происходило после утопления в Ки
ршаговой пустохляби злым и явно умственно поврежденным Георгом, не слиш
ком-то информативны, ну лежала я после этого, тащили меня… Кто, куда, зачем?
О! Сформулированы главные вопросы! От них и будем танцевать. Сидя, разумее
тся.
Впрочем, на вопрос «куда?», кажется, ответ есть: сюда. А вот остальные два во
проса…
Хотя, если разобраться, то и с отвеченным вопросом не все ладно. Ибо ответ
«сюда» немедленно порождает следующий вопрос: а куда это «сюда»?
Я встаю на четвереньки и пытаюсь опытным путем получить ответ на этот но
вый (он же Ц старый) вопрос.
Путешествие на карачках оказывается недолгим и особого утешения не при
носит.
Пещерка Ц так смело можно назвать помещеньице, в котором я очутилась. У п
ешерки обнаружилось всего две составляющих Ц свод, с которым я уже свел
а не очень приятное знакомство, и пол, знакомство с которым было более при
ятным, но тоже уже состоялось. Безрадостный свод грубым куполом нависал
над мирно лежащим полом и, довольно быстро устремляясь к нему, смыкался с
воей неприятно-ход одной поверхностью с его уютной теплотой на расстоян
ии чуть большем, чем моя вытянутая рука. Значит, диаметр помещения не прев
ышает среднего человеческого роста. Все верно, лежать здесь, как я уже выя
снила, можно. И достаточно свободно.
Ну и что же мы, княгиня Наталья Вениаминовна Шагирова, здесь, в столь уныло
м месте, забыли?
От этой мысли я быстро вернулась к двум остальным вопросам: «кто?» и «заче
м?» Ц столь же трудным, как и первый.
А долго ли мне еще задаваться этими вопросами? Такая неприятная думка вд
руг осеняет меня. Ведь пещерка, судя по всему, крепко-накрепко закрыта. И п
робыть в ней Ц без еды и воды Ц можно, конечно. Но не долго.
А без воздуха? Что, если она не только закрыта, но и запечатана?
Легкая дрожь, которую я стараюсь считать признаком недоумения, начинает
потряхивать меня. Опять предстоит задохнуться? Ой, что-то не хочется…
В связи с этим у меня быстро возникает (и еще быстрее крепнет) желание позн
акомиться с моим таинственным пере-таскивателем. Неплохо бы еще попроси
ть его оттащить меня в местечко получше…
Чтоб слегка размяться, я начинаю легонько поклаиивать зубами. Вовсе не о
т испуга, убеждаю себя я. Просто это гимнастика такая. Раз уж нет возможнос
ти попрыгать-побегать, так хоть покланаю…
Кажется, издаваемые мною звуки не проходят незамеченными. Я замечаю, что
им начинает аккомпанировать некий посторонний звук. Нечто вроде «пух-пу
х-пух». Подключились дополнительные ударные инструменты? Кажется, собир
ается интересный оркестрик!
И тут вдруг кто-то хватает меня за руку. Какая бестактность!
В первый момент я свою руку испуганно отдергиваю. Однако сразу возвращаю
ее на место. Потому что здравая мысль посещает ушибленную голову: ведь тр
огать меня, наверно, может только тот, кто и приволок в это дивное местечко
. А не я ли буквально только что страстно желала познакомиться с этим «кем
-то»?
Рука дружбы, протянутая мною в неизвестность, натыкается на маленькую мя
гкую ручонку. Почти лапку.
Дикая мысль посещает меня: я попала в подземное царство к волшебным гном
ам. Впрочем, в этом мире существ, похожих на гномов, величают, кажется, нечи
стью? Не называется ли это из огня да в полымя? Из рук Георга Ч да прямиком
в лапы нечисти?
Впрочем, выбирать не приходится.
Ухватившая меня лапка тянет туда, где я чуть раньше вроде бы не нащупывал
а ничего, кроме бугристой поверхности быстро снижающегося свода.
Я Ц по-прежнему на четвереньках Ц покорно следую в указанном направле
нии. И Ц о чудо! Никакого свода впереди нет!
Как нет и оснований для бурной радости. Потому что, во-первых, вместо холо
дного, но все-таки твердого свода меня встречает нечто, подозрительно на
поминающее сыпучий песок Киршаговой пустохляби. А во-вторых, нежная теп
лая лапка вдруг превращается в бронированный кулак, совершенно стально
й на ощупь.
Я притормаживаю в некоторой легкой задумчивости: а тем ли мы путем идем, д
орогие товарищи? Сакраментальный вопрос получает все тот же весьма трив
иальный ответ: выбирать не приходится.
Весьма утешенная результатами раздумья, я вновь принимаюсь ползти на че
твереньках за неким небольшим сушеством, успешно исполняющим роль пров
ожатого.
Почему на четвереньках? Потолка-то ведь над головой уже, кажется, нет?
Эта крамольная мысль начинает гордо поднимать меня вверх, разгибая, дела
я не тварью ползучей, но человеком прямоходящим! Гомо, если так можно выра
зиться, эректус!
Столь славная затея, однако, заканчивается полным фиаско. Выпрямившись в
о весь рост, я убеждаюсь, что не могу сделать ни шагу. Будто погруженная вн
езапно в непреодолимую резиновую массу, давящую со всех сторон.
Я застываю, судорожно ловя ртом воздух. Даже дышать становится труднее! М
уха в янтаре Ц вот адекватное сравнение. И это сравнение мне вовсе не нра
вится.
Поэтому я резво опускаюсь вниз, вновь принимая позу не столь, может быть, э
ффектную, но зато гораздо более функционально-действенную. И лишь перев
едя дух, задаюсь наконец вопросом: а как мне удается переводить дух в песч
аной толще Киршаговой пустохляби? В том, что я именно в пустохляби, сомнен
ий у меня нет.
В полном смятении я хватаю себя за лицо, ощупываю нос, рот Ц все вроде на м
есте. Да и в легкие, судя по вполне свободному дыханию, песка не насыпалось
. Шелестение мириад песчинок, все время взаимопроникающих и перекристал
лизо-вывающихся, каким-то волшебным образом обходит меня стороной. То са
мое шелестение, которое так тревожило и раздражало во время несостоявше
йся смерти. Тех самых песчинок, которыми пугал меня мерзкий лыцар Георг К
авустов.
Но как же так? Я разочарована и почти что обижена! Меня игнорируют. Уж кому-
кому, а простым песчаным массам это не по чину Ц я ведь все-таки княгиня!
Столь явная демонстрация княжеского высокомерия пугает меня саму. И, пор
азмыслив, я замечаю в своей логике огромную прореху: обижаться на то, что о
сталась жива?.. Вряд ли это мудро и достойно благородного княжеского зван
ия!
Впрочем, и эта логика меня чем-то не вполне удовлетворяет. Но тут я вообще
начинаю сомневаться в возможности построения стройных логических сист
ем в положении на четвереньках. Посему и оставляю это занятие до лучших в
ремен.
Но что же все-таки с этим песком? Может, есть более простые объяснения его
нежеланию забиваться мне в нос и рот?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65