На Северной Заставе такой музей был. Некогда основатели
Северной Заставы, отчаянные прожектеры и авантюристы, закладывая его на
безлюдных морских берегах, уплатили немало серебра и золота иноземным
архитекторам, требуя от них немедленных и точнейших схем будущего
чудо-города. И такие проекты действительно были составлены, но в жизнь
так и не воплотились. Причиной тому послужил неудачный выбор места, с
холодным мокрым климатом и хлипким ненадежным грунтом. Строительство
вскоре после его начала зачахло. Фактически удалось застроить лишь
центральную площадь, с одной стороны - трехэтажным дворцом в
итальянском стиле, а с другой - полукруглым государственным домом.
Множество же других дворцов, соборов и храмов так и остались в виде
утонченных гравюр и эстампов висеть на стенах многочисленных залов и
коридоров дворца памятником древней мечты основателей Северной Заставы.
Остальная часть города была захвачена мелкой буржуазией и
ремесленниками и застраивалась единолично, без генерального плана, а
потому бестолково. Но горожане не подозревали об этом, поскольку вход
во дворец был строго ограничен, и большинство из них не могло видеть
блестящие проекты и сравнивать их с окружающим хаосом. После революции,
однако, дворец был превращен в музей, и жители смогли убедиться воочию,
насколько их обокрали.
В последние годы городишко ожил. В нем появился новенький
микрорайончик с панельными пятиэтажками, а на правом берегу речки
Темной началось какое-то гигантское строительство. За одно лето
экскаваторы и грейдеры разрыли глубокий котлован, на дне которого
соорудили пять железобетонных кубов, зарыли все это, а через год
оттуда, из котлована, выросла стометровая ферма, по ночам мерцающая
красными огнями. Объект строился военными, и жители лишь терялись в
догадках насчет будущей судьбы своего города. Даже местное начальство
было в замешательстве. Вот уже который год оно настаивало на возведении
в городке ретронслятора телевизионных програм с целью полного охвата
населения последними идеями центрального руководства. Но, по-видимому,
в центре недооценивали значение Северной Заставы для исторических судеб
государства и всячески отмалчивались. Когда же началась стройка за
рекой, руководство Северной отправило в центр благодарственную
телеграмму со словами: "Строительство телецентра встретили энтузиазмом
тчк Население едином порыве ждет указаний поддержке строительства
людьми материалами". Из центра ответа не последовало, но через
некоторое время приехал уполномоченный и устно предупредил местных
руководителей об ответственности за распространение ложной информации и
разглашение государственной тайны. В результате такой гласности по
Северной поползли всякие невероятные слухи. Одни запросто считали, что
рядом с городом сооружается подземный аэродром, другие склонялись в
пользу секретного оборонного завода, третьи справедливо возражали, мол,
кто же будет метить стратегический военный объект стометровой вышкой, и
пологали целью затеянного мероприятия плодоовощную базу областного
значения. Что же касается военных на стройке, то это объяснили
невозможностью опереться на малочисленную местную рабочую силу.
Илья Ильич Пригожин, мечтатель и просветитель, имел свое
собственное мнение по поводу грандиозной стройки. Впрочем, подавляющее
число жителей Северной, включая и его единственную дочь Соню, всерьез
его точку зрения не принимали. Соня, например, часто говорила: "Милый,
милый папочка, ты неисправимый фантазер. Ну подумай сам, какой здесь
может быть космодром?" Первое время они много спорили по этому поводу,
даже часто ругались. Позже, когда стройка подошла к концу, а никаких
атрибутов космодрома не появилось, Соня перестала насмехаться над
отцом, да и вообще приставать к нему по этому поводу. Илья Ильич
отметил ее душевное благородство и сделал вид, будто изменил мнение.
Да, последнее время Соня все реже и реже заговаривала с отцом. Но
была у этого еще одна причина, внезапно выяснившаяся накануне вечером.
Соня пришла домой взволнованная и почему-то чуть-чуть бледная. С порога
бросилась к отцу, обхватила легкими руками шею родного человека и
шепнула на ухо: "Папа, я влюбилась." "Что же, вполне естественно, -
ответил отец, поглаживая свое чадо за ушком. - Тебе уже двадцать пять".
Любовь далась Соне очень непросто. Девочка, рано потерявшая маму,
оказалась под единоличным влиянием доброго интеллигентного человека,
который и послужил ей прообразом воображаемого героя. Естественно,
нужны многие годы, чтобы встретить хоть нечто похожее или по крайней
мере отдаленно напоминающее идеал. Смышленая от природы и к тому же
начитаная, в юные школьные годы она чувствовала себя старше своих
взбалмошнных одноклассников и с некоторой высокомерной улыбкой
наблюдала, как те, не умея плавать, бесстрашно бросаются в бездонное
море интимных отношений. В таких условиях обычно внимание сердца
переключается на школьного учителя, какого-нибудь преподавателя физики,
математики или литературы. Но беда была в том, что все эти предметы во
второй средней школе Северной Заставы читал один и тот же человек -
Илья Ильич Пригожин.
Постепенно Соня поняла, что она не сможет найти свое счастье в
затхлом провинциальном городишке. Мечты переносили ее в большой светлый
город с высокими домами, с широкими проспектами и бульварами, в город,
населенный умными и мечтательными людьми наподобие ее отца. Ведь и сам
отец часто восторженно рассказывал о своей юности, о незабываемых годах
учебы в столичном университете. Правда, он обычно добавлял, что и наша
Северная Застава себя еще покажет, но даже самые радужные надежды
тускнели перед реально существующим столичным блеском.
Можно себе представить, как упоенно пела ее душа, когда она
ступила маленькой ножкой на перрон Северного вокзала столицы. И
никакого ей не было дела до того, что перрон заплеван, а носильщики
грубы и неотесанны, что дома угрюмы, а люди неприветливы и суетливы.
Ничего она такого не замечала. Замирая от волнения, Соня вошла в
высокие дубовые двери приемной комиссии университета, трепетно
нашептывая как молитву торжественное и постоянно ускользающее из памяти
определение предела числовой последовательности. Зря она волновалась -
понятие предела этим летом было выброшено за ненадобностью из
программы. И вообще зря она волновалась за математику, срезалась она на
сочинении "Нравственность в творчестве писателя Неточкина". Безо всякой
задней мысли она вдруг написала, что роман Неточкина "Черти" должен
являться настольной книгой подрастающего поколения. Попытка обелить
этот тенденциозный роман, в свое время подвергнутый уничтожающей
критике самим Максим Максимычем, была в корне пресечена -
"неудовлетворительно, поскольку тема не раскрыта", ответили ей строгие
экзаменаторы. И поехала она обратно, ссутулившись от неудачи, потупив
глаза от столичных жителей. Нерастраченные двадцать пять рублей она
поделила на две неравные части, десять на билет, а остальное пошло на
белую индийскую рубашку отцу. Илья Ильич обрадовался: "Отличная
рубашка. Я ее надену в самый торжественный момент моей жизни. А что не
поступила в столице - так это к лучшему. Поедешь в областной цетр,
поступишь в институт культуры, жить будем почти рядом." Так она и
сделала. Окончив институт, устроилась на работу в библиотеку. Побежали
унылые серые дни. Соня завороженно наблюдала за их однообразной
чередой, будто те были не отрезками времени, а солеными волнами,
набегающими на топкие берега Северной Заставы. Сверстницы, вполне
оформившееся к этому времени, часто подшучивали над ней: "Раньше в
монастырь уходили, а теперь в библиотеку". И правда, читателей в
городишке было немного, и те в основном школьники и женщины. Школьники
читали по программе, а женщины от скуки читали все без разбору. Иногда
заходило местное начальство проверить, красен ли красный уголок и как
представлены последние материалы. "Куда же вы идеологию засунули?" -
возмущалось начальство, не обнаружив на переднем краю пропагандистской
литературы. Соня смущенно опускала глаза и твердо говорила: "Все равно
никто не читает." Очень начальство не любило этого разговора и
возмущалось еще сильнее: "Материалы не читать надобно, а знать". Но
дальше выговора гнев начальственный не шел. Уволить Соню нельзя было -
во-первых, молодой специалист, а во-вторых, замену днем с огнем не
сыщешь. Так и работала непокорная девушка, постепенно теряя смысл
своего существования.
Конечно не все было так уж однообразно. По воскресеньям Илья Ильич
вел в библиотеке кружок практического космоплавания. Но здесь опять же
в основном были школьники. Этот кружок существовал уже лет двадцать и,
казалось бы, вокруг должно было скопится большое количество его
выпускников. Но система преподования в кружке породила необычный эффект
- после окончания школы члены кружка, гонимые мечтой учителя,
разлетались в разные далекие интересные края, те же, кто оставались на
Сверной,не выдерживали двух лет провинциальной жизни и вскоре спивались
и хирели.
И вот полгода назад,то есть весной, зашел в библиотеку незнакомый
человек с аскетическим лицом, прозрачными широко раскрытыми глазами и
попросил записать его в читатели. Евгений Викторович Шнитке, тридцать
два года, русский, записывала Соня нового читателя в карточку.
Посетитель немного заикался.
-Я за-а-икаюсь, только если волнуюсь, - пояснил молодой человек.
-А вы не волнуйтесь, - успокоила Соня и спросила место работы.
-Сэ-сберегательная касса, кэ-ассир, сэ-старший.
-Что читать будете, старший кассир? - слегка улыбнувшись, спросила
Соня.
-Я посмотрю каталог.
Редкий читатель на Северной Заставе пользовался каталогом. Поэтому
Соня удивленно подняла голову и стала наблюдать за посетителем. Около
часа новичок изучал содержимое библиотеки, потом поднял голову,
отсутствующим взглядом посмотрел на Соню и опять уткнулся в картотеку.
Этим своим действием он напомнил Соне цаплю. Цапля долго что-то искала,
уткнувшись длинным носом в болото, потом наконец нашла, вынула клюв,
осмотрелась вокруг, проглотила лягушонка и продолжила поиски. Наконец
Евгений Викторович Шнитке оторвался от каталога окончательно, подошел к
Соне и сказал:
-У вас пре-е-красная библиотека. Такой редкий подбор хороших книг:
повести Человекова, даже сказки Бе-э-здомного.
Соня смутилась и лишь пожала плечами, мол, ничего особенного. В
действительности приобретение всех этих ценных книг потребовало немало
настойчивости и культуры. За те два года, которые она проработала в
библиотеке, ей удалось сильно потрепать межбиблиотечные фонды и
центральный книжный коллектор. Она требовала, требовала и требовала. В
центре удивлялись, зачем нужен в захолустье дефецитный товар, и слали
почвенников. Так Соня называла огромную когорту писателей, запрудившую
книжный рынок разного рода "Корнями", "Истоками", "Родниками" и прочей
скучной дребеденью. Соня отчаянно сносила почвенников в подвал и снова
требовала нормальной литературы. В конце концов в центре поняли, что
сопротивление бесполезно, и зачислили Северную Заставу в один ряд с
другими признанными очагами культуры. К сожалению, жители Северной не
заметили столь быстрого сказочного превращения своего города, и добрые
слова новоиспеченного читаталя были первым признанием заслуг Софьи
Ильинишны Пригожиной.
С этого дня старший кассир стал завсегдатаем библиотеки. Он бывал
почти каждый день. Часто брал книгу и читал ее прямо здесь же, в
читальном зале. В эти часы их разделяла только прозрачная стеклянная
дверь, и Соня ловила на себе его долгие взгляды, отводила глаза и сама
же потом подсматривала за ним украдкой. Теперь он не казался цаплей.
Наоборот, он был строен и подтянут. Правда, он все время заикался в
разговоре с Соней. Но получалось у него это как-то естественно и не
отталкивало. Постепенно они начали говорить не только о книгах.
-Почему вы приехали к нам в эту глушь? - спосила как-то Соня.
Евгений запротестовал. По его мнению, самый захудалый городишко не
должен считать себя глушью. Глушь создают люди, а не города, говорил
он.
-Вот вы, например, Соня, вы же че-чудо какую библиотеку тут
сотворили, и в большом городе не сыскать такой...
-А, вы как мой папа, - перебила Соня, - он надеется, что
когда-нибудь здесь и вправду случится чудо и наша Северная Застава
превратися в какой-нибудь мировой центр.
-Нет, сэ-совсем не то, - опять запротестоавл Евгений. - Я совсем
не то... То есть я очень симпатизирую и уважаю Илью Ильича, но я не
согласен вовсе, что тут непременно нужно стать центром вселенной. Я бы
и не стал жить в таком центре. По мне, пусть глуше еще что-нибудь, или
на худой конец пусть все так и остается, - почти не заикаясь, окончил
Шнитке.
Соня немало подивилась тому упорству и уверенности, с какой
Евгений защищал свою точку зрения. Кроме того, она впервые за всю свою
жизнь услышала о том, что маленький захудалый городишко может быть для
кого-то местом счастливой интересной жизни.
-Но в чем же счастье тогда, по-вашему? - спросила Соня.
-Сэ-счастье? - переспросил он и, потупив прозрачные глаза,
ответил: - Сэ-счастье в любви.
Как-то они договорились сходить в музей. Всю ночь она волновалась,
под утро уснула и чуть не проспала назначенное время. Они встретились в
условленном месте, откуда дорога пролегала по неухоженному, грязному по
осени берегу речки Темной, затем налево, к центральной площади. Шлепая
по грязной дороге, они шутили и смеялись над своим нелепым походом, над
тем, как неуклюже это должно было выглядеть со стороны, с точки зрения
какого-нибудь романтически настроенного свидетеля. Евгений изредка
поддерживал за локоть спутницу, но как только надобность исчезала, он
тут же отпускал руку и стеснительно прятал в карман.
Справа несла свои пресные воды к морю диковатая речка Темная.
Противоположный берег был усеян одинокими ветлами - пустынная степь
умирала сроком на одну зиму. Они остановились на минутку, весело
разглядывая тоскливый пейзаж, и Соня сказала:
-Представляете, папа утверждает, что у нашей Темной державное
течение. Нет, он законченый фантазер.
Шнитке неопределенно качнул головой, снял с плеча фотоаппарат и
как заправский экскурсант принялся фотографировать убогое, ничем не
примечательное пространство. Потом он, смущаась, попросил Соню стать
поближе к берегу и снял ее одухотворенное лицо на фоне непрозрачной
волны.
-Может быть, еще разик, - поросил Шнитке, отходя чуть в сторону.
Ему не понравилось, что в кадр попал предмет неестественного
происхождения - загадочная стометровая вышка.
-Хватит, хватит портить на меня пленку, идемте скорее в музей,-
Соня взяла его за руку и они свернули к дворцу.
Соня с детства знала каждый уголок музея. У нее здесь были свои
личные любимые места. Случалось, она часами сиживала напротив древней
гравюры, рассматривала маленьких человечков, нарисованных на улицах и
площадях так и не построенного города, и проживала с ними яркую, так
никогда и не прожитую жизнь. Ей было весело гулять по длинным торговым
рядам среди людей и домов, в пародоксальном контрасте отчаянных
торгашей и насупившихся атлантов, изнемогающих под тяжестью балконов;
или бродить вдоль набережной под ручкой с каким-нибудь франтом,
воображая его героем их несостоявшегося времени; а то взобраться по
крутой лестнице под купол златоглавого собора и оттуда с высоты увидеть
море, до которого так и не добралась Северная Застава, но которое
прекрасно видно с этой, воображенной смелым архитектором высоты.
-А вы знаете, Евгений, в нашем городе останавливался сам
Губернатор, - сообщила Соня спутнику. - А Неточкин, так тот просто таки
жил в нашем городе, - и, заметив удивление на его лице, добавила -
некоторое время.
-Обратите внимание, Евгений, - продолжала Соня, - на всех проектах
небо над Заставой угрюмое, с тяжелыми, низко летящими облаками.
Понимаете, как верно они угадали душу нашего города?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55