е. уже известном, Ц жить так, как если бы мир им и конч
ался. То, что мы переживаем как «окружающий нас мир» (немецкий язык знает д
ля этого термины Umwelf или Mitweit ), Ц то, в с
вязи с чем протекает наша жизнь и познание чего определено нашими жизнен
ными интересами, Ц фактически переживается как совпадающее с мир
ом вообще . Наша господствующая установка такова, что мир нам извест
ен и что известное, знакомое, привычное нам есть весь мир. Казалось бы, нет
надобности быть «ученым», «исследователем», «мыслителем» Ц и тем менее
«философом», Ц чтобы знать, что каждый шаг нашей жизни есть новый опыт, уз
навание чего-то дотоле неизвестного. Все мы имеем опыт этого, но почти ник
то и никогда не осознает его подлинного смысла. Здесь нет надобности зан
иматься вопросом, откуда берется это странное заблуждение Ц это ложное
представление, которое прямо противоположно тому, что на самом деле есть
; очевидно, практика жизни, какая-то потребность экономии духовных сил и ч
увства прочности и обеспеченности вынуждает нас закрывать глаза на окр
ужающую нас со всех сторон темную бездну неизвестного, требует от нас эт
ого самоограничения и потому Ц ограниченности; бесспорно о
дно: эта ограниченность действительно нам присуща, и потому, если мы уже е
е преодолели, необходимо если не «ломиться в открытую дверь», то все же
толкать наше сознание в эту открытую дверь, заставить его уви
дать, что дверь действительно открыта, что наша «комната» или наш «дом»,
Ц «мирок», в котором мы живем, Ц есть только часть бесконечного неизвес
тного нам мира. Сколько споров было бы устранено, если бы каждый мог увида
ть и реально восчувствовать, что «мирок» его ближнего в такой же мере реа
лен, как и его собственный! Сколько социальных и политических трагедий и
счезли бы сами собой, если бы каждая партия могла выйти конкретно-психол
огически за пределы своего собственного, частного мирка (вспомним, что с
лово «партия» происходит от слова pars Ц «часть»!), восч
увствовать его ограниченность и относительность и равноправие наряду
с ним тех «мирков», в которых живут другие «партии»! И это не есть только «
обывательская» ограниченность простых, немудрящих и немыслящих людей;
политические деятели живут в «мирке» своих представлений, определенны
х партийными взглядами и интересами, вожди народов Ц в «мирке» св
оей нации, специалисты-ученые Ц в «мирке», ограниченном методами и
интересами данного научного исследования.
Но если это так, то, казалось бы, было бы нелепой и вредной романтикой пыта
ться в этом отношении переделывать человеческую природу, пытаться стат
ь умнее того, что, по-видимому, от нас повелительно требуют сами условия на
шей жизни. Перевоспитать себя в этой отношении значило бы, быть может, пре
вратить себя из трезво ориентирующихся в окружающем нас мире людей в как
их-то пустых и вредных мечтателей, чей взор терялся бы в какой-то ни к чему
не нужной безбрежности. Но Ц и независимо от того, что здесь для нас дело
идет просто об истине, о том, что есть на самом деле, причем для нас соверше
нно безразлично, к каким практическим последствиям это може
т привести (познающий, как таковой, должен всегда быть готов руководитьс
я принципом: pereat mundus , fiat veritas !
[ii]
Пусть погибнет мир, но торжествует истина! (лат.).[ii] ), Ц повторя
ем: совершенно независимо от этой принципиальной установки дело и
практически имеет оборотную сторону. Пусть Ц в известных предела
х Ц ограниченность и замкнутость сознания есть условие его «трезвости
» и практической годности. Но это имеет силу именно только в известных, то
же весьма ограниченных пределах. Наряду с этим раскрытость сознания Ц е
го способность безгранично раскрываться и расширяться и тем самым осно
вная установка безграничного простора вокруг познанного, привычного, у
же знакомого мирка есть также условие нормального Ц даже пр
актического Ц функционирования нашего сознания и познания. В самом дел
е, замкнутость сознания в своем пределе есть не что иное, как основной при
знак Ц помешательства. Она образует самое существо мании. Ка
кую бы манию мы ни взяли Ц манию величия или манию преследования и т.п., Ц
она всегда предполагает, что человек ощущает себя центром мира, восприни
мает мир превратно именно потому, что берет его не во всей его широте, т.е. н
е учитывает тех его сторон и областей, которые не имеют отношения к его со
бственной личности, не входят в состав его кругозора, определенного его
интересами, Ц коротко говоря, не воспринимает мира, запредельного
его собственному «мирку». Отождествляя свой «мирок» Ц то, что ему
«известно» и «знакомо», Ц а это есть то, что ему лично «важно» в связи с ег
о личными интересами, Ц с бесконечной полнотой, богатством, сложностью
мира вообще Ц мира, ему чуждого и неизвестного, Ц маньяк с неизбежность
ю приходит к какому-то совершенно превратному представлению о мире. Если
сопоставить это совершенно бесспорное соотношение со сказанным выше о
б ограниченности сознания или о сознании ограниченности реальности Ц
«нормального», «трезвого», практически ориентированного человеческог
о духа, то мы приходим к парадоксальному, но все же бесспорному положению,
что как раз так наз. «анормальное», «трезвое», «обыденное» сознание в изв
естной мере близко к маниакальности, как бы полуманиакально, и что, напро
тив, кажущееся «романтическим» требование, ясного и напряженного созна
ния широты бытия за пределами уже «известного» и «знакомого» и с практич
еской точки зрения весьма существенно, так как есть необходимое условие
подлинно непредвзятого Ц соответствующего самой реальности Ц отноше
ния к бытию. Оно есть тем самым условие подлинной плодотворности нашей ж
изни. Всякая новая инициатива, всякое умение завладеть чем-либо новым, до
селе неизвестным и все же нам полезным, все вообще искусство правильно д
ействовать требует умения видеть реальность в надлежащей перспе
ктиве. Это общее и самоочевидное положение применимо, конечно, и к в
ыясненному и интересующему нас соотношению: умение видеть наличие неиз
вестного как такового, окруженность узкой сферы ясного и знакомого безг
раничной полнотой неизвестного Ц данность в опыте не-данного, скрытого
, запредельного Ц есть и практически необходимое первое условие плодот
ворного и целесообразного отношения к реальности. Поскольку имеет силу
старое бэконовское положение «знание есть могущество»
[iii] У Бэк
она: «знание и могущество человека совпадают…» См.: Бэкон
Ф . Новый Органон. /Соч. в двух томах. Т.
2. М., 1972. С. 12.[iii] Ц нет надобности его здесь особо доказывать, Ц условием
нашего «могущества» или практически правильной ориентировки в
жизни будет и то, что является, как мы видели, условием всего знания: в
идение «неизвестного», которое одно только приводит к установке «вопро
шания» и тем самым ведет к познаванию и знанию.
Но вернемся к обсуждению существа дела. Теоретическим выражением указа
нной выше психологической установки «ограниченности» сознания являет
ся так называемый эмпиризм Ц учение, что все наше знание в ко
нечном итоге сводится к совокупности «опытных данных». Если под «опытом
» при этом разуметь все вообще, что в какой-либо форме нам «дан
о», нам «открывается» или «предстоит», нами «испытывается», то учение эт
о, конечно, совершенно бесспорно. Его можно было бы в такой формулировке у
прекнуть, пожалуй, в бессодержательности или совершенной неопределенн
ости, если бы именно эта неопределенная широта формулировки не имела бол
ьшой ценности, как поправка к узости и неадекватности более точных форму
лировок. Именно эту полезную и адекватную делу широту имеет в виду, напр.,
Виллиам Джемс, когда он говорит о методе «радикального эмпир
изма»
[iv] Уильям Джемс (1842 Ц 1910) Ц американс
кий философ и психолог, один из основателей прагматизма. См
.: James W . Essays in radical empiricism. N .-
Y ., 1912. В Предисловии к своей книге «Прагма
тизм» Джемс пишет: «Между прагматизмом, как я его понимаю, и в
ыдвинутой мной недавно теорией «радикального эмпиризма» нет никакой л
огической связи. Учение радикального эмпиризма вполне самостоятельно
и независимо. Можно целиком отвергнуть его и все-таки быть прагматистом»
. ( Джемс У . Прагматизм. СПб ., 1910. С
. 8).[iv] ; и точно так же Гуссерль в своей «феном
енологии» тонко и остро наметил плодотворную задачу подлинно непредвз
ятого описания всего, что действительно предстоит нам и соде
ржится в созерцаемом предмете
[v] См
.: Husserl E. Vorlesungen zur Phд'61
nomenologie des inneren Zeitbewusstseins. Halle, 1928.[v] . Но обычный эмпиризм утверждает нечто совсем иное
он пытается свести содержание знания (и сознания) к определенной конечно
й совокупности наглядно-чувственно данного. Мы не вступаем здесь в крити
ку сенсуалистического момента этой теории, ложность которог
о уже достаточно изобличена теорией знания. Нас интересует здесь лишь од
но: представление, что все, что так или иначе нам непосредственно доступн
о и открывается, может быть без остатка сведено к некоторой конечн
ой и обозримой совокупности «данного» в смысле яс
но предстоящего. Как бы правдоподобно на первый взгляд ни казалось
это представление, оно в корне искажает действительное соотношение вещ
ей. Если бы это утверждение было правильным, то наше знание состояло бы в к
аждый момент из готового, законченного комплекса содержаний, которое в с
ледующий момент заменялось бы другим, столь же готовым и законченным; мы
были бы пассивными зрителями экрана, на котором одна картина сменяется д
ругой. Вся работа, вся динамика познавания, проникновения в не
известное, его постепенного открывания была бы вообще немыс
лима. Трудно себе представить «описание», менее адекватное подлинному с
уществу дела. На самом деле это есть вообще не предвзятое описание, а прои
звольная конструкция, грубо искажающая факты. Действительный состав на
шего знания и познавания заключается, напротив, в том, что все открыто или
явно «данное» (в узком, специфическом смысле этого слова) дано лишь на фон
е не-данного, неявного, неизвестного. Сам же этот «фон», не состоя из чего-т
о Ц в указанном узком смысле Ц явно данного, тем не менее «дан» в смысле
совершенно непосредственного и самоочевидного его присутствия или нал
ичия. Мы должны, следовательно, различать в составе «опыта» в широком смы
сле слова, т.е. непосредственно очевидного, между «данным» («открыто» или
«явно» предстоящим) и «имеющимся» или «присутствующим», содержание кот
орого нам не открыто (ср. подробное изложение этого соотношения в книге «
Предмет знания»). Эти два элемента, из которых слагается состав знания, и в
ыражаются в двух необходимых элементах суждения: x и А
. При этом все «А», т.е. вся совокупность явно-данного, есть как бы небольшой
островок, со всех сторон окруженный океаном «неизвестного
x »
[vi] Ср.: «Дух вечно остается остр
овом, и достигнуть его, отправляясь от материи, можно, какой бы путь мы ни и
збрали, только прыжком». Шеллинг Ф.В.Й. Система трансцен
дентального идеализма. /Соч. в двух томах. Т. 1. М., 1987. С. 310.[vi] . Во
множестве направлений мы мажем проследить наличие этого «неизвестного
» в составе непосредственного опыта, причем обнаруживается, что даже сра
внение с островом, окруженным океаном, не вполне адекватно подлинному су
ществу дела: дело в том, что совокупность «явно-данного» Ц в о
тличие от острова Ц не имеет определенных «берегов», т.е. отчетливых оче
ртаний отделяющих ее от океана «неизвестного», а как-то неуловимо и неоп
ределенно «сходит на нет», неразличимо-туманно сливается с неизвестным
и переходит в него. Так, пространственное поле зрения не есть обрамленна
я картина, отчетливо отделяющаяся от «фона», на котором она нам дана. Она п
о краям теряет свою отчетливость и неуловимым образом сливается с тем, ч
то находится за ее пределами. Но, хотя это «запредельное» нам не «дано» (в
том смысле, в каком дано само поле зрения), для нас нет ни малейш
его сомнения, что оно, хотя и будучи «скрыто» от нашего взора, «присутству
ет», «имеется» с предельной прочностью и самоочевидностью. Так же самооч
евидно присутствует и «даль», в которую мы не можем проникнуть взором, и «
глубь», скрытая от нас тем, что стоит «на первом плане» и ее заслоняет. Во в
ременном измерении нам дано только «настоящее» Ц строго го
воря, только математический миг настоящего; ничто «прошедшее» и «будуще
е» не может быть нам «дано» в том смысле, в каком дано настояще
е. «Настоящее» и есть «предстоящее», le prй'65sent,
die Gegenwart . Тем не менее для нас нет ни малейшего сомнения, что оно примыкае
т к «прошедшему» и «будущему», есть момент в составе сплошного безгранич
ного потока времени, и мы не могли бы даже понимать его как «на
стоящее», если бы мы не знали с предельной очевидностью, что оно есть гран
ь между «прошлым» и «будущим». Само же это прошлое и будущее, как уже указа
но, нам не «дано» в своем содержании: о прошлом мы либо с больше
й или меньшей точностью «вспоминаем», либо только догадываемся и умозак
лючаем (как это делают, напр., историки), а будущее мы можем в лучшем случае с
большей или меньшей степенью вероятия « пред видеть», «угады
вать», « пред полагать». Прошлое и будущее, по крайней мере в зн
ачительной, преобладающей части своего содержания, есть для нас неизвес
тное. Это неизвестное, однако, с полной очевидностью и неотменимостью
есть (конечно, в соответствующей ему форме бытия, т.е. «было» и «
будет»); и опять-таки, явно данное содержание настоящего неуловимым обра
зом переходит в прошлое, сливается с ним, как и будущее становится настоя
щим: и здесь, следовательно, нет отчетливой грани между явно данным и скры
то «имеющимся», а есть что-то сплошное, нераздельное (несмотря на явное ра
зличие двух этих родов самоочевидного): «остров» неразличимым образом, б
ез отчетливых берегов переходит в «океан» и сливается с ним. Наконец, ест
ь еще одно и притом подлинно-всеобъемлющее соотношение, в котором мы име
ем тот же состав: это есть соотношение логическое, именно отношение межд
у любым «этим», «таким» и всем «иным». Все явно данн
ое, будучи логически фиксировано, образует содержание понятия
и в этом качестве есть некое «это» или «такое».
Но мы наперед знаем, Ц знаем с предельной очевидностью, хотя и не отд
аем себе отчета, откуда и как мы это знаем, Ц что всякое «это» и
меет наряду с собой и «иное» Ц все иное вообще; бол
ее того, оно мыслимо только в этой связи: «это» значит именно
«это, а не иное» Ц нечто, что констатируется отношением
различия, т.е. отношением к «иному», связью отрицания Ц с «иным».
Как уже сказано, это последнее соотношение универсально, т.е. объемлет и в
се остальные (в том числе рассмотренное выше пространственное и временн
ое отношение). В силу него всякий данный определенный состав «этого» и «т
акого», т.е. явно данного, какое бы многообразие он в себе ни заключал, нико
гда не исчерпывает того, что вообще самоочевидно присутствует и непосре
дственно предстоит нам: ибо за его пределами лежит предполагаемое им сам
им «иное» Ц все иное. Подлинный состав нашего знания есть все
гда «все такое-то Ц и еще что-то иное, неизвестное»; он выражае
тся не в какой-либо формуле, обозначающей что-то конечное, сполна обозрим
ое, примерно в формуле a + b +
c , а только в формуле: a +
b + c +……, или, точнее, как мы теперь знае
м, в формуле a + b + c +
… x .
Из этого следует одно простое, тоже самоочевидное, и все же редко отчетли
во замечаемое положение: в составе «опыта» (в широком смысле слова) всегд
а присутствует безграничное Ц бесконечное и все конечное д
ано только на фоне бесконечного. Все явно данное, логически-от
четливо фиксированное конечно Ц уже потому, что в качестве н
екого «такого», «этого» оно имеет грань, отделяющую его от иного, или, точн
ее, конституируется этой гранью. Но оно всегда есть часть чего
-то иного; и это иное Ц либо данное лишь смутно и неотчетливо, либо совсем
не «данное», а присутствующее именно в качестве неизвестного, Ц бесконе
чно; ибо «иное» здесь значит «все иное», а это последнее понятие имеет сво
им конституирующим признаком неисчерпаемость. Конечно, не в
се неопределенное и в этом смысле неизвестное Ц не все «иное, чем данное
» Ц тем самым безгранично. Напротив, мы знаем Ц опять-таки с непосредств
енной самоочевидностью, Ц что в мире есть Ц за пределами опытного данн
ого Ц бесконечное множество ограниченных, конечных «вещей», «существ»
или Ц общее говоря Ц содержаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
ался. То, что мы переживаем как «окружающий нас мир» (немецкий язык знает д
ля этого термины Umwelf или Mitweit ), Ц то, в с
вязи с чем протекает наша жизнь и познание чего определено нашими жизнен
ными интересами, Ц фактически переживается как совпадающее с мир
ом вообще . Наша господствующая установка такова, что мир нам извест
ен и что известное, знакомое, привычное нам есть весь мир. Казалось бы, нет
надобности быть «ученым», «исследователем», «мыслителем» Ц и тем менее
«философом», Ц чтобы знать, что каждый шаг нашей жизни есть новый опыт, уз
навание чего-то дотоле неизвестного. Все мы имеем опыт этого, но почти ник
то и никогда не осознает его подлинного смысла. Здесь нет надобности зан
иматься вопросом, откуда берется это странное заблуждение Ц это ложное
представление, которое прямо противоположно тому, что на самом деле есть
; очевидно, практика жизни, какая-то потребность экономии духовных сил и ч
увства прочности и обеспеченности вынуждает нас закрывать глаза на окр
ужающую нас со всех сторон темную бездну неизвестного, требует от нас эт
ого самоограничения и потому Ц ограниченности; бесспорно о
дно: эта ограниченность действительно нам присуща, и потому, если мы уже е
е преодолели, необходимо если не «ломиться в открытую дверь», то все же
толкать наше сознание в эту открытую дверь, заставить его уви
дать, что дверь действительно открыта, что наша «комната» или наш «дом»,
Ц «мирок», в котором мы живем, Ц есть только часть бесконечного неизвес
тного нам мира. Сколько споров было бы устранено, если бы каждый мог увида
ть и реально восчувствовать, что «мирок» его ближнего в такой же мере реа
лен, как и его собственный! Сколько социальных и политических трагедий и
счезли бы сами собой, если бы каждая партия могла выйти конкретно-психол
огически за пределы своего собственного, частного мирка (вспомним, что с
лово «партия» происходит от слова pars Ц «часть»!), восч
увствовать его ограниченность и относительность и равноправие наряду
с ним тех «мирков», в которых живут другие «партии»! И это не есть только «
обывательская» ограниченность простых, немудрящих и немыслящих людей;
политические деятели живут в «мирке» своих представлений, определенны
х партийными взглядами и интересами, вожди народов Ц в «мирке» св
оей нации, специалисты-ученые Ц в «мирке», ограниченном методами и
интересами данного научного исследования.
Но если это так, то, казалось бы, было бы нелепой и вредной романтикой пыта
ться в этом отношении переделывать человеческую природу, пытаться стат
ь умнее того, что, по-видимому, от нас повелительно требуют сами условия на
шей жизни. Перевоспитать себя в этой отношении значило бы, быть может, пре
вратить себя из трезво ориентирующихся в окружающем нас мире людей в как
их-то пустых и вредных мечтателей, чей взор терялся бы в какой-то ни к чему
не нужной безбрежности. Но Ц и независимо от того, что здесь для нас дело
идет просто об истине, о том, что есть на самом деле, причем для нас соверше
нно безразлично, к каким практическим последствиям это може
т привести (познающий, как таковой, должен всегда быть готов руководитьс
я принципом: pereat mundus , fiat veritas !
[ii]
Пусть погибнет мир, но торжествует истина! (лат.).[ii] ), Ц повторя
ем: совершенно независимо от этой принципиальной установки дело и
практически имеет оборотную сторону. Пусть Ц в известных предела
х Ц ограниченность и замкнутость сознания есть условие его «трезвости
» и практической годности. Но это имеет силу именно только в известных, то
же весьма ограниченных пределах. Наряду с этим раскрытость сознания Ц е
го способность безгранично раскрываться и расширяться и тем самым осно
вная установка безграничного простора вокруг познанного, привычного, у
же знакомого мирка есть также условие нормального Ц даже пр
актического Ц функционирования нашего сознания и познания. В самом дел
е, замкнутость сознания в своем пределе есть не что иное, как основной при
знак Ц помешательства. Она образует самое существо мании. Ка
кую бы манию мы ни взяли Ц манию величия или манию преследования и т.п., Ц
она всегда предполагает, что человек ощущает себя центром мира, восприни
мает мир превратно именно потому, что берет его не во всей его широте, т.е. н
е учитывает тех его сторон и областей, которые не имеют отношения к его со
бственной личности, не входят в состав его кругозора, определенного его
интересами, Ц коротко говоря, не воспринимает мира, запредельного
его собственному «мирку». Отождествляя свой «мирок» Ц то, что ему
«известно» и «знакомо», Ц а это есть то, что ему лично «важно» в связи с ег
о личными интересами, Ц с бесконечной полнотой, богатством, сложностью
мира вообще Ц мира, ему чуждого и неизвестного, Ц маньяк с неизбежность
ю приходит к какому-то совершенно превратному представлению о мире. Если
сопоставить это совершенно бесспорное соотношение со сказанным выше о
б ограниченности сознания или о сознании ограниченности реальности Ц
«нормального», «трезвого», практически ориентированного человеческог
о духа, то мы приходим к парадоксальному, но все же бесспорному положению,
что как раз так наз. «анормальное», «трезвое», «обыденное» сознание в изв
естной мере близко к маниакальности, как бы полуманиакально, и что, напро
тив, кажущееся «романтическим» требование, ясного и напряженного созна
ния широты бытия за пределами уже «известного» и «знакомого» и с практич
еской точки зрения весьма существенно, так как есть необходимое условие
подлинно непредвзятого Ц соответствующего самой реальности Ц отноше
ния к бытию. Оно есть тем самым условие подлинной плодотворности нашей ж
изни. Всякая новая инициатива, всякое умение завладеть чем-либо новым, до
селе неизвестным и все же нам полезным, все вообще искусство правильно д
ействовать требует умения видеть реальность в надлежащей перспе
ктиве. Это общее и самоочевидное положение применимо, конечно, и к в
ыясненному и интересующему нас соотношению: умение видеть наличие неиз
вестного как такового, окруженность узкой сферы ясного и знакомого безг
раничной полнотой неизвестного Ц данность в опыте не-данного, скрытого
, запредельного Ц есть и практически необходимое первое условие плодот
ворного и целесообразного отношения к реальности. Поскольку имеет силу
старое бэконовское положение «знание есть могущество»
[iii] У Бэк
она: «знание и могущество человека совпадают…» См.: Бэкон
Ф . Новый Органон. /Соч. в двух томах. Т.
2. М., 1972. С. 12.[iii] Ц нет надобности его здесь особо доказывать, Ц условием
нашего «могущества» или практически правильной ориентировки в
жизни будет и то, что является, как мы видели, условием всего знания: в
идение «неизвестного», которое одно только приводит к установке «вопро
шания» и тем самым ведет к познаванию и знанию.
Но вернемся к обсуждению существа дела. Теоретическим выражением указа
нной выше психологической установки «ограниченности» сознания являет
ся так называемый эмпиризм Ц учение, что все наше знание в ко
нечном итоге сводится к совокупности «опытных данных». Если под «опытом
» при этом разуметь все вообще, что в какой-либо форме нам «дан
о», нам «открывается» или «предстоит», нами «испытывается», то учение эт
о, конечно, совершенно бесспорно. Его можно было бы в такой формулировке у
прекнуть, пожалуй, в бессодержательности или совершенной неопределенн
ости, если бы именно эта неопределенная широта формулировки не имела бол
ьшой ценности, как поправка к узости и неадекватности более точных форму
лировок. Именно эту полезную и адекватную делу широту имеет в виду, напр.,
Виллиам Джемс, когда он говорит о методе «радикального эмпир
изма»
[iv] Уильям Джемс (1842 Ц 1910) Ц американс
кий философ и психолог, один из основателей прагматизма. См
.: James W . Essays in radical empiricism. N .-
Y ., 1912. В Предисловии к своей книге «Прагма
тизм» Джемс пишет: «Между прагматизмом, как я его понимаю, и в
ыдвинутой мной недавно теорией «радикального эмпиризма» нет никакой л
огической связи. Учение радикального эмпиризма вполне самостоятельно
и независимо. Можно целиком отвергнуть его и все-таки быть прагматистом»
. ( Джемс У . Прагматизм. СПб ., 1910. С
. 8).[iv] ; и точно так же Гуссерль в своей «феном
енологии» тонко и остро наметил плодотворную задачу подлинно непредвз
ятого описания всего, что действительно предстоит нам и соде
ржится в созерцаемом предмете
[v] См
.: Husserl E. Vorlesungen zur Phд'61
nomenologie des inneren Zeitbewusstseins. Halle, 1928.[v] . Но обычный эмпиризм утверждает нечто совсем иное
он пытается свести содержание знания (и сознания) к определенной конечно
й совокупности наглядно-чувственно данного. Мы не вступаем здесь в крити
ку сенсуалистического момента этой теории, ложность которог
о уже достаточно изобличена теорией знания. Нас интересует здесь лишь од
но: представление, что все, что так или иначе нам непосредственно доступн
о и открывается, может быть без остатка сведено к некоторой конечн
ой и обозримой совокупности «данного» в смысле яс
но предстоящего. Как бы правдоподобно на первый взгляд ни казалось
это представление, оно в корне искажает действительное соотношение вещ
ей. Если бы это утверждение было правильным, то наше знание состояло бы в к
аждый момент из готового, законченного комплекса содержаний, которое в с
ледующий момент заменялось бы другим, столь же готовым и законченным; мы
были бы пассивными зрителями экрана, на котором одна картина сменяется д
ругой. Вся работа, вся динамика познавания, проникновения в не
известное, его постепенного открывания была бы вообще немыс
лима. Трудно себе представить «описание», менее адекватное подлинному с
уществу дела. На самом деле это есть вообще не предвзятое описание, а прои
звольная конструкция, грубо искажающая факты. Действительный состав на
шего знания и познавания заключается, напротив, в том, что все открыто или
явно «данное» (в узком, специфическом смысле этого слова) дано лишь на фон
е не-данного, неявного, неизвестного. Сам же этот «фон», не состоя из чего-т
о Ц в указанном узком смысле Ц явно данного, тем не менее «дан» в смысле
совершенно непосредственного и самоочевидного его присутствия или нал
ичия. Мы должны, следовательно, различать в составе «опыта» в широком смы
сле слова, т.е. непосредственно очевидного, между «данным» («открыто» или
«явно» предстоящим) и «имеющимся» или «присутствующим», содержание кот
орого нам не открыто (ср. подробное изложение этого соотношения в книге «
Предмет знания»). Эти два элемента, из которых слагается состав знания, и в
ыражаются в двух необходимых элементах суждения: x и А
. При этом все «А», т.е. вся совокупность явно-данного, есть как бы небольшой
островок, со всех сторон окруженный океаном «неизвестного
x »
[vi] Ср.: «Дух вечно остается остр
овом, и достигнуть его, отправляясь от материи, можно, какой бы путь мы ни и
збрали, только прыжком». Шеллинг Ф.В.Й. Система трансцен
дентального идеализма. /Соч. в двух томах. Т. 1. М., 1987. С. 310.[vi] . Во
множестве направлений мы мажем проследить наличие этого «неизвестного
» в составе непосредственного опыта, причем обнаруживается, что даже сра
внение с островом, окруженным океаном, не вполне адекватно подлинному су
ществу дела: дело в том, что совокупность «явно-данного» Ц в о
тличие от острова Ц не имеет определенных «берегов», т.е. отчетливых оче
ртаний отделяющих ее от океана «неизвестного», а как-то неуловимо и неоп
ределенно «сходит на нет», неразличимо-туманно сливается с неизвестным
и переходит в него. Так, пространственное поле зрения не есть обрамленна
я картина, отчетливо отделяющаяся от «фона», на котором она нам дана. Она п
о краям теряет свою отчетливость и неуловимым образом сливается с тем, ч
то находится за ее пределами. Но, хотя это «запредельное» нам не «дано» (в
том смысле, в каком дано само поле зрения), для нас нет ни малейш
его сомнения, что оно, хотя и будучи «скрыто» от нашего взора, «присутству
ет», «имеется» с предельной прочностью и самоочевидностью. Так же самооч
евидно присутствует и «даль», в которую мы не можем проникнуть взором, и «
глубь», скрытая от нас тем, что стоит «на первом плане» и ее заслоняет. Во в
ременном измерении нам дано только «настоящее» Ц строго го
воря, только математический миг настоящего; ничто «прошедшее» и «будуще
е» не может быть нам «дано» в том смысле, в каком дано настояще
е. «Настоящее» и есть «предстоящее», le prй'65sent,
die Gegenwart . Тем не менее для нас нет ни малейшего сомнения, что оно примыкае
т к «прошедшему» и «будущему», есть момент в составе сплошного безгранич
ного потока времени, и мы не могли бы даже понимать его как «на
стоящее», если бы мы не знали с предельной очевидностью, что оно есть гран
ь между «прошлым» и «будущим». Само же это прошлое и будущее, как уже указа
но, нам не «дано» в своем содержании: о прошлом мы либо с больше
й или меньшей точностью «вспоминаем», либо только догадываемся и умозак
лючаем (как это делают, напр., историки), а будущее мы можем в лучшем случае с
большей или меньшей степенью вероятия « пред видеть», «угады
вать», « пред полагать». Прошлое и будущее, по крайней мере в зн
ачительной, преобладающей части своего содержания, есть для нас неизвес
тное. Это неизвестное, однако, с полной очевидностью и неотменимостью
есть (конечно, в соответствующей ему форме бытия, т.е. «было» и «
будет»); и опять-таки, явно данное содержание настоящего неуловимым обра
зом переходит в прошлое, сливается с ним, как и будущее становится настоя
щим: и здесь, следовательно, нет отчетливой грани между явно данным и скры
то «имеющимся», а есть что-то сплошное, нераздельное (несмотря на явное ра
зличие двух этих родов самоочевидного): «остров» неразличимым образом, б
ез отчетливых берегов переходит в «океан» и сливается с ним. Наконец, ест
ь еще одно и притом подлинно-всеобъемлющее соотношение, в котором мы име
ем тот же состав: это есть соотношение логическое, именно отношение межд
у любым «этим», «таким» и всем «иным». Все явно данн
ое, будучи логически фиксировано, образует содержание понятия
и в этом качестве есть некое «это» или «такое».
Но мы наперед знаем, Ц знаем с предельной очевидностью, хотя и не отд
аем себе отчета, откуда и как мы это знаем, Ц что всякое «это» и
меет наряду с собой и «иное» Ц все иное вообще; бол
ее того, оно мыслимо только в этой связи: «это» значит именно
«это, а не иное» Ц нечто, что констатируется отношением
различия, т.е. отношением к «иному», связью отрицания Ц с «иным».
Как уже сказано, это последнее соотношение универсально, т.е. объемлет и в
се остальные (в том числе рассмотренное выше пространственное и временн
ое отношение). В силу него всякий данный определенный состав «этого» и «т
акого», т.е. явно данного, какое бы многообразие он в себе ни заключал, нико
гда не исчерпывает того, что вообще самоочевидно присутствует и непосре
дственно предстоит нам: ибо за его пределами лежит предполагаемое им сам
им «иное» Ц все иное. Подлинный состав нашего знания есть все
гда «все такое-то Ц и еще что-то иное, неизвестное»; он выражае
тся не в какой-либо формуле, обозначающей что-то конечное, сполна обозрим
ое, примерно в формуле a + b +
c , а только в формуле: a +
b + c +……, или, точнее, как мы теперь знае
м, в формуле a + b + c +
… x .
Из этого следует одно простое, тоже самоочевидное, и все же редко отчетли
во замечаемое положение: в составе «опыта» (в широком смысле слова) всегд
а присутствует безграничное Ц бесконечное и все конечное д
ано только на фоне бесконечного. Все явно данное, логически-от
четливо фиксированное конечно Ц уже потому, что в качестве н
екого «такого», «этого» оно имеет грань, отделяющую его от иного, или, точн
ее, конституируется этой гранью. Но оно всегда есть часть чего
-то иного; и это иное Ц либо данное лишь смутно и неотчетливо, либо совсем
не «данное», а присутствующее именно в качестве неизвестного, Ц бесконе
чно; ибо «иное» здесь значит «все иное», а это последнее понятие имеет сво
им конституирующим признаком неисчерпаемость. Конечно, не в
се неопределенное и в этом смысле неизвестное Ц не все «иное, чем данное
» Ц тем самым безгранично. Напротив, мы знаем Ц опять-таки с непосредств
енной самоочевидностью, Ц что в мире есть Ц за пределами опытного данн
ого Ц бесконечное множество ограниченных, конечных «вещей», «существ»
или Ц общее говоря Ц содержаний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71