Но для чего нам, собственно, нужны все эти соображения? Мы возвращаемся зд
есь к нашей основной теме. Если более глубокому познавательному взору, п
реодолевающему отвлеченное мышление в понятиях, идеальное бытие откры
вается лишь как неотделимый частный момент конкретного всеединства, им
еющий своим другим соотносительным моментом подчиненное времени эмпир
ическое бытие, Ц то понятие «предметного бытия» даже в том более широко
м смысле, в котором оно не совпадает с «действительностью», становится н
евозможным в качестве понятия безусловно-автономной, самодовлеющей, за
мкнутой в себе реальности. И в этом расширенном смысле «предметное бытие
» оказывается, напротив, Ц так же, как мы это установили в отношении «дейс
твительности», Ц «островом, со всех сторон окруженным океаном»; предмет
ное бытие как бы вырастает из лона безусловного бытия
и мыслимо лишь укорененным в последнем. Само же это безусловное быт
ие в этом своем сверхвременном конкретном всеединстве не только не есть
«действительность», но не есть уже вообще « предметное бытие
». Поскольку мы мыслим бытие предметно, оно, так сказать, безнадежно распа
дается для нас на подчиненную времени реальность конкретных вещей и про
цессов и на вневременно-сущую область «идеального бытия». Ибо форма опре
деленности, необходимая, как было указано выше, для конституирования «пр
едметности», момента «независимости» бытия от нас, его предстояния как «
сущего по себе» (хотя предметность, как тоже уже было указано выше, отнюдь
не исчерпывается этим моментом), требует Ц поскольку она воспринимает в
се как логически фиксированное «содержание» Ц резкого, ничем не смягче
нного распадения бытия на временное и вневременное. При этом
мы Ц в пределах отвлеченного знания, т.е. соотносительного ему восприят
ия бытия именно как предметного Ц не можем согласовать между собой эти
две половины бытия, усмотреть до конца их внутреннее соотношение, их реа
льную связь между собой; они остаются, напротив, для нас отрывками, бессвя
зными «кусками» бытия; мы не можем уловить их внешних очертаний, границ, в
которых они соприкасаются друг с другом и через которые они внутренне св
язаны. Поскольку же мы преодолеваем эту непреодолимую двойственность, в
своих собственных пределах не поддающуюся окончательному синтезу, и, во
звышаясь над имманентной ограниченностью, присущей отвлеченному мышле
нию, улавливаем первичное, исконное единство этих двух сторон бытия, Ц м
ы уже выходим за пределы познания предметного бытия и вознос
имся к восприятию безусловного бытия. Безусловное бытие, конкретное все
единство уже не есть «сущая по себе», извне, «предметно» предстоящая наш
ему познавательному взору реальность; оно не есть некий «мир», как бы шир
око и глубоко мы ни мыслили это последнее понятие; оно не есть ни предмет м
ышления, ни даже предмет «созерцания»; оно есть нечто совсем иное, неизме
римо более объемлющее и глубокое. И поскольку нашей мысли вообще раскрыл
ась
[xi] В книге: «раскрылось».[xi] , хотя бы в
самой смутной, неопределенной форме, эта идея безусловного бытия, Ц кон
кретного, подлинно всеобъемлющего единства, Ц мы и до всякого ее уяснен
ия имеем непосредственное ощущение, что безусловное бытие есть нечто вр
оде безбрежного океана с неисследимыми темными глубинами.
3. Безусловно
е бытие
Но что же может быть
еще более объемлющим и глубоким, чем все предметное бытие во всей его пол
ноте? На первый взгляд может показаться, что здесь есть только один выход
Ц именно выход идеализма: если вся полнота предметного быти
я укоренена еще в чем-то ином и мыслима лишь произрастающей из него, то это
«иное», казалось бы, не может быть ничем иным, кроме «мышления» или «созна
ния», в отношении которого то, что представляется нам предметным бытием,
есть его имманентное содержание.
Элемент правды, содержащийся в этой конструкции, нам еще придется учесть
ниже. Ближайшим образом мы должны здесь лишь подчеркнуть, что всяческий
«идеализм» не есть простое непредвзятое описание подлинного соотношен
ия вещей, имеющего здесь силу, а есть именно насильственная и потому ошиб
очная «конструкция». В нашей книге «Предмет знания» мы подробно показал
и его ошибочность и противоречивость. Здесь нам достаточно короткое ука
зание, что «мышление» или «сознание» ведь в свою очередь в каком-то смысл
е есть Ц значит, входит в состав бытия и ему подчинено. И идеал
изм есть, следовательно, сам некого рода Ц хотя и очень ограниченный Ц
реализм и опирается на абсолютный реализм,
Ц а потому не может сам представлять какое-либо объяснение послед
него. Бытие или реальность есть момент более глуб
окий и первичный, чем понятие «мышления» или «сознания».
Но мы можем пойти дальше и сказать в общей форме: всякая попытка точнее оп
ределить безусловное бытие через уяснение его общего содержания или ег
о качественной определенности содержит внутреннее противоречие. Всяко
е «что» Ц будь то «дух», «мышление», «сознание», или «воля», ил
и «сила», или «материя», или что-либо еще иное Ц мыслимо именно лишь Ц ка
к содержание некого «нечто», которое как та
ковое вообще не есть определенное и определимое «что-то»
. Если всякое отвлеченное знание (знание в понятиях) выразимо, как был
о показано, в суждении « x есть A », то
постановка вопроса: «что такое есть само x как таково
е?» по существу лишена смысла , так как противоречива. Сам
о x , как было показано, безусловно самоочевидно в смыс
ле безвопросности, т.е. в том смысле, что сама установка вопрошания в отнош
ении его бессмысленна. И при этом речь идет, как опять-таки уже было разъяс
нено, не об х как «неизвестном» или «непостижимом для нас», а об
x как символе металогически-трансфинитного и в этом с
мысле по самому своему существу «неопределенного» бытия. Поэтому о безу
словном бытии мы не можем высказать ничего иного, кроме того, что оно есть
«нечто», которое хотя и содержит в себе все мыслимое «что», но само не есть
никакое определенное « что-то » , не будучи, однако, в
силу этого бессодержательным «ничто».
В ряде языков есть оборот речи, который Ц обычно употребляемый без осоз
нания его подлинного смысла Ц при внимательном отношении оказывается
непосредственным выражением исконной народной мудрости, улавливающей
именно то, что нам теперь уяснилось. Для выражения всякого констатирован
ия Ц а всякое познание есть в конечном счете констатирование Ц или нал
ичия, присутствия чего-либо немецкий язык употребляет оборот
«es gibt» («оно дает», с винительным падежом), французский
Ц «i1 y a» («оно там имеет»), английский Ц «
there is » («там есть»); по-русски это примерно соответствует обороту «имее
тся». Но это «оно» или это «там», которое «имеет» или «да
ет» нам что-либо ( в конечном счете, все вообще
), совсем не есть пустое слово, лишенное смысла; все, что мы знаем или конста
тируем, в конечном счете проистекает из того, что мы стоим в какой-то связи
с «оно» или с «там»; и это «оно» или «там» действительно «имеет» и «дает»
нам все отдельное «это» и «то», оно обогащает нас бесконечными дарами Ц
всем, что в нем «имеется». И все эти дары остаются также непоколебимо и нео
трывно прочно укорененными в этом «оно» или «там», когда мы познавательн
о овладеваем ими. Но это «оно», или то всеобъемлющее место, кот
орое обозначается как «там», не есть нечто вроде «мироздания
», не есть вообще какое-либо предметно предстоящее нам определенное быти
е. Оно именно и есть не что иное, как «нечто вообще» или единство «всего во
обще» Ц неопределенное само по себе (хотя и содержащее в себе и рождающе
е из себя все определенное), всегда избыточествующее, переливающееся чер
ез край и в этом смысле творчески безусловное бытие.
Это есть темное материнское лоно, в котором впервые зарождается и и
з которого берется все то, что мы зовем предметным миром, Ц как в его внев
ременном идеальном «содержании», так и в его временном течении.
Но это и означает, другими словами, что то, что мы теперь осознали как безу
словное бытие, есть именно не что иное, как непостижимое по
существу в смысле трансрационального, которое от
личается от всего «определенного», мыслимого в понятии, присущим ему и о
бразующим его существо иррациональным остатком. То, что привходит к «сод
ержанию» и отличает «реальное », « сущее » от «лишь
мыслимого», Ц то, что мы подразумеваем под словом «есть» в эк
зистенциальном суждении, есть не что иное, как непостижимое по сущ
еству. В том и состоит, в конечном счете, упомянутая выше ошибка всяч
еского «идеализма», что он противоестественно и насильственно приравн
ивает реальность Ц которая по самому своему смыслу
совпадает с трансрациональностью, с непостижимос
тью по существу Ц рационально мыслимым, уловимым для отвлеченног
о мышления «содержаниям». Всяческий идеализм оказывается несостоятель
ным в качестве (явного или скрытого) рационализма перед лицом
трансрационального существа реальности Ц перед лицом того факта, что б
ытие вообще Ц безусловное бытие Ц есть такое, в себе неопределенное «н
ечто» или «все», которое есть по существу нечто совсем иное, чем любое опр
еделенное «что-то», «это» или «то». Головокружительный, почти приводящий
нас до грани безумия вопрос: «что, собственно, мы подразумеваем под слово
м «есть»? что это значит, что что-либо или все вообще «есть»?» Ц
этот вопрос разрешается сам собой через усмотрение, что выход за п
ределы всего постижимого и выразимого в понятии и есть существенный опр
еделяющий признак именно того, что мы разумеем под реальностью.
Бытие как таковое, т.е. в его безусловности, и тайна есть п
росто одно и то же. При этом «тайна» означает здесь не загадку,
которая требует разрешения (хотя бы это разрешение фактически было для н
ас невозможно), а «таинственное» по самой своей природе, т.е. трансрациона
льное Ц то, что по своему существу противоположно всему пост
ижимому. Мы только потому не замечаем этого, что бытие есть безусловно вс
еобъемлющий фон и всепронизывающая среда всего нашего опыта и именно по
тому, подобно всему неизменно-постоянному, безусловно привычному, везде
сущему, естественно ускользает от нашего внимания. Но стоит нам восприня
ть его как таковое, как бы раскрыть глаза и увидать его, как мы о
щутим вечное и вездесущее присутствие в нашем опыте, во всей н
ашей жизни безусловно непостижимой тайны.
Трансрациональность и тем самым непостижимость бытия имеет двойн
ой смысл или содержит в себе двоякое. Если взять бытие как таковое,
в отличие от всего, что в нем содержится, Ц то оно есть без
условно неразложимое первичное простейшее единство Ц как указано,
«нечто», что не есть «что-то». Его сущест
во Ц то, что оно есть, Ц просто совпадает с его наличием
, с тем, что оно есть . По сравнению со всяким содержательн
ым «что» оно есть ничто. В качестве такого неразложимого, лише
нного всяких признаков единства оно может быть именно только пере
жито, как бы являть нам свое бытие и быть нами обладаемым, но не может
быть уяснено каким-либо умственным анализом. Но вместе с тем это единств
о есть, с другой стороны, единство всего; оно не только объемле
т и содержит в себе все, но и как бы насквозь все пронизывает; и бытие в
этом смысле есть не то, что остается за вычет
ом всего остального, а именно единство всего вообще Ц единство вся
ческого «что» и его бытия. Так как оно есть в этом смысле «все»
именно в качестве единства, то в нем самом все есть
единство. Всякая совместность, всякое соседство, всякая связь многообра
зия есть в нем слитность, совпадение различного в трансрацио
нальном тождестве. В силу этого безусловное бытие есть co
incidentia oppositorum , совладение противоположностей; так как бытие есть
все, что оно имеет и содержит, то в нем мирное соседство или сожитель
ство превращается в антиномистическое совпадение противоположн
остей. Поскольку мы пытаемся выразить это соотношение рационально
, в понятиях и суждениях, мы не можем это сделать иначе, как сказать, что то,
что само по себе несогласимо между собой, все же совместно имеет силу в бе
зусловном бытии, Ц и притом не в различимом отношении, как это может быть
в частной реальности, а безусловно Ц именно потому, что дело
здесь идет о безусловном и неразделимо-простом бытии. Безусловное бытие
выходит за пределы всего постижимого и логически-определенного не толь
ко в том смысле, что оно металогично, трансдефинитно и трансфинитно, но и в
том смысле, что оно трансрационально в смысле непостижимости в строгом
смысле слова, т.е. непонятности. Это уяснится нам в следующей г
лаве еще точнее.
И тем не менее трансрациональное, непостижимое по существу, как мы видел
и, не лежит где-либо далеко или скрыто от нас. Так как оно совпадает с бытие
м в его безусловности, то оно, напротив, наличествует во всяком сознании р
еальности с последней, абсолютной очевидностью, если у нас только есть г
лаза, чтобы увидать его. Самое знакомое, то, что со всех сторон окружает и п
роникает нас, то, в чем мы живем, движемся и есмы, Ц реальность как таковая
Ц совпадает с непостижимым. И все постижимое и понятное, все уловимое в п
онятиях укоренено в нем и имеет смысл лишь в связи с ним.
Но именно поэтому все постижимое и познаваемое в понятиях Ц даже поскол
ьку при этом содержания бытия уловлены вполне адекватно Ц остается все
же неадекватным самой реальности. В этом заключается более г
лубокий и вполне правомерный смысл всякого скептицизма. Тол
ько в своей грубой и беспомощной форме скептицизм сводится к утверждени
ю, что бытие Ц которое при этом мыслится определенным в себе и потому
в принципе допускающим исчерпывающее постижение его в понят
иях Ц как бы заслонено от нас густым, непроницаемым покрывалом, которое
нам фактически не удается поднять или отодвинуть, и потому навеки
скрыто от нас. Это грубое утверждение опровергается, как давно изве
стно, простым указанием на его внутреннюю противоречивость. Дело в том, ч
то, поскольку оно выступает как осмысленная теория, с притязанием быть п
одлинной истиной, оно само уже есть метафизическо
е знание, проникновение «в глубь вещей». Скептик должен был сам уже ощупа
ть покрывало и даже заглянуть за него, чтобы с достоверностью
убедиться и в его непроницаемости, и в наличии скрытого за ним
бытия. Но дело в том, что в действительности именно э т
о и имеет в виду скептик, хотя по большей части он не созна
ет этого отчетливо и потому плохо выражает свою мысль. Скептик есть чело
век, ведающий некую тайну, которая ускользает от метафизика с
его высокомерным замыслом все постичь и познать в понятиях. Но что именн
о знает, во что «посвящен» скептик? Почему он так хитро улыбается в сознан
ии своего превосходства, как человек, который в опыте набрел на что-то, воо
чию увидал что-то, о чем другие могут только строить неудовлетворительны
е теории и гипотезы? Он постиг именно непостижимость, имманен
тно присущую самому бытию как таковому, он в опыте ее уловил и потому
видит то, что «догматик» не хочет и не может увидать: трансраци
ональность, неизъяснимость, несказанность, образующую само существо ре
альности. И он с достоверностью знает, что перед лицом этой трансрациона
льности бытия все человеческие суждения и теории остаются безусловно н
еадекватными. Все эти суждения и теории затрагивают только поверх
ность бытия Ц его «покрывало», Ц а не саму реальность, скрытую за н
им. Сама эта реальность, правда, тоже с очевидностью дана и уловима для нас
(это последнее обстоятельство скептик именно обычно и забывает упомяну
ть в своей «теории»), Ц но она дана и уловима именно как непостижимо
е по существу . Ведающее, умудренное неведение,
которое проповедует скептик, само есть более глубокое ведени
е.
4. Реальность

Но непостижимое в се
бе в качестве безусловного бытия обладает еще одним признаком или может
быть прослежено в своем конкретном составе еще дальше. Поскольку оно не
только не совпадает с постижимым в понятиях, но Ц как было указано Ц и вы
ходит за пределы всякого предметно-мыслимого бытия, оно не может совпада
ть и ни с каким «созерцаемым» бытием. Ибо созерцаемое предполагает вне с
ебя само созерцание и созерцающего; оно является нам все же как-то аналог
ично предметному бытию, как нечто, что «стоит» как-то «перед» нами и к чему
мы как бы подходим извне, чтобы уловить его нашим познавательным взором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71