.
Ц Нет, я тебя знаю и буду знать, Ц отвечал Рамирский, Ц но для всех и кажд
ого буду знать тебя как магната Волобужа, с которым я сегодня имел удовол
ьствие познакомиться.
Ц Браво! обойми меня, неизменная, славная душа! Ты, брат, человек, Федя, ей-б
огу, человек! Если б в моей воле, я бы тебе непременно дал земное счастие.
Ц Мне его уж никто не может дать! Ц сказал, вздохнув, Рамирский.
Ц Почему?
Ц Я тебе расскажу со временем и свое горе.
Ц Ну, отдохни с дороги, а я должен ехать сегодня на литературный вечер; зд
есь теперь в большой моде литературные вечера. Это презанимательная вещ
ь.
Ц А ты каким образом попал в литераторы?
Ц Ну, нет, вдруг не попадешь в это звание; я еще не литератор, но уж смотрю в
литераторы. Все здешние известности, узнав, что я родом славянин, в востор
ге от меня, таскают по всем литературным вечерам, просят петь: не зоз
уленька в лесу куковала, и кричат: какое сходство с русской песнью:
не кукушечка в лесу куковала. Я им обещал собрать песни моей ро
дины. Как только соберу, тотчас же и литератор.
Ц Любопытно побывать на этих вечерах.
Ц За чем же дело стало? поедем завтра на великолепный литературный вече
р к Звездову.
Ц И он литератор?
Ц А ты его знаешь?
Ц Как же, он служил в Петербурге.
Ц Так и прекрасно: я сегодня увижу его у мадам Recuell и скажу, что я познакомил
ся с тобою и что завтра ты к нему будешь на вечер. Там вся московская поэзи
я и проза, славянофилы, скандинавофилы, франкофилы и простофили.
Ц В самом деле поеду. Может быть, я там встречу и одну сочинительницу, кот
орая меня интересует.
Ц Не одну, а тьму встретишь. Ну, прощай.
«Чудак, Ц подумал Рамирский, Ц какой славный малый и как погиб безвозвр
атно!»
IV
На другой день Рамирский долго ждал пробуждения Дмитрицкого, который, по
обычаю магнатов, началом дня считал ие восход солнца, не любил утреннего
ребяческого его света, но считал день, как следует, с первого часу. Не дожд
авшись этого часа, Рамирский уехал прежде всего посетить неизбежный Опе
кунский совет, потом некоторых дальних родных и давних знакомых и, между
прочим, заехал к четвертого класса Звездову
[271] По введенной Петром I «та
бели о рангах» к четвертому классу относились лица, имевшие гражданский
чин действительного статского советника, которому у военных соответст
вовал чин генерал-майора.
, который очень внимательно его принял, изъявил удовольствие, что о
н посвятил себя литературе, и пригласил на свой литературный вечер.
«Я занимаюсь литературой? Ц подумал с удивлением Рамирский, Ц ах, чудак
этот Дмитрицкий! он без шуток и мистификаций не может шагу сделать! Посвя
тил меня в литераторы!»
Ц Жаль, что мне сейчас надо ехать по делу, Ц сказал Звездов, Ц а то я бы пр
очел вам на досуге стансы к Москве, которые я сию минуту только написал… Н
о еще, я думаю, можно будет… Это, собственно, десять слов к Москве… Сейчас п
ринесу.
«О, господи! попал на муку», Ц подумал Рамирский.
К счастию его, вошел какой-то господин с огромною тетрадью в руках, всматр
иваясь прищуренными глазами сквозь очки на окружающие предметы.
Ц Ваше превосходительство… Ах, извините, Ц сказал он, заметив свою ошиб
ку; сел, положил тетрадь свою на стол и начал протирать платком и искусств
енные и настоящие свои глаза.
Ц Вот, это, собственно, десять слов, Ц раздался еще в дверях голос хозяин
а.
Ц Ах, ваше превосходительство! Ц проговорил пришедший господин, вскоч
ив с места и схватив свою тетрадь.
Ц А! Ц проговорил хозяин с неудовольствием. Ц Вот это…
Ц По вашему желанию прослушать, я привез, ваше превосходительство, Ц пе
рервал его господин в очках, развертывая свою тетрадь, Ц я сперва прочту
вступление… Перевод такого писателя, как Гете, требует пояснений, Ц про
должал он, обратясь к Рамирскому.
Ц Я прошу у вас извинения, Ц начал было хозяин с досадой, желая отделать
ся от предлагаемого чтения. Ц А как же вы полагаете, ваше превосходитель
ство, Ц перервал его порывистый господин в очках, Ц неужели вы думаете,
что не должно объяснять читателям дух писателя?… Нет, должно, должно: это к
люч к смыслу его сочинений, притом же каждый может понимать иначе.
Рамирский, не ожидая дальнейшего развития речи, встал.
Ц Куда ж вы?… Ц крикнул испуганный хозяин, что его оставляют одного на ж
ертву прищуривающемуся господину в очках.
Ц Если позволите, я буду ввечеру.
Ц Какая досада, что не удалось мне прочесть вам… Вот, как видите, всякой д
ень приходят ко мне на суд с своими кропаньями, Ц тихо сказал в зале Звез
дов, провожая Рамирского. Ц Итак, до вечера.
Возвратившись в гостиницу, Рамирский не застал уже дома Дмитрицкого. Он
приехал часу в восьмом.
Ц А! дома! Не забыл, что сегодня едем на литературный вечер. Да теперь еще р
ано: часов в десять, даже в одиннадцать.
Ц Помилуй, к чему ты сказал Звездову, будто я сочинитель?
Ц Что ж такое? Разве это компрометирует тебя?
Ц Хм! Нисколько не компрометирует, да для чего ж это?
Ц Как для чего? Для того чтоб на тебя смотрели как на литератора. Литерат
оры теперь в ходу. Ты думаешь, что в салонах трудно быть ученым, поэтом, пис
ателем, критиком? Пустяки! Ты послушай, как я заговорю об индейской и еврей
ской поэзии. Приехать в салон не то, что приехать к Солону и смотреть дурак
ом да удивляться греческой премудрости: салон Ц страна малознающих, пло
хознающих и ничего не знающих, но желающих казаться всезнающими. Взаимно
е надувание, взаимная снисходительность, вот и все, и квит с дубинкой. Напр
имер, я в глаза не видал Европы, но имею же об ней понятие, и довольно. Спраши
вают меня: вы, верно, были в Неаполе? Я отвечаю с живым восторгом воспомина
ния: «В Неаполе? Ах, это очарование! море, Везувий, извергающий пламя Ц это
го рассказать нельзя!» И нечего рассказывать, довольно, восхищение возбу
ждено, чего же еще больше?… Однако ж пора сбираться; одевайся, mon cher; впрочем, «
запоздать» ничего не значит; неприлично «заранить».
К десяти часам туалет был кончен, и они отправились к. Звездову. У подъезда
швейцар звякнул в колокольчик. Они вошли. Зала была озарена стенными све
тилами, но еще пустынна; ломберные столы, как жертвенники, на которых убив
алось время, стояли уже наготове; повсюду в доме еще тишина, от которой мож
но вздрогнуть.
Ц Не рано ли?. Ц спросил Рамирский, Ц никого еще нет.
Ц Нет, в гостиной есть уже хоть безжизненные, но живые люди, voyez-vous?
[272] Видите? (фран
ц.)
На диване и подле него на креслах сидело несколько дам, как на сеансах: каж
дая приняла положение, выгодное для портрета. С одной из них, как с почетны
м членом заседания, разговаривала хозяйка; но так чинно, тихо и безмолвно,
что каялось, они смотрят друг другу в глаза за спором, кто первый моргнет.
Около стен, на креслах, сидело несколько мужчин, как будто пришпиленных к
аких-то насекомых в коллекции натуральной истории. Все были в белых и жел
тых перчатках, все держали обеими руками свою шляпу, чтоб не выпала из рук
от задумчивости, и все до одного, без сомнения, были, как говорится, свои ил
и что-то вроде таких, которым делают особенную честь приглашением. Можно
было принять их и за подчиненных в гостях у строгого начальника. Можно бы
ло принять их даже за нанятых, чтоб наполнять пустоту около стен. Хозяин к
ак будто остерегался дать им какое-нибудь значение своим вниманием. Он с
идел подле столика с лампой и просматривал газету. Заметив пошедших гост
ей, он встал довольно важно, взял Рамирского ta руку и, обратясь к жене, прого
ворил:
Ц Ма femme! [273] Мо
я жена (франц.).
Ц Потом занялся разговором с магнатом.
Хозяйка взглянула на представленное ей новое лицо, без особенного значе
ния в свете, качнула головой в знак приветствия, вытянула эластические г
убки в знак удовольствия и, снова придя в нормальное положение, обратила
сь к даме, сидящей на диване.
Рамирский, не зная, что с собой делать, опустился на кресла и заметил, что п
одле него сидит очень хорошенькое существо в задумчивом расположении д
уха. Матовое бледное личико, черненькие глазки заинтересовали его.
В старину сидеть подле незнакомой дамы и почтительно не нарушать взаимн
ого молчания, хоть в продолжение целого века соседства бок с боком, счита
лось приличием, умом, образованностью и даже долгом. Теперь и времена и нр
авы переменились, теперь за молчание назовут истуканом.
Чтоб избежать этого названия, Рамирский обратился к соседке с мнением, ч
то жизнь в Москве должна быть очень приятна.
Ц Напротив, очень скучна, монотонна, томительна! Какие здесь удовольств
ия? Никаких! Театр не стоит внимания, в собрание никто не ездит, балы Ц тол
котня и больше ничего… Москва опустела! Ц отвечало многоречиво задумчи
вое существо, как будто в отмщение за долгое непривычное молчание.
Ц Если б Москва была приморский город, Ц начал Рамирский с целию проэкз
аменовать незнакомку в отношении к сведениям о море. Ц Ах, боже мой! да чт
о ж такое море? что бы оно придало Москве, кроме сырости. Я и Петербурга не л
юблю за то, что он на берегу моря.
«Конечно, моя милая!…» Ц подумал Рамирский, недослушав речи и встав с кре
сел, очень довольный, что должен был уступить место приехавшим дамам.
Ц Вы составите партию в преферанс? Ц сказал хозяин, подходя к нему.
Ц Извините, не играю, Ц отвечал Рамирский. Хозяин отошел от него, как от б
есполезного человека. Между тем гостиная вдруг наполнилась потоком гос
тей.
У Звездова смесь под названием литературный вечер
составилась довольно сложная, по рецепту отношений светских, служебных,
родственных, обязательных и, наконец, литературных. Некогда он пописывал
стихи; но, вступив на службу и женившись, оставил было эту глупость, играл
по вечерам в карты и был спокоен, счастлив; игорные его вечера б
ыли очень умны, собирались всё люди одного направления и одного веровани
я, что карты спасительная вещь от треволнений мира сего. Но едва демон сла
волюбия посягнул на душу Звездова, едва вошли в моду литературные вечера
Ц он тотчас же присел, написал стихи и назначил у себя день для литератур
ных вечеров. Для этого надобно было знакомиться с писателями, поэтами, уч
еными, словом, с людьми не светскими, и выставить их напоказ светским людя
м. Для производителей необходимы были потребители. Но если уж принять и в
одежде тела и в одежде духа иностранный покрой, то хоть подпиши над своей
мастерской: «Федулов из иностранцев», каждый подражатель-потребитель н
е пойдет к подражателю-производителю. Это просто и понятно.
Рамирский отретировался к сторонке и всматривался на почтенных, пожилы
х, важных, осанистых и декорированных особ, за которыми ухаживал хозяин. В
се они, не обращая внимания на отстой дам с одной стороны, и на отстой худо
щавых, бледных, испитых и юных лиц с другой стороны, усаживались за ломбер
ные столы и таким образом составили что-то вроде гнезда в уксусе.
Ц Что ты так смущенно задумался, mon cher, Ц спросил Рамирского мимоходом Дми
трицкий, Ц не думаешь ли ты, что здесь пантеон русских литераторов и что
за этим почетным ломберным столом сели для совещания тени Ломоносова, Су
марокова, Хераскова и Державина? Не бойся, mon cher, это не они. Не хочешь ли соста
вить партию?
Ц Нет, благодарю, я не играю.
Ц И я никак не могу играть для препровождения времени. Если тебе скучно,
так не хочешь ли потосковать немножко с дамами: посмотри, какая тоска воз
ьмет тебя с ними. Пойдем.
Ц Ах, поди!
Ц Я пойду, мне хочется пить чаю; хозяйка сама наливает по глоточку и потч
ует французскими надуваньями; но я, как иностранец, полюбивший русский ч
ай, не буду с ней церемониться, как русские, и выпью весь самовар, посмотри!
Дмитрицкий в самом деле подсел к хозяйке и сказал:
Ц Voyons, madame! [274] Ну,
мадам (франц.).
Мне ужасно как нравится этот напиток; угостите меня по-русски.
Хозяйке приятен был вызов магната, и она наливала ему чашку за чашкой. Смо
треть, как венгерский магнат пьет чай по-русски, составило на добрый час з
анятия для всех дам.
Между тем Рамирский, после нескольких слов, обращенных к стоящему подле
него молодому человеку поэтической наружности, спросил:
Ц Позвольте узнать, кто здесь из замечательных поэтов? Я недавно в Москв
е и совершенно никого не знаю.
Ц Здесь? Я вам скажу, кто здесь и что здесь, Ц отвечал молодой человек, Ц
я сейчас только об этом думал.
Здесь суета бессмысленной т
олпы,
Здесь не поэты, а рабы,
Здесь много глупых, много чванных,
Здесь много призванных, да нет избранных.
Ц По крайней мере в вас я вижу уже поэта.
Ц Покорно благодарю, Ц отвечал поэт с улыбкой, покручивая усы, Ц но для
кого и для чего быть поэтом? никто и ничто не одушевляет.
Рамирский посмотрел внимательно на молодого человека, зараженного уже
разочарованием. Он был недурен собою, в глазах было много огня и вместе пр
остодушия.
Ц Как для кого писать! Для прекрасного пола; и что ж лучше одушевляет поэ
та, как не красота?
Ц Но не бездушная красота.
Ц Например, вот эта, хорошенькая дама, Ц продолжал Рамирский, Ц скольк
о можно почерпнуть из нее вдохновений для поэзии.
Ц Вот эта? Хм! она недурна собою, но глупа; я просто был от нее в отчаянии: на
писал ей акростих:
Я не люблю своей свободы,
Своей сердечной пустоты…
Ц Извините, кажется вы писали этот акростих для Софи Луговской, Ц сказа
л Рамирский, посмотрев с удивлением на творца знакомого ему акростиха.
Ц Ах, да, в самом деле, я и забыл.
Я не люблю красот природы.
Что ж я люблю? Поймешь ли ты,
Что я люблю?
Ц Бесподобно! против таких стрел поэзии нельзя устоять: я это тотчас поч
увствовал; знаете ли, что Софи без памяти от вас?
Ц Неужели? Однако ж эти стансы слабо вылились, Ц продолжал поэт, пришед
ший в восторг от собственных стихов и не обращавший внимания на предметы
, внушающие их, как на ненужные орудия, как на подмостки, которые отбрасыва
ют после совершения поэтического здания, Ц я вам прочитаю написанные в
альбом одной черноокой, чернобровой:
Черноокая, чернобровая,
Моя душечка, жизнь сердечная!
Не пленит меня ветвь лавровая,
Дай колечко мне подвенечное!
Ц Помилуйте, у вас целый гарем очаровательных существ, которым вы предл
агаете не только вечную любовь в стихах, но даже и руку.
Ц Хм! Ц произнес поэт с самодовольствием и хотел было что-то сказать; но
вдруг послышался быстрый однозвучный поток слов. Большая часть гостей д
винулась в другую комнату, где подле стола сидел уже какой-то смиренный п
овествователь и читал свое произведение. От душевного волнения он был бл
еден; от невольного движения руки густые длинные волоса его стали копром
, глаза стремительно мчались по строчкам, как вагон по рельсам, слова слив
ались в гул поезда, предметы описания неслись мимо, как окрестности желе
зной дороги в глазах несущегося по ней путешественника.
Как будто пригнанные на поденную работу, без присмотра, слушатели сидели
задумавшись, зевали или попарно перешептывались.
Поэт не давал и Рамирскому слушать; как будто надумавшись, что сказать на
слова Рамирского, он прошептал ему:
Ц Поэт должен любить всех, и все должны любить поэта. Поэт свободен! Ц и н
ачал декламировать вполголоса:
Свободен я, но нет мгновений,
Вполне свободных для меня.
Я жрец богини вдохновений,
Я страж священного огня!
Ц Но это жестоко: насчет спокойствия несчастных сердец скопить том сти
хотворений, Ц сказал тихо Рамирский.
Ц Поэт, как пчела, собирает мед со всех цветов, Ц сказал поэт равнодушно,
не затрогиваясь упреками.
Ц Бедная Софи Луговская! Как она должна страдать! Вы соблазнили ее чувст
ва.
Ц Я соблазнил?
Нет, никогда с притворным чув
ством
Ни в чьи глаза я не смотрел,
И средством низких душ Ц искусством
Ничьей душой не овладел!
Ц Это все прекрасно; но вы погубили ее своими стихами. Она изнывает.
Ц А я? Я спокоен? Когда она уезжала, я написал…
Ц Браво, браво! прекрасно! Ц крикнули несколько голосов, как будто спро
сонок, когда повествователь, запыхавшись, достиг, наконец, до размаха пер
а, которым заключалась повесть, в виде закорючки.
Ц Я написал, Ц продолжал поэт:
Прощай! с тобой я все утрачу,
И благо дней и мир ночей
О, как я плачу, плачу, плачу!
Какая грусть в душе моей!
Ц Я, однако ж, недоволен этими стихами. А вот, послушайте романс, который я
написал Нильской на заданный сюжет: «Любила я, он не любил».
Сердце Рамирского замерло.
Ц Нильской? Ц спросил он.
Не успел еще поэт отвечать, как хозяин подошел к Рамирскому с каким-то пож
илым человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Ц Нет, я тебя знаю и буду знать, Ц отвечал Рамирский, Ц но для всех и кажд
ого буду знать тебя как магната Волобужа, с которым я сегодня имел удовол
ьствие познакомиться.
Ц Браво! обойми меня, неизменная, славная душа! Ты, брат, человек, Федя, ей-б
огу, человек! Если б в моей воле, я бы тебе непременно дал земное счастие.
Ц Мне его уж никто не может дать! Ц сказал, вздохнув, Рамирский.
Ц Почему?
Ц Я тебе расскажу со временем и свое горе.
Ц Ну, отдохни с дороги, а я должен ехать сегодня на литературный вечер; зд
есь теперь в большой моде литературные вечера. Это презанимательная вещ
ь.
Ц А ты каким образом попал в литераторы?
Ц Ну, нет, вдруг не попадешь в это звание; я еще не литератор, но уж смотрю в
литераторы. Все здешние известности, узнав, что я родом славянин, в востор
ге от меня, таскают по всем литературным вечерам, просят петь: не зоз
уленька в лесу куковала, и кричат: какое сходство с русской песнью:
не кукушечка в лесу куковала. Я им обещал собрать песни моей ро
дины. Как только соберу, тотчас же и литератор.
Ц Любопытно побывать на этих вечерах.
Ц За чем же дело стало? поедем завтра на великолепный литературный вече
р к Звездову.
Ц И он литератор?
Ц А ты его знаешь?
Ц Как же, он служил в Петербурге.
Ц Так и прекрасно: я сегодня увижу его у мадам Recuell и скажу, что я познакомил
ся с тобою и что завтра ты к нему будешь на вечер. Там вся московская поэзи
я и проза, славянофилы, скандинавофилы, франкофилы и простофили.
Ц В самом деле поеду. Может быть, я там встречу и одну сочинительницу, кот
орая меня интересует.
Ц Не одну, а тьму встретишь. Ну, прощай.
«Чудак, Ц подумал Рамирский, Ц какой славный малый и как погиб безвозвр
атно!»
IV
На другой день Рамирский долго ждал пробуждения Дмитрицкого, который, по
обычаю магнатов, началом дня считал ие восход солнца, не любил утреннего
ребяческого его света, но считал день, как следует, с первого часу. Не дожд
авшись этого часа, Рамирский уехал прежде всего посетить неизбежный Опе
кунский совет, потом некоторых дальних родных и давних знакомых и, между
прочим, заехал к четвертого класса Звездову
[271] По введенной Петром I «та
бели о рангах» к четвертому классу относились лица, имевшие гражданский
чин действительного статского советника, которому у военных соответст
вовал чин генерал-майора.
, который очень внимательно его принял, изъявил удовольствие, что о
н посвятил себя литературе, и пригласил на свой литературный вечер.
«Я занимаюсь литературой? Ц подумал с удивлением Рамирский, Ц ах, чудак
этот Дмитрицкий! он без шуток и мистификаций не может шагу сделать! Посвя
тил меня в литераторы!»
Ц Жаль, что мне сейчас надо ехать по делу, Ц сказал Звездов, Ц а то я бы пр
очел вам на досуге стансы к Москве, которые я сию минуту только написал… Н
о еще, я думаю, можно будет… Это, собственно, десять слов к Москве… Сейчас п
ринесу.
«О, господи! попал на муку», Ц подумал Рамирский.
К счастию его, вошел какой-то господин с огромною тетрадью в руках, всматр
иваясь прищуренными глазами сквозь очки на окружающие предметы.
Ц Ваше превосходительство… Ах, извините, Ц сказал он, заметив свою ошиб
ку; сел, положил тетрадь свою на стол и начал протирать платком и искусств
енные и настоящие свои глаза.
Ц Вот, это, собственно, десять слов, Ц раздался еще в дверях голос хозяин
а.
Ц Ах, ваше превосходительство! Ц проговорил пришедший господин, вскоч
ив с места и схватив свою тетрадь.
Ц А! Ц проговорил хозяин с неудовольствием. Ц Вот это…
Ц По вашему желанию прослушать, я привез, ваше превосходительство, Ц пе
рервал его господин в очках, развертывая свою тетрадь, Ц я сперва прочту
вступление… Перевод такого писателя, как Гете, требует пояснений, Ц про
должал он, обратясь к Рамирскому.
Ц Я прошу у вас извинения, Ц начал было хозяин с досадой, желая отделать
ся от предлагаемого чтения. Ц А как же вы полагаете, ваше превосходитель
ство, Ц перервал его порывистый господин в очках, Ц неужели вы думаете,
что не должно объяснять читателям дух писателя?… Нет, должно, должно: это к
люч к смыслу его сочинений, притом же каждый может понимать иначе.
Рамирский, не ожидая дальнейшего развития речи, встал.
Ц Куда ж вы?… Ц крикнул испуганный хозяин, что его оставляют одного на ж
ертву прищуривающемуся господину в очках.
Ц Если позволите, я буду ввечеру.
Ц Какая досада, что не удалось мне прочесть вам… Вот, как видите, всякой д
ень приходят ко мне на суд с своими кропаньями, Ц тихо сказал в зале Звез
дов, провожая Рамирского. Ц Итак, до вечера.
Возвратившись в гостиницу, Рамирский не застал уже дома Дмитрицкого. Он
приехал часу в восьмом.
Ц А! дома! Не забыл, что сегодня едем на литературный вечер. Да теперь еще р
ано: часов в десять, даже в одиннадцать.
Ц Помилуй, к чему ты сказал Звездову, будто я сочинитель?
Ц Что ж такое? Разве это компрометирует тебя?
Ц Хм! Нисколько не компрометирует, да для чего ж это?
Ц Как для чего? Для того чтоб на тебя смотрели как на литератора. Литерат
оры теперь в ходу. Ты думаешь, что в салонах трудно быть ученым, поэтом, пис
ателем, критиком? Пустяки! Ты послушай, как я заговорю об индейской и еврей
ской поэзии. Приехать в салон не то, что приехать к Солону и смотреть дурак
ом да удивляться греческой премудрости: салон Ц страна малознающих, пло
хознающих и ничего не знающих, но желающих казаться всезнающими. Взаимно
е надувание, взаимная снисходительность, вот и все, и квит с дубинкой. Напр
имер, я в глаза не видал Европы, но имею же об ней понятие, и довольно. Спраши
вают меня: вы, верно, были в Неаполе? Я отвечаю с живым восторгом воспомина
ния: «В Неаполе? Ах, это очарование! море, Везувий, извергающий пламя Ц это
го рассказать нельзя!» И нечего рассказывать, довольно, восхищение возбу
ждено, чего же еще больше?… Однако ж пора сбираться; одевайся, mon cher; впрочем, «
запоздать» ничего не значит; неприлично «заранить».
К десяти часам туалет был кончен, и они отправились к. Звездову. У подъезда
швейцар звякнул в колокольчик. Они вошли. Зала была озарена стенными све
тилами, но еще пустынна; ломберные столы, как жертвенники, на которых убив
алось время, стояли уже наготове; повсюду в доме еще тишина, от которой мож
но вздрогнуть.
Ц Не рано ли?. Ц спросил Рамирский, Ц никого еще нет.
Ц Нет, в гостиной есть уже хоть безжизненные, но живые люди, voyez-vous?
[272] Видите? (фран
ц.)
На диване и подле него на креслах сидело несколько дам, как на сеансах: каж
дая приняла положение, выгодное для портрета. С одной из них, как с почетны
м членом заседания, разговаривала хозяйка; но так чинно, тихо и безмолвно,
что каялось, они смотрят друг другу в глаза за спором, кто первый моргнет.
Около стен, на креслах, сидело несколько мужчин, как будто пришпиленных к
аких-то насекомых в коллекции натуральной истории. Все были в белых и жел
тых перчатках, все держали обеими руками свою шляпу, чтоб не выпала из рук
от задумчивости, и все до одного, без сомнения, были, как говорится, свои ил
и что-то вроде таких, которым делают особенную честь приглашением. Можно
было принять их и за подчиненных в гостях у строгого начальника. Можно бы
ло принять их даже за нанятых, чтоб наполнять пустоту около стен. Хозяин к
ак будто остерегался дать им какое-нибудь значение своим вниманием. Он с
идел подле столика с лампой и просматривал газету. Заметив пошедших гост
ей, он встал довольно важно, взял Рамирского ta руку и, обратясь к жене, прого
ворил:
Ц Ма femme! [273] Мо
я жена (франц.).
Ц Потом занялся разговором с магнатом.
Хозяйка взглянула на представленное ей новое лицо, без особенного значе
ния в свете, качнула головой в знак приветствия, вытянула эластические г
убки в знак удовольствия и, снова придя в нормальное положение, обратила
сь к даме, сидящей на диване.
Рамирский, не зная, что с собой делать, опустился на кресла и заметил, что п
одле него сидит очень хорошенькое существо в задумчивом расположении д
уха. Матовое бледное личико, черненькие глазки заинтересовали его.
В старину сидеть подле незнакомой дамы и почтительно не нарушать взаимн
ого молчания, хоть в продолжение целого века соседства бок с боком, счита
лось приличием, умом, образованностью и даже долгом. Теперь и времена и нр
авы переменились, теперь за молчание назовут истуканом.
Чтоб избежать этого названия, Рамирский обратился к соседке с мнением, ч
то жизнь в Москве должна быть очень приятна.
Ц Напротив, очень скучна, монотонна, томительна! Какие здесь удовольств
ия? Никаких! Театр не стоит внимания, в собрание никто не ездит, балы Ц тол
котня и больше ничего… Москва опустела! Ц отвечало многоречиво задумчи
вое существо, как будто в отмщение за долгое непривычное молчание.
Ц Если б Москва была приморский город, Ц начал Рамирский с целию проэкз
аменовать незнакомку в отношении к сведениям о море. Ц Ах, боже мой! да чт
о ж такое море? что бы оно придало Москве, кроме сырости. Я и Петербурга не л
юблю за то, что он на берегу моря.
«Конечно, моя милая!…» Ц подумал Рамирский, недослушав речи и встав с кре
сел, очень довольный, что должен был уступить место приехавшим дамам.
Ц Вы составите партию в преферанс? Ц сказал хозяин, подходя к нему.
Ц Извините, не играю, Ц отвечал Рамирский. Хозяин отошел от него, как от б
есполезного человека. Между тем гостиная вдруг наполнилась потоком гос
тей.
У Звездова смесь под названием литературный вечер
составилась довольно сложная, по рецепту отношений светских, служебных,
родственных, обязательных и, наконец, литературных. Некогда он пописывал
стихи; но, вступив на службу и женившись, оставил было эту глупость, играл
по вечерам в карты и был спокоен, счастлив; игорные его вечера б
ыли очень умны, собирались всё люди одного направления и одного веровани
я, что карты спасительная вещь от треволнений мира сего. Но едва демон сла
волюбия посягнул на душу Звездова, едва вошли в моду литературные вечера
Ц он тотчас же присел, написал стихи и назначил у себя день для литератур
ных вечеров. Для этого надобно было знакомиться с писателями, поэтами, уч
еными, словом, с людьми не светскими, и выставить их напоказ светским людя
м. Для производителей необходимы были потребители. Но если уж принять и в
одежде тела и в одежде духа иностранный покрой, то хоть подпиши над своей
мастерской: «Федулов из иностранцев», каждый подражатель-потребитель н
е пойдет к подражателю-производителю. Это просто и понятно.
Рамирский отретировался к сторонке и всматривался на почтенных, пожилы
х, важных, осанистых и декорированных особ, за которыми ухаживал хозяин. В
се они, не обращая внимания на отстой дам с одной стороны, и на отстой худо
щавых, бледных, испитых и юных лиц с другой стороны, усаживались за ломбер
ные столы и таким образом составили что-то вроде гнезда в уксусе.
Ц Что ты так смущенно задумался, mon cher, Ц спросил Рамирского мимоходом Дми
трицкий, Ц не думаешь ли ты, что здесь пантеон русских литераторов и что
за этим почетным ломберным столом сели для совещания тени Ломоносова, Су
марокова, Хераскова и Державина? Не бойся, mon cher, это не они. Не хочешь ли соста
вить партию?
Ц Нет, благодарю, я не играю.
Ц И я никак не могу играть для препровождения времени. Если тебе скучно,
так не хочешь ли потосковать немножко с дамами: посмотри, какая тоска воз
ьмет тебя с ними. Пойдем.
Ц Ах, поди!
Ц Я пойду, мне хочется пить чаю; хозяйка сама наливает по глоточку и потч
ует французскими надуваньями; но я, как иностранец, полюбивший русский ч
ай, не буду с ней церемониться, как русские, и выпью весь самовар, посмотри!
Дмитрицкий в самом деле подсел к хозяйке и сказал:
Ц Voyons, madame! [274] Ну,
мадам (франц.).
Мне ужасно как нравится этот напиток; угостите меня по-русски.
Хозяйке приятен был вызов магната, и она наливала ему чашку за чашкой. Смо
треть, как венгерский магнат пьет чай по-русски, составило на добрый час з
анятия для всех дам.
Между тем Рамирский, после нескольких слов, обращенных к стоящему подле
него молодому человеку поэтической наружности, спросил:
Ц Позвольте узнать, кто здесь из замечательных поэтов? Я недавно в Москв
е и совершенно никого не знаю.
Ц Здесь? Я вам скажу, кто здесь и что здесь, Ц отвечал молодой человек, Ц
я сейчас только об этом думал.
Здесь суета бессмысленной т
олпы,
Здесь не поэты, а рабы,
Здесь много глупых, много чванных,
Здесь много призванных, да нет избранных.
Ц По крайней мере в вас я вижу уже поэта.
Ц Покорно благодарю, Ц отвечал поэт с улыбкой, покручивая усы, Ц но для
кого и для чего быть поэтом? никто и ничто не одушевляет.
Рамирский посмотрел внимательно на молодого человека, зараженного уже
разочарованием. Он был недурен собою, в глазах было много огня и вместе пр
остодушия.
Ц Как для кого писать! Для прекрасного пола; и что ж лучше одушевляет поэ
та, как не красота?
Ц Но не бездушная красота.
Ц Например, вот эта, хорошенькая дама, Ц продолжал Рамирский, Ц скольк
о можно почерпнуть из нее вдохновений для поэзии.
Ц Вот эта? Хм! она недурна собою, но глупа; я просто был от нее в отчаянии: на
писал ей акростих:
Я не люблю своей свободы,
Своей сердечной пустоты…
Ц Извините, кажется вы писали этот акростих для Софи Луговской, Ц сказа
л Рамирский, посмотрев с удивлением на творца знакомого ему акростиха.
Ц Ах, да, в самом деле, я и забыл.
Я не люблю красот природы.
Что ж я люблю? Поймешь ли ты,
Что я люблю?
Ц Бесподобно! против таких стрел поэзии нельзя устоять: я это тотчас поч
увствовал; знаете ли, что Софи без памяти от вас?
Ц Неужели? Однако ж эти стансы слабо вылились, Ц продолжал поэт, пришед
ший в восторг от собственных стихов и не обращавший внимания на предметы
, внушающие их, как на ненужные орудия, как на подмостки, которые отбрасыва
ют после совершения поэтического здания, Ц я вам прочитаю написанные в
альбом одной черноокой, чернобровой:
Черноокая, чернобровая,
Моя душечка, жизнь сердечная!
Не пленит меня ветвь лавровая,
Дай колечко мне подвенечное!
Ц Помилуйте, у вас целый гарем очаровательных существ, которым вы предл
агаете не только вечную любовь в стихах, но даже и руку.
Ц Хм! Ц произнес поэт с самодовольствием и хотел было что-то сказать; но
вдруг послышался быстрый однозвучный поток слов. Большая часть гостей д
винулась в другую комнату, где подле стола сидел уже какой-то смиренный п
овествователь и читал свое произведение. От душевного волнения он был бл
еден; от невольного движения руки густые длинные волоса его стали копром
, глаза стремительно мчались по строчкам, как вагон по рельсам, слова слив
ались в гул поезда, предметы описания неслись мимо, как окрестности желе
зной дороги в глазах несущегося по ней путешественника.
Как будто пригнанные на поденную работу, без присмотра, слушатели сидели
задумавшись, зевали или попарно перешептывались.
Поэт не давал и Рамирскому слушать; как будто надумавшись, что сказать на
слова Рамирского, он прошептал ему:
Ц Поэт должен любить всех, и все должны любить поэта. Поэт свободен! Ц и н
ачал декламировать вполголоса:
Свободен я, но нет мгновений,
Вполне свободных для меня.
Я жрец богини вдохновений,
Я страж священного огня!
Ц Но это жестоко: насчет спокойствия несчастных сердец скопить том сти
хотворений, Ц сказал тихо Рамирский.
Ц Поэт, как пчела, собирает мед со всех цветов, Ц сказал поэт равнодушно,
не затрогиваясь упреками.
Ц Бедная Софи Луговская! Как она должна страдать! Вы соблазнили ее чувст
ва.
Ц Я соблазнил?
Нет, никогда с притворным чув
ством
Ни в чьи глаза я не смотрел,
И средством низких душ Ц искусством
Ничьей душой не овладел!
Ц Это все прекрасно; но вы погубили ее своими стихами. Она изнывает.
Ц А я? Я спокоен? Когда она уезжала, я написал…
Ц Браво, браво! прекрасно! Ц крикнули несколько голосов, как будто спро
сонок, когда повествователь, запыхавшись, достиг, наконец, до размаха пер
а, которым заключалась повесть, в виде закорючки.
Ц Я написал, Ц продолжал поэт:
Прощай! с тобой я все утрачу,
И благо дней и мир ночей
О, как я плачу, плачу, плачу!
Какая грусть в душе моей!
Ц Я, однако ж, недоволен этими стихами. А вот, послушайте романс, который я
написал Нильской на заданный сюжет: «Любила я, он не любил».
Сердце Рамирского замерло.
Ц Нильской? Ц спросил он.
Не успел еще поэт отвечать, как хозяин подошел к Рамирскому с каким-то пож
илым человеком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75