Однажды, отправляясь в канцелярию, зашел он в ряды, купил табакерочку, куп
ил проклятого зелья, положил в карман, и сидит себе, как будто ни в чем не бы
вало, да переписывает бумаги.
Приходит Иван Федорович в добром расположении духа, сидит, пересматрива
ет подготовленные бумаги, преспокойно отмечает, видимо доволен усердие
м своих подчиненных; но вдруг приостановился, засунув руку в карман, пото
м перенес в другой, шарил, шарил, да как крикнет:
Ц Пьфу! забыл табакерку!… Черт знает, что это такое!
Ц Прикажете оставить эту бумагу до получения сведения? Ц спросил невп
опад один чиновник, подойдя к нему с какою-то бумагой.
Ц Какую бумагу? Ц прикрикнул Иван Федорович, Ц как оставить? Ну, где ж о
ставить? Ну, что вы говорите!… пьфу! досада! этот свинья Иван никогда не нап
омнит, что я позабыл табакерку!
Ц Не прикажете ли моего табачку? Ц вызвался вдруг Степан Ануфриевич, вы
нув из кармана табакерку и приподнимаясь с места.
Ц Поди ты с своим табаком! Я думаю, черт знает, что за табак!
Ц Костромской табак, самый лучший, зеленый.
Ц Э? неужели? покажи-ко…
И Иван Федорович сперва взглянул, потом взял щепоточку, сперва попробова
л, потом нюхнул.
Ц В самом деле хорош табак… славный табак!…
Понюхав табаку, Иван Федорович чихнул, Степан Ануфриевич поклонился, и д
ело пошло своим чередом; а между тем проклятое зелье взяло свое, подейств
овало на мозг Ивана Федоровича в пользу Степана Ануфриевича.
На другой день Иван Федорович не забыл своей табакерки, но чувствовал уж
е какое-то влечение к Нильскому. Взглянув бегло в список чиновников, как е
го зовут, он протянул к нему руку и сказал:
Ц Дай-ко, Степан Ануфриевич, своего табачку!
У Степана Ануфриевича заходила душа в теле; от радостного чувства он вск
очил, бросил перо, перо брызнуло на подписанную директором бумагу, внеза
пный испуг столкнулся с внезапною радостью, и душа замерла в Степане Ану
фриевиче. Засунув руку в карман, он окаменел и установил неподвижные гла
за на Ивана Федоровича, безмолвно, трепетно моргал, в ожидании молнии и гр
ома, которые разразят его на части.
Ц Что, или забыл табакерку? Ц спросил Иван Федорович, держа уже два паль
ца клешней, наготове взять щепоть табаку.
Ц Никак нет-с… капнул немножко, Ц отвечал Степан Ануфриевич дрожащим г
олосом, вынимая табакерку.
Ц Эх, брат!… Ну, да это ничего, можно подчистить, Ц сказал Иван Федорович,
взглянув на кляксу и нюхая табак…
И вот первый успех Степана Ануфриевича по службе. Это значит подействова
ть на утробу человеческую.
В вознаграждение заслуг Иван Федорович рекомендовал его как надежнейш
его чиновника для исправления должности заболевшего смотрителя строит
ельных материалов.
Вступая в эту должность, он не за порядком смотрел, потому что для этого ну
жно быть человеком, а искал беспорядков, потому что для этого можно быть п
росто ищейной собакой. Старый смотритель был честный, добрый и знающий с
вое дело человек; исправлял свою должность не с математическою точность
ю, по которой не текут и светила небесные, но как бог велел; по совести, его н
е в чем было упрекнуть; но по притязанию в отступлении от точности можно б
ыло взвести на него горы. Этой-то точностью, которой нельзя отыскать в сам
ой природе вещей, и ссадил его Степан Ануфриевич и Ц как говорится Ц «со
кол с места, а ворона на место». Напуганная притязаниями команда его, по ка
кому-то инстинкту, во избежание черного глаза Степана Ануфри
евича, огородила себя от внезапности его нашествий, как стадо журавлей с
торожевым журавлем. Только что Степан Ануфриевич крадется из-за угла, ма
хальный и подает голос: «Степка идет!» Ц и всё, как по команде: «смирно» пр
инимает вид математической точности.
Но стоит ли долго толковать о Степане Ануфриевиче и рассказывать, каким
образом он дослужился до значительного чина, как нажил состояние, и проч
ая, и прочая. Все это он сделал по известной форме, которая ведома всем, кто
принимает жизнь за торговую площадь, отношения людей за торговые оборот
ы, и не только золотую и серебряную монету, но и отчеканенные в ходячую мон
ету совесть, честь, правду и справедливость Ц за товар, который можно вым
енять на все удобства жизни. Достигнув до почетного звания, Степан Ануфр
иевич озаботился жениться. Для этой вещи он также сделал надлежащие сооб
ражения. Изрядненький чинок есть, порядочное состояньице есть, чего ж не
достает? Надлежащего почета в свете, связей, как говорится. Об этом и подум
ал Степан Ануфриевич и обратил особенное внимание на Мери, которой мать
была урожденная княжна, а отец в некоторой зависимости от него по службе.
Удвоив эту зависимость обязательным предложением небольшой суммы дене
г взаймы, Степан Ануфриевич сделал другое предложение.
Отец и мать Мери подумали: «Такой чин… занимает такое место… имеет состо
яние… кажется, такой хороший человек… отчего ж не отдать?»
Но Мери едва взглянула на него и только что не вскрикнула: «Ах, какой отвра
тительный!»
Покуда девушка не больна еще потребностью любить, она, как дитя, по инстин
кту чувствует, кто добр, у кого светлая душа и кто чем-то страшен. Так и для
Мери Степан Ануфриевич казался чем-то страшным, нечистым, тошным. Природ
у ее можно было назвать совершенством без малейшей порчи; светское образ
ование украсило ее; но все это образование было подготовлено для счастли
вой жизни, для любви, для дружбы, для взаимности, для чувств отрадных, для с
феры светской, а не для горя, не для лишений, не для зависимости от жестоко
й, грубой, беспощадной воли и себялюбивого невежества. Ее учили верить, и э
той же верою воспользовались, чтоб победить в ней отвращение к жениху; ее
же заманили к замужеству против сердца всеми приманками и соблазном чув
ств. Во все время, покуда она была невестой, ее воображение занимали роско
шью нарядов, свободой покупать все на свой вкус, произволом делать все по-
своему, угождением всем малейшим ее желаниям. Жених едет к ней с подаркам
и, подруги ахают перед роскошными, серьгами, браслетами, фермуарами. Мать
ухаживает за ней; модистки поминутно приезжают с кордонками, примериваю
т на ней платья, чепцы, шляпки, наколки, мантильи; восхищаются ее талией, ее
головкой; дивятся, как к ней все пристало, как все к лицу, как все на ней trи
s distingu? [253] Весьма
изящно (франц.).
. Отец также похаживает около дочери, посматривает, похваливает; но
есть в нем тайное чувство, которое отзывается что-то не весело на душе: жа
ль сбыть такую хорошенькую девочку за выходца из тьмы кромешной! Да что д
елать!
И мать часто посмотрит на жениха, да вздохнет и скажет мужу:
Ц Mais au moins, mon ami [254]
Но по крайней мере, мой друг (франц.).
, она пристроена; все-таки богатый человек, имеет средства жить прил
ично званию. Как досадно, что он не говорит по-французски! Как это много зн
ачит в свете: он совсем бы другой человек был, совсем бы другой человек!
Ц Да! Ц отвечал муж, Ц конечно; ну, да что ж за беда!
Ц Ах, нет, беда. Я воображаю, когда Маша приедет с ним с визитом к княгине: я
не знаю, о чем она будет с ним говорить?
Ц Да, конечно; ну, да что ж за особенная беда, Ц отзывался отец Мери, задум
чиво похлопывая пальцами, Ц по крайней мере Маша хорошо пристроена; он д
ает мне деньги на уплату долга в Опекунский совет: все-таки именье уцелее
т, и можно будет как-нибудь жить.
Ц Да! Ц прибавляет задумавшись мать Мери, Ц можно будет выкупить и мои
брильянты.
И вот Мери выдана замуж, пристроена; но надежды родителей ее не исполнили
сь. Ни радости, ни выгод.
Когда отец напомнил превосходительному зятю своему о выкупе именья из О
пекунского совета, Степан Ануфриевич отвечал, что он непременно это испо
лнит.
Ц Только вы потрудитесь сперва переписать именье на мое имя или хоть на
имя Машеньки.
Ц Для чего же это? Не все ли равно, после меня именье достанется дочери.
Ц Э, нет, не все равно: во-первых, Ц долг чуть не превышает стоимости имен
ья… так уж лучше я куплю именье по вкусу; а во-вторых…
Ц Во-вторых, Ц прервал отец Мери, Ц об этом нечего уже и говорить! Проща
йте!
Тут только понял он, что за человек Степан Ануфриевич и что за судьба ожид
ает Мери, которая слышала все и, безмолвная, бледная, вышла из другой комна
ты проститься с отцом.
Степан Ануфриевич, с своей стороны, почитая себя вправе негодовать на те
стя и считать, что он поступил с ним бесчестно, перестал к нему ездить в до
м; с знатной родней жены он не мог сойтиться по причинам понятным и очень е
стественным. Обманувшись сам в надеждах на связи, Степан Ануфриевич отст
ранил от дому своего всех родных, всех знакомых Мери.
Она осталась одна в новом для нее свете, как белая среди черных.
Какие-то политипажные чиновные лица
[255] В данном случае политипажные то же, что ор
динарные, стандартные.
, сослуживцы Степана Ануфриевича, являлись в дом, то на обед, то на ве
чер, на преферансик; знакомились с нею, просили позволения познакомить ж
ен; жены приезжали с визитом, и Мери должна была, по настоятельному требов
анию мужа, принимать всех и каждую; но никак не могла угодить Степану Ануф
риевичу, который понимал приличие подобострастием пред высшими и высок
омерием пред низшими и приходил в исступление, смотря на жену свою, сохра
няющую истинное достоинство женщины.
Ц Вы, сударыня, гордыня! Ц твердил он ей, Ц тайная советница делает вам
честь своим посещением, а вы… обращения не знаете-с! аттенции не имеете-с!
Думаете, что так важна ваша родня, что все прочее дрянь!… А вы-то сами что-с?
Дочь надворного советника и больше ничего-с! Я вам доставил вес в обществ
е не с тем, чтоб вы нарушали мои отношения с людьми-с!… Да-с! Вы думаете, эман
сипация будет у меня в доме? Нет-с!… Никогда-с!
Ц Я вас не понимаю, Ц произнесла смиренно Мария.
Ц А я вас понимаю-с! Вы думаете, что все равны-с: и ее превосходительство А
нна Григорьевна, которая вас удостаивает своим знакомством, и какая-ниб
удь Варвара Павловна, которая обязана изъявлять супруге начальника сво
его мужа достодолжное уважение?… страм, сударыня: с женой моего секретар
я вы за панибрата! прибежит Варвара Павловна, женщина без всякого прилич
ия, болтунья, дерзкая, та-та-та, та-та-та, вы и сами вне себя, так и ходите за н
ей хвостом!… А тут приедет какая-нибудь значительная особа, ни малейшей а
ттенции!… А чуть Варвара Павловна Ц и угощения, и разговоры, и господи, бо
же мой!… Придет, кивнет без всякой пристойности головой: «Здравствуй, Сте
пан Ануфриевич!» Ц а потом та-та-та, по-французски, и плюх за фортопьяны; н
ачнет барабанить, орать во все горло… Невежа! Я не для нее купил фортопьян
ы! Дерзость какая! Вдруг вздумала мне выговаривать, что я не даю балов!… Вч
ера приехал Авдей Васильевич, сенатор, а она не только что с места не встае
т, да и поклониться не хочет: заняла, шлюха, первое место в гостиной, да и сид
ит! Почтенный человек, вельможа, должен был сесть на стуле! Дрянь! Я не для н
ее завел диваны!… Нет, уж она мне надоела! Попробуй еще, та-та-та, потатакат
ь у меня!
Горьки были для Марии эти нападки на Варвару Павловну, которая одна из вс
ех знакомств и служебных отношений мужа пришлась и по образованию и по н
раву ей по сердцу. Она не утерпела, чтоб не заступиться за нее.
Ц Что сделала вам эта добрая, милая, полная достоинств женщина? Ц сказа
ла Мария.
Ц О! высоких достоинств! Секретарша! Это очень видно, что она высоко о себ
е думает: кричит как у себя дома: человек! подай мне воды!… приказывает мои
м людям! Для нее я держу людей!… Пусть кто-нибудь попробует вперед исполня
ть ее приказания!… Приведет целую ватагу своих девчонок, добро бы у нас бы
ли дети, так для компании; а то для чего, чтоб их здесь кормили да лакомили!

Мария отвечала на эти слова глубоким вздохом, но и вздох не остался без уп
реку.
Ц Можете вздыхать по ней-с! Ц сказал злобно и значительно Степан Ануфр
иевич.
Через несколько дней Варвара Павловна прибежала вся в слезах, с мольбой
упросить Степана Ануфриевича пощадить ее мужа, не отрешать от должности
, не лишать куска хлеба.
Не нужно было спрашивать о причине. Нильская поняла ее, поняла в первый ра
з и тяжкое чувство ненависти к мужу за вопиющую несправедливость, котора
я только ей одной была известна и которую она обязана была таить от всех. Н
о долг велел ей чтить и любить этого человека.
Чтоб любить воистину, говорят, надо любить всеми способностями бессмерт
ной души и тленного тела; и надо любить взаимно умом, сердцем и всеми пятью
чувствами. Только при этих условиях все существо человека здравствует и
благоденствует; каждый атом, составляющий его, счастлив, каждый пор, как у
ста, впивается жарким поцелуем в сочувствующий ему. Это сочетание двух к
райностей природы, это стихия духа, проникающая стихию материи и рождающ
ая воистину жизнь, а не просто существование на белом свете.
Но это тримурти
[256] Троица (санскрит).
любви, говорят, мечта. Мечта ли? Оно только распалось на три свои сво
йства Ц на союз по рассудку, на союз по сердцу и на союз по увлечению чувс
тв. Для Нильской ни то, ни другое, ни третье не существовало. Что ж было ей де
лать? Надо было или проникнуться миром, или рассеяться в мире.
Соблазны света были ей не по душе, она не любила рассеянности, ей нужна был
а спокойная, согласная семейная жизнь, если и без счастливой взаимности
чувств, то по крайней мере без притязаний. Но Нильская и дома ни хозяйка, н
и гостья, как многие. Распоряжаться ей не дозволяли, не обходились и прили
чно, на условиях светской утонченной вежливости, которая не иначе называ
ет жену, как мадам. Нильская не могла посвятить время по произволу никако
му занятию. Займется ли она от скуки и тоски чтением, ей говорят: «У вас, суд
арыня, в голове только романы!» Ц «Это не роман, это историческая книга».
Ц «А! вы в ученые хотите попасть, в академию-с!» Займется ли шитьем по канв
е: «Что здесь, фабрика, что ли-с, наставили своих пяльцев!» Ц «Где ж мне сес
ть шить?» Ц «Да это глупое дело-с вышивать ваши ковры, тратить только ден
ьги на шерсть-с, по четырнадцати рублей фунт, да фунтов двадцать; а что вый
дет? попона! Покорно вас благодарю! У меня нет такого богатства, чтоб плати
ть несколько сот за попону; а в комнате я не позволю расстилать такую дрян
ь!»
Чем же заняться Нильской?
Покуда горе таилось в ней, она терпеливо изнывала пол тягостью его. Но едв
а свет узнал о ее судьбе, все родные и знакомые занялись рассеянием ее гор
я, вырвали ее из этого онемения, влили насильно в душу ее опиум, учили нахо
дить в светском рассеянии замену счастия.
В доме княгини, тетки своей, она встречала известного уже нам Чарова. Моло
д, наследник богатого состояния, он только что вступил в общество, со всем
и задатками паркетного честолюбия добиться до звания хищного зверя гос
тиных. Несмотря, однако же, на желание быть львом, он скорее по складке сво
ей и приемам походил на кабана. Встретив Нильскую, хорошенькую, как газел
ь, он тотчас же решился зарезать ее. По неопытности своей она не предвидел
а этого страшного намерения, но уклонилась от преследований по простому
чувству своего достоинства.
Чаров не способен был затрагивать самолюбие, волновать душу. Нильская бы
ла вполне женщина: ей хотелось не покорять, а самой покоряться.
Между тем с Чаровым был знаком по дружеским отношениям отцов лейтенант Р
амирский; очаровательный собой моряк, страстная, но вместе и глубокая ду
ша, каких мало; умен, образован; чудак по движениям сердца, он не понимал во
локитства; чем более нравилась ему женщина, тем благоговейнее было в нем
чувство к ней, тем дальше становился он от нее, как будто боясь открыть нед
остатки. Но сердце его еще не было затронуто любовью.
Однажды пришел он к Чарову, закурил сигару и задумался. Чаров торопился е
хать в Павловское, но не на столько был короток с ним, чтоб сказать без цер
емоний: ты, брат, кури и думай себе о чем хочешь, а я поеду. Он предложил ему е
хать вместе.
Ц Поедемте, но что ж я буду там делать?
Ц Вот прекрасный вопрос? разумеется, делать любовь.
Ц Терпеть не могу.
Ц Ну, а я могу терпеть; потому что это очень хорошо, почтенно и благородно,
питает ум и сердце, возвышает дух и, словом, бесподобное, самое лучшее дело
.
Ц Ну, делайте вы это дело, а я буду просто зрителем.
Ц Так едемте же скорее, а не то я опоздаю на службу, могу получить выговор;
вы еще не знаете, что значит миленький, капризный начальник.
Ц А вы на действительной службе? Ц спросил Рамирский улыбаясь, Ц изви
ните нескромный вопрос.
Ц Хм! конечно, не сверх комплекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75