он и по доброй воле согласится исправить грех браком. Ты сог
ласен? говори.
Прохор Васильевич стоял как вкопанный; и боялся говорить и не знал, что го
ворить.
Ц Говори, душечка Прохор Васильевич, говори скорей; не погуби себя и меня
… После венца дело объяснится лучше; увидят, кто прав, кто виноват!… Батюшк
а, уж я знаю, что он согласен, и спрашивать нечего.
Ц Ну, так и быть; благословите их, батюшка, так уж я и ни слова, Ц сказал Пет
р Яковлев.
Ц Он добрый малый и раскаивается, я это вижу, Ц сказал священник, напутс
твуя благословением примиренных. Ц Готовьтесь к свадьбе!
Ц Свадьбу не отлагать стать, Ц сказал Петр Яковлев, Ц ну, теперь обними
меня, сестра, и ты обними.
Ц О чем же ты опечалился, душенька Прохор Васильевич, голубчик мой! Ц тв
ердила Лукерья Яковлевна, возвратясь в дом, Ц нешто я тебе не по сердцу?
Ц Нет, не то, Лукерья Яковлевна, Ц отвечал Прохор Васильевич, повеся гол
ову, Ц я боюсь тятеньки, как он узнает…
Ц Что ж что узнает? Узнает так узнает! Мы вместе упадем к нему в ноги, так н
ебойсь простит.
Ц Простит! Ц хорошо как простит. Ц Да вот что…
Ц Что еще такое?
Ц Вот что: оно бы ничего, да как-то не приходится; уж мне там сватал невест
у.
Ц Велика беда; да плевать на нее!
«В самом деле, Ц подумал Прохор Васильевич, Ц что мне в ней, я без Лукерьи
Яковлевны жить не могу!»
II
Попал в мрежу, Ц как ни ныряй, не вынырнешь. Женили Прохора Васильевича. Л
укерья Яковлевна не намилуется им. И он как будто счастлив Ц жена по серд
цу; да все что-то оглядывается назад: нельзя ли уйти от того счастья, к кото
рому приневолили. Таковы уж люди: по охоте хоть в трущобу; а поневоле, будь
ты хоть сама судьба со всеми своими будущими благами, Ц все нипочем. Дай
им хоть вечное веселье, Ц «чтоЦ ж, скажут, за радость: и погрустить-то не
о чем!»
Прошел месяц, другой.
Ц Что это мы, Прохор Васильевич, не едем к твоему батюшке? Ц спрашивает е
го часто Лукерья Яковлевна.
Ц А вот, постой, я еще подумаю, Ц отвечал он ей.
Ц Да ты и то все думаешь; и смотреть-то грустно на тебя. Прошло еще несколь
ко времени в думе.
Строгий брат Лукерьи Яковлевны стал искоса посматривать на Прохора Вас
ильевича да поговаривать сестре: «Мы на хлебы, что ли, взяли к себе этого д
армоеда?»
Лукерья Яковлевна обиделась, прослезилась, идет к мужу.
Ц Что ж, Ц говорит, Ц когда мы поедем в Москву?
Ц А вот, погоди, Ц отвечает Прохор Васильевич в какой-то безжизненной д
ремоте, нерешительности и боязни показаться отцу на глаза.
Ц Послушай, почтеннейший! Ц сказал ему, наконец, сурово шурин, Ц ты когд
а поедешь на Москву, к отцу?
Ц Да я, право, не знаю, Петр Яковлевич! Ц отвечал Прохор Васильевич, Ц ме
ня тятенька убьет; а я чем виноват?
Ц Убьет так убьет; а ты все-таки ступай да сознайся во всем; а не хочешь, та
к куда хочешь ступай; у меня тебе житья не будет!
Что сказал Петр Яковлев, то было решенное дело. На другой день Прохор Васи
льевич и Лукерья Яковлевна сели в повозку, запряженную в одну лошадь, и по
ехали шажком по дороге к Москве.
Время было холодное, ненастное; на первом же переезде дождь промочил до к
остей Прохора Васильевича; на второй же день занемог он опасно и долго бы
л почти в безжизненном состоянии. Когда пришел в память, он увидел себя в т
емном углу черной избы; подле него сидела Лукерья Яковлевна. Ее нельзя бы
ло узнать: так похудела она от слез и бессонных ночей.
Ц А где Триша? кликни, голубушка, Тришу… Пора нам
И с этими словами Прохор Васильевич снова забылся; а Лукерья Яковлевна с
нова залилась слезами и начала причитывать скорбным напевом свое отчая
ние.
Время летело себе, не заботясь, куда и зачем; а между тем Прохор Васильевич
очнулся. Но сырость и холод избы успели напитать собой все его члены, и в п
родолжение нескольких месяцев он не мог двинуться с места. К счастью, как
ая-то старуха взялась поставить его на ноги, и поставила каким-то преглуп
ейшим снадобьем, кажется травкой фуфоркой, об кото
рой и помину нет ни в одном гербариуме.
Все, что имела у себя и на себе Лукерья Яковлевна, все было прожито; хоть ми
лостыню побираться идти.
Однажды Прохор Васильевич почувствовал, наконец, в себе силы и бодрость
духа.
Ц Лукерья Яковлевна, знаешь что? Ц сказал он жене.
Ц А что бы такое? Ц спросила она,
Ц А вот что: пойду я к тятеньке, упаду к нему в ноги Ц что будет, то и будет!
Ц Ах, душенька ты моя, Прохор Васильевич, насилу-то ты надумался! Я уж и на
поминать тебе не хотела. Чего ты боишься? Ведь «чему быть, того не миновать
»; а родной отец не дикой зверь Ц смилуется.
Ц Пойду!
Ц А я-то как же?
Ц Ты-то?… ты побудь здесь.
Ц Без тебя?
Ц Отсюда до Москвы недалеко; я медлить не буду.
Ц Ну, так и быть. Денег у нас только три синеньких; возьми их с собой. Да куп
ил бы ты какой-нибудь старенький кафтан получше; а то, посмотри, стыдно бу
дет показаться отцу на глаза.
Ц И то правда. Э! да я у Триши возьму платье.
Простясь с женой, Прохор Васильевич отправился в Москву. На дороге нанял
попутчиков и на третий день к вечеру приехал в Ямскую.
В самом деле, нельзя было показаться в нищенском виде не только отцу, но и
кому бы то ни было в доме.
«Вызову, Ц думает, Ц Тришу, переговорю с ним, как быть», Ц и послал хозяй
ского мальчика отыскать приказчика Трифона Исаева и попросить его пожа
ловать на постоялый двор, повидаться с одним приезжим.
Долго ходил мальчик и принес нерадостные вести: приказчик Трифон Исаев д
авно уже отошел от Василья Игнатьевича и неизвестно где пребывает.
В отчаянии Прохор Васильевич кое-как промаялся день; ввечеру пошел к отц
овскому дому. Боязливо повернул в переулок, сохранявший еще фамильное на
звание вельможи бывшего владетеля дома, который принадлежит уже чайном
у торговцу: Захолустьеву.
Не просто Захолустьеву, а Василию Игнатьевичу, который выкрасил дом снар
ужи и велел под щитом герба, вместо выставленного года постройки, выстав
ить: возобновлен в таком-то году. Вельможа и Васили
й Игнатьевич большая разница; но что ж такое? Если в каком-нибудь храме бо
жества древней Греции, водворилась теперь сова, символ мудрости, и не хуж
е оракулов вещает всем проходящим, что все проходит в мире, то отчего же Ва
силию Игнатьевичу не водвориться в опустевшем подобии храма, не хлопать
глазами и не говорить, что все I Пантеоны ни на что не годятся, кроме как на ф
абричные заведения. Тогда вещали, теперь говорят; а в сущности говорит I вр
емя, а не Василий Игнатьевич.
Прохор Васильевич остановился против отцовского Пантеона и вздохнул. В
орота заперты, в окнах темно, точно как будто и Василия Игнатьевича уже не
существует, и снова все угасло, опустело.
Как нарочно, никто не пройдет мимо; а между тем темная ночь не только на дв
оре, но и на улице. Страшно стало Прохору Васильевичу в глухом переулке; вы
брался поскорей на большую улицу, где также замерла уже дневная жизнь. До
лго бродил он сам не зная где, не смея возвратиться на постоялый двор: там
требовали от него паспорта.
Где же приклонить голову? Чем утушить тоску? Город не деревня, где можно по
стучать в окно, попроситься на ночлег; где нисколько не удивятся, что чело
век идет по божьему миру сам не знает куда, ни в котомке куска хлеба, ни в мо
шне гроша. Бедного путника накормят и напоят, не допрашивая: кто он? и что д
опрашивать: по всему видно, что человек. Чего ж больше? Или мало этого? Но в г
ороде непременно допросят.
Надо же где-нибудь приклонить голову. Да где ж приклонить? Кругом все каме
нные палаты; нет заваленки. На тротуаре не приляжешь; ведь это тротуар, а н
е что другое; тотчас подымут сонного под бока да крикнут: «Тащи его, пьяную
собаку! вишь разлегся, благо мягко ему подостлали!»
Надо же напиться Ц жажда страшная; да у кого попросить? Кругом всё каменн
ые палаты. В людских живут люди, да в доме-то привозной воды на стирку недо
стает.
Надо же, наконец, хоть приткнуться куда-нибудь? Неужели в целом городе нет
гостеприимного угла? Как не быть; вот на углу улицы светит гостеприимный
фанал, над входом в преисподнюю дома. Небольшая вывеска гласит
, что здесь распивочная. Следовательно, здесь можно напиться.
Остановился Прохор Васильевич против дверей; долго стоял в какой-то нер
ешительности, прислушиваясь, что делается в этой преисподней. Кажется, в
се тихо, нет непозволительного разгулья.
Ц Ну-у!… Где ж вы там, Федор Петрович? Ц раздался резкий голос подле Прох
ора Васильевича.
Он оглянулся; это была какая-то благородная, в набивном полумериносовом
салопе и в чепце, сверх которого накинут был драдедамовый платок.
Ц Сейчас, Палагея Ивановна, Ц отвечал кто-то, выходя из-за угла и прибли
жаясь ко входу распивочной.
Красный воротник длинного сюртука испугал было Прохора Васильевича, но
жалкая, смиренная наружность неизвестного ему Федора Петровича успоко
ила его.
Ц Давайте деньги, надо взять полштофика ерофеичу, Ц продолжала женщин
а, входя в распивочную. Вслед за ней вошел и отставной сюртук, Федор Петров
ич.
«Зайду и я, попрошу напиться», Ц подумал Прохор Васильевич, и также вошел
, но боязливо, в закоптелый подвал, где в одном углу красовались фронтом на
полках штофы и полуштофы
[142] Штоф Ц стеклянная четырехгранная бутыль в восьмую част
ь ведра.
; около стен лавки и столики, подле столиков кожаные стулья.
Распивающих на этот раз было мало. У одного стола сидел хмурно сонный лак
ей, в модной ливрее Ц в гороховом фраке, в красных штанах и штиблетах. Важ
но сложив руки узлом, вытянув ноги, развесив губы и моргая глазами, он вооб
ражал, что сидит на козлах новомодной коляски своей барыни и раздосадова
н, что «по сю пору в рот ничего не брал».
Подле другого столика уселся отставной сюртук, отирая пот с лица.
Ц Ну-у! пойдемте! Ц сказала женщина, взяв полуштоф от целовальника, Ц ч
то засели?
Ц Нет уж, я выпью меду: мочи нет как хочется.
Ц Что-о! Вот тебе раз! Тратить деньги на мед! Легко ли! Пойдемте! А не то мне
черт с вами!
Ц Нет уж, ей-богу, мочи нет! Я сейчас, Палагея Ивановна. Выпейте стаканчик.
Ц Мед пить? Нашли вкус! Знаете, что я его терпеть не могу.
Ц Ну, пивка. Подай бутылочку пивка.
Ц Пивка! Ну, ин подай бутылочку. Право, ни на што не похоже, Федор Петрович!
Ц И мне бутылочку пива, Ц сказал Прохор Васильевич, присев к столу в сос
едстве с Федором Петровичем и Палагеей Ивановной.
Ц Гордец, щипаная борода! Ц заговорил вдруг ливрейный лакей, Ц подико-
сь! лошадей нельзя оставить!… А у меня, не-бойсь, нет ничего на руках?… И бар
ынин манто на руках, и платок барынин на руках… да и сама барыня-то на рука
х: кто подаст салоп-то да наденет теплые сапоги, как выйдет с балу-то? а? А кт
о сведет с лестницы-то? Да и экипаж-то кто, кроме меня, найдет? Сам черт не на
йдет! Вишь загнали куда!… а?
Ц Только-то сегодня и понабрались, небойсь? Ц ворчала вполголоса Палаг
ея Ивановна под непрерывный разговор с самим собою лакея.
Ц Ей-ей, только, Ц отвечал тихо Федор Петрович.
Ц Так и поверила! А куда изволили прогуливаться вместе с Матреной-то Кар
повной?
Ц Когда, Палагея Ивановна? Давича-то? Она шла к раздаче па бедных, и я туда
же шел.
Ц Уж конечно! Шли по дороге! Чай, и угощенье Редком было по дороге!
Ц Ей-ей, нет! С какой же стати, Палагея Ивановна.
Ц И не извольте говорить! знаю я: пошли к князю, да очутились в богоугодно
м заведении.
Ц У князя я был, ей-богу был!
Ц А что князь-то дал?
Ц Всего-то полтинничек.
Ц Так и поверила! Поди-ко-сь! Князь дал синенькую; а вы изволили ее на меду
пропить!… По дороге шли вместе, нельзя не угостить!… Да я не потерплю этого
!… У меня будете стол держать, а угощать других? нет, уж этого не дозволю!… Из
вольте держать стол у своей Матрены Карповны, в подвале, на полатях!
Ц Ц Помилуйте! Ц начал было Федор Петрович, но его прервал лакей.
Ц Чего изволите, сударыня? Ц вдруг крикнул он спросон-ков на возвысивш
ийся голос Палагеи Ивановны, Ц к Карповым? Слушаю-с! Ступай к Карповым!…
Снова все утихло; и снова Палагея Ивановна накрыла сурдиной с
вой резкий скрипичный голос
[143] То есть приглушила, ослабила голос. (
Сурдинка Ц приспособление, приглушающее звучание музыкальных ин
струментов).
и начала напевать Федору Петровичу. Но Прохор Васильевич ничего уж
е не слыхал. Утолив жажду пивом, утомление его перешло в изнеможение, и он
забылся, заснул под журчащий поток упреков Палагеи Ивановны. Чета, однак
о же, скоро убралась; ливрейный лакей также очнулся, провел рукой по лицу к
верху, против шерсти, встал, пошатнулся, наметил было в дверь, да ударился
в косяк, посердился, как Ванька, «что в свете так мало дверей», и ушел.
Было уже поздно, целовальник не ждал новых гостей. Он толкнул Прохора Вас
ильевича и крикнул:
Ц Эй! господин! Пора запирать!
Ц Что?… Ц отозвался, очнувшись, Прохор Васильевич.
Ц Известное дело что: за две бутылки пива да за полштофика ерофеичу.
Ц Ерофеичу? Ц спросил с недоумением Прохор Васильевич.
Ц А как же! Чай, тут свидетели были.
Ц Когда ж я пил ерофеич?…
Ц Память маненько поотшибло! Опохмелишься, так оно и ничего.
Ц Голова болит, мочи нет! Ц проговорил Прохор Васильевич, взявшись за г
олову.
Ц Уж это так: выпей-ко покрепче настойки, я тебе поднесу. Подать, что ли?
Ц Нет, не могу!
Ц Так расплатись да ступай, брат… Э, да ты совсем обессилел! Ты послушай м
еня, выпей мерочку, а то не дойдешь до Дому, на дороге ляжешь; заберут еще в ч
асть.
Холод пробежал по членам Прохора Васильевича, он чувствовал, что не в сил
ах был идти; тошно было на душе.
Ц Ну, дай чего-нибудь погорчее, Ц сказал он.
Ц Изволь. Э! глотка и в рот не бери! Выпей разом; посмотри, как окуражит.
Целовальник почти насильно влил в Прохора Васильевича мерку эрфи
ксу, который, вместо того чтоб поднять его на ноги, Ударил в голову.
Но онемение чувств показалось ему сладко. Отхлынувшая кровь от сердца, и
стомленного горем и боязнью, подавила расстроенное воображение, облила
собою мрачные, черные картины настоящего и будущего, Ц все осветилось к
ак будто розовой зарей.
Ц Что, брат, хорошо?… Эх ты, молодец! раскис! да здесь не место спать, ступай!
Голова Прохора Васильевича скатилась на грудь; на лицо выступил румянец
и какое-то внутреннее довольствие.
Ц Да ступай же! Ц повторил целовальник.
Ц Нет! ей-ей, не пойду! Ц проговорил Прохор Васильевич.
Ц Скажи пожалуйста, нашел ночлег! За ночлег деньги платят… ступай!
Ц Не пойду, ни за что не пойду, Лукерья Яковлевна, Ц продолжал Прохор Вас
ильевич в бреду, Ц не пойду к тятеньке!… Тятенька убьет меня!… спросит, ку
да девал пятьдесят тысяч… Мне что его наследье… тьфу! и знать не хочу… я те
бя только и знаю…
«Э-ге! прогулял пятьдесят тысяч! Ц подумал целовальник, Ц молодец-то, ве
рно, знатной… Слышь!»
Ц Ну, ну, изволь… для тебя… пожалуй, поеду… Ц заговорил опять Прохор Вас
ильевич, Ц поеду!…
Ц Да уж оставайся, оставайся, пожалуй, Ц сказал целовальник. Ц Оно же и
тово… на улице подберут; а тебе, чай, не приходится…
Ц Пойду!… Ц повторил решительно Прохор Васильевич.
Ц Полно, куда тебе идти; я запру, а ты приляг себе; я и подушку подам.
Целовальник запер изнутри двери распивочной; потом принес подушку, поло
жил на лавку подле Прохора Васильевича и без больших затруднений свалил
его на это ложе.
Настало утро. Почти с рассвета прохаживались уже около капища побродяжк
и. Это первые прихожане. Целовальник слышал впросонках и говор, и шепот, и
брань; но долго не вставал, бурча с досадой:
Ц Вишь, скареды! принесло спозаранку! Добро бы праздник какой!
Но в двери стали нетерпеливо постукивать; и он вскочил-с сердцем, протер г
лаза и отпер. Толпа ввалилась в распивочную.
Ц Что ж это ты, милостивец, вздумал маять нас у своих дверей! Ц крикнула о
дна старуха в отрепьях, с гневом, Ц раннюю обедню прогулять для тебя, что
ли?
Ц Поспеешь еще к концу, к подаянью-то! Ц отвечал целовальник, Ц небойсь
, не пропадет твоя денежка.
Ц Ах ты неумытой! По-твоему, не перекрестясь руку протягивать.
Ц Ну, ну! Протягивай!
Ц Ах ты безбожник! Да что ты думаешь, что только и вина, что у тебя? Так вот, п
левать же на твою милость! Куковинка- то недалеко… Пойдемте, бр
атия, туда!
Ц Давно я говорил, что там лучше, Ц сказал один нищий, похожий на длинног
о кривого черта, в истрепанном сюртуке и повисший на костылях, Ц там и ме
ра-то в меру и вино-то вино, а не гусиное пойло с перцем!…
Ц Пойдем! Ц повторила старуха.
Ц Напрасно, Кирбитьевна, напрасно порочишь! Ц сказал целовальник, стру
сив, что вся братия нищих оставит его приход, Ц мера-то у меня для вас чере
з край, а вино-то полугар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
ласен? говори.
Прохор Васильевич стоял как вкопанный; и боялся говорить и не знал, что го
ворить.
Ц Говори, душечка Прохор Васильевич, говори скорей; не погуби себя и меня
… После венца дело объяснится лучше; увидят, кто прав, кто виноват!… Батюшк
а, уж я знаю, что он согласен, и спрашивать нечего.
Ц Ну, так и быть; благословите их, батюшка, так уж я и ни слова, Ц сказал Пет
р Яковлев.
Ц Он добрый малый и раскаивается, я это вижу, Ц сказал священник, напутс
твуя благословением примиренных. Ц Готовьтесь к свадьбе!
Ц Свадьбу не отлагать стать, Ц сказал Петр Яковлев, Ц ну, теперь обними
меня, сестра, и ты обними.
Ц О чем же ты опечалился, душенька Прохор Васильевич, голубчик мой! Ц тв
ердила Лукерья Яковлевна, возвратясь в дом, Ц нешто я тебе не по сердцу?
Ц Нет, не то, Лукерья Яковлевна, Ц отвечал Прохор Васильевич, повеся гол
ову, Ц я боюсь тятеньки, как он узнает…
Ц Что ж что узнает? Узнает так узнает! Мы вместе упадем к нему в ноги, так н
ебойсь простит.
Ц Простит! Ц хорошо как простит. Ц Да вот что…
Ц Что еще такое?
Ц Вот что: оно бы ничего, да как-то не приходится; уж мне там сватал невест
у.
Ц Велика беда; да плевать на нее!
«В самом деле, Ц подумал Прохор Васильевич, Ц что мне в ней, я без Лукерьи
Яковлевны жить не могу!»
II
Попал в мрежу, Ц как ни ныряй, не вынырнешь. Женили Прохора Васильевича. Л
укерья Яковлевна не намилуется им. И он как будто счастлив Ц жена по серд
цу; да все что-то оглядывается назад: нельзя ли уйти от того счастья, к кото
рому приневолили. Таковы уж люди: по охоте хоть в трущобу; а поневоле, будь
ты хоть сама судьба со всеми своими будущими благами, Ц все нипочем. Дай
им хоть вечное веселье, Ц «чтоЦ ж, скажут, за радость: и погрустить-то не
о чем!»
Прошел месяц, другой.
Ц Что это мы, Прохор Васильевич, не едем к твоему батюшке? Ц спрашивает е
го часто Лукерья Яковлевна.
Ц А вот, постой, я еще подумаю, Ц отвечал он ей.
Ц Да ты и то все думаешь; и смотреть-то грустно на тебя. Прошло еще несколь
ко времени в думе.
Строгий брат Лукерьи Яковлевны стал искоса посматривать на Прохора Вас
ильевича да поговаривать сестре: «Мы на хлебы, что ли, взяли к себе этого д
армоеда?»
Лукерья Яковлевна обиделась, прослезилась, идет к мужу.
Ц Что ж, Ц говорит, Ц когда мы поедем в Москву?
Ц А вот, погоди, Ц отвечает Прохор Васильевич в какой-то безжизненной д
ремоте, нерешительности и боязни показаться отцу на глаза.
Ц Послушай, почтеннейший! Ц сказал ему, наконец, сурово шурин, Ц ты когд
а поедешь на Москву, к отцу?
Ц Да я, право, не знаю, Петр Яковлевич! Ц отвечал Прохор Васильевич, Ц ме
ня тятенька убьет; а я чем виноват?
Ц Убьет так убьет; а ты все-таки ступай да сознайся во всем; а не хочешь, та
к куда хочешь ступай; у меня тебе житья не будет!
Что сказал Петр Яковлев, то было решенное дело. На другой день Прохор Васи
льевич и Лукерья Яковлевна сели в повозку, запряженную в одну лошадь, и по
ехали шажком по дороге к Москве.
Время было холодное, ненастное; на первом же переезде дождь промочил до к
остей Прохора Васильевича; на второй же день занемог он опасно и долго бы
л почти в безжизненном состоянии. Когда пришел в память, он увидел себя в т
емном углу черной избы; подле него сидела Лукерья Яковлевна. Ее нельзя бы
ло узнать: так похудела она от слез и бессонных ночей.
Ц А где Триша? кликни, голубушка, Тришу… Пора нам
И с этими словами Прохор Васильевич снова забылся; а Лукерья Яковлевна с
нова залилась слезами и начала причитывать скорбным напевом свое отчая
ние.
Время летело себе, не заботясь, куда и зачем; а между тем Прохор Васильевич
очнулся. Но сырость и холод избы успели напитать собой все его члены, и в п
родолжение нескольких месяцев он не мог двинуться с места. К счастью, как
ая-то старуха взялась поставить его на ноги, и поставила каким-то преглуп
ейшим снадобьем, кажется травкой фуфоркой, об кото
рой и помину нет ни в одном гербариуме.
Все, что имела у себя и на себе Лукерья Яковлевна, все было прожито; хоть ми
лостыню побираться идти.
Однажды Прохор Васильевич почувствовал, наконец, в себе силы и бодрость
духа.
Ц Лукерья Яковлевна, знаешь что? Ц сказал он жене.
Ц А что бы такое? Ц спросила она,
Ц А вот что: пойду я к тятеньке, упаду к нему в ноги Ц что будет, то и будет!
Ц Ах, душенька ты моя, Прохор Васильевич, насилу-то ты надумался! Я уж и на
поминать тебе не хотела. Чего ты боишься? Ведь «чему быть, того не миновать
»; а родной отец не дикой зверь Ц смилуется.
Ц Пойду!
Ц А я-то как же?
Ц Ты-то?… ты побудь здесь.
Ц Без тебя?
Ц Отсюда до Москвы недалеко; я медлить не буду.
Ц Ну, так и быть. Денег у нас только три синеньких; возьми их с собой. Да куп
ил бы ты какой-нибудь старенький кафтан получше; а то, посмотри, стыдно бу
дет показаться отцу на глаза.
Ц И то правда. Э! да я у Триши возьму платье.
Простясь с женой, Прохор Васильевич отправился в Москву. На дороге нанял
попутчиков и на третий день к вечеру приехал в Ямскую.
В самом деле, нельзя было показаться в нищенском виде не только отцу, но и
кому бы то ни было в доме.
«Вызову, Ц думает, Ц Тришу, переговорю с ним, как быть», Ц и послал хозяй
ского мальчика отыскать приказчика Трифона Исаева и попросить его пожа
ловать на постоялый двор, повидаться с одним приезжим.
Долго ходил мальчик и принес нерадостные вести: приказчик Трифон Исаев д
авно уже отошел от Василья Игнатьевича и неизвестно где пребывает.
В отчаянии Прохор Васильевич кое-как промаялся день; ввечеру пошел к отц
овскому дому. Боязливо повернул в переулок, сохранявший еще фамильное на
звание вельможи бывшего владетеля дома, который принадлежит уже чайном
у торговцу: Захолустьеву.
Не просто Захолустьеву, а Василию Игнатьевичу, который выкрасил дом снар
ужи и велел под щитом герба, вместо выставленного года постройки, выстав
ить: возобновлен в таком-то году. Вельможа и Васили
й Игнатьевич большая разница; но что ж такое? Если в каком-нибудь храме бо
жества древней Греции, водворилась теперь сова, символ мудрости, и не хуж
е оракулов вещает всем проходящим, что все проходит в мире, то отчего же Ва
силию Игнатьевичу не водвориться в опустевшем подобии храма, не хлопать
глазами и не говорить, что все I Пантеоны ни на что не годятся, кроме как на ф
абричные заведения. Тогда вещали, теперь говорят; а в сущности говорит I вр
емя, а не Василий Игнатьевич.
Прохор Васильевич остановился против отцовского Пантеона и вздохнул. В
орота заперты, в окнах темно, точно как будто и Василия Игнатьевича уже не
существует, и снова все угасло, опустело.
Как нарочно, никто не пройдет мимо; а между тем темная ночь не только на дв
оре, но и на улице. Страшно стало Прохору Васильевичу в глухом переулке; вы
брался поскорей на большую улицу, где также замерла уже дневная жизнь. До
лго бродил он сам не зная где, не смея возвратиться на постоялый двор: там
требовали от него паспорта.
Где же приклонить голову? Чем утушить тоску? Город не деревня, где можно по
стучать в окно, попроситься на ночлег; где нисколько не удивятся, что чело
век идет по божьему миру сам не знает куда, ни в котомке куска хлеба, ни в мо
шне гроша. Бедного путника накормят и напоят, не допрашивая: кто он? и что д
опрашивать: по всему видно, что человек. Чего ж больше? Или мало этого? Но в г
ороде непременно допросят.
Надо же где-нибудь приклонить голову. Да где ж приклонить? Кругом все каме
нные палаты; нет заваленки. На тротуаре не приляжешь; ведь это тротуар, а н
е что другое; тотчас подымут сонного под бока да крикнут: «Тащи его, пьяную
собаку! вишь разлегся, благо мягко ему подостлали!»
Надо же напиться Ц жажда страшная; да у кого попросить? Кругом всё каменн
ые палаты. В людских живут люди, да в доме-то привозной воды на стирку недо
стает.
Надо же, наконец, хоть приткнуться куда-нибудь? Неужели в целом городе нет
гостеприимного угла? Как не быть; вот на углу улицы светит гостеприимный
фанал, над входом в преисподнюю дома. Небольшая вывеска гласит
, что здесь распивочная. Следовательно, здесь можно напиться.
Остановился Прохор Васильевич против дверей; долго стоял в какой-то нер
ешительности, прислушиваясь, что делается в этой преисподней. Кажется, в
се тихо, нет непозволительного разгулья.
Ц Ну-у!… Где ж вы там, Федор Петрович? Ц раздался резкий голос подле Прох
ора Васильевича.
Он оглянулся; это была какая-то благородная, в набивном полумериносовом
салопе и в чепце, сверх которого накинут был драдедамовый платок.
Ц Сейчас, Палагея Ивановна, Ц отвечал кто-то, выходя из-за угла и прибли
жаясь ко входу распивочной.
Красный воротник длинного сюртука испугал было Прохора Васильевича, но
жалкая, смиренная наружность неизвестного ему Федора Петровича успоко
ила его.
Ц Давайте деньги, надо взять полштофика ерофеичу, Ц продолжала женщин
а, входя в распивочную. Вслед за ней вошел и отставной сюртук, Федор Петров
ич.
«Зайду и я, попрошу напиться», Ц подумал Прохор Васильевич, и также вошел
, но боязливо, в закоптелый подвал, где в одном углу красовались фронтом на
полках штофы и полуштофы
[142] Штоф Ц стеклянная четырехгранная бутыль в восьмую част
ь ведра.
; около стен лавки и столики, подле столиков кожаные стулья.
Распивающих на этот раз было мало. У одного стола сидел хмурно сонный лак
ей, в модной ливрее Ц в гороховом фраке, в красных штанах и штиблетах. Важ
но сложив руки узлом, вытянув ноги, развесив губы и моргая глазами, он вооб
ражал, что сидит на козлах новомодной коляски своей барыни и раздосадова
н, что «по сю пору в рот ничего не брал».
Подле другого столика уселся отставной сюртук, отирая пот с лица.
Ц Ну-у! пойдемте! Ц сказала женщина, взяв полуштоф от целовальника, Ц ч
то засели?
Ц Нет уж, я выпью меду: мочи нет как хочется.
Ц Что-о! Вот тебе раз! Тратить деньги на мед! Легко ли! Пойдемте! А не то мне
черт с вами!
Ц Нет уж, ей-богу, мочи нет! Я сейчас, Палагея Ивановна. Выпейте стаканчик.
Ц Мед пить? Нашли вкус! Знаете, что я его терпеть не могу.
Ц Ну, пивка. Подай бутылочку пивка.
Ц Пивка! Ну, ин подай бутылочку. Право, ни на што не похоже, Федор Петрович!
Ц И мне бутылочку пива, Ц сказал Прохор Васильевич, присев к столу в сос
едстве с Федором Петровичем и Палагеей Ивановной.
Ц Гордец, щипаная борода! Ц заговорил вдруг ливрейный лакей, Ц подико-
сь! лошадей нельзя оставить!… А у меня, не-бойсь, нет ничего на руках?… И бар
ынин манто на руках, и платок барынин на руках… да и сама барыня-то на рука
х: кто подаст салоп-то да наденет теплые сапоги, как выйдет с балу-то? а? А кт
о сведет с лестницы-то? Да и экипаж-то кто, кроме меня, найдет? Сам черт не на
йдет! Вишь загнали куда!… а?
Ц Только-то сегодня и понабрались, небойсь? Ц ворчала вполголоса Палаг
ея Ивановна под непрерывный разговор с самим собою лакея.
Ц Ей-ей, только, Ц отвечал тихо Федор Петрович.
Ц Так и поверила! А куда изволили прогуливаться вместе с Матреной-то Кар
повной?
Ц Когда, Палагея Ивановна? Давича-то? Она шла к раздаче па бедных, и я туда
же шел.
Ц Уж конечно! Шли по дороге! Чай, и угощенье Редком было по дороге!
Ц Ей-ей, нет! С какой же стати, Палагея Ивановна.
Ц И не извольте говорить! знаю я: пошли к князю, да очутились в богоугодно
м заведении.
Ц У князя я был, ей-богу был!
Ц А что князь-то дал?
Ц Всего-то полтинничек.
Ц Так и поверила! Поди-ко-сь! Князь дал синенькую; а вы изволили ее на меду
пропить!… По дороге шли вместе, нельзя не угостить!… Да я не потерплю этого
!… У меня будете стол держать, а угощать других? нет, уж этого не дозволю!… Из
вольте держать стол у своей Матрены Карповны, в подвале, на полатях!
Ц Ц Помилуйте! Ц начал было Федор Петрович, но его прервал лакей.
Ц Чего изволите, сударыня? Ц вдруг крикнул он спросон-ков на возвысивш
ийся голос Палагеи Ивановны, Ц к Карповым? Слушаю-с! Ступай к Карповым!…
Снова все утихло; и снова Палагея Ивановна накрыла сурдиной с
вой резкий скрипичный голос
[143] То есть приглушила, ослабила голос. (
Сурдинка Ц приспособление, приглушающее звучание музыкальных ин
струментов).
и начала напевать Федору Петровичу. Но Прохор Васильевич ничего уж
е не слыхал. Утолив жажду пивом, утомление его перешло в изнеможение, и он
забылся, заснул под журчащий поток упреков Палагеи Ивановны. Чета, однак
о же, скоро убралась; ливрейный лакей также очнулся, провел рукой по лицу к
верху, против шерсти, встал, пошатнулся, наметил было в дверь, да ударился
в косяк, посердился, как Ванька, «что в свете так мало дверей», и ушел.
Было уже поздно, целовальник не ждал новых гостей. Он толкнул Прохора Вас
ильевича и крикнул:
Ц Эй! господин! Пора запирать!
Ц Что?… Ц отозвался, очнувшись, Прохор Васильевич.
Ц Известное дело что: за две бутылки пива да за полштофика ерофеичу.
Ц Ерофеичу? Ц спросил с недоумением Прохор Васильевич.
Ц А как же! Чай, тут свидетели были.
Ц Когда ж я пил ерофеич?…
Ц Память маненько поотшибло! Опохмелишься, так оно и ничего.
Ц Голова болит, мочи нет! Ц проговорил Прохор Васильевич, взявшись за г
олову.
Ц Уж это так: выпей-ко покрепче настойки, я тебе поднесу. Подать, что ли?
Ц Нет, не могу!
Ц Так расплатись да ступай, брат… Э, да ты совсем обессилел! Ты послушай м
еня, выпей мерочку, а то не дойдешь до Дому, на дороге ляжешь; заберут еще в ч
асть.
Холод пробежал по членам Прохора Васильевича, он чувствовал, что не в сил
ах был идти; тошно было на душе.
Ц Ну, дай чего-нибудь погорчее, Ц сказал он.
Ц Изволь. Э! глотка и в рот не бери! Выпей разом; посмотри, как окуражит.
Целовальник почти насильно влил в Прохора Васильевича мерку эрфи
ксу, который, вместо того чтоб поднять его на ноги, Ударил в голову.
Но онемение чувств показалось ему сладко. Отхлынувшая кровь от сердца, и
стомленного горем и боязнью, подавила расстроенное воображение, облила
собою мрачные, черные картины настоящего и будущего, Ц все осветилось к
ак будто розовой зарей.
Ц Что, брат, хорошо?… Эх ты, молодец! раскис! да здесь не место спать, ступай!
Голова Прохора Васильевича скатилась на грудь; на лицо выступил румянец
и какое-то внутреннее довольствие.
Ц Да ступай же! Ц повторил целовальник.
Ц Нет! ей-ей, не пойду! Ц проговорил Прохор Васильевич.
Ц Скажи пожалуйста, нашел ночлег! За ночлег деньги платят… ступай!
Ц Не пойду, ни за что не пойду, Лукерья Яковлевна, Ц продолжал Прохор Вас
ильевич в бреду, Ц не пойду к тятеньке!… Тятенька убьет меня!… спросит, ку
да девал пятьдесят тысяч… Мне что его наследье… тьфу! и знать не хочу… я те
бя только и знаю…
«Э-ге! прогулял пятьдесят тысяч! Ц подумал целовальник, Ц молодец-то, ве
рно, знатной… Слышь!»
Ц Ну, ну, изволь… для тебя… пожалуй, поеду… Ц заговорил опять Прохор Вас
ильевич, Ц поеду!…
Ц Да уж оставайся, оставайся, пожалуй, Ц сказал целовальник. Ц Оно же и
тово… на улице подберут; а тебе, чай, не приходится…
Ц Пойду!… Ц повторил решительно Прохор Васильевич.
Ц Полно, куда тебе идти; я запру, а ты приляг себе; я и подушку подам.
Целовальник запер изнутри двери распивочной; потом принес подушку, поло
жил на лавку подле Прохора Васильевича и без больших затруднений свалил
его на это ложе.
Настало утро. Почти с рассвета прохаживались уже около капища побродяжк
и. Это первые прихожане. Целовальник слышал впросонках и говор, и шепот, и
брань; но долго не вставал, бурча с досадой:
Ц Вишь, скареды! принесло спозаранку! Добро бы праздник какой!
Но в двери стали нетерпеливо постукивать; и он вскочил-с сердцем, протер г
лаза и отпер. Толпа ввалилась в распивочную.
Ц Что ж это ты, милостивец, вздумал маять нас у своих дверей! Ц крикнула о
дна старуха в отрепьях, с гневом, Ц раннюю обедню прогулять для тебя, что
ли?
Ц Поспеешь еще к концу, к подаянью-то! Ц отвечал целовальник, Ц небойсь
, не пропадет твоя денежка.
Ц Ах ты неумытой! По-твоему, не перекрестясь руку протягивать.
Ц Ну, ну! Протягивай!
Ц Ах ты безбожник! Да что ты думаешь, что только и вина, что у тебя? Так вот, п
левать же на твою милость! Куковинка- то недалеко… Пойдемте, бр
атия, туда!
Ц Давно я говорил, что там лучше, Ц сказал один нищий, похожий на длинног
о кривого черта, в истрепанном сюртуке и повисший на костылях, Ц там и ме
ра-то в меру и вино-то вино, а не гусиное пойло с перцем!…
Ц Пойдем! Ц повторила старуха.
Ц Напрасно, Кирбитьевна, напрасно порочишь! Ц сказал целовальник, стру
сив, что вся братия нищих оставит его приход, Ц мера-то у меня для вас чере
з край, а вино-то полугар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75