в-третьих, что найденный нами мыш
ьяк не относится и к тем частицам мышьяка, которые являются естественным
и компонентами человеческого организма…»
Пайе схватился за голову, просто не в силах постичь, что этот смертельный
удар нанес ему Орфила Ц «его» Орфила. Лишь с трудом воспринимал он дальн
ейшие слова. Орфила превратил все, что еще оставалось от желудка и его сод
ержимого, в экстракт и поместил его в аппарат Марша. Через короткий проме
жуток времени стали четко видны бляшки мышьяка. Проба с окисью серебра п
оказала, что налицо действительно мышьяк. Следующим был исследован экст
ракт, приготовленный из всех еще сохранившихся частей остальных органо
в Ц от печени до мозга. На этот раз аппарат Марша показал незначительное
число бляшек, но состояли они, без сомнения, из мышьяка. Наконец, Орфила пр
оизвел обугливание с помощью азотной кислоты всех остатков, образовавш
ихся в фильтрах при изготовлении предыдущих экстрактов. Из полученного
при этом нового экстракта ему опять удалось получить мышьяк, притом в дв
енадцать раз больше, чем при предыдущих экспериментах.
Исследование проб почвы не привело к обнаружению мышьяка, так что послед
ний никак не мог попасть в труп из кладбищенской земли. А поскольку естес
твенно содержащийся в человеческом организме мышьяк может быть обнару
жен лишь в костях, но не в других органах, то он, как заявил Орфила, никакой р
оли в деле Лафарж не играет.
В заключение Орфила коснулся результатов, полученных до него врачами и а
птекарями из Брива и Лиможа. Что касается первой экспертизы, то она прово
дилась устаревшими методами. Аппарат же Марша, примененный при следующе
й экспертизе, является настолько чувствительным прибором, что неопытны
е лица вначале нередко получают на нем отрицательные результаты. Ведь до
статочно, как это случилось у его предшественников, слишком резко зажечь
пламя под форсункой, чтобы мышьяк не осел, а улетучился оттуда в виде газа
.
Председатель суда де Барни задал единственный вопрос: считает ли Орфила
, что размер обнаруженных им бляшек мышьяка достаточен для умерщвления ч
еловека? Орфила ответил, что на этот вопрос всегда следует отвечать толь
ко с учетом всех иных обстоятельств Ц симптомов заболевания, факта поку
пки яда и наличия отравленных напитков. Во всяком случае, при таком подхо
де ответить на него было бы легче.
Было около семи часов вечера, когда Орфила покинул зал. Де Барни опасался
нападений на Орфила «лафаржистов» и поэтому приказал нескольким жанда
рмам охранять его вплоть до отъезда в Париж. Однако шок, вызванный показа
ниями Орфила, произвел на всех его противников парализующее действие. В
судебном протоколе отмечалось: «Такое новое и гибельное развитие этой д
раматической истории, видимо, повергло всех присутствующих в глубокое и
зумление». Пайе был не в состоянии дать какие-либо объяснения тому, что пр
оизошло. Мари Лафарж впервые потеряла самообладание: ее удалось под обод
ряющие возгласы публики отвести назад в тюрьму, но там силы совсем остав
или ее, так что процесс пришлось прервать на два дня.
Поскольку Пайе считал бессмысленным апеллировать еще к каким-нибудь эк
спертам, чтобы посеять сомнение в выводах Орфила, которого он сам же расх
валивал как самого большого авторитета, то местный адвокат Лашо, помогав
ший Пайе в качестве второго ассистента, спешно, по собственному почину п
ослал из нежного сострадания к Мари Лафарж нарочного в Париж. Он просил Ф
рансуа Распая, который был не только химиком, но и политиком, часто скрещи
вавшим как либерал клинки с консерватором Орфила и не избегавшим дискус
сий с «королем токсикологии», немедленно приехать в Тюлль. Это был беспо
лезный акт. Распай, правда, откликнулся на призыв, но, когда он выехал из Па
рижа, шла уже заключительная фаза процесса.
Пайе в отчаянной защитительной речи пытался доказать, будто Мари Лафарж
настолько благородная натура, что в ее душе не могла зародиться мысль об
убийстве. Пока с улицы в зал доносились неистовые требования дождаться п
риезда из Парижа Распая, судьи и присяжные вечером 19 сентября удалились д
ля совещания. Через час присяжные признали Мари Лафарж виновной, а за пол
часа до полуночи суд вынес приговор, гласивший: «Пожизненная каторга».
Как раз в это время в Тюлль прибыл Распай.
Его ожидала толпа «лафаржистов». Они угрожали нарочному расправиться с
ним за то, что тот слишком поздно доставил Распай. Самому Распаю не остава
лось ничего другого, как осмотреть фарфоровую тарелку с бляшками мышьяк
а, которую ему с готовностью показали, и вернуться назад в Париж, не оказав
никакого влияния на судьбу Мари Лафарж.
Король Луи-Филипп заменил ей каторгу пожизненным тюремным заключением.
В октябре 1841 г. она была переведена в тюрьму Монпелье. Там она пробыла деся
ть лет и написала мемуары. Наконец ввиду тяжелого легочного заболевания
она была выпущена на свободу, а через несколько месяцев умерла, до послед
него вздоха настаивая на своей невиновности. Между тем Бак, ассистент ее
защитника Пайе, долгое время сам веривший в ее невиновность и делавший в
се, чтобы ее спасти, бросив после этого ретроспективный взгляд на драму М
ари Лафарж, заявил: «Думайте о ней так плохо, как только можете. Но даже и то
гда, вероятно, это не будет для нее чересчур».
В первые годы после процесса далеко не все верили в объективность пригов
ора. Борьба между «лафаржистами» и «антилафаржистами» продолжала буше
вать. Во Франции и в различных странах Европы были опубликованы многочис
ленные памфлеты и книги. Их заглавия свидетельствовали, с какой ожесточе
нностью противники сталкивались между собой. У одних значилось: «Ловкая
похитительница бриллиантов и подлая отравительница», у других: «Мари Ла
фарж невиновна».
Так как сутью судебного процесса были доказательства наличия или отсут
ствия яда и новая наука токсикология, то естественно, что они оказались и
в центре последующей борьбы. Там, где в ходе процесса их значение не дошло
до сознания общественности, они привлекли к себе внимание именно благод
аря этой борьбе. В дни великих поисков неизвестного и неразведанного, че
м как раз и была отмечена первая половина XIX в., взоры многих врачей, химико
в и фармацевтов обратились к новой, пока еще такой таинственной области,
ставшей ареной жарких споров, Ц к науке о ядах. Молодые химики устремили
сь в Париж, чтобы стать учениками Орфила и других французских токсиколог
ов. Наступил век научной судебной токсикологии.
4
Открытие ядовитых раститель
ных алкалоидов. От морфия до атропина. 1850 г. Ц первые реактивы, помогающие
в обнаружении алкалоидов. Скептицизм Орфила.
В ту пору, когда широкое развитие судебной токсикологии только начинало
сь, исследователи ядов уже в какой-то степени почувствовали неумолимост
ь закона, которому эта наука подчинена (пожалуй, еще больше, чем судебная м
едицина) и останется подчинена даже спустя столетие. Они научились поним
ать, что хотя каждый шаг вперед приносил успех и проливал свет на неразга
данные ранее тайны, но за то время, пока они раскрывали загадку одной груп
пы ядов, их собственные учителя Ц естественные науки открывали все новы
е яды либо даже создавали их.
Еще Орфила, исследуя в основном металлические и минеральные яды, обратил
внимание на некоторые растительные яды, известные человечеству если не
несколько тысячелетий, то по крайне мере несколько веков. Но пока шла бор
ьба за разработку методов обнаружения мышьяка и (примерно в то же самое в
ремя) обнаружения сурьмы, свинца, ртути, фосфора, серы и многих других мета
лломинеральных ядов, которая привела к эпохальным успехам, небольшая вн
ачале группа известных растительных ядов разрослась до размеров огром
ного, окутанного тайной мира.
Начало изучению этих ядов положил немецкий аптекарь Зертюнер, когда в 1803
г. выделил из опиума морфий. В последующие десятилетия естествоиспытате
ли и фармацевты выделяли Ц в первую очередь из экзотических растений Ц
постоянно растущее число ядов. Так как эти яды имели единый для всех них б
азисный характер Ц были подобны щелочам, то они получили общее название
алкалоидов. Все растительные алкалоиды оказывают воздействие на нервн
ую систему человека и животных: в малых дозах действуют как лекарство, в б
олее значительных Ц как смертельный яд. В 1818 г. Каванту и Пелетье выделили
из рвотного ореха смертоносный стрихнин. В 1820 г. Десос нашел хинин в коре х
инного дерева, а Рунге Ц кофеин в кофе. В 1826 г. Гизекке открыл кониин в болиг
олове. В 1828 г. Поссель и Райман выделили никотин из табака, а Майн в 1831 г. получ
ил атропин из белладонны. Своего открытия еще ждали примерно две тысячи
различных растительных алкалоидов Ц от кокаина, гиосциамина, гиосцина
и колхицина до аконитина. Прошло некоторое время, пока первые алкалоиды
пробили себе дорогу из небольших еще лабораторий и кабинетов ученых к вр
ачам, химикам и аптекарям, а затем и к более широкому кругу людей. Само соб
ой получилось так, что поначалу не только их целебными, но и ядовитыми сво
йствами воспользовались именно врачи. Но довольно скоро эти яды оказали
сь и совсем в других руках, что повлекло за собой постоянный рост числа со
вершаемых при их помощи убийств и самоубийств. Однако каждое убийство и
самоубийство лишний раз доказывало, что растительные яды приводят к сме
рти, не оставляя, в отличие от мышьяка и других металломинеральных ядов, н
икаких следов в организме умершего, которые можно было бы обнаружить.
Правда, к 1850 г. токсикологам удалось найти некоторые химические реактивы,
с помощью которых можно было доказать наличие алкалоидов, если они были
в виде чистого вещества или относительно «чистых растворов». Дубильная
кислота, сулема и другие реактивы образовывали в таких растворах осадки
или вызывали некоторое их помутнение. После большого числа опытов были о
ткрыты реактивы, вызывающие в присутствии алкалоидов характерные изме
нения окраски. Стоило, например, добавить несколько капель азотной кисло
ты в раствор морфия, как он тотчас же окрашивался в красный цвет. Но где и к
огда при подозрительных случаях смерти можно было встретить в чистом ви
де вещество примененного для убийства растительного яда? Где и когда обн
аруживали этот яд в напитках или им подобных растворах? Почти всегда рас
тительные алкалоиды оказывались спрятанными глубоко в теле мертвеца, «
утопленными» в его органах, в «животной материи», как часто говаривал Ор
фила. И всякий раз снова специалисты сталкивались с невозможностью выде
лить из этой материи растительные яды, что удавалось сделать с мышьяком
и другими металломинеральными ядами. Если разрушали «животную материю
», подобно тому как это делали, скажем, с мышьяком, то вместе с ней разрушал
ись и растительные алкалоиды.
Еще в 1847 г. стареющий Орфила после бесчисленных экспериментов на животны
х, которым были введены растительные алкалоиды, жаловался, что, видимо, ни
когда нельзя будет разгадать тайну смерти тех, кто стал жертвой растител
ьных ядов. Он не мог тогда знать, что лишь три года отделяют его и его совре
менников от открытия, которое революционизирует токсикологию еще боль
ше, чем аппарат Марша, и тем самым приобретет непреходящее значение.
5
1850 г. Ц убийство, совершенное
Бокармэ, и открытие способа обнаружения растительных алкалоидов. Туман
ные обстоятельства смерти Гюстава Фуньи. Следственный судья из Монса ед
ет в Брюссель. Жан Сервэ Стас открывает метод выделения из человеческого
организма алкалоидов. 1851 г. Ц Стас доказывает, что Гюстав Фуньи был отрав
лен растительным алкалоидом Ц никотином. Сенсационный процесс Бокарм
э. Признание вины и приговор.
Вечером 21 ноября 1850 г. к пастору общины Бюри, расположенной между бельгийс
кими городами Моне и Турнэ, явилась необычная группа посетителей Ц три
девушки и один молодой человек. Пастор узнал их сразу же, как только на них
, робких и взволнованных, упал свет его лампы. Это были кучер Жиль, горничн
ая Эммеранс Брикур и две няни Ц Жюстина Тибо и Виржиния Шевалье. Все они п
ринадлежали к прислуге близлежащего замка Битремон. Мучимые угрызения
ми совести, они пришли к пастору за советом. Накануне, 20 ноября после полуд
ня, в старом, защищенном стенами замке произошли напугавшие их всех собы
тия.
То, что поведала Эммеранс Брикур, говоря от имени всех, было довольно-таки
необычно Ц необычно даже для замка Битремон, обитатели которого уже да
вно считались в округе образчиками беспутной жизни. Многочисленные окр
естные жители недаром верили в рассказы о том, что ныне едва достигший тр
идцати лет хозяин замка граф Ипполит Визар де Бокармэ в юности был вскор
млен львицей и вместе с ее молоком к нему перешла вся звериная дикость ко
рмилицы.
Бокармэ был сыном нидерландского наместника на Яве и его жены-бельгийки
. Родился он в открытом море, на борту фрегата «Эуримус Маринус», когда тот
пробивался сквозь шторм в Восточную Азию. Последовавшее затем пребыван
ие в Соединенных Штатах, где его отец занимался разведением табака и охо
той, привело к тому, что он порядком одичал. По возвращении в Старый Свет о
н с большим трудом научился читать и писать. Но в конце концов молодой Бок
армэ заинтересовался естественными науками, сельским хозяйством и взя
л в свои руки управление замком Битремон.
Чтобы улучшить свое материальное положение, Бокармэ в 1843 г. женился на Лид
ии Фуньи, располагавшей, по его предположениям, большими денежными средс
твами. Отец Лидии Ц аптекарь в Перувельце Ц был эгоистичным неудачнико
м, который обоих своих детей Ц дочь Лидию и болезненного сына Гюстава Ц
воспитал в «уважении к высшему обществу», в особенности к благородным ти
тулам. Лишь после свадьбы графа Бокармэ с Лидией выяснилось, что состоян
ие Фуньи было в значительной мере переоценено. Новоиспеченная графиня о
бладала только ежегодной рентой в 2000 франков, которых заведомо не хватало
для чрезмерных запросов молодой графской четы.
Через несколько лет хозяйство замка пришло в упадок, а дикие кутежи, орги
и, охотничьи забавы и целая толпа челяди породили все возрастающее бремя
долгов. Раздоры между графом и графиней сменялись приступами безумной с
трасти, а затем вспыхивали вновь. Правда, после смерти старика Фуньи рент
а графини поднялась до 5 тыс. франков в год, но и от этого было не больше тол
ку, чем от капель воды, пролитых на раскаленный камень. Только кое-какие д
оходы от поместья давали возможность покрывать самые срочные долги. Но в
1849 г. и эта возможность была исчерпана. Положение стало настолько отчаянн
ым, что Бокармэ занимал деньги у прислуги. Последнюю свою надежду графск
ая чета возлагала на смерть брата Лидии Гюстава, которому в свое время до
сталась основная часть наследства отца: если он умрет холостым, наследни
цей его состояния станет графиня.
В свое время Гюставу ампутировали голень, и он продолжал тяжело болеть. П
ередвигаться он мог только на костылях. Поэтому расчеты на его быстрый к
онец были небеспочвенными. Но весной 1850 г. вдруг распространился слух, что
Гюстав собирается жениться. И в самом деле, оказалось, что он купил у обедн
евшей дворянской семьи замок Гранмец и помолвлен с его владелицей мадем
уазель де Дюдзеш. К началу ноября стало совершенно ясно, что вот-вот состо
ится их бракосочетание Ц и тем самым крах всех надежд супругов Бокармэ
заполучить состояние Гюстава Фуньи.
Но в тот вечер 21 ноября, когда пастор из Бюри слушал рассказ Эммеранс Брик
ур о невероятных и ужасных событиях, Гюстава Фуньи уже более двадцати че
тырех часов не волновала предстоящая свадьба. Ему было не до женитьбы Ц
он был мертв.
Со второй половины 20 ноября голый труп его лежал в комнате Эммеранс, с пор
езами на щеках и сожженным до черноты ртом.
История, поведанная Эммеранс, выглядела следующим образом: утром 20 ноябр
я посыльный известил супругов Бокармэ, что к обеду в замок прибудет Гюст
ав, дабы сообщить родственникам о своей предстоящей свадьбе. После этого
произошли несколько необычные события. Графских детей, которые обычно в
месте с бонной обедали в большой столовой, в этот день накормили на кухне.
По прибытии Гюстава графиня сама подавала блюда на стол. Вскоре после ра
ннего в эту пору наступления темноты до Эммеранс из столовой донесся как
ой-то шум Ц как будто кто-то свалился на пол. Вслед за этим раздался пригл
ушенный вскрик Гюстава Фуньи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
ьяк не относится и к тем частицам мышьяка, которые являются естественным
и компонентами человеческого организма…»
Пайе схватился за голову, просто не в силах постичь, что этот смертельный
удар нанес ему Орфила Ц «его» Орфила. Лишь с трудом воспринимал он дальн
ейшие слова. Орфила превратил все, что еще оставалось от желудка и его сод
ержимого, в экстракт и поместил его в аппарат Марша. Через короткий проме
жуток времени стали четко видны бляшки мышьяка. Проба с окисью серебра п
оказала, что налицо действительно мышьяк. Следующим был исследован экст
ракт, приготовленный из всех еще сохранившихся частей остальных органо
в Ц от печени до мозга. На этот раз аппарат Марша показал незначительное
число бляшек, но состояли они, без сомнения, из мышьяка. Наконец, Орфила пр
оизвел обугливание с помощью азотной кислоты всех остатков, образовавш
ихся в фильтрах при изготовлении предыдущих экстрактов. Из полученного
при этом нового экстракта ему опять удалось получить мышьяк, притом в дв
енадцать раз больше, чем при предыдущих экспериментах.
Исследование проб почвы не привело к обнаружению мышьяка, так что послед
ний никак не мог попасть в труп из кладбищенской земли. А поскольку естес
твенно содержащийся в человеческом организме мышьяк может быть обнару
жен лишь в костях, но не в других органах, то он, как заявил Орфила, никакой р
оли в деле Лафарж не играет.
В заключение Орфила коснулся результатов, полученных до него врачами и а
птекарями из Брива и Лиможа. Что касается первой экспертизы, то она прово
дилась устаревшими методами. Аппарат же Марша, примененный при следующе
й экспертизе, является настолько чувствительным прибором, что неопытны
е лица вначале нередко получают на нем отрицательные результаты. Ведь до
статочно, как это случилось у его предшественников, слишком резко зажечь
пламя под форсункой, чтобы мышьяк не осел, а улетучился оттуда в виде газа
.
Председатель суда де Барни задал единственный вопрос: считает ли Орфила
, что размер обнаруженных им бляшек мышьяка достаточен для умерщвления ч
еловека? Орфила ответил, что на этот вопрос всегда следует отвечать толь
ко с учетом всех иных обстоятельств Ц симптомов заболевания, факта поку
пки яда и наличия отравленных напитков. Во всяком случае, при таком подхо
де ответить на него было бы легче.
Было около семи часов вечера, когда Орфила покинул зал. Де Барни опасался
нападений на Орфила «лафаржистов» и поэтому приказал нескольким жанда
рмам охранять его вплоть до отъезда в Париж. Однако шок, вызванный показа
ниями Орфила, произвел на всех его противников парализующее действие. В
судебном протоколе отмечалось: «Такое новое и гибельное развитие этой д
раматической истории, видимо, повергло всех присутствующих в глубокое и
зумление». Пайе был не в состоянии дать какие-либо объяснения тому, что пр
оизошло. Мари Лафарж впервые потеряла самообладание: ее удалось под обод
ряющие возгласы публики отвести назад в тюрьму, но там силы совсем остав
или ее, так что процесс пришлось прервать на два дня.
Поскольку Пайе считал бессмысленным апеллировать еще к каким-нибудь эк
спертам, чтобы посеять сомнение в выводах Орфила, которого он сам же расх
валивал как самого большого авторитета, то местный адвокат Лашо, помогав
ший Пайе в качестве второго ассистента, спешно, по собственному почину п
ослал из нежного сострадания к Мари Лафарж нарочного в Париж. Он просил Ф
рансуа Распая, который был не только химиком, но и политиком, часто скрещи
вавшим как либерал клинки с консерватором Орфила и не избегавшим дискус
сий с «королем токсикологии», немедленно приехать в Тюлль. Это был беспо
лезный акт. Распай, правда, откликнулся на призыв, но, когда он выехал из Па
рижа, шла уже заключительная фаза процесса.
Пайе в отчаянной защитительной речи пытался доказать, будто Мари Лафарж
настолько благородная натура, что в ее душе не могла зародиться мысль об
убийстве. Пока с улицы в зал доносились неистовые требования дождаться п
риезда из Парижа Распая, судьи и присяжные вечером 19 сентября удалились д
ля совещания. Через час присяжные признали Мари Лафарж виновной, а за пол
часа до полуночи суд вынес приговор, гласивший: «Пожизненная каторга».
Как раз в это время в Тюлль прибыл Распай.
Его ожидала толпа «лафаржистов». Они угрожали нарочному расправиться с
ним за то, что тот слишком поздно доставил Распай. Самому Распаю не остава
лось ничего другого, как осмотреть фарфоровую тарелку с бляшками мышьяк
а, которую ему с готовностью показали, и вернуться назад в Париж, не оказав
никакого влияния на судьбу Мари Лафарж.
Король Луи-Филипп заменил ей каторгу пожизненным тюремным заключением.
В октябре 1841 г. она была переведена в тюрьму Монпелье. Там она пробыла деся
ть лет и написала мемуары. Наконец ввиду тяжелого легочного заболевания
она была выпущена на свободу, а через несколько месяцев умерла, до послед
него вздоха настаивая на своей невиновности. Между тем Бак, ассистент ее
защитника Пайе, долгое время сам веривший в ее невиновность и делавший в
се, чтобы ее спасти, бросив после этого ретроспективный взгляд на драму М
ари Лафарж, заявил: «Думайте о ней так плохо, как только можете. Но даже и то
гда, вероятно, это не будет для нее чересчур».
В первые годы после процесса далеко не все верили в объективность пригов
ора. Борьба между «лафаржистами» и «антилафаржистами» продолжала буше
вать. Во Франции и в различных странах Европы были опубликованы многочис
ленные памфлеты и книги. Их заглавия свидетельствовали, с какой ожесточе
нностью противники сталкивались между собой. У одних значилось: «Ловкая
похитительница бриллиантов и подлая отравительница», у других: «Мари Ла
фарж невиновна».
Так как сутью судебного процесса были доказательства наличия или отсут
ствия яда и новая наука токсикология, то естественно, что они оказались и
в центре последующей борьбы. Там, где в ходе процесса их значение не дошло
до сознания общественности, они привлекли к себе внимание именно благод
аря этой борьбе. В дни великих поисков неизвестного и неразведанного, че
м как раз и была отмечена первая половина XIX в., взоры многих врачей, химико
в и фармацевтов обратились к новой, пока еще такой таинственной области,
ставшей ареной жарких споров, Ц к науке о ядах. Молодые химики устремили
сь в Париж, чтобы стать учениками Орфила и других французских токсиколог
ов. Наступил век научной судебной токсикологии.
4
Открытие ядовитых раститель
ных алкалоидов. От морфия до атропина. 1850 г. Ц первые реактивы, помогающие
в обнаружении алкалоидов. Скептицизм Орфила.
В ту пору, когда широкое развитие судебной токсикологии только начинало
сь, исследователи ядов уже в какой-то степени почувствовали неумолимост
ь закона, которому эта наука подчинена (пожалуй, еще больше, чем судебная м
едицина) и останется подчинена даже спустя столетие. Они научились поним
ать, что хотя каждый шаг вперед приносил успех и проливал свет на неразга
данные ранее тайны, но за то время, пока они раскрывали загадку одной груп
пы ядов, их собственные учителя Ц естественные науки открывали все новы
е яды либо даже создавали их.
Еще Орфила, исследуя в основном металлические и минеральные яды, обратил
внимание на некоторые растительные яды, известные человечеству если не
несколько тысячелетий, то по крайне мере несколько веков. Но пока шла бор
ьба за разработку методов обнаружения мышьяка и (примерно в то же самое в
ремя) обнаружения сурьмы, свинца, ртути, фосфора, серы и многих других мета
лломинеральных ядов, которая привела к эпохальным успехам, небольшая вн
ачале группа известных растительных ядов разрослась до размеров огром
ного, окутанного тайной мира.
Начало изучению этих ядов положил немецкий аптекарь Зертюнер, когда в 1803
г. выделил из опиума морфий. В последующие десятилетия естествоиспытате
ли и фармацевты выделяли Ц в первую очередь из экзотических растений Ц
постоянно растущее число ядов. Так как эти яды имели единый для всех них б
азисный характер Ц были подобны щелочам, то они получили общее название
алкалоидов. Все растительные алкалоиды оказывают воздействие на нервн
ую систему человека и животных: в малых дозах действуют как лекарство, в б
олее значительных Ц как смертельный яд. В 1818 г. Каванту и Пелетье выделили
из рвотного ореха смертоносный стрихнин. В 1820 г. Десос нашел хинин в коре х
инного дерева, а Рунге Ц кофеин в кофе. В 1826 г. Гизекке открыл кониин в болиг
олове. В 1828 г. Поссель и Райман выделили никотин из табака, а Майн в 1831 г. получ
ил атропин из белладонны. Своего открытия еще ждали примерно две тысячи
различных растительных алкалоидов Ц от кокаина, гиосциамина, гиосцина
и колхицина до аконитина. Прошло некоторое время, пока первые алкалоиды
пробили себе дорогу из небольших еще лабораторий и кабинетов ученых к вр
ачам, химикам и аптекарям, а затем и к более широкому кругу людей. Само соб
ой получилось так, что поначалу не только их целебными, но и ядовитыми сво
йствами воспользовались именно врачи. Но довольно скоро эти яды оказали
сь и совсем в других руках, что повлекло за собой постоянный рост числа со
вершаемых при их помощи убийств и самоубийств. Однако каждое убийство и
самоубийство лишний раз доказывало, что растительные яды приводят к сме
рти, не оставляя, в отличие от мышьяка и других металломинеральных ядов, н
икаких следов в организме умершего, которые можно было бы обнаружить.
Правда, к 1850 г. токсикологам удалось найти некоторые химические реактивы,
с помощью которых можно было доказать наличие алкалоидов, если они были
в виде чистого вещества или относительно «чистых растворов». Дубильная
кислота, сулема и другие реактивы образовывали в таких растворах осадки
или вызывали некоторое их помутнение. После большого числа опытов были о
ткрыты реактивы, вызывающие в присутствии алкалоидов характерные изме
нения окраски. Стоило, например, добавить несколько капель азотной кисло
ты в раствор морфия, как он тотчас же окрашивался в красный цвет. Но где и к
огда при подозрительных случаях смерти можно было встретить в чистом ви
де вещество примененного для убийства растительного яда? Где и когда обн
аруживали этот яд в напитках или им подобных растворах? Почти всегда рас
тительные алкалоиды оказывались спрятанными глубоко в теле мертвеца, «
утопленными» в его органах, в «животной материи», как часто говаривал Ор
фила. И всякий раз снова специалисты сталкивались с невозможностью выде
лить из этой материи растительные яды, что удавалось сделать с мышьяком
и другими металломинеральными ядами. Если разрушали «животную материю
», подобно тому как это делали, скажем, с мышьяком, то вместе с ней разрушал
ись и растительные алкалоиды.
Еще в 1847 г. стареющий Орфила после бесчисленных экспериментов на животны
х, которым были введены растительные алкалоиды, жаловался, что, видимо, ни
когда нельзя будет разгадать тайну смерти тех, кто стал жертвой растител
ьных ядов. Он не мог тогда знать, что лишь три года отделяют его и его совре
менников от открытия, которое революционизирует токсикологию еще боль
ше, чем аппарат Марша, и тем самым приобретет непреходящее значение.
5
1850 г. Ц убийство, совершенное
Бокармэ, и открытие способа обнаружения растительных алкалоидов. Туман
ные обстоятельства смерти Гюстава Фуньи. Следственный судья из Монса ед
ет в Брюссель. Жан Сервэ Стас открывает метод выделения из человеческого
организма алкалоидов. 1851 г. Ц Стас доказывает, что Гюстав Фуньи был отрав
лен растительным алкалоидом Ц никотином. Сенсационный процесс Бокарм
э. Признание вины и приговор.
Вечером 21 ноября 1850 г. к пастору общины Бюри, расположенной между бельгийс
кими городами Моне и Турнэ, явилась необычная группа посетителей Ц три
девушки и один молодой человек. Пастор узнал их сразу же, как только на них
, робких и взволнованных, упал свет его лампы. Это были кучер Жиль, горничн
ая Эммеранс Брикур и две няни Ц Жюстина Тибо и Виржиния Шевалье. Все они п
ринадлежали к прислуге близлежащего замка Битремон. Мучимые угрызения
ми совести, они пришли к пастору за советом. Накануне, 20 ноября после полуд
ня, в старом, защищенном стенами замке произошли напугавшие их всех собы
тия.
То, что поведала Эммеранс Брикур, говоря от имени всех, было довольно-таки
необычно Ц необычно даже для замка Битремон, обитатели которого уже да
вно считались в округе образчиками беспутной жизни. Многочисленные окр
естные жители недаром верили в рассказы о том, что ныне едва достигший тр
идцати лет хозяин замка граф Ипполит Визар де Бокармэ в юности был вскор
млен львицей и вместе с ее молоком к нему перешла вся звериная дикость ко
рмилицы.
Бокармэ был сыном нидерландского наместника на Яве и его жены-бельгийки
. Родился он в открытом море, на борту фрегата «Эуримус Маринус», когда тот
пробивался сквозь шторм в Восточную Азию. Последовавшее затем пребыван
ие в Соединенных Штатах, где его отец занимался разведением табака и охо
той, привело к тому, что он порядком одичал. По возвращении в Старый Свет о
н с большим трудом научился читать и писать. Но в конце концов молодой Бок
армэ заинтересовался естественными науками, сельским хозяйством и взя
л в свои руки управление замком Битремон.
Чтобы улучшить свое материальное положение, Бокармэ в 1843 г. женился на Лид
ии Фуньи, располагавшей, по его предположениям, большими денежными средс
твами. Отец Лидии Ц аптекарь в Перувельце Ц был эгоистичным неудачнико
м, который обоих своих детей Ц дочь Лидию и болезненного сына Гюстава Ц
воспитал в «уважении к высшему обществу», в особенности к благородным ти
тулам. Лишь после свадьбы графа Бокармэ с Лидией выяснилось, что состоян
ие Фуньи было в значительной мере переоценено. Новоиспеченная графиня о
бладала только ежегодной рентой в 2000 франков, которых заведомо не хватало
для чрезмерных запросов молодой графской четы.
Через несколько лет хозяйство замка пришло в упадок, а дикие кутежи, орги
и, охотничьи забавы и целая толпа челяди породили все возрастающее бремя
долгов. Раздоры между графом и графиней сменялись приступами безумной с
трасти, а затем вспыхивали вновь. Правда, после смерти старика Фуньи рент
а графини поднялась до 5 тыс. франков в год, но и от этого было не больше тол
ку, чем от капель воды, пролитых на раскаленный камень. Только кое-какие д
оходы от поместья давали возможность покрывать самые срочные долги. Но в
1849 г. и эта возможность была исчерпана. Положение стало настолько отчаянн
ым, что Бокармэ занимал деньги у прислуги. Последнюю свою надежду графск
ая чета возлагала на смерть брата Лидии Гюстава, которому в свое время до
сталась основная часть наследства отца: если он умрет холостым, наследни
цей его состояния станет графиня.
В свое время Гюставу ампутировали голень, и он продолжал тяжело болеть. П
ередвигаться он мог только на костылях. Поэтому расчеты на его быстрый к
онец были небеспочвенными. Но весной 1850 г. вдруг распространился слух, что
Гюстав собирается жениться. И в самом деле, оказалось, что он купил у обедн
евшей дворянской семьи замок Гранмец и помолвлен с его владелицей мадем
уазель де Дюдзеш. К началу ноября стало совершенно ясно, что вот-вот состо
ится их бракосочетание Ц и тем самым крах всех надежд супругов Бокармэ
заполучить состояние Гюстава Фуньи.
Но в тот вечер 21 ноября, когда пастор из Бюри слушал рассказ Эммеранс Брик
ур о невероятных и ужасных событиях, Гюстава Фуньи уже более двадцати че
тырех часов не волновала предстоящая свадьба. Ему было не до женитьбы Ц
он был мертв.
Со второй половины 20 ноября голый труп его лежал в комнате Эммеранс, с пор
езами на щеках и сожженным до черноты ртом.
История, поведанная Эммеранс, выглядела следующим образом: утром 20 ноябр
я посыльный известил супругов Бокармэ, что к обеду в замок прибудет Гюст
ав, дабы сообщить родственникам о своей предстоящей свадьбе. После этого
произошли несколько необычные события. Графских детей, которые обычно в
месте с бонной обедали в большой столовой, в этот день накормили на кухне.
По прибытии Гюстава графиня сама подавала блюда на стол. Вскоре после ра
ннего в эту пору наступления темноты до Эммеранс из столовой донесся как
ой-то шум Ц как будто кто-то свалился на пол. Вслед за этим раздался пригл
ушенный вскрик Гюстава Фуньи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54