Сюда обычно стекалось много богатых людей, ежедневно приезжали иностранные туристы. Здесь можно было надеяться заработать лиру-другую на пропитание.
К сожалению, Али Бабиб со своим набором разноцветных мазей и щетками был здесь не один. Ежедневно, точно солдаты в строю, выстраивалось рядом с ним с полдюжины таких же калек с разноцветными щетками в руках и светлыми надеждами в груди. Но никто из них не знал такой прекрасной песенки, как Али Бабиб, да никто и не умел петь так, как он. По сравнению с голосом Али Бабиба даже голос самого муллы, с минарета созывающего правоверных на молитву, казался жалким кошачьим мяуканьем. Стоило издали показаться человеку в обуви, как Али Бабиб сразу же начинал петь:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки начищу,
Я — старый Али Бабиб...
И удивительно: тот, кто совсем и не собирался чистить ботинки, услышав необычную песенку, подходил и ставил ногу на подставку.
— Ну, Али Бабиб, так и быть, почисти. Да смотри, чтобы блестели, как вода на солнце в бухте Золотого Рога.
— Что такое воды Золотого Рога по сравнению с вашими ботинками и солнце — по сравнению с моей коробкой сапожной мази! Ручаюсь, господин, что, когда я наведу блеск на ваши ботинки, вам захочется дать мне целую лиру вместо пол-лиры.
И действительно, кое-кто бросал на мостовую вместе пол-лиры целую лиру.
— Али Бабиб, ты занимаешься нечестной конкуренцией,— протестовали сидящие без работы соседи. Твое богатство опять увеличилось на целую лиру.
Али Бабиб успокаивал их:
— Лучше радуйтесь, что тот ленивый глупец обеднел на одну лиру. Я за это вам куплю в обед бутылку раки.
Али Бабиб был хозяином своего слова: в такие дни он всегда приносил товарищам бутылку бодрящего напитка.
— Ну и чертова же ты перечница! — хвалили его друзья, сидя за бутылкой.— Ты в этом деле понимаешь больше нас. Нет ли у тебя в кармане волшебного магнита?
Али Бабиб только посмеивался:
— Мой магнит не в кармане, а в гортани.
— Кто тебе сочинил эту песню? Кто научил петь? — спрашивал другой.
И Али Бабиб опять шутил:
— Мыши и блохи моей лачуги написали слова моей песни, птицы петь научили.
— Если бы ты еще умел плясать,— добавил третий,— то мы могли бы все зарабатывать: ты бы зазывал, а мы бы все работали.
— Нет, милые друзья, так дело не пойдет,— отвечал Али Бабиб.— Разве вам не знакомо древнее мудрое изречение наших дедов? Так запомните: голодный медведь никогда не пляшет.
— Али Бабиб, тебе надо было учиться на муллу. Ты слишком умен, чтобы быть простым чистильщиком сапог,— сказал четвертый.
— Я создан не для того, чтобы обманывать бедных людей, а чтобы делать им добро,— отрезал Али Бабиб и, заметив кучку иностранцев, запел свою любимую песенку.
Иностранцы с любопытством окружили его, подставляя пыльную обувь.
Когда обувь иностранца блеском могла конкурировать с сиянием куполов Софийского собора, раздавался обычный вопрос: «Сколько?»
У Али Бабиба на подобные вопросы всегда был готов, ответ:
— Для вас, дорогой господин, бесплатно.
— Какой гостеприимный народ! — наивно восторгались туристы, втискивая в ладонь Али Бабиба по лире.
Переодетые в штатское тайные агенты жандармерии, притворяясь любопытными обывателями, следовали по пятам за иностранцами, многозначительно подмигивая Али Бабибу. Как-то один из них, подойдя к чистильщику, спросил:
— Не хочешь ли немного подзаработать?
— Стараюсь, господин, как умею,— уклончиво ответил Али Бабиб.
— Ты остроумный старик,— похвалил Али Бабиба агент.— И мог бы помочь нашей службе. Следи за этими иноземными проходимцами и, если кто-либо из них занимается недозволенной агитацией или раздает запретные сувениры, сообщай нам. Мы тебя хорошо вознаградим.
— За Турцию я буду стоять и умру без всяких денег,— ответил старик.
— Нет, за работу полагается соответствующая плата. Не бойся, мы тебе заплатим. Да приглядывай и за нашими голодранцами. Они нисколько не лучше иноземных агитаторов.
— Не понимаю, господин, о чем вы говорите.
— Привыкнешь — поймешь,— сказал агент и протянул Али Бабибу на прощанье руку.
Али Бабиб спрятал руки за спину.
— Простите, господин! У меня очень грязные руки.
— Значит, договорились? — спросил агент.— Я буду к» тебе заходить.
— Всегда рад гостям,— ответил старик.
— Что эта ищейка тут вынюхивает? — воскликнул один из чистильщиков, наблюдавший за разговором агента с Али Бабибом.— Ты, старик, с этим Стервятником не связывайся. Плохо кончишь.
— Не тревожься,— успокоил Али Бабиб товарища.— Он хотел навести блеск на свой кривой нос ищейки, но у меня не хватило на это красной мази.
Товарищи рассмеялись, а Али Бабиб вспомнил страшный случай из своей жизни. Это произошло лет тридцать назад, в дни его молодости, когда еще были живы отец и мать. В то время Али Бабиб не хромал и работал на одной стамбульской фабрике транспортным рабочим. Он обладал недюжинной силой и мог унести на спине почти целый воз. Но вот вспыхнула стачка из-за того, что предприниматель отказался повысить рабочим заработную
плату. Рабочие не уступили и организовали демонстрацию на улицах Стамбула. На мосту Галата их встретили жандармы. Завязалась отчаянная борьба. Один из жандармов сбил с ног Али Бабиба и наехал на него взбесившимся конем. Раздался страшный хруст, и Али Бабиб потерял сознание. Он очнулся в своей лачуге. Возле его постели на корточках сидели плачущие родители.
— Али! — воскликнул отец.— Ты никогда больше не будешь ходить как следует. У тебя сломана нога...
И действительно, нога Али Бабиба срослась кривой, как дуга. Он уже не мог работать грузчиком, потому что сломанная нога еле выдерживала тяжесть его собственного тела. Пришлось подыскивать работу полегче. Так Али Бабиб стал чистильщиком обуви.
Беда никогда не приходит одна: вскоре чуть ли не одновременно умерли родители Али Бабиба. Поднимая затонувшую в бухте Золотого Рога баржу, отец простудился, заболел воспалением легких, а мать после смерти отца стала таять как свечка и очень скоро нашла место на кладбище рядом с отцом. Али Бабиб остался в маленькой лачуге совсем один.
«Что делать? — думал он.— Одиночество страшнее виселицы...» Но Али Бабиб все же не повесился. Как-то вечером он приковылял на соседский двор, где ему давно приглянулась красивая черноокая девушка Лейла. Подоткнув юбку и засучив рукава, она, по обыкновению, стирала белье зажиточных людей.
С удовольствием оглядев девушку, Али Бабиб сказал:
— Лейла, ты меня знаешь с детских лет. Переходи ко мне, будем жить вместе!
Улыбнувшись, Лейла выпрямилась и откинула тыльной стороной ладони упавшие на лицо темные волосы. В этот момент она была обворожительно красива.
— Не говори глупости, Али Бабиб! Когда ты был здоров, ты мне нравился, не скрою. А теперь? Твоя нога крива, как сабля султана. Что мне с тобой делать? К тому же от тебя, как от сапога, всегда пахнет мазями. Нет, Али, поищи другую!
— Ну что же делать! — вздохнул Али Бабиб.— Если не желаешь, навязываться не буду.
— Правильно, Али,— сказала Лейла.— У меня уже есть другой. Ты, наверно, знаешь лодочника Исмета, моего соседа?
— Ничего, парень не плохой,— согласился Али Бабиб, и горло ему сжала горькая обида. Так значит Исмет,
друг его детства, тайно, чуть ли не из-под носа, увел желанную красавицу Лейлу! Ах, злодей этакий!
Али Бабиб, простившись, ушел. Всю ночь напролет метался он без сна на жестком тюфяке. Несколько раз он даже вскакивал с дурными мыслями в голове: «Надо повесить на шею тяжелый камень и броситься в темные бездны Золотого Рога». Но пока Али Бабиб мучился в нерешительности, наступило утро, и он, как всегда, перекинув ящик за спину, отправился в привычный путь. Только в этот день он не распевал свою песенку и до самого вечера угрюмо молчал.
Лучший целитель всех сердечных ран — время. Ал» Бабиб начал это понимать лишь тогда, когда примирился со своей судьбой и понемногу стал забывать Лейлу. Одного только не мог он выбросить из головы — лодочника Исмета; ему он собирался когда-нибудь страшно отомстить. Постепенно и это решение отходило на задний план, потому что дороги их никогда не скрещивались; Исмет работал на воде, Али Бабиб — на камнях мостовой, под сенью Голубой мечети.
Шло время. Молодой чистильщик постепенно старился, ибо годы летели с такой же быстротой, как стрижи вокруг минаретов мечети; он поседел, перестал мечтать о любви. Но по-прежнему каждый день он уходил на работу со своей любимой песенкой на устах, сопровождаемый детскими криками, а вечером неизменно возвращался в свою лачугу. Лейла уже больше не занималась стиркой, она растолстела, постарела, сидела дома и растила с полдюжины детей...
Но однажды произошло событие, выбившее Али Ба-биба из колеи. На площади перед Голубой мечетью появился чем-то сильно взволнованный Исмет с маленьким свертком под мышкой и прямо направился к Али Бабибу. Рука чистильщика машинально выхватила из ящика кривой сапожный нож.
— Что ты меня беспокоишь? Что тебе нужно от меня? — сквозь зубы спросил Али Бабиб.
Исмет сделал вид, будто желает почистить сапоги» поставил ногу на ящик Али Бабйба.
— Милый Али Бабиб,— прошептал он.— Не сер* дись. Я в опасности. Меня преследуют ищейки. Если они § схватят меня с этим свертком, я погиб. Выручи, пожа« луйста, спрячь сверток!
— Куда я его спрячу? — сердито проворчал Али Щ Бабиб и, вырвав из рук Исмета сверток, сунул его в
крытый ящик, захлопнул крышку.— А теперь уходи,* иначе...
— Спасибо,— поклонился Исмет.— Ты все-таки настоящий человек.
— Не болтай, уходи! — приказал Али Бабиб. Исмет поспешно скрылся в узкой улочке. Как только
он исчез из виду, на противоположной стороне площади показался бегущий рысью знакомый Али Бабибу агент жандармерии.
Али Бабиб запел как ни в чем не бывало:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки почищу,
Я — старый Али Бабиб.
— Али Бабиб, кто это сейчас чистил у тебя саги? — спросил агент.
— Не знаю. Разве я могу всех знать?
— Мы же договорились, что ты будешь нам по гать. Как он выглядел?
— Я обычно смотрю только на сапоги своих клиентов,— спокойно ответил Али Бабиб.
— Не заметил ли ты, что он держал под мышкой? Али Бабиб рассмеялся.
— Вот об этом, господин, меня не спрашивайте. С меня хватает, если я замечу, какая у него обувь на ногах.
— Не забудь о своем обещании! — пригрозил агент.
— Человек думает, аллах делает,— уклончиво ответил Али Бабиб.
— Ты у меня это припомнишь! — крикнул тайный агент, пускаясь вдогонку Исмету, который уже давно успел исчезнуть в лабиринте узких улочек.
Товарищи окружили Али Бабиба, всячески превознося его стойкость и ум. Самый молодой из них, недавно начавший работать, о котором Али Бабиб знал лишь, что у него очень большая семья, старался разузнать, кого именно хотел задержать жандармский шпион. Али Бабиб неопределенно ответил:
— Да так, один мерзавец. Когда-то он меня околпачил. Но что поделаешь — в трудную минуту надо человеку помочь.
Молодой человек не успокаивался:
— Как ты мог взять от такого негодяя пакет на хранение? Ведь ты даже не знаешь, что в нем. Давай посмотрим!
— Что там смотреть? Контрабанда, наверное,— противился Али Бабиб, но молодой чистильщик не отступал:
— Проверим и завернем опять по-прежнему. Впервые в жизни у Али Бабиба не хватило догадки, и
он позволил развязать сверток. В нем оказалась не контрабанда, а маленькие печатные листочки.
— Это еще что за ерунда! — воскликнул один из чистильщиков.— В чем тут дело?
— Дело в том, что этот негодяй — коммунист,— сказал молодой.— Это воззвания.
— О аллах! — испуганно вскрикнул Али Бабиб.— Только бы его не поймали!
Сунув несколько листовок в карман, молодой чистильщик остальные завернул и положил обратно.
— Али Бабиб, ты его знаешь?
— Кажется, будто встречал где-то,— хитрил старик,— только не помню где.
— Значит, он к тебе наверняка придет.
— А тебе какое дело? — забеспокоился чистильщик.— Что ты допрашиваешь, как на суде? Лучше замолчи, а то тебе не ужиться с нами.
Молодой чистильщик замолчал и вернулся к своему ящику. Али долго сидел задумавшись. Где теперь Имеет? Удалось ли ему убежать? А вдруг жандармская ищейка вернется и найдет воззвания? Уничтожить? Нет, надо отнести Исмету. Они ему, наверно, нужны. С той самой поры, как жандармский конь переломил ему ногу, Али Бабиб всей душой ненавидел жандармов. И хотя Исмет в свое время похитил у него из-под носа Лейлу, сейчас сердце подсказывало ему, что товарища надо спасти. Сложив свои щетки и банки в ящик и спрятав под ними оставленный Исметом сверток, Али Бабиб направился домой.
— Куда так рано? — окликнул его молодой чистильщик.
— Нога разболелась,— не оборачиваясь, бросил Али Бабиб.— Пойду домой, полежу.
Но Али Бабиб не пошел в свою лачугу, а свернул дому Исмета. Во дворе, окруженная выводком ребятишек, сидела Лейла и искала в голове у одного из малы шей. С годами фигура ее потучнела, и Али Бабиб вдруг подумал, что он нисколько не жалеет о том, что она стал
женой Исмета. Что бы он стал делать с такой оравой детей, как прокормил бы их? Поэтому сегодня Али Бабиб разговаривал с Лейлой не как отвергнутый жених, а как добрый сосед и друг детства.
— Слушай, Лейла,— спросил он,— где твой муж?
— Зачем он тебе понадобился? — грозно накинулась Лейла.
— Не сердись, Лейла, я должен его видеть.
— Если ты задумал что плохое, я тебе вовек не прощу.
Али Бабиб рассмеялся:
— А ты все такая же — горячая как огонь. Я же сказал тебе — не сердись. Мне необходимо передать ему кое-что.
— Оставь это мне, я передам ему. Разве ты не знаешь, как он тебя ненавидит?
Али Бабиб пожал плечами.
— Почему бы ему ненавидеть меня?
— Потому что ты его ненавидишь,— раздраженно бросила Лейла.
— Не дурачься, мне нужно с ним повидаться, Лейла,— настаивал Али Бабиб.— Где он? Я хочу помочь ему.
— Помощник нашелся! — возмутилась было Лейла, но потом, встав, пригласила Али Бабиба следовать за ней.
Они спустились в подвал соседнего дома. Лейла поддерживала Али Бабиба под локоть, чтобы он не оступился.
— Состарился ты,— вздохнув, продолжала она.— Что делать, годы не щадят никого.
— Да и ты тоже стала старухой,— со смехом ответил Али Бабиб, хотя прикосновение руки Лейлы пробудило в его душе забытые мечты юности.
Исмет встретил Али Бабиба как лучшего друга. Тому даже неловко стало. Сняв со спины ящик, он вынул сверток и бросил Исмету:
— На, забирай! Ты, наверно, хотел меня подвести!
— Али Бабиб, не смей этого говорить! — волнуясь, воскликнул Исмет.— Я не могу жить по-вашему — пресмыкаться, гнуть спину с утра до вечера и влачить жалкое существование бродячего пса. У меня дети, Али Бабиб, мне нужно думать о будущем. Я не хочу, чтобы они, подобно мне и тебе, всю жизнь прожили в темноте и нищете. Я хочу, чтобы мы в Турции когда-нибудь почувствовали себя свободными людьми. Вот чего я добиваюсь.
Лейла начала всхлипывать:
— Но ты совершенно не считаешься с нами! Тебя поймают, осудят, а мы умрем голодной смертью.
— Мы и так голодаем! — воскликнул Исмет.— Если никто не станет бороться, как же мы победим? Благодарю тебя, Али Бабиб, за помощь, и не думай больше обо мне плохо. У нас с тобой одна жизнь, одни заботы.
— Да что там говорить! — махнул рукой Али Бабиб.— Потому я и пришел.
— Какой ты все же хороший! — сказала Лейла.— Кто бы мог подумать!
Али Бабиб не стал продолжать разговор. Его охватила неизъяснимая грусть. Простившись, он поспешил уйти, чтобы не прослезиться. Выйдя на улицу, он запел, чтобы разогнать непонятную тоску:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки почищу,
Я — старый Али Бабиб.
Не успел он поужинать, как в лачугу ворвались жандармы.
— Давай сюда свой ящик, старик! — крикнул жандармский офицер.
— Я кончил работать и больше не чищу сапоги,— ответил с независимым видом Али Бабиб.
— Не дурачься, показывай ящик! — настаивал офицер и, подняв крышку, тщательно обыскал все уголки ящика.— А где же сверток? Говорят, у тебя спрятаны листовки.
— Какие листовки? — удивился Али Бабиб.— Я ж совсем не умею читать. Почему вы ищете у меня ли ставки?
— Перестань молоть вздор, давай сюда! — повтор тот же голос.— Если не подчинишься, мы тебе уши об режем.
Али Бабиб вскочил, весь дрожа от негодования.
— Уйдите, негодяи, у меня нет ничего! Вот дверь убирайтесь вон!
Крепкие руки жандармов схватили его, вытащили и лачуги и втолкнули в крытую автомашину.
— Не признаешься — язык вырвем! — пригрози жандарм.
— Ты, птенчик, видно, не бывал еще в наших лапах. Всю ночь избивали Али Бабиба, но он молчал. К утру
у него началось головокружение и он стал бредить. Когда палачи зажали ему голову в железные тиски, Али Бабибу стало казаться, что он лежит у ног прекрасной, как в молодости, Лейлы и она ножом ищет у него в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
К сожалению, Али Бабиб со своим набором разноцветных мазей и щетками был здесь не один. Ежедневно, точно солдаты в строю, выстраивалось рядом с ним с полдюжины таких же калек с разноцветными щетками в руках и светлыми надеждами в груди. Но никто из них не знал такой прекрасной песенки, как Али Бабиб, да никто и не умел петь так, как он. По сравнению с голосом Али Бабиба даже голос самого муллы, с минарета созывающего правоверных на молитву, казался жалким кошачьим мяуканьем. Стоило издали показаться человеку в обуви, как Али Бабиб сразу же начинал петь:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки начищу,
Я — старый Али Бабиб...
И удивительно: тот, кто совсем и не собирался чистить ботинки, услышав необычную песенку, подходил и ставил ногу на подставку.
— Ну, Али Бабиб, так и быть, почисти. Да смотри, чтобы блестели, как вода на солнце в бухте Золотого Рога.
— Что такое воды Золотого Рога по сравнению с вашими ботинками и солнце — по сравнению с моей коробкой сапожной мази! Ручаюсь, господин, что, когда я наведу блеск на ваши ботинки, вам захочется дать мне целую лиру вместо пол-лиры.
И действительно, кое-кто бросал на мостовую вместе пол-лиры целую лиру.
— Али Бабиб, ты занимаешься нечестной конкуренцией,— протестовали сидящие без работы соседи. Твое богатство опять увеличилось на целую лиру.
Али Бабиб успокаивал их:
— Лучше радуйтесь, что тот ленивый глупец обеднел на одну лиру. Я за это вам куплю в обед бутылку раки.
Али Бабиб был хозяином своего слова: в такие дни он всегда приносил товарищам бутылку бодрящего напитка.
— Ну и чертова же ты перечница! — хвалили его друзья, сидя за бутылкой.— Ты в этом деле понимаешь больше нас. Нет ли у тебя в кармане волшебного магнита?
Али Бабиб только посмеивался:
— Мой магнит не в кармане, а в гортани.
— Кто тебе сочинил эту песню? Кто научил петь? — спрашивал другой.
И Али Бабиб опять шутил:
— Мыши и блохи моей лачуги написали слова моей песни, птицы петь научили.
— Если бы ты еще умел плясать,— добавил третий,— то мы могли бы все зарабатывать: ты бы зазывал, а мы бы все работали.
— Нет, милые друзья, так дело не пойдет,— отвечал Али Бабиб.— Разве вам не знакомо древнее мудрое изречение наших дедов? Так запомните: голодный медведь никогда не пляшет.
— Али Бабиб, тебе надо было учиться на муллу. Ты слишком умен, чтобы быть простым чистильщиком сапог,— сказал четвертый.
— Я создан не для того, чтобы обманывать бедных людей, а чтобы делать им добро,— отрезал Али Бабиб и, заметив кучку иностранцев, запел свою любимую песенку.
Иностранцы с любопытством окружили его, подставляя пыльную обувь.
Когда обувь иностранца блеском могла конкурировать с сиянием куполов Софийского собора, раздавался обычный вопрос: «Сколько?»
У Али Бабиба на подобные вопросы всегда был готов, ответ:
— Для вас, дорогой господин, бесплатно.
— Какой гостеприимный народ! — наивно восторгались туристы, втискивая в ладонь Али Бабиба по лире.
Переодетые в штатское тайные агенты жандармерии, притворяясь любопытными обывателями, следовали по пятам за иностранцами, многозначительно подмигивая Али Бабибу. Как-то один из них, подойдя к чистильщику, спросил:
— Не хочешь ли немного подзаработать?
— Стараюсь, господин, как умею,— уклончиво ответил Али Бабиб.
— Ты остроумный старик,— похвалил Али Бабиба агент.— И мог бы помочь нашей службе. Следи за этими иноземными проходимцами и, если кто-либо из них занимается недозволенной агитацией или раздает запретные сувениры, сообщай нам. Мы тебя хорошо вознаградим.
— За Турцию я буду стоять и умру без всяких денег,— ответил старик.
— Нет, за работу полагается соответствующая плата. Не бойся, мы тебе заплатим. Да приглядывай и за нашими голодранцами. Они нисколько не лучше иноземных агитаторов.
— Не понимаю, господин, о чем вы говорите.
— Привыкнешь — поймешь,— сказал агент и протянул Али Бабибу на прощанье руку.
Али Бабиб спрятал руки за спину.
— Простите, господин! У меня очень грязные руки.
— Значит, договорились? — спросил агент.— Я буду к» тебе заходить.
— Всегда рад гостям,— ответил старик.
— Что эта ищейка тут вынюхивает? — воскликнул один из чистильщиков, наблюдавший за разговором агента с Али Бабибом.— Ты, старик, с этим Стервятником не связывайся. Плохо кончишь.
— Не тревожься,— успокоил Али Бабиб товарища.— Он хотел навести блеск на свой кривой нос ищейки, но у меня не хватило на это красной мази.
Товарищи рассмеялись, а Али Бабиб вспомнил страшный случай из своей жизни. Это произошло лет тридцать назад, в дни его молодости, когда еще были живы отец и мать. В то время Али Бабиб не хромал и работал на одной стамбульской фабрике транспортным рабочим. Он обладал недюжинной силой и мог унести на спине почти целый воз. Но вот вспыхнула стачка из-за того, что предприниматель отказался повысить рабочим заработную
плату. Рабочие не уступили и организовали демонстрацию на улицах Стамбула. На мосту Галата их встретили жандармы. Завязалась отчаянная борьба. Один из жандармов сбил с ног Али Бабиба и наехал на него взбесившимся конем. Раздался страшный хруст, и Али Бабиб потерял сознание. Он очнулся в своей лачуге. Возле его постели на корточках сидели плачущие родители.
— Али! — воскликнул отец.— Ты никогда больше не будешь ходить как следует. У тебя сломана нога...
И действительно, нога Али Бабиба срослась кривой, как дуга. Он уже не мог работать грузчиком, потому что сломанная нога еле выдерживала тяжесть его собственного тела. Пришлось подыскивать работу полегче. Так Али Бабиб стал чистильщиком обуви.
Беда никогда не приходит одна: вскоре чуть ли не одновременно умерли родители Али Бабиба. Поднимая затонувшую в бухте Золотого Рога баржу, отец простудился, заболел воспалением легких, а мать после смерти отца стала таять как свечка и очень скоро нашла место на кладбище рядом с отцом. Али Бабиб остался в маленькой лачуге совсем один.
«Что делать? — думал он.— Одиночество страшнее виселицы...» Но Али Бабиб все же не повесился. Как-то вечером он приковылял на соседский двор, где ему давно приглянулась красивая черноокая девушка Лейла. Подоткнув юбку и засучив рукава, она, по обыкновению, стирала белье зажиточных людей.
С удовольствием оглядев девушку, Али Бабиб сказал:
— Лейла, ты меня знаешь с детских лет. Переходи ко мне, будем жить вместе!
Улыбнувшись, Лейла выпрямилась и откинула тыльной стороной ладони упавшие на лицо темные волосы. В этот момент она была обворожительно красива.
— Не говори глупости, Али Бабиб! Когда ты был здоров, ты мне нравился, не скрою. А теперь? Твоя нога крива, как сабля султана. Что мне с тобой делать? К тому же от тебя, как от сапога, всегда пахнет мазями. Нет, Али, поищи другую!
— Ну что же делать! — вздохнул Али Бабиб.— Если не желаешь, навязываться не буду.
— Правильно, Али,— сказала Лейла.— У меня уже есть другой. Ты, наверно, знаешь лодочника Исмета, моего соседа?
— Ничего, парень не плохой,— согласился Али Бабиб, и горло ему сжала горькая обида. Так значит Исмет,
друг его детства, тайно, чуть ли не из-под носа, увел желанную красавицу Лейлу! Ах, злодей этакий!
Али Бабиб, простившись, ушел. Всю ночь напролет метался он без сна на жестком тюфяке. Несколько раз он даже вскакивал с дурными мыслями в голове: «Надо повесить на шею тяжелый камень и броситься в темные бездны Золотого Рога». Но пока Али Бабиб мучился в нерешительности, наступило утро, и он, как всегда, перекинув ящик за спину, отправился в привычный путь. Только в этот день он не распевал свою песенку и до самого вечера угрюмо молчал.
Лучший целитель всех сердечных ран — время. Ал» Бабиб начал это понимать лишь тогда, когда примирился со своей судьбой и понемногу стал забывать Лейлу. Одного только не мог он выбросить из головы — лодочника Исмета; ему он собирался когда-нибудь страшно отомстить. Постепенно и это решение отходило на задний план, потому что дороги их никогда не скрещивались; Исмет работал на воде, Али Бабиб — на камнях мостовой, под сенью Голубой мечети.
Шло время. Молодой чистильщик постепенно старился, ибо годы летели с такой же быстротой, как стрижи вокруг минаретов мечети; он поседел, перестал мечтать о любви. Но по-прежнему каждый день он уходил на работу со своей любимой песенкой на устах, сопровождаемый детскими криками, а вечером неизменно возвращался в свою лачугу. Лейла уже больше не занималась стиркой, она растолстела, постарела, сидела дома и растила с полдюжины детей...
Но однажды произошло событие, выбившее Али Ба-биба из колеи. На площади перед Голубой мечетью появился чем-то сильно взволнованный Исмет с маленьким свертком под мышкой и прямо направился к Али Бабибу. Рука чистильщика машинально выхватила из ящика кривой сапожный нож.
— Что ты меня беспокоишь? Что тебе нужно от меня? — сквозь зубы спросил Али Бабиб.
Исмет сделал вид, будто желает почистить сапоги» поставил ногу на ящик Али Бабйба.
— Милый Али Бабиб,— прошептал он.— Не сер* дись. Я в опасности. Меня преследуют ищейки. Если они § схватят меня с этим свертком, я погиб. Выручи, пожа« луйста, спрячь сверток!
— Куда я его спрячу? — сердито проворчал Али Щ Бабиб и, вырвав из рук Исмета сверток, сунул его в
крытый ящик, захлопнул крышку.— А теперь уходи,* иначе...
— Спасибо,— поклонился Исмет.— Ты все-таки настоящий человек.
— Не болтай, уходи! — приказал Али Бабиб. Исмет поспешно скрылся в узкой улочке. Как только
он исчез из виду, на противоположной стороне площади показался бегущий рысью знакомый Али Бабибу агент жандармерии.
Али Бабиб запел как ни в чем не бывало:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки почищу,
Я — старый Али Бабиб.
— Али Бабиб, кто это сейчас чистил у тебя саги? — спросил агент.
— Не знаю. Разве я могу всех знать?
— Мы же договорились, что ты будешь нам по гать. Как он выглядел?
— Я обычно смотрю только на сапоги своих клиентов,— спокойно ответил Али Бабиб.
— Не заметил ли ты, что он держал под мышкой? Али Бабиб рассмеялся.
— Вот об этом, господин, меня не спрашивайте. С меня хватает, если я замечу, какая у него обувь на ногах.
— Не забудь о своем обещании! — пригрозил агент.
— Человек думает, аллах делает,— уклончиво ответил Али Бабиб.
— Ты у меня это припомнишь! — крикнул тайный агент, пускаясь вдогонку Исмету, который уже давно успел исчезнуть в лабиринте узких улочек.
Товарищи окружили Али Бабиба, всячески превознося его стойкость и ум. Самый молодой из них, недавно начавший работать, о котором Али Бабиб знал лишь, что у него очень большая семья, старался разузнать, кого именно хотел задержать жандармский шпион. Али Бабиб неопределенно ответил:
— Да так, один мерзавец. Когда-то он меня околпачил. Но что поделаешь — в трудную минуту надо человеку помочь.
Молодой человек не успокаивался:
— Как ты мог взять от такого негодяя пакет на хранение? Ведь ты даже не знаешь, что в нем. Давай посмотрим!
— Что там смотреть? Контрабанда, наверное,— противился Али Бабиб, но молодой чистильщик не отступал:
— Проверим и завернем опять по-прежнему. Впервые в жизни у Али Бабиба не хватило догадки, и
он позволил развязать сверток. В нем оказалась не контрабанда, а маленькие печатные листочки.
— Это еще что за ерунда! — воскликнул один из чистильщиков.— В чем тут дело?
— Дело в том, что этот негодяй — коммунист,— сказал молодой.— Это воззвания.
— О аллах! — испуганно вскрикнул Али Бабиб.— Только бы его не поймали!
Сунув несколько листовок в карман, молодой чистильщик остальные завернул и положил обратно.
— Али Бабиб, ты его знаешь?
— Кажется, будто встречал где-то,— хитрил старик,— только не помню где.
— Значит, он к тебе наверняка придет.
— А тебе какое дело? — забеспокоился чистильщик.— Что ты допрашиваешь, как на суде? Лучше замолчи, а то тебе не ужиться с нами.
Молодой чистильщик замолчал и вернулся к своему ящику. Али долго сидел задумавшись. Где теперь Имеет? Удалось ли ему убежать? А вдруг жандармская ищейка вернется и найдет воззвания? Уничтожить? Нет, надо отнести Исмету. Они ему, наверно, нужны. С той самой поры, как жандармский конь переломил ему ногу, Али Бабиб всей душой ненавидел жандармов. И хотя Исмет в свое время похитил у него из-под носа Лейлу, сейчас сердце подсказывало ему, что товарища надо спасти. Сложив свои щетки и банки в ящик и спрятав под ними оставленный Исметом сверток, Али Бабиб направился домой.
— Куда так рано? — окликнул его молодой чистильщик.
— Нога разболелась,— не оборачиваясь, бросил Али Бабиб.— Пойду домой, полежу.
Но Али Бабиб не пошел в свою лачугу, а свернул дому Исмета. Во дворе, окруженная выводком ребятишек, сидела Лейла и искала в голове у одного из малы шей. С годами фигура ее потучнела, и Али Бабиб вдруг подумал, что он нисколько не жалеет о том, что она стал
женой Исмета. Что бы он стал делать с такой оравой детей, как прокормил бы их? Поэтому сегодня Али Бабиб разговаривал с Лейлой не как отвергнутый жених, а как добрый сосед и друг детства.
— Слушай, Лейла,— спросил он,— где твой муж?
— Зачем он тебе понадобился? — грозно накинулась Лейла.
— Не сердись, Лейла, я должен его видеть.
— Если ты задумал что плохое, я тебе вовек не прощу.
Али Бабиб рассмеялся:
— А ты все такая же — горячая как огонь. Я же сказал тебе — не сердись. Мне необходимо передать ему кое-что.
— Оставь это мне, я передам ему. Разве ты не знаешь, как он тебя ненавидит?
Али Бабиб пожал плечами.
— Почему бы ему ненавидеть меня?
— Потому что ты его ненавидишь,— раздраженно бросила Лейла.
— Не дурачься, мне нужно с ним повидаться, Лейла,— настаивал Али Бабиб.— Где он? Я хочу помочь ему.
— Помощник нашелся! — возмутилась было Лейла, но потом, встав, пригласила Али Бабиба следовать за ней.
Они спустились в подвал соседнего дома. Лейла поддерживала Али Бабиба под локоть, чтобы он не оступился.
— Состарился ты,— вздохнув, продолжала она.— Что делать, годы не щадят никого.
— Да и ты тоже стала старухой,— со смехом ответил Али Бабиб, хотя прикосновение руки Лейлы пробудило в его душе забытые мечты юности.
Исмет встретил Али Бабиба как лучшего друга. Тому даже неловко стало. Сняв со спины ящик, он вынул сверток и бросил Исмету:
— На, забирай! Ты, наверно, хотел меня подвести!
— Али Бабиб, не смей этого говорить! — волнуясь, воскликнул Исмет.— Я не могу жить по-вашему — пресмыкаться, гнуть спину с утра до вечера и влачить жалкое существование бродячего пса. У меня дети, Али Бабиб, мне нужно думать о будущем. Я не хочу, чтобы они, подобно мне и тебе, всю жизнь прожили в темноте и нищете. Я хочу, чтобы мы в Турции когда-нибудь почувствовали себя свободными людьми. Вот чего я добиваюсь.
Лейла начала всхлипывать:
— Но ты совершенно не считаешься с нами! Тебя поймают, осудят, а мы умрем голодной смертью.
— Мы и так голодаем! — воскликнул Исмет.— Если никто не станет бороться, как же мы победим? Благодарю тебя, Али Бабиб, за помощь, и не думай больше обо мне плохо. У нас с тобой одна жизнь, одни заботы.
— Да что там говорить! — махнул рукой Али Бабиб.— Потому я и пришел.
— Какой ты все же хороший! — сказала Лейла.— Кто бы мог подумать!
Али Бабиб не стал продолжать разговор. Его охватила неизъяснимая грусть. Простившись, он поспешил уйти, чтобы не прослезиться. Выйдя на улицу, он запел, чтобы разогнать непонятную тоску:
Я хромой
Али Бабиб,
Совсем, совсем хромой.
Пол-лиры отыщешь —
Ботинки почищу,
Я — старый Али Бабиб.
Не успел он поужинать, как в лачугу ворвались жандармы.
— Давай сюда свой ящик, старик! — крикнул жандармский офицер.
— Я кончил работать и больше не чищу сапоги,— ответил с независимым видом Али Бабиб.
— Не дурачься, показывай ящик! — настаивал офицер и, подняв крышку, тщательно обыскал все уголки ящика.— А где же сверток? Говорят, у тебя спрятаны листовки.
— Какие листовки? — удивился Али Бабиб.— Я ж совсем не умею читать. Почему вы ищете у меня ли ставки?
— Перестань молоть вздор, давай сюда! — повтор тот же голос.— Если не подчинишься, мы тебе уши об режем.
Али Бабиб вскочил, весь дрожа от негодования.
— Уйдите, негодяи, у меня нет ничего! Вот дверь убирайтесь вон!
Крепкие руки жандармов схватили его, вытащили и лачуги и втолкнули в крытую автомашину.
— Не признаешься — язык вырвем! — пригрози жандарм.
— Ты, птенчик, видно, не бывал еще в наших лапах. Всю ночь избивали Али Бабиба, но он молчал. К утру
у него началось головокружение и он стал бредить. Когда палачи зажали ему голову в железные тиски, Али Бабибу стало казаться, что он лежит у ног прекрасной, как в молодости, Лейлы и она ножом ищет у него в голове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76