Глины и во дворе сколько хочешь.
Но Висенте уже не слушал его. Прищурив один глаз, он изучал дворника, разминая ком глины. Дворник наблюдал за работой, посасывая короткую трубку. Висенте торжествовал: впервые у него был натурщик! И фигура на самом деле получилась очень похожей. Все кончилось тем, что дворник взял лопату и, пока шедевры Висенте сохли на солнце, засыпал вырытую посреди улицы яму.
Собрав фигурки, мальчик отправился домой. А вечером к отцу явился дворник.
— Видишь? — показал он вылепленную мальчиком фигуру.— Надо бы послать в школу, мастером будет.
— Мастером! — с горечью усмехнулся Бенавенте.— Таких мастеров сотни бегают по мадридским улицам. А где возьмешь деньги? Ничего, пусть подрастет, поступит на завод! Такая уж наша участь...
В тот вечер двое мужчин долго сидели, без конца курили трубки и о чем-то рассуждали. А на следующий день Бенавенте принес сыну большой пакет белого порошка.
— На, малыш, и никогда больше не копай ямы на улицах! Это гипс, он лучше красной глины. Только сразу весь не расходуй! Это дорогое удовольствие.
Новый материал открыл перед Висенте совсем иной мир. Отец научил, как с ним работать, и скоро на подо-
коннике выстроились в ряд красивые белые гипсовые фигуры.
Однажды, когда кончились деньги, мать взяла пару статуэток и снесла на базар. Возвратилась со счастливым, сияющим лицом. В корзинке лежали стручки зеленого перца, краюха белого хлеба, виноград.
— Ешь, Висенте! Это ты заработал.
Так Висенте стал помогать отцу с матерью зарабатывать на хлеб. Отец откладывал песету к песете, а когда наступила осень, подозвал к себе мальчика и сказал:
— Ну, сын, пора в школу. Работать можешь вечерами, когда приготовишь уроки. Как-нибудь перебьемся.
Это известие нисколько не обрадовало сына. Он даже пытался протестовать.
— С нашей улицы никто не ходит в школу, что это я один буду учиться...
Но отец стоял на своем.
— Все твои приятели с радостью стали бы учиться, но у родителей нет денег, чтобы купить одежду и заплатить за учение. А тебе надо учиться. Может быть, станешь мастером.
Висенте стал ходить в школу и, как только научился читать, пристрастился к книгам. Но самым любимым занятием оставалась лепка.
Когда установилась республика, Висенте поступил в художественное училище. Но вскоре произошел фашистский мятеж. Все отправились на фронт защищать республику. Ушли защищать Мадрид и дворник, и отец. К этому времени Висенте уже подрос и стал разбираться в жизни. Фашистский мятеж расстроил все планы на будущее. Надо было браться за оружие, он не мыслил себе иного пути. Вместе с другими студентами Висенте покинул училище и добровольно вступил в ряды защитников республики.
Отца тяжело ранило, после госпиталя он вернулся домой инвалидом. Висенте повезло: он участвовал во многих жестоких сражениях и остался цел и невредим. Год спустя его приняли в Коммунистическую партию Испании, назначили комиссаром батальона.
Его часть перебросили в Каталонию, и она приняла участие в форсировании реки Эбро, защищала Барселону. После кровопролитных боев пришлось отступить к французской границе. В последних боях погиб командир, и Висенте Бонавенте принял командование батальоном. Когда республиканские части перешли французскую границу, Висенте вместе с другими заключили в концентрационный лагерь — сначала на побережье Средиземного моря, а позже отправили к Бискайскому заливу, под город Олорон.
В концентрационном лагере томилось тысяч сорок заключенных, по большей части испанцев. Темные сырые бараки были набиты битком.
Заключенные были почти голы, фронтовая одежда быстро ветшала.
Побережье Бискайского залива — один из самых сырых районов в Европе. Теплые испарения Гольфстрима, соприкасаясь с охлажденным воздухом Пиренеев, образуют густые тяжелые облака, которые низвергают на землю потоки дождя. Глинистую низину, на которой стоял огороженный колючей проволокой лагерь, постоянно заливало. В пору дождей лагерь походил на караван барж, наполовину затонувших в грязи.
Висенте посчастливилось — в этот концентрационный лагерь прислали большую часть его батальона. Никем не избранный, он остался командиром своего бывшего батальона и здесь, за колючей проволокой.
Хорошими помощниками ему оказались политрук одной из рот, пожилой учитель Изидоро Арконада и связной батальона — Филипе Чапи, совсем молодой, но бывалый паренек.
Бойцы батальона вырыли рядом с проволочным заграждением глубокую яму и вынули из нее красную глину. Перемешав ее с болотной осокой, получили материал для лепки, и Висенте принялся за дело. Перед бараком скоро поднялась большая фигура республиканского бойца. В левой руке он держал винтовку, а правую поднимал к Пиренеям. Взгляд статуи был устремлен поверх проволочных заграждений на Испанию. Щ постаменте, изображавшем обломок скалы, были начертаны слова: «Мужайся! Мы тебя освободим!»
Время шло. Гитлеровские танки уже громыхали на дорогах Польши. Потом Франция и Англия объявили войну Германии.
Однажды Висенте вызвали к начальнику лагеря. Его повели под усиленным конвоем. Перед дверью кабинета стояла длинная очередь командиров, политработников и бойцов Испанской республиканской армии. Их вызывали по одному.
Подошла наконец очередь Бенавенте. Он вошел в длинный коридор и остановился у двери, охраняемой вооруженными жандармами.
— Шапку долой! — крикнул один из жандармов и сильным ударом сбил берет с головы Висенте. Тот даже не шелохнулся, понимая, что начинать драку с этими дикарями глупо. Спокойно посмотрел на жандарма, нагнулся, поднял берет и открыл дверь кабинета.
За большим дубовым столом сидел начальник лагеря, уткнувшись в бумаги. Он сделал вид, будто не заметил появления Бенавенте. Наконец, словно очнувшись, не глядя на вошедшего, спросил:
— Висенте Бенавенте? Бывший командир батальона?
— Да, это я,— с достоинством ответил Висенте.— Что от меня нужно господину майору?
— Что нужно? — склоненная голова быстро поднялась.— Господину майору лично от вас ничего не нужно, но нужно Франции, нужно нашему народу!
Нервно постукивая рукояткой плети по столу, он пытливо посмотрел на вошедшего и продолжал:
— Франция гостеприимно встретила вас на своей земле, дала прибежище, питание. Теперь началась война. Настало время отплатить за добро, помочь нашему народу.
Висенте глядел в бегающие глаза майора и пытался уяснить, чего от него хотят. Но майор, ворочая длинной шеей, как будто его давил узкий ворот мундира, продолжал:
— Франция организует экспедиционный корпус, который поедет на финский фронт бороться против Советского Союза. Экспедиционному корпусу доверена высокая честь — вместе с финской армией занять Ленинград.
— Но ведь вы находитесь в состоянии войны с гитлеровской Германией,— прервал майора Висенте.— Почему же Франция не воюет на германском фронте, а собирается напасть на Советский Союз?
— Стратегия,— глубокомысленно изрек майор, выдержав паузу.— Когда мы разгромим Советский Союз, Германия будет окружена, и мы легко расправимся с ней.
— Для чего тогда вызвали меня? Вы же все равно не послушаетесь моего совета.
— Нам нужны не советы ваши, а помощь. Французская конституция не разрешает мобилизовать в армию иностранцев, и поэтому командование армии желает, чтобы вы обратились ко мне с заявлением, что согласны вместе со своим батальоном добровольно вступить во французский экспедиционный корпус и ехать на финский фронт. Мы не забудем этот дружественный жест и сумеем оценить его по достоинству. После победы вы получите французское подданство и сможете пользоваться всеми нашими свободами наравне с любым французом. Какие будут ваши соображения на этот счет?
— Мои соображения? — удивленно переспросил Ви-сенте.— Мы, испанские республиканцы, всегда заодно с французским народом...
— И это значит,— нетерпеливо перебил майор,— что вы согласны?
— Это значит, что никогда и ни при каких обстоятельствах мы не будем воевать против Советского Союза. Это мое последнее слово. Я могу идти?
Длинное туловище майора пригнулось, к столу. Затем, опираясь на руки, он стал подниматься, медленно, постепенно распрямляясь, пока голова чуть не коснулась потолка.
— Предательство! — выкрикнул он.— Вы предаете Францию!
Вбежало несколько жандармов. Они схватили Ви-сенте, вывернули руки, выволокли его в полутемный коридор. Там открылась какая-то дверь, и Висенте очутился в набитом людьми помещении с решетками на окнах. Здесь томилось несколько десятков республиканцев и бойцов интернациональных бригад. Суровые лица и кровоподтеки говорили о том, что они прошли тот же путь, что Висенте.
Когда в помещении уже яблоку негде стало упасть, за решетчатым окном загудели моторы. Открылась дверь, и жандармы приказали выходить, садиться в машины.
Когда они поднялись и пошли, со всех сторон посыпались удары. Но сомкнутые ряды шли спокойно, неторопливо.
Карцер, куда привезли арестованных, был обнесен заграждением из колючей проволоки и окружен усиленными жандармскими постами. Арестованных ввели через массивные ворота во двор, разогнали по баракам и заперли. В узком длинном помещении с грязным полом стоял полумрак, только сквозь щели двускатной крыши пробивались яркие лучи солнца.
Арестованным несколько дней не давали ни воды, ни пищи. Люди лежали на полу, стараясь не шевелиться, чтобы дольше сохранить силы.
Пошел дождь. Сквозь щели в крыше стала просачиваться вода. Капли долго переливались, катились по доскам, словно боясь сорваться и исчезнуть в этой толпе жаждущих, и, наконец, звучно шлепались в подставленные ладони заключенных.
Стемнело. Пол карцера, на котором спали арестованные, сделался липким. Освежающая влага постепенно превращалась в промозглую сырость, заставляющую дрожать от озноба.
Около полуночи загремел засов. Вошедшие жандармы построили арестованных в шеренги.
— Господа! Вы хотите пить? Пожалуйте за нами! Арестованных вывели в полуночную темноту, под
дождь, и поставили под скат кровли. Струи студеной воды хлестали по непокрытым головам, по плечам. В мгновение ока все вымокли до нитки. Жандармский офицер прорычал:
— Пейте на здоровье! В вашем распоряжении полчаса.
Глубокой ночью, когда заключенные, дрожа от холода, дремали, снаружи донеслись выстрелы и громкие крики. Опять загремел ключ в двери, и в барак вломились жандармы. Всех выстроили, и началась проверка.
В углу барака жандармы обнаружили выломанный пол и прорытый в земле узкий ход. По нему убежали пятеро арестованных. Троим удалось скрыться ненастной ночью, четвертого ранили, пятого застрелили.
Спустя месяц Бенавенте вернулся в батальон к своим друзьям. Изнуренный, осунувшийся, он целыми днями лежал на соломенной подстилке. Чтобы поскорее поставить командира на ноги, парни отдавали часть своих пайков.
Но прошла весна, наступило лето, а Бенавенте все не поправлялся.
Чапи и Арконадо долго ломали себе головы над тем, как спасти командира. Наконец был разработан рискованный план. Чапи выберется с территории лагеря и сходит в ближайшее селение, чтобы раздобыть продуктов.
Всю вторую половину дня Чапи бродил вдоль проволочного заграждения, пока не выбрал подходящее место. Набрав полные карманы камешков, он спрятался за бараком и стал кидать их в электрическую лампочку на столбе. Наконец раздался хлопок. Услышав шум, часовой огляделся, но так ничего и не понял.
С наступлением сумерек заключенные, собравшись неподалеку от намеченного места, стали петь испанские песни. Три ближайших часовых оставили свои будки, подошли к проволочным заграждениям и, закурив, с удовольствием слушали.
Тем временем Чапи припал к земле и пополз. Проволока слабо звякнула, и он исчез в темноте.
Вскоре лагерь погрузился в глубокий сон. Не спал только Арконадо. Он прихватил добытые загодя саперные ножницы и выскользнул из барака.
Чапи не пошел по шоссе, где даже ночью можно напороться на конный жандармский патруль. Он полз по канавам, пробирался полями, кустарниками. Трава налилась росой, от цветущих нив струился пьянящий аромат, и ему вспомнилась Испания, просторы каталонских долин, холмы, усеянные цветами. Мелькнула соблазнительная мысль — а стоит ли возвращаться в проклятый барак, когда он уже на воле, а до Испании так близко... Но тут же он представил себе, как всю ночь будет ждать его старый учитель Арконадо, представил бледное, изможденное лицо командира, который может никогда не увидеть родины.
Его вернул к действительности цокот копыт. Жандармский патруль проскакал мимо, и цокот замер вдали. Смочив росой ладони, Чапи вытер лоб и встал.
Когда он подошел к деревне, была уже ночь. Он шел наугад и наконец почувствовал под ногами мостовую. Слева и справа смутно проступали дома. Чапи свернул в проулок. Все окна были темны. Деревня спала. Нигде ни малейшего шума — ни говора, ни песни.
Но вот сквозь густые ветки акаций пробился слабый луч света. Чапи раздвинул кусты и, заглянув в освещенное окно, увидел сидящего в комнате за столом пожилого крестьянина. Он ужинал, изредка заглядывая в газету. Чапи подобрался к окну и тихо постучал. Мужчина, подняв голову, прислушался, потом подошел, прижался лбом к стеклу. Увидев маленькую,
почти мальчишескую голову Чапи, открыл окно и спросил:
— Чего тебе, мальчик? Быстро коротко Чапи рассказал крестьянину, что
он из лагеря, что командир его смертельно болен, а его прислали товарищи, чтобы раздобыть продуктов для командира.
Проворчав что-то про себя, мужчина открыл дверь.
— Хорошо, подожди! Схожу посмотрю, а ты, жена,— он повернулся в сторону занавески, отделявшей часть комнаты,— встань и собери поужинать.
Взяв у Чапи мешок, мужчина вышел. Из-за занавеса появилась жена — ссутулившаяся, в линялом пла$ъе немолодая женщина. Приветливо поздоровалась и поставила на стол миску супа.
— Плохо вам, беднягам, приходится,— посочувствовала она, подсев к столу рядом с Чапи.— Да и нам не сладко. Гитлер напал на Францию, а генералы посылают солдат воевать с Россией.
И она рассказала, что ее сын Пьер был направлен в экспедиционный корпус. В порту, когда они отказались сесть в корабль, их арестовали.
Она плакала, вытирала мокрое лицо концом платка и смотрела на незнакомого гостя с такой материнской лаской, что Чапи сразу вспомнил свою мать, которую он не видел уже много лет.
Хлопнула дверь. Вернулся хозяин и, бросив мешок на пол, сказал:
— Тяжелый. Не донесешь. Жена, добавь чего-нибудь ребятам полакомиться! А я запрягу лошадь.
Ночь клонилась к рассвету, когда они добрались до пшеничного поля. Дальше ехать было опасно.
— Если станет туго, приходи еще,— сказал, прощаясь, хмурый крестьянин.
Чапи скрылся в густой пшенице. Пригнувшись, он брел в направлении лагеря. Теперь предстояла самая трудная часть пути.
Темные бараки за колючей проволокой кутались в тумане, наползавшем с болота. Скоро туман достиг пшеничного поля, намокшие колосья поникли.
Перебежав через дорогу, Чапи прижался к земле и пополз, одной рукой волоча тяжелый мешок. Он благополучно миновал первое проволочное заграждение и очутился в самой опасной зоне, где находились вышки часовых. Из травы прямо перед ним выпорхнул
рок, взвился в посветлевшее небо и рассыпал звонкую трель.
Чапи взвалил мешок на спину и как улитка продолжал ползти по мокрой траве. Наконец рука коснулась холодной, покрытой росой колючей проволоки в том месте, где он пролезал несколько часов назад.
Два нижних ряда были перерезаны, концы проволоки отогнуты. Чапи догадался, кто это сделал» Он на спине вполз в проход, таща за собой тяжелый мешок. В этот момент из-под барака выскользнул Арконадо, подполз к Чапи и взял у него мешок. Вскоре оба скрылись в бараке.
С того дня здоровье Висенте пошло на поправку.
Заняв Данию и Норвегию, гитлеровская армия вторглась в Голландию, Бельгию и Люксембург. Одновременно танковые и моторизованные дивизии вермахта, перевалив через Арденны, форсировали реку Маас и глубоко вклинились в Северную Францию, стремясь окружить группировки английских и французских войск во Фландрии.
Часть французских и английских войск вскоре была окружена и разбита. Фашистская армия стремительно продвигалась к средней Франции и в середине июня достигла Парижа.
В эти трагические для Франции дни испанских республиканцев, находившихся в концлагере, вооружили лопатами — винтовки им не доверили. В сопровождении жандармов их отправили на разные участки фронта рыть окопы.
Однако те, что были посланы на окопы, скоро вернулись обратно в лагерь. Не встретив серьезного сопротивления со стороны французской армии, гитлеровцы быстро продвигались к Бордо, где находилось капитулировавшее французское правительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Но Висенте уже не слушал его. Прищурив один глаз, он изучал дворника, разминая ком глины. Дворник наблюдал за работой, посасывая короткую трубку. Висенте торжествовал: впервые у него был натурщик! И фигура на самом деле получилась очень похожей. Все кончилось тем, что дворник взял лопату и, пока шедевры Висенте сохли на солнце, засыпал вырытую посреди улицы яму.
Собрав фигурки, мальчик отправился домой. А вечером к отцу явился дворник.
— Видишь? — показал он вылепленную мальчиком фигуру.— Надо бы послать в школу, мастером будет.
— Мастером! — с горечью усмехнулся Бенавенте.— Таких мастеров сотни бегают по мадридским улицам. А где возьмешь деньги? Ничего, пусть подрастет, поступит на завод! Такая уж наша участь...
В тот вечер двое мужчин долго сидели, без конца курили трубки и о чем-то рассуждали. А на следующий день Бенавенте принес сыну большой пакет белого порошка.
— На, малыш, и никогда больше не копай ямы на улицах! Это гипс, он лучше красной глины. Только сразу весь не расходуй! Это дорогое удовольствие.
Новый материал открыл перед Висенте совсем иной мир. Отец научил, как с ним работать, и скоро на подо-
коннике выстроились в ряд красивые белые гипсовые фигуры.
Однажды, когда кончились деньги, мать взяла пару статуэток и снесла на базар. Возвратилась со счастливым, сияющим лицом. В корзинке лежали стручки зеленого перца, краюха белого хлеба, виноград.
— Ешь, Висенте! Это ты заработал.
Так Висенте стал помогать отцу с матерью зарабатывать на хлеб. Отец откладывал песету к песете, а когда наступила осень, подозвал к себе мальчика и сказал:
— Ну, сын, пора в школу. Работать можешь вечерами, когда приготовишь уроки. Как-нибудь перебьемся.
Это известие нисколько не обрадовало сына. Он даже пытался протестовать.
— С нашей улицы никто не ходит в школу, что это я один буду учиться...
Но отец стоял на своем.
— Все твои приятели с радостью стали бы учиться, но у родителей нет денег, чтобы купить одежду и заплатить за учение. А тебе надо учиться. Может быть, станешь мастером.
Висенте стал ходить в школу и, как только научился читать, пристрастился к книгам. Но самым любимым занятием оставалась лепка.
Когда установилась республика, Висенте поступил в художественное училище. Но вскоре произошел фашистский мятеж. Все отправились на фронт защищать республику. Ушли защищать Мадрид и дворник, и отец. К этому времени Висенте уже подрос и стал разбираться в жизни. Фашистский мятеж расстроил все планы на будущее. Надо было браться за оружие, он не мыслил себе иного пути. Вместе с другими студентами Висенте покинул училище и добровольно вступил в ряды защитников республики.
Отца тяжело ранило, после госпиталя он вернулся домой инвалидом. Висенте повезло: он участвовал во многих жестоких сражениях и остался цел и невредим. Год спустя его приняли в Коммунистическую партию Испании, назначили комиссаром батальона.
Его часть перебросили в Каталонию, и она приняла участие в форсировании реки Эбро, защищала Барселону. После кровопролитных боев пришлось отступить к французской границе. В последних боях погиб командир, и Висенте Бонавенте принял командование батальоном. Когда республиканские части перешли французскую границу, Висенте вместе с другими заключили в концентрационный лагерь — сначала на побережье Средиземного моря, а позже отправили к Бискайскому заливу, под город Олорон.
В концентрационном лагере томилось тысяч сорок заключенных, по большей части испанцев. Темные сырые бараки были набиты битком.
Заключенные были почти голы, фронтовая одежда быстро ветшала.
Побережье Бискайского залива — один из самых сырых районов в Европе. Теплые испарения Гольфстрима, соприкасаясь с охлажденным воздухом Пиренеев, образуют густые тяжелые облака, которые низвергают на землю потоки дождя. Глинистую низину, на которой стоял огороженный колючей проволокой лагерь, постоянно заливало. В пору дождей лагерь походил на караван барж, наполовину затонувших в грязи.
Висенте посчастливилось — в этот концентрационный лагерь прислали большую часть его батальона. Никем не избранный, он остался командиром своего бывшего батальона и здесь, за колючей проволокой.
Хорошими помощниками ему оказались политрук одной из рот, пожилой учитель Изидоро Арконада и связной батальона — Филипе Чапи, совсем молодой, но бывалый паренек.
Бойцы батальона вырыли рядом с проволочным заграждением глубокую яму и вынули из нее красную глину. Перемешав ее с болотной осокой, получили материал для лепки, и Висенте принялся за дело. Перед бараком скоро поднялась большая фигура республиканского бойца. В левой руке он держал винтовку, а правую поднимал к Пиренеям. Взгляд статуи был устремлен поверх проволочных заграждений на Испанию. Щ постаменте, изображавшем обломок скалы, были начертаны слова: «Мужайся! Мы тебя освободим!»
Время шло. Гитлеровские танки уже громыхали на дорогах Польши. Потом Франция и Англия объявили войну Германии.
Однажды Висенте вызвали к начальнику лагеря. Его повели под усиленным конвоем. Перед дверью кабинета стояла длинная очередь командиров, политработников и бойцов Испанской республиканской армии. Их вызывали по одному.
Подошла наконец очередь Бенавенте. Он вошел в длинный коридор и остановился у двери, охраняемой вооруженными жандармами.
— Шапку долой! — крикнул один из жандармов и сильным ударом сбил берет с головы Висенте. Тот даже не шелохнулся, понимая, что начинать драку с этими дикарями глупо. Спокойно посмотрел на жандарма, нагнулся, поднял берет и открыл дверь кабинета.
За большим дубовым столом сидел начальник лагеря, уткнувшись в бумаги. Он сделал вид, будто не заметил появления Бенавенте. Наконец, словно очнувшись, не глядя на вошедшего, спросил:
— Висенте Бенавенте? Бывший командир батальона?
— Да, это я,— с достоинством ответил Висенте.— Что от меня нужно господину майору?
— Что нужно? — склоненная голова быстро поднялась.— Господину майору лично от вас ничего не нужно, но нужно Франции, нужно нашему народу!
Нервно постукивая рукояткой плети по столу, он пытливо посмотрел на вошедшего и продолжал:
— Франция гостеприимно встретила вас на своей земле, дала прибежище, питание. Теперь началась война. Настало время отплатить за добро, помочь нашему народу.
Висенте глядел в бегающие глаза майора и пытался уяснить, чего от него хотят. Но майор, ворочая длинной шеей, как будто его давил узкий ворот мундира, продолжал:
— Франция организует экспедиционный корпус, который поедет на финский фронт бороться против Советского Союза. Экспедиционному корпусу доверена высокая честь — вместе с финской армией занять Ленинград.
— Но ведь вы находитесь в состоянии войны с гитлеровской Германией,— прервал майора Висенте.— Почему же Франция не воюет на германском фронте, а собирается напасть на Советский Союз?
— Стратегия,— глубокомысленно изрек майор, выдержав паузу.— Когда мы разгромим Советский Союз, Германия будет окружена, и мы легко расправимся с ней.
— Для чего тогда вызвали меня? Вы же все равно не послушаетесь моего совета.
— Нам нужны не советы ваши, а помощь. Французская конституция не разрешает мобилизовать в армию иностранцев, и поэтому командование армии желает, чтобы вы обратились ко мне с заявлением, что согласны вместе со своим батальоном добровольно вступить во французский экспедиционный корпус и ехать на финский фронт. Мы не забудем этот дружественный жест и сумеем оценить его по достоинству. После победы вы получите французское подданство и сможете пользоваться всеми нашими свободами наравне с любым французом. Какие будут ваши соображения на этот счет?
— Мои соображения? — удивленно переспросил Ви-сенте.— Мы, испанские республиканцы, всегда заодно с французским народом...
— И это значит,— нетерпеливо перебил майор,— что вы согласны?
— Это значит, что никогда и ни при каких обстоятельствах мы не будем воевать против Советского Союза. Это мое последнее слово. Я могу идти?
Длинное туловище майора пригнулось, к столу. Затем, опираясь на руки, он стал подниматься, медленно, постепенно распрямляясь, пока голова чуть не коснулась потолка.
— Предательство! — выкрикнул он.— Вы предаете Францию!
Вбежало несколько жандармов. Они схватили Ви-сенте, вывернули руки, выволокли его в полутемный коридор. Там открылась какая-то дверь, и Висенте очутился в набитом людьми помещении с решетками на окнах. Здесь томилось несколько десятков республиканцев и бойцов интернациональных бригад. Суровые лица и кровоподтеки говорили о том, что они прошли тот же путь, что Висенте.
Когда в помещении уже яблоку негде стало упасть, за решетчатым окном загудели моторы. Открылась дверь, и жандармы приказали выходить, садиться в машины.
Когда они поднялись и пошли, со всех сторон посыпались удары. Но сомкнутые ряды шли спокойно, неторопливо.
Карцер, куда привезли арестованных, был обнесен заграждением из колючей проволоки и окружен усиленными жандармскими постами. Арестованных ввели через массивные ворота во двор, разогнали по баракам и заперли. В узком длинном помещении с грязным полом стоял полумрак, только сквозь щели двускатной крыши пробивались яркие лучи солнца.
Арестованным несколько дней не давали ни воды, ни пищи. Люди лежали на полу, стараясь не шевелиться, чтобы дольше сохранить силы.
Пошел дождь. Сквозь щели в крыше стала просачиваться вода. Капли долго переливались, катились по доскам, словно боясь сорваться и исчезнуть в этой толпе жаждущих, и, наконец, звучно шлепались в подставленные ладони заключенных.
Стемнело. Пол карцера, на котором спали арестованные, сделался липким. Освежающая влага постепенно превращалась в промозглую сырость, заставляющую дрожать от озноба.
Около полуночи загремел засов. Вошедшие жандармы построили арестованных в шеренги.
— Господа! Вы хотите пить? Пожалуйте за нами! Арестованных вывели в полуночную темноту, под
дождь, и поставили под скат кровли. Струи студеной воды хлестали по непокрытым головам, по плечам. В мгновение ока все вымокли до нитки. Жандармский офицер прорычал:
— Пейте на здоровье! В вашем распоряжении полчаса.
Глубокой ночью, когда заключенные, дрожа от холода, дремали, снаружи донеслись выстрелы и громкие крики. Опять загремел ключ в двери, и в барак вломились жандармы. Всех выстроили, и началась проверка.
В углу барака жандармы обнаружили выломанный пол и прорытый в земле узкий ход. По нему убежали пятеро арестованных. Троим удалось скрыться ненастной ночью, четвертого ранили, пятого застрелили.
Спустя месяц Бенавенте вернулся в батальон к своим друзьям. Изнуренный, осунувшийся, он целыми днями лежал на соломенной подстилке. Чтобы поскорее поставить командира на ноги, парни отдавали часть своих пайков.
Но прошла весна, наступило лето, а Бенавенте все не поправлялся.
Чапи и Арконадо долго ломали себе головы над тем, как спасти командира. Наконец был разработан рискованный план. Чапи выберется с территории лагеря и сходит в ближайшее селение, чтобы раздобыть продуктов.
Всю вторую половину дня Чапи бродил вдоль проволочного заграждения, пока не выбрал подходящее место. Набрав полные карманы камешков, он спрятался за бараком и стал кидать их в электрическую лампочку на столбе. Наконец раздался хлопок. Услышав шум, часовой огляделся, но так ничего и не понял.
С наступлением сумерек заключенные, собравшись неподалеку от намеченного места, стали петь испанские песни. Три ближайших часовых оставили свои будки, подошли к проволочным заграждениям и, закурив, с удовольствием слушали.
Тем временем Чапи припал к земле и пополз. Проволока слабо звякнула, и он исчез в темноте.
Вскоре лагерь погрузился в глубокий сон. Не спал только Арконадо. Он прихватил добытые загодя саперные ножницы и выскользнул из барака.
Чапи не пошел по шоссе, где даже ночью можно напороться на конный жандармский патруль. Он полз по канавам, пробирался полями, кустарниками. Трава налилась росой, от цветущих нив струился пьянящий аромат, и ему вспомнилась Испания, просторы каталонских долин, холмы, усеянные цветами. Мелькнула соблазнительная мысль — а стоит ли возвращаться в проклятый барак, когда он уже на воле, а до Испании так близко... Но тут же он представил себе, как всю ночь будет ждать его старый учитель Арконадо, представил бледное, изможденное лицо командира, который может никогда не увидеть родины.
Его вернул к действительности цокот копыт. Жандармский патруль проскакал мимо, и цокот замер вдали. Смочив росой ладони, Чапи вытер лоб и встал.
Когда он подошел к деревне, была уже ночь. Он шел наугад и наконец почувствовал под ногами мостовую. Слева и справа смутно проступали дома. Чапи свернул в проулок. Все окна были темны. Деревня спала. Нигде ни малейшего шума — ни говора, ни песни.
Но вот сквозь густые ветки акаций пробился слабый луч света. Чапи раздвинул кусты и, заглянув в освещенное окно, увидел сидящего в комнате за столом пожилого крестьянина. Он ужинал, изредка заглядывая в газету. Чапи подобрался к окну и тихо постучал. Мужчина, подняв голову, прислушался, потом подошел, прижался лбом к стеклу. Увидев маленькую,
почти мальчишескую голову Чапи, открыл окно и спросил:
— Чего тебе, мальчик? Быстро коротко Чапи рассказал крестьянину, что
он из лагеря, что командир его смертельно болен, а его прислали товарищи, чтобы раздобыть продуктов для командира.
Проворчав что-то про себя, мужчина открыл дверь.
— Хорошо, подожди! Схожу посмотрю, а ты, жена,— он повернулся в сторону занавески, отделявшей часть комнаты,— встань и собери поужинать.
Взяв у Чапи мешок, мужчина вышел. Из-за занавеса появилась жена — ссутулившаяся, в линялом пла$ъе немолодая женщина. Приветливо поздоровалась и поставила на стол миску супа.
— Плохо вам, беднягам, приходится,— посочувствовала она, подсев к столу рядом с Чапи.— Да и нам не сладко. Гитлер напал на Францию, а генералы посылают солдат воевать с Россией.
И она рассказала, что ее сын Пьер был направлен в экспедиционный корпус. В порту, когда они отказались сесть в корабль, их арестовали.
Она плакала, вытирала мокрое лицо концом платка и смотрела на незнакомого гостя с такой материнской лаской, что Чапи сразу вспомнил свою мать, которую он не видел уже много лет.
Хлопнула дверь. Вернулся хозяин и, бросив мешок на пол, сказал:
— Тяжелый. Не донесешь. Жена, добавь чего-нибудь ребятам полакомиться! А я запрягу лошадь.
Ночь клонилась к рассвету, когда они добрались до пшеничного поля. Дальше ехать было опасно.
— Если станет туго, приходи еще,— сказал, прощаясь, хмурый крестьянин.
Чапи скрылся в густой пшенице. Пригнувшись, он брел в направлении лагеря. Теперь предстояла самая трудная часть пути.
Темные бараки за колючей проволокой кутались в тумане, наползавшем с болота. Скоро туман достиг пшеничного поля, намокшие колосья поникли.
Перебежав через дорогу, Чапи прижался к земле и пополз, одной рукой волоча тяжелый мешок. Он благополучно миновал первое проволочное заграждение и очутился в самой опасной зоне, где находились вышки часовых. Из травы прямо перед ним выпорхнул
рок, взвился в посветлевшее небо и рассыпал звонкую трель.
Чапи взвалил мешок на спину и как улитка продолжал ползти по мокрой траве. Наконец рука коснулась холодной, покрытой росой колючей проволоки в том месте, где он пролезал несколько часов назад.
Два нижних ряда были перерезаны, концы проволоки отогнуты. Чапи догадался, кто это сделал» Он на спине вполз в проход, таща за собой тяжелый мешок. В этот момент из-под барака выскользнул Арконадо, подполз к Чапи и взял у него мешок. Вскоре оба скрылись в бараке.
С того дня здоровье Висенте пошло на поправку.
Заняв Данию и Норвегию, гитлеровская армия вторглась в Голландию, Бельгию и Люксембург. Одновременно танковые и моторизованные дивизии вермахта, перевалив через Арденны, форсировали реку Маас и глубоко вклинились в Северную Францию, стремясь окружить группировки английских и французских войск во Фландрии.
Часть французских и английских войск вскоре была окружена и разбита. Фашистская армия стремительно продвигалась к средней Франции и в середине июня достигла Парижа.
В эти трагические для Франции дни испанских республиканцев, находившихся в концлагере, вооружили лопатами — винтовки им не доверили. В сопровождении жандармов их отправили на разные участки фронта рыть окопы.
Однако те, что были посланы на окопы, скоро вернулись обратно в лагерь. Не встретив серьезного сопротивления со стороны французской армии, гитлеровцы быстро продвигались к Бордо, где находилось капитулировавшее французское правительство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76