Жить стало совсем невозможно. Зверевцы три дня пировали с местными кулаками, расстреляли активистов, все разграбили и растащили. Рабочие умирают с голоду. Третьего дня послал им из своих запасов пять мешков кедровых орехов. Больше ничего нет.
— Скоро наведем порядок,— уверенно заявляет Элкснитис, стараясь не показать своей тревоги.— Поставим коней, вызовем сторожей и начнем действовать. Со мной приехал бухгалтер. Где бы нам расположиться?
— Милости просим! — указывает лесничий на дверь.— Хватит места и для работы, и для отдыха.
Мужчины выпрягают лошадей, отводят их в конюшню и, сбив с валенок снег, входят в дом. Полчаса спустя два вооруженных бойца приводят кулаков, грабивших заодно с бандитами.
— Керосин брали? — спрашивает Ян Элкснитис. Все молчат.
— Картофель воровали?
— Это не мы, это зверевцы,— отвечает кто-то.
— Муку растащили? Опять все молчат.
— Значит, так.— Элкснитис кладет на стол наган.— Здесь находится бухгалтер из уезда,— и он указывает на Акима Никитича.— Чтобы сегодня и завтра все до последнего зернышка было возвращено на склад. Кто не подчинится, того будем считать участником банды Зверева и станем судить революционным судом.
Кулаки, тревожно переглядываясь, молча уходят. Аким Никитич, забрав учетные документы и счеты, в сопровождении лесничего и одного из караульных отправляется на склад.
Вдруг с печи свешиваются старческие ноги и показывается седая голова. Это отец лесничего. Тихим, дрожащим голосом он говорит:
— Мне, барин, восемьдесят лет. Много я кой-чего повидал и пережил на своем веку. Уж больно ты горячишься! Ты, барин, еще не знаешь, что такое банда Зверева. С волками да ведмедями легче справиться, они не так хитры.
— А что же нам еще остается делать? — восклицает Элкснитис.
— Уезжайте отсюда,— шамкает беззубым ртом старик.— Иначе быть беде.
— Нет, мы этого не сделаем. Нас послала революция. Старик невесело усмехается.
— Революция! Это вещь хорошая, ничего не скажешь, но жизнь-то дороже. Уезжайте, а то и моего сына застрелят. Он тоже такой, что лезет на рожон.
— Никуда мы, отец, не поедем,— резко бросает Элкснитис.— Лучше скажите, где нам на ночлег устроиться.
— Можно бы и здесь, да только я по ночам сильно храплю и разговариваю во сне. Лучше ложитесь там,— он указывает на соседнюю комнату.
Пока Элкснитис с бойцами вносит солому и устраивает постели, со склада возвращается Черепов с известием, что кулаки вернули большую часть расхищенных продуктов. Если и завтра пойдет так же, то к вечеру все будет в порядке. Нет только продуктов, увезенных бандитами.
Чтобы не тревожить людей, Элкснитис никому ничего не сказал о разговоре со стариком, а с наступлением темноты выставил секретные посты — один в деревне, другой у наружных дверей. Остальные легли спать вдоль наружной стены под окнами, чтобы не достала пуля в случае обстрела. У каждого бойца винтовка или револьвер в полной боевой готовности. Укрывшись тулупами, люди вскоре заснули.
Около полуночи всех будит истошный крик: «Ой! Спа- сите! Спасите! На по-омощь!»
Кто-то бежит в соседнюю комнату. Черепов, дрожа как осиновый лист, хватает в темноте руку Элкснитиса и втискивает в нее наган: <ъ\ — Возьмите, возьмите! Я ведь... не умею... ч5ч. Элкснитис, сжимая в каждой руке по нагану, кидается гсч в соседнюю комнату. У дверей стоит караульный с горя-{ щей лучиной в руке. На печке, вытирая потный лоб, сидит, свесив ноги, дед. — Ох-хо-хо-хо-хо! — тянет он.— Во сне с ведмедем
схватился. Лезет на меня, нечистая сила, вырвал ружье, а сам норовит за горло. Ладно, что проснулся.
Караульный с сердцем задувает лучину. Элкснитис, стиснув зубы, возвращается обратно, и через несколько минут в доме снова водворяется тишина.
Вдруг Элкснитис просыпается. Ему кажется, что по деревне кто-то скачет галопом. Так и есть! Это топот копыт. Кто-то мчится прямо к избе лесника. Так и кажется, что всадник в темноте врежется в стену. Нет, на секунду остановившись, верховой опять скачет во весь опор.
Элкснитис идет к караульному:
— Что там случилось?
— Вот передали вам пакет.
— Мне? — удивляется Элкснитис.,
— Да. Велели сказать, что от лесорубов! Элкснитиса охватывает недоброе предчувствие.
— Дурак,— сердито бормочет он, вырывая пакет из руки караульного.— Надо было задержать, понятно? В случае неповиновения — стрелять!
Элкснитис идет к лесничему и рассказывает о случившемся. Хозяин завешивает-шшо, зажигает, крптилку. Элкснитис при неверном разглядывает конверт. Он склеен из листа зеленых керенок трехрублевого достоинства. Адрес написан грамотно, четким каллигра фическим почерком: «Командиру советской грущш Здесь».
Они вскрывают конверт. В нем сложедный желтоватый лист керенки двадцатирублевого достоинства, на ко -гором тем же почерком написано:
Даю двенадцать часов сроку — убирайтесь. В противном случае — смерть.
Капитан Зверев
- Что делать? - спрашивает побледневший лесничий.
Пусть идут,— отвечает, комкая листке денежных знаков и бросая их в крестьян, лесорубов.
— Какие там крестьяне лесорубы! лесничий безнадежно машет рукой. Кто отважиг я идти под пули и сабли с голыми руками? Надо просить помощи Вот телефон, звони.
Элкснитис садится к телефону и долго звонит, пока наконец сонная телефонистка не соединяет его с уездом
— Алло! Алло! — кричит Элкснитис и поспешно сообщает о случившемся.— Как нам быть, товарищи
— Во имя революции — держитесь! — еле доносите далекий голос.— Мы вам...
Разговор прерван. Возможно, провода оборвал снег а может быть, их перерезал нож бандита. Долго пытается Элкснитис наладить связь, но напрасно: телефонная трубка молчит.
Он возвращается в свою комнату и ложится, но сна нет. Ему вспоминается его славная девушка Женя. Интересно, что она делает в эту страшную ночь? Ей, наверно не снятся медведи, она не стонет, не кричит, а тихо и спи» койно спит и видит во сне его, Яна. Какое огромное про странство разделяет их, какие снежные равнины и метели! Будь поближе, можно бы вскочить верхом на коня и — айда! — одним духом туда и обратно. «Женя, Женя,— в сотый раз думает он одну и ту же думу.— Какое прекрасное имя, какая чудесная девушка!»
Ясное морозное утро. Солнце уже довольно высоко, а замшелая старая деревушка еще дремлет у подножия Алтая. После скудного завтрака Аким Никитич Черепов с двумя караульными отправляется на склад, лесничий
с двумя другими запрягает лошадей и везет на лесосеку продукты лесорубам, а Ян Элкснитис с остальными вызывает и допрашивает кулаков, участвовавших в расстреле советских активистов. Расставаясь, договорились, что к полудню все должны быть на месте, чтобы в случае налета зверевцев защищать деревню.
За обедом Элкснитис ознакомил товарищей с планом обороны. Через деревню проходит одна-единственная дорога. Следовательно, противника можно ожидать только с двух сторон. Включая лесничего, насчитывается девять вооруженных бойцов. Трое охраняют дорогу в одном конце деревни, трое — в другом, а трое — лесничий, Черепов и командир Элкснитис — в боевой готовности остаются в доме, чтобы в случае необходимости прийти на помощь той или другой группе.
Когда все расходятся по указанным местам, Черепов, вдруг застонав, валится на солому.
— Ян Янович,— шепчет он с болезненной гримасой, схватившись руками за живот,— видимо, я отравился. В животе точно ножами режет и мутит. Кто-то из кулаков отравил продукты. Господи! И зачем только я попробовал это сало? Разве мог я думать, что здесь жулик на жулике сидит! О господи, о господи!..
— Подходящий момент выбрал,— досадливо ворчит Элкснитис.— Кто из кулаков принёс тебе это сало?
— Разве теперь упомнишь? — стонет Черепов.— Все перемешал и свалил в одну кучу. Потом думаю, дай попробую, давно такого не доводилось есть. И видишь, что случилось. О боже, боже!
— Разведи в воде табак,— посоветовал дед, спуская с печи ноги, сведенные ревматизмом.— Выпей, стошнит, и все пройдет.
Но Черепова не так-то легко уговорить.
— Нет, я табачного духа не терплю. Лучше так помучаюсь, авось пройдет.
Не успевает Элкснитис укрыть его тулупом, как на улице раздаются выстрелы и крики «ура». Когда лесничий с Элкснитисом, прячась от пуль, выбегают на улицу, трое караульных, охранявших въезд, уже убиты. А по деревне, вздымая вихри снега, скачут дикого вида всадники с черным знаменем, на котором изображен череп на скрещенных костях. Отовсюду несутся ругань, крики, выстрелы.
Вскинув над головой винтовку, падает в снег лесничий — пуля попала ему в живот.
Элкснитис стреляет по всадникам из нагана, его поддерживают бойцы, прибежавшие с другого конца деревни. Настигнутые пулями, сползают с коней бандиты, взбесившиеся животные мечутся вокруг домов, прыгают через изгороди, цепляются поводьями за пни и коряги... В тот самый момент, когда у Элкснитиса кончились патроны и он поднимает наган, чтобы последнюю пулю пустить себе в лоб, сзади на него наваливаются двое, скручивают руки лязгающей цепью. Избивая прикладами, его выталкивают на дорогу.
Шум схватки утих. Видимо, никого из отряда уже нет в живых. Бандиты спешиваются и окружают пленного. Последним подъезжает обвешанный оружием мужчина в белой папахе. Бандиты почтительно расступаются перед ним. Всадник соскакивает с коня и, постегивая короткой плеткой по голенищу, приближается к пленному.
— Это, господин Зверев, ихний командир,— указывает кто-то из подоспевших кулаков на Элкснитиса,
— Он нам грозил! — кричит другой.
— Он отобрал у нас муку, сало, керосин! — орет третий.
— Керосин? — переспрашивает атаман и после некоторого раздумья приказывает: — Хорошо, принесите охапку соломы и ведро керосину.
Кулаки бросаются исполнять приказание. В этот момент бандиты выволакивают из дома Черепова и, подталкивая его прикладами, ведут к атаману.
— Ты кто такой? — сурово спрашивает Зверев.
— Я помощник старшего бухгалтера, из уезда.
— Что, что? — оживившись, кричит атаман. Черепов плачет, как ребенок.
— Я не виноват. Меня прислали сюда, силком привезли. Я не виноват...
— Как тебя звать? — голос атамана дрожит и, кажется, вот-вот сорвется.
— Аким Никитич Черепов...
— Аким! — Зверев протягивает руки и делает шаг вперед, словно желая обнять своего пленника, потом оглядывается, видит удивленные лица сообщников, отступает назад и с прежней неумолимостью спрашивает: — Ты знаешь, кто я?
— Ты капитан Зверев...— обливаясь слезами, говорит Аким.— Отец, родной, я не виноват! Прости меня ради бога!
— Бога ты предал, Россию предал, Что у тебя, Аким, может быть общего с этими...— и он кивает на связанного Элкснитиса и умирающего лесничего,— с этими подонками? Для того я тебя вырастил, чтобы ты, как змея, родного отца тайком ужалил?
Спазмы сжимают горло Акима, ему трудно говорить:
— Отец, я не хотел ехать. Они заставили. Прости, отец, прости!
Зверев приказывает своим людям привязать Элкснитиса к столбу во дворе лесничего. Кулаки приносят солому и керосин. Сухие охапки пшеничной соломы летят под ноги Яна, его одежду обливают керосином.
Капитан Зверев достает из кармана спички.
— Хорошо, Аким, я прощу тебя. Но сначала докажи что ты достоин своего отца. Вот тебе спички, зажигай!
Аким стоит в нерешительности.
— Не то рядом привяжем,— грозно говорит Зверев. С коробкой спичек в руках Аким приближается
к Элкснитису. Его руки дрожат, он долго не может достать спичку.
— Ян Янович,— едва слышится срывающийся, но по-прежнему певучий голос.— Прости меня бога ради, я ведь жить хочу... Жить хочу...
В лицо Акиму летит плевок. Стерев его локтем, он, словно в молитве, опускается на колени, чиркает спичкой, подносит ее к соломе, но спичка гаснет. Торопливо достает другую, чиркает, потом еще одну, еще...
— Аким! — гневно кричит отец.
Аким съеживается и снова поспешно достает спичку, подносит ее к соломе. Солома вспыхивает красным пламенем, окруженным клубами черного, смрадного дыма.
Элкснитис зажмуривается. Сначала ему кажется, что он в комнате у Жени у истопленной плиты. Продрогшее тело охватывает жар тлеющих углей, но вдруг они вспыхивают ослепительным, нестерпимым пламенем. Ян стоит, весь объятый рыжими языками огня.
В эту минуту долину сотрясает многоголосый крик:
— За революцию, товарищи, уррр-а-а-а!
Бандиты вскакивают на коней и кидаются врассыпную. По деревне мчится двуколка, поливая их смертельным градом пуль.
— Уррр-а-а-а-а-а!
Вытаращив обезумевшие глаза, Черепов, прячась, перебегает от одного дома к другому. Наконец, схватив чьего-то коня, вскакивает на него и галопом несется вдогонку Звереву. Но пуля настигает его. Он нелепо вскидывает руки и боком валится с коня. Нога запутывается в стремени, и тело Черепова долго тащится вслед за взбесившимся конем.
В горячке боя красноармейцы не сразу заметили страшный костер во дворе лесничего. Разогнав бандитов, они отвязывают Яна от столба, бережно вносят его в избу. Дед, спустив ноги с печи, сквозь слезы говорит:
— Это наш командир. Не послушался меня, не уехал. А где же мой сын? Мой сын?
Командир тачанки вливает в рот Элкснитиса глоток холодного чая.
— Товарищ, мы приехали из уезда. Товарищ...
— Женя... не надо,— еле слышно шепчет Элкснитис.— Ничего особенного нет... Не надо...
Ян умолкает и, в последний раз судорожно поймав ртом воздух, затихает навеки.
Обнажив головы, все молча окружают его.
— У него была девушка, которую зовут Женей,— нарушает наконец молчание командир тачанки.— На обратном пути, товарищи, заедем и разыщем ее. Так нельзя, надо известить.
Сквозь серебристые морозные узоры, затянувшие оконное стекло, в сумрачное помещение врывается яркий луч света и ложится на бледное, покрытое копотью лицо Яна Элкснитиса. На печи плачет дед. Он плачет и плачет, словно собираясь выплакать все слезы, скопившиеся и не выплаканные за долгую жизнь.
ЖИВОЕ ЗНАМЯ
Стояли последние дни апреля тысяча девятьсот девятнадцатого года. Весенние дожди смыли с пригорков буровато-серую, похожую на паутину корочку снега, и кое-где навстречу теплому солнцу уже пробивались первые зеленые ростки. Чахлые, хрупкие, еле заметные, они с каждым днем набирали силу, и вдруг в один прекрасный день все вокруг зазеленело. Воздух звенел от трелей жаворонков, на голых ветках деревьев щебетали скворцы, а в низинах у ручьев расцвели верба и
орешник. Земля, сбросив тяжелый зимний покров, дымилась, одевая голубоватой трепещущей дымкой белоснежные березовые рощи и синие лесные чащи.
После суровой зимы воспрянули духом и жители имения Парупе. Эта зима не была обычной зимой — с пушистым снегом, спокойствием и тишиной. То была грозная зима, полная страха, слез, стонов и крови: первая зима после уничтожения Советской власти, когда по курзем-ским усадьбам рыскали вооруженные банды убийц, возглавляемые фон дер Гольцем, Вермонтом 1 и националистами. Эти банды оставляли на своем пути вытоптанные коваными сапогами сады, следы крови на снегу и могилы, наспех закиданные мерзлыми комьями земли.
Трудной и мучительной была эта зима для Курземе...
Когда земля оттаяла, батраки имения Парупе и безземельные крестьяне волости обошли все поля и леса, разыскали могилы расстрелянных и решили Первого мая перенести их в одну братскую могилу. Об этом стало известно волостному полицейскому. Одетый в поношенную английскую военную форму, он с револьвером на боку разъезжал по волости на лакированных линейных дрожках. На сиденье рядом с ним лежала винтовка. Подъехав к чьей-либо усадьбе, будь то утро или вечер, день или глухая полночь, он, сойдя с линейки, кричал: «Лабрй-тынь!» 2 Тщательно разнюхав все, что ему нужно, он вскакивал на линейку и, поднеся руку к диковинной формы английской военной фуражке, восклицал на прощанье: «Лабритынь!» Жители волости так и прозвали его Лабритынем. Мало кто знал его настоящую фамилию — разве только немногочисленные айзсарги 3 волости — опора и ближайшие помощники Лабритыня.
Проведав, что батраки имения Парупе и волостная беднота собираются Первого мая хоронить убитых и расстрелянных крестьян, Лабритынь потерял покой. Чаще обычного его лакированная линейка тряслась теперь по ухабистым проселкам волости, и чаще обычного во всех уголках волости, и особенно в имении Парупе, раз-
1 Бермонт-Авалов — командующий белогвардейской армией, зверски расправлявшейся с трудящимися Латвии и разгромленной в 1919 году.
2 Доброго утречка (лат.).
3 Айзсарги — военизированная кулацко-фашистская организация в буржуазной Латвии, напоминавшая гитлеровских штурмовиков. Айзсарги были главной опорой фашистского правительства Ульманиса, а в годы Великой Отечественной войны стали агентурой гитлеровского гестапо.
давалось знакомое: «Лабритынь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
— Скоро наведем порядок,— уверенно заявляет Элкснитис, стараясь не показать своей тревоги.— Поставим коней, вызовем сторожей и начнем действовать. Со мной приехал бухгалтер. Где бы нам расположиться?
— Милости просим! — указывает лесничий на дверь.— Хватит места и для работы, и для отдыха.
Мужчины выпрягают лошадей, отводят их в конюшню и, сбив с валенок снег, входят в дом. Полчаса спустя два вооруженных бойца приводят кулаков, грабивших заодно с бандитами.
— Керосин брали? — спрашивает Ян Элкснитис. Все молчат.
— Картофель воровали?
— Это не мы, это зверевцы,— отвечает кто-то.
— Муку растащили? Опять все молчат.
— Значит, так.— Элкснитис кладет на стол наган.— Здесь находится бухгалтер из уезда,— и он указывает на Акима Никитича.— Чтобы сегодня и завтра все до последнего зернышка было возвращено на склад. Кто не подчинится, того будем считать участником банды Зверева и станем судить революционным судом.
Кулаки, тревожно переглядываясь, молча уходят. Аким Никитич, забрав учетные документы и счеты, в сопровождении лесничего и одного из караульных отправляется на склад.
Вдруг с печи свешиваются старческие ноги и показывается седая голова. Это отец лесничего. Тихим, дрожащим голосом он говорит:
— Мне, барин, восемьдесят лет. Много я кой-чего повидал и пережил на своем веку. Уж больно ты горячишься! Ты, барин, еще не знаешь, что такое банда Зверева. С волками да ведмедями легче справиться, они не так хитры.
— А что же нам еще остается делать? — восклицает Элкснитис.
— Уезжайте отсюда,— шамкает беззубым ртом старик.— Иначе быть беде.
— Нет, мы этого не сделаем. Нас послала революция. Старик невесело усмехается.
— Революция! Это вещь хорошая, ничего не скажешь, но жизнь-то дороже. Уезжайте, а то и моего сына застрелят. Он тоже такой, что лезет на рожон.
— Никуда мы, отец, не поедем,— резко бросает Элкснитис.— Лучше скажите, где нам на ночлег устроиться.
— Можно бы и здесь, да только я по ночам сильно храплю и разговариваю во сне. Лучше ложитесь там,— он указывает на соседнюю комнату.
Пока Элкснитис с бойцами вносит солому и устраивает постели, со склада возвращается Черепов с известием, что кулаки вернули большую часть расхищенных продуктов. Если и завтра пойдет так же, то к вечеру все будет в порядке. Нет только продуктов, увезенных бандитами.
Чтобы не тревожить людей, Элкснитис никому ничего не сказал о разговоре со стариком, а с наступлением темноты выставил секретные посты — один в деревне, другой у наружных дверей. Остальные легли спать вдоль наружной стены под окнами, чтобы не достала пуля в случае обстрела. У каждого бойца винтовка или револьвер в полной боевой готовности. Укрывшись тулупами, люди вскоре заснули.
Около полуночи всех будит истошный крик: «Ой! Спа- сите! Спасите! На по-омощь!»
Кто-то бежит в соседнюю комнату. Черепов, дрожа как осиновый лист, хватает в темноте руку Элкснитиса и втискивает в нее наган: <ъ\ — Возьмите, возьмите! Я ведь... не умею... ч5ч. Элкснитис, сжимая в каждой руке по нагану, кидается гсч в соседнюю комнату. У дверей стоит караульный с горя-{ щей лучиной в руке. На печке, вытирая потный лоб, сидит, свесив ноги, дед. — Ох-хо-хо-хо-хо! — тянет он.— Во сне с ведмедем
схватился. Лезет на меня, нечистая сила, вырвал ружье, а сам норовит за горло. Ладно, что проснулся.
Караульный с сердцем задувает лучину. Элкснитис, стиснув зубы, возвращается обратно, и через несколько минут в доме снова водворяется тишина.
Вдруг Элкснитис просыпается. Ему кажется, что по деревне кто-то скачет галопом. Так и есть! Это топот копыт. Кто-то мчится прямо к избе лесника. Так и кажется, что всадник в темноте врежется в стену. Нет, на секунду остановившись, верховой опять скачет во весь опор.
Элкснитис идет к караульному:
— Что там случилось?
— Вот передали вам пакет.
— Мне? — удивляется Элкснитис.,
— Да. Велели сказать, что от лесорубов! Элкснитиса охватывает недоброе предчувствие.
— Дурак,— сердито бормочет он, вырывая пакет из руки караульного.— Надо было задержать, понятно? В случае неповиновения — стрелять!
Элкснитис идет к лесничему и рассказывает о случившемся. Хозяин завешивает-шшо, зажигает, крптилку. Элкснитис при неверном разглядывает конверт. Он склеен из листа зеленых керенок трехрублевого достоинства. Адрес написан грамотно, четким каллигра фическим почерком: «Командиру советской грущш Здесь».
Они вскрывают конверт. В нем сложедный желтоватый лист керенки двадцатирублевого достоинства, на ко -гором тем же почерком написано:
Даю двенадцать часов сроку — убирайтесь. В противном случае — смерть.
Капитан Зверев
- Что делать? - спрашивает побледневший лесничий.
Пусть идут,— отвечает, комкая листке денежных знаков и бросая их в крестьян, лесорубов.
— Какие там крестьяне лесорубы! лесничий безнадежно машет рукой. Кто отважиг я идти под пули и сабли с голыми руками? Надо просить помощи Вот телефон, звони.
Элкснитис садится к телефону и долго звонит, пока наконец сонная телефонистка не соединяет его с уездом
— Алло! Алло! — кричит Элкснитис и поспешно сообщает о случившемся.— Как нам быть, товарищи
— Во имя революции — держитесь! — еле доносите далекий голос.— Мы вам...
Разговор прерван. Возможно, провода оборвал снег а может быть, их перерезал нож бандита. Долго пытается Элкснитис наладить связь, но напрасно: телефонная трубка молчит.
Он возвращается в свою комнату и ложится, но сна нет. Ему вспоминается его славная девушка Женя. Интересно, что она делает в эту страшную ночь? Ей, наверно не снятся медведи, она не стонет, не кричит, а тихо и спи» койно спит и видит во сне его, Яна. Какое огромное про странство разделяет их, какие снежные равнины и метели! Будь поближе, можно бы вскочить верхом на коня и — айда! — одним духом туда и обратно. «Женя, Женя,— в сотый раз думает он одну и ту же думу.— Какое прекрасное имя, какая чудесная девушка!»
Ясное морозное утро. Солнце уже довольно высоко, а замшелая старая деревушка еще дремлет у подножия Алтая. После скудного завтрака Аким Никитич Черепов с двумя караульными отправляется на склад, лесничий
с двумя другими запрягает лошадей и везет на лесосеку продукты лесорубам, а Ян Элкснитис с остальными вызывает и допрашивает кулаков, участвовавших в расстреле советских активистов. Расставаясь, договорились, что к полудню все должны быть на месте, чтобы в случае налета зверевцев защищать деревню.
За обедом Элкснитис ознакомил товарищей с планом обороны. Через деревню проходит одна-единственная дорога. Следовательно, противника можно ожидать только с двух сторон. Включая лесничего, насчитывается девять вооруженных бойцов. Трое охраняют дорогу в одном конце деревни, трое — в другом, а трое — лесничий, Черепов и командир Элкснитис — в боевой готовности остаются в доме, чтобы в случае необходимости прийти на помощь той или другой группе.
Когда все расходятся по указанным местам, Черепов, вдруг застонав, валится на солому.
— Ян Янович,— шепчет он с болезненной гримасой, схватившись руками за живот,— видимо, я отравился. В животе точно ножами режет и мутит. Кто-то из кулаков отравил продукты. Господи! И зачем только я попробовал это сало? Разве мог я думать, что здесь жулик на жулике сидит! О господи, о господи!..
— Подходящий момент выбрал,— досадливо ворчит Элкснитис.— Кто из кулаков принёс тебе это сало?
— Разве теперь упомнишь? — стонет Черепов.— Все перемешал и свалил в одну кучу. Потом думаю, дай попробую, давно такого не доводилось есть. И видишь, что случилось. О боже, боже!
— Разведи в воде табак,— посоветовал дед, спуская с печи ноги, сведенные ревматизмом.— Выпей, стошнит, и все пройдет.
Но Черепова не так-то легко уговорить.
— Нет, я табачного духа не терплю. Лучше так помучаюсь, авось пройдет.
Не успевает Элкснитис укрыть его тулупом, как на улице раздаются выстрелы и крики «ура». Когда лесничий с Элкснитисом, прячась от пуль, выбегают на улицу, трое караульных, охранявших въезд, уже убиты. А по деревне, вздымая вихри снега, скачут дикого вида всадники с черным знаменем, на котором изображен череп на скрещенных костях. Отовсюду несутся ругань, крики, выстрелы.
Вскинув над головой винтовку, падает в снег лесничий — пуля попала ему в живот.
Элкснитис стреляет по всадникам из нагана, его поддерживают бойцы, прибежавшие с другого конца деревни. Настигнутые пулями, сползают с коней бандиты, взбесившиеся животные мечутся вокруг домов, прыгают через изгороди, цепляются поводьями за пни и коряги... В тот самый момент, когда у Элкснитиса кончились патроны и он поднимает наган, чтобы последнюю пулю пустить себе в лоб, сзади на него наваливаются двое, скручивают руки лязгающей цепью. Избивая прикладами, его выталкивают на дорогу.
Шум схватки утих. Видимо, никого из отряда уже нет в живых. Бандиты спешиваются и окружают пленного. Последним подъезжает обвешанный оружием мужчина в белой папахе. Бандиты почтительно расступаются перед ним. Всадник соскакивает с коня и, постегивая короткой плеткой по голенищу, приближается к пленному.
— Это, господин Зверев, ихний командир,— указывает кто-то из подоспевших кулаков на Элкснитиса,
— Он нам грозил! — кричит другой.
— Он отобрал у нас муку, сало, керосин! — орет третий.
— Керосин? — переспрашивает атаман и после некоторого раздумья приказывает: — Хорошо, принесите охапку соломы и ведро керосину.
Кулаки бросаются исполнять приказание. В этот момент бандиты выволакивают из дома Черепова и, подталкивая его прикладами, ведут к атаману.
— Ты кто такой? — сурово спрашивает Зверев.
— Я помощник старшего бухгалтера, из уезда.
— Что, что? — оживившись, кричит атаман. Черепов плачет, как ребенок.
— Я не виноват. Меня прислали сюда, силком привезли. Я не виноват...
— Как тебя звать? — голос атамана дрожит и, кажется, вот-вот сорвется.
— Аким Никитич Черепов...
— Аким! — Зверев протягивает руки и делает шаг вперед, словно желая обнять своего пленника, потом оглядывается, видит удивленные лица сообщников, отступает назад и с прежней неумолимостью спрашивает: — Ты знаешь, кто я?
— Ты капитан Зверев...— обливаясь слезами, говорит Аким.— Отец, родной, я не виноват! Прости меня ради бога!
— Бога ты предал, Россию предал, Что у тебя, Аким, может быть общего с этими...— и он кивает на связанного Элкснитиса и умирающего лесничего,— с этими подонками? Для того я тебя вырастил, чтобы ты, как змея, родного отца тайком ужалил?
Спазмы сжимают горло Акима, ему трудно говорить:
— Отец, я не хотел ехать. Они заставили. Прости, отец, прости!
Зверев приказывает своим людям привязать Элкснитиса к столбу во дворе лесничего. Кулаки приносят солому и керосин. Сухие охапки пшеничной соломы летят под ноги Яна, его одежду обливают керосином.
Капитан Зверев достает из кармана спички.
— Хорошо, Аким, я прощу тебя. Но сначала докажи что ты достоин своего отца. Вот тебе спички, зажигай!
Аким стоит в нерешительности.
— Не то рядом привяжем,— грозно говорит Зверев. С коробкой спичек в руках Аким приближается
к Элкснитису. Его руки дрожат, он долго не может достать спичку.
— Ян Янович,— едва слышится срывающийся, но по-прежнему певучий голос.— Прости меня бога ради, я ведь жить хочу... Жить хочу...
В лицо Акиму летит плевок. Стерев его локтем, он, словно в молитве, опускается на колени, чиркает спичкой, подносит ее к соломе, но спичка гаснет. Торопливо достает другую, чиркает, потом еще одну, еще...
— Аким! — гневно кричит отец.
Аким съеживается и снова поспешно достает спичку, подносит ее к соломе. Солома вспыхивает красным пламенем, окруженным клубами черного, смрадного дыма.
Элкснитис зажмуривается. Сначала ему кажется, что он в комнате у Жени у истопленной плиты. Продрогшее тело охватывает жар тлеющих углей, но вдруг они вспыхивают ослепительным, нестерпимым пламенем. Ян стоит, весь объятый рыжими языками огня.
В эту минуту долину сотрясает многоголосый крик:
— За революцию, товарищи, уррр-а-а-а!
Бандиты вскакивают на коней и кидаются врассыпную. По деревне мчится двуколка, поливая их смертельным градом пуль.
— Уррр-а-а-а-а-а!
Вытаращив обезумевшие глаза, Черепов, прячась, перебегает от одного дома к другому. Наконец, схватив чьего-то коня, вскакивает на него и галопом несется вдогонку Звереву. Но пуля настигает его. Он нелепо вскидывает руки и боком валится с коня. Нога запутывается в стремени, и тело Черепова долго тащится вслед за взбесившимся конем.
В горячке боя красноармейцы не сразу заметили страшный костер во дворе лесничего. Разогнав бандитов, они отвязывают Яна от столба, бережно вносят его в избу. Дед, спустив ноги с печи, сквозь слезы говорит:
— Это наш командир. Не послушался меня, не уехал. А где же мой сын? Мой сын?
Командир тачанки вливает в рот Элкснитиса глоток холодного чая.
— Товарищ, мы приехали из уезда. Товарищ...
— Женя... не надо,— еле слышно шепчет Элкснитис.— Ничего особенного нет... Не надо...
Ян умолкает и, в последний раз судорожно поймав ртом воздух, затихает навеки.
Обнажив головы, все молча окружают его.
— У него была девушка, которую зовут Женей,— нарушает наконец молчание командир тачанки.— На обратном пути, товарищи, заедем и разыщем ее. Так нельзя, надо известить.
Сквозь серебристые морозные узоры, затянувшие оконное стекло, в сумрачное помещение врывается яркий луч света и ложится на бледное, покрытое копотью лицо Яна Элкснитиса. На печи плачет дед. Он плачет и плачет, словно собираясь выплакать все слезы, скопившиеся и не выплаканные за долгую жизнь.
ЖИВОЕ ЗНАМЯ
Стояли последние дни апреля тысяча девятьсот девятнадцатого года. Весенние дожди смыли с пригорков буровато-серую, похожую на паутину корочку снега, и кое-где навстречу теплому солнцу уже пробивались первые зеленые ростки. Чахлые, хрупкие, еле заметные, они с каждым днем набирали силу, и вдруг в один прекрасный день все вокруг зазеленело. Воздух звенел от трелей жаворонков, на голых ветках деревьев щебетали скворцы, а в низинах у ручьев расцвели верба и
орешник. Земля, сбросив тяжелый зимний покров, дымилась, одевая голубоватой трепещущей дымкой белоснежные березовые рощи и синие лесные чащи.
После суровой зимы воспрянули духом и жители имения Парупе. Эта зима не была обычной зимой — с пушистым снегом, спокойствием и тишиной. То была грозная зима, полная страха, слез, стонов и крови: первая зима после уничтожения Советской власти, когда по курзем-ским усадьбам рыскали вооруженные банды убийц, возглавляемые фон дер Гольцем, Вермонтом 1 и националистами. Эти банды оставляли на своем пути вытоптанные коваными сапогами сады, следы крови на снегу и могилы, наспех закиданные мерзлыми комьями земли.
Трудной и мучительной была эта зима для Курземе...
Когда земля оттаяла, батраки имения Парупе и безземельные крестьяне волости обошли все поля и леса, разыскали могилы расстрелянных и решили Первого мая перенести их в одну братскую могилу. Об этом стало известно волостному полицейскому. Одетый в поношенную английскую военную форму, он с револьвером на боку разъезжал по волости на лакированных линейных дрожках. На сиденье рядом с ним лежала винтовка. Подъехав к чьей-либо усадьбе, будь то утро или вечер, день или глухая полночь, он, сойдя с линейки, кричал: «Лабрй-тынь!» 2 Тщательно разнюхав все, что ему нужно, он вскакивал на линейку и, поднеся руку к диковинной формы английской военной фуражке, восклицал на прощанье: «Лабритынь!» Жители волости так и прозвали его Лабритынем. Мало кто знал его настоящую фамилию — разве только немногочисленные айзсарги 3 волости — опора и ближайшие помощники Лабритыня.
Проведав, что батраки имения Парупе и волостная беднота собираются Первого мая хоронить убитых и расстрелянных крестьян, Лабритынь потерял покой. Чаще обычного его лакированная линейка тряслась теперь по ухабистым проселкам волости, и чаще обычного во всех уголках волости, и особенно в имении Парупе, раз-
1 Бермонт-Авалов — командующий белогвардейской армией, зверски расправлявшейся с трудящимися Латвии и разгромленной в 1919 году.
2 Доброго утречка (лат.).
3 Айзсарги — военизированная кулацко-фашистская организация в буржуазной Латвии, напоминавшая гитлеровских штурмовиков. Айзсарги были главной опорой фашистского правительства Ульманиса, а в годы Великой Отечественной войны стали агентурой гитлеровского гестапо.
давалось знакомое: «Лабритынь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76