Дербачев их часто листал, и уборщица была недовольна. Он никогда не ставил книг на место, бросал их где попало. Уборщица жалела добротные, толстые тома, неодобрительно разглядывала жирно исчерканные красным карандашом страницы. «Не свое, ничуть не жалеет». Еще сердилась она на Дербачева за рассыпанный всюду пепел. Он оказывался на подоконниках на полках с книгами, под столом.
И только пепельница, заваленная к вечеру газетами и книгами, всегда оставалась чистой. Уборщица каждое утро демонстративно ставила ее на самую середину стола. Дербачев, ничего не подозревая, приходя, тут же отодвигал ее подальше. Клепаное знал об этой молчаливой борьбе и про себя улыбался. В кабинете у него тоже стояли шкафы с книгами, точно такими же. Он ими почти не пользовался — слишком их много. Готовясь к докладам, листал у себя дома затрепанные страницы старого ист-партовского издания.
Дербачев сердито кашлянул, и Клепаное оглянулся.
— Прочитай,— сказал Дербачев с неприятной усмешкой, протягивая бланк Клепанову.
«Первому секретарю Осторецкого обкома ВКП(б) Дербачеву тчк Решение бюро от пятого апреля сего года о выводе Борисовой считаем ошибочным и вредным тчк Рекомендуем немедленно восстановить в прежнем положении...»
Дербачев видел, как Клепаное читал, шевеля губами, читал еще раз, оттягивая время и собираясь с мыслями. Дербачев успел узнать его и понимал, что первым он не выскажется. Вопреки ожиданию, Клепаное, взглянув на подпись, спросил осторожно:
— Что вы думаете делать, Николай Гаврилович? Вам нельзя уходить.— И с необычной горячностью: — Вы слишком большое дело заварили.
— И вы бы не ушли?
— Я — другое дело. Простой исполнитель, выше голубятни никогда не поднимался. Примиритесь, Николай Гаврилович. По-моему, лучшее сейчас — выждать ради дела. Борьба есть борьба. Иногда надо и отступить. Для пользы дела,— опять повторил он.
В дверях появилась секретарша и напомнила, что вызванная на утро группа по комбайну с «Сельхозмаша» ждет в приемной.
— Ага. Сейчас, Варвара Семеновна. Ну, Георгий Юрьевич, спасибо за откровенность. Мы к разговору вернемся. Кончай дела и заходи. Надо подтолкнуть с комбайном. Свяжись с главком, что они там морочат.
Клепанов посмотрел, ничего больше не сказал и вышел. В коридоре остановился, прежде чем идти к себе, зашел в буфет, медленно выпил бутылку холодного, бьющего в нос «Боржоми».
— Проходите, товарищи, рассаживайтесь. У меня мало времени, приступим сразу. Обком интересует стадия готовности новой машины. Кто будет говорить?
Селиванов смущенно откашлялся, встал. От него пахло крепким «Шипром», перестарался.
— Если позволите, обрисую, для ясности картины, общее положение дел.
— Только короче, Артем Витальевич. Самую суть.
— Хорошо, Николай Гаврилович,— зачастил Селиванов, поправляя твердый от крахмала воротничок и принюхиваясь.— Самую суть. К сентябрю машина будет готова к испытаниям. Так я говорю? — обратился он к своим.— Мы решили назвать ее «УН Осторецк-1». Машина рассчитана на уборку картофеля и свеклы. Над ее созданием работает большая группа. Руководитель группы, товарищ Капица Яков Клавдиевич, к сожалению, не смог прийти — болеет. Сердце пошаливает. Конечно, идея принадлежит вам, Николай Гаврилович, и мы...
Дербачев, слушавший молча, поднял глаза и встретил взгляд Полякова.
— Я только к слову. Мы столкнулись с большими трудностями. До сих пор у нас в стране строились две машины примерно такого назначения — картофелекопалки и свеклоуборочные комбайны. Перед нами было две модели. Нужно получить, если так можно выразиться, гибрид. И наш коллектив с честью выполнил задачу, учитывая...
— Все это очень хорошо, Артем Витальевич. Остается лишь уяснить одно: здесь деловое совещание—не митинг. Агитировать нас излишне,— опять прервал его Дербачев и добавил мягче: — Давайте положение дел на сегодня. Простите, что вы все нюхаете? — подозрительно спросил он.— Тоже нездоровы?
— Я... видите ли... оно...
— Что, Артем Витальевич?
— «Шипр». Попался такой...
— Ну, это не смертельно,— сказал Дербачев.— Продолжаем, Артем Витальевич.
Селиванов покосился по сторонам, вздернул длинное, узкое лицо.
— Лично я доволен машиной. Есть несколько недоделок в трансмиссиях, в приемнике. Еще недостаточно четко разработан один из важнейших узлов агрегата: переключение со свеклы на картофель. Захватывающее устройство ботвы ненадежно, прямо скажем. Сейчас ищем более эффективное решение. Мы это сделаем — отрубите мне голову.
— Слишком сильно, зачем же голову. Голова еще может пригодиться.
Селиванов поправил тесный воротничок, заговорил свободнее.
— Меня тревожит другое, Николай Гаврилович. По согласованию с вами мы отправили в главк и министерство чертежи, расчеты, требования на необходимые станки, оборудование и материалы, сметы на выделение заводу дополнительных фондов. Серийный выпуск новой машины своими силами не осилим, вы знаете. Нужен новый цех, не все необходимые сорта стали у нас в наличии. Мало ли что нужно! Никакого вразумительного ответа пока нет. Меня это очень тревожит как директора.
Вошел Клепаное, кивком поздоровался со всеми и молча сел в уголок напротив стенографистки, закинул ногу на ногу и стал сосредоточенно рассматривать развешанные чертежи.
— Две недели назад мы видели машину, сейчас идет работа по уточнению узлов. Чертежи — вот они, Николай Гаврилович. Собственно, докладывать должен Яков Клав-диевич...
Дербачев поморщился:
— Понятно, давайте дальше. Я бы хотел знать мнение и предложение каждого товарища. Со многими мы говорили. Жаль, Капицы нет сегодня. Артем Витальевич не подготовлен к обстоятельному докладу. Давайте, товарищи, восполнять пробел. И конкретнее, пожалуйста, поменьше уверений и общих фраз. Я и без того уверен в успехе.
Стараясь не глядеть в сторону Селиванова, начали высказываться. Последним встал Поляков, быстро разложил перед Дербачевым на столе чертежи отдельных узлов, частей и машин в целом.
— Вы знаете, нам пришлось изготовлять самим все, до последнего шурупа. Даже необходимые подшипники вытачивали и делали сами. Сортность материала заставляет желать лучшего, при испытании могут начаться неожиданности. Вот основная часть для уборки картофеля. Четыре захватывающих лемеха-ножа, отбрасывающие массу на подающие в приемный бункер или барабан трансмиссии. Для перехода на свеклу лемехи легко переставляются. Здесь, возле бункера, включаются дисковые режущие ножи. Включаются и работают одновременно с захватывающим ботву устройством... Наглядно можно продемонстрировать... Вот плоскость трансмиссий...
Четко изложив принцип работы машины, Поляков, не отходя от стола, спросил:
— Вопросы есть, товарищи?
— Вопросы начнутся во время испытаний,— пошутил Клепаное.
— Я оговорился, доводка машины вообще нелегкое дело.
— Минутку,— Клепаное придвинул к себе чертежи.— Вам не кажется диаметр задних колес великоватым?
— Мы думали, Георгий Юрьевич. К сожалению, расчеты не позволяют. Зависит от веса и проходимости. Пришлось учесть и время года: машина должна работать осенью.
Все сгрудились вокруг чертежа. Селиванов тоже подошел сбоку и стал смотреть. Дербачев подвел итоги:
— Благодарю всех, товарищи. Недельки через две примерно мы вот с Георгием Юрьевичем,— он кивнул в сторону Клепанова,— снова к вам заглянем. Желаю успеха. (Стенографистка собирала исписанные листы.) Со всеми вопросами и затруднениями прошу ко мне. До свидания, товарищи. Всего хорошего.
Когда дверь за Селивановым закрылась и он, бледный и узколицый, бледнее обычного, прошел через приемную, забыв попрощаться с Варварой Семеновной, Дербачев подошел к окну и распахнул его, выпуская дым. Повернулся к ожидавшему Клепанову, хохотнул, кивая на дверь:
— Хитрец, не подготовился, на духи валит. Невест выбирать явился, что ли?
— Почешется хотя бы теперь, Николай Гаврилович?
— Почешется. Рассказывай, что у тебя там еще.
— Я с замом связался, с Корольковым. Ничего утешительного, к сожалению. В стадии решения, говорит... Надо отстоять машину, Николай Гаврилович.
— Думаешь?
— Жалко ведь. Труда сколько вложено.
Дербачев оторвался от блокнота, Клепаное отвел глаза. Под «машиной» надо было полагать кое-что другое.
— Не раскисай, Юрьевич. Возьми Селиванова, еще кого-нибудь, Полякова, что ли. Быстренько еще раз уточни сметы, заявки. Чертежи в порядке?
— Сделаем, Николай Гаврилович.
— Давай к четвертому,— Дербачев полистал календарь.— Раньше никак не успею.
— Сами полетите, Николай Гаврилович?
_ Угу,— Дербачев опять что-то размашисто писал в блокноте.
— Это дело!—обрадовался Клепаное.— Тряхнуть надо хорошенько. А мы тут постараемся.В отсутствие Дербачева жизнь шла своим ходом, в аппарате обкома чувствовалась некоторая растерянность. С Юлией Сергеевной, сдержанной и молчаливой, раскла-
нивались многие торопливее обычного. Дербачева замещал второй секретарь Клепаное. С Борисовой он держался непринужденно и ровно,— когда хотел, он умел быть непробиваемо спокойным. Все с нетерпением ждали возвращения Дербачева.
Дербачев прилетел через две недели, сразу собрал имевшихся налицо членов бюро и поставил вопрос об отмене прежнего решения о Борисовой. Горизов отсутствовал, отсутствовало еще несколько человек — близился сенокос, проливные дожди грозили сорвать заготовку кормов, и многие из аппарата обкома разъехались по районам. Горячка с колхозами, отпуска, почти неделю льющие дожди — все как-то притупило, стушевало остроту момента, и Юлия Сергеевна была этому рада. Дербачев подошел к делу просто, почти буднично, тем самым сразу отняв возможность перешептываться и злословить, и Борисова — в который раз! — не могла не воздать ему должного. Ее насторожила легкость, с которой все началось и кончилось. Расходились, разговаривали у дверей, она все сидела. Спохватилась, встала, Дербачев подошел к ней:
— Вот так, Юлия Сергеевна. Работать нам придется вместе.
— Учту, Николай Гаврилович.— И другим, непринужденным тоном: — Я хотела поговорить по ряду вопросов. Не сейчас, более детально.
— Заходите, Юлия Сергеевна, всегда рад.— Дербачев наклонил бритую голову, прощаясь.
— Все хорошо, что хорошо кончается,— бросил Клепаное, выходя вслед за Борисовой.
Она оглянулась, засмеялась глазами:
— Кто старое помянет, тому глаз вон, Георгий Юрьевич.
— Я то же самое думаю, Юлия Сергеевна.
— Именно. Всегда говорила, вы человек осмотрительный, надежный.
— Уж каким мать родила, Юлия Сергеевна.
— Вы словно собой недовольны, Георгий Юрьевич,— подзадорила Борисова.— Давно ли?
— Всю жизнь. Покой нам только снится.— Он наклонился и шутливым шепотом сообщил:—Даже страдаю, Юлия Сергеевна, какая-то неполноценность, что ли.
— Не сказала бы, глядя на вас. Такой цветущий вид..,
— Увы,— развел Клепанов руками.— Способность к самопожертвованию тоже талант, с ним нужно родиться.
Прошла неделя, вторая, пошел второй месяц лета, начиналась косовица яровых, и не было дня без дождя. Дербачев ходил хмурый, кормов по области заготовили недостаточно, сводки, ежедневно поступавшие из района, утешали мало. Пятнадцать агитбригад разъехалось по области с концертами и лекциями. Дербачев, узнав, поморщился:
— Во сколько влетит!
— Николай Гаврилович...
— Я бы лучше купил десяток автомашин для колхозов. Ну, ну, не буду, Юлия Сергеевна. Давайте тряхните своих артистов. Только, чур, не халтурить.
— Было четыре отборочных тура. Состав жюри я утверждала лично,— подчеркнула Борисова.
— Зачем вы так, Юлия Сергеевна? Здесь же никого нет.
— Никогда не умела работать на зрителя.
— Будет вам, Юлия Сергеевна. Пошутил. Кстати, о зрителях и театре. Вчера звонил Юкельсон. Что там происходит? Опять у них драчка с Морягиным? Разберитесь, сезон на носу. Театр останется без худрука.
— Что он конкретно хотел от вас?
— Отказывается работать с Морягиным.
— Морягин талантливый режиссер, ищущий, Юкельсон, по-моему, старомоден, завидует.
— Не скажите, у него встречаются очень хорошие работы. Вот недавно «Царь Федор Иоаннович». Коло-мийцев меня поразил: кто бы мог ожидать — острокомедийный актер? Интересно, интересно, очень интересно.
— Спектакль интересный, конечно. Только Юкельсон слишком увлекся подробностями быта, перегрузил действие обрядовыми сценами. А Морягина упускать нельзя. Большая потеря будет для театра.
— Так примирите их. Что, в самом деле, они не поделили?
— Морягин капризен, знает себе цену. Требует другую квартиру — трехкомнатную, непременно в центре. Я разговаривала с Мошканцем, он обещает к новому году.
— А что, разве нужно мгновенно? Даже ищущему и талантливому?
— Морягин просто закусил удила. Хорошо, Николай Гаврилович, я поговорю с каждым из них.
— Пожалуйста, Юлия Сергеевна. Я завтра с утра уеду в область. Хочу посмотреть, что там, в колхозах. Клапанов привык, теперь без всяких остается.
— Счастливого пути, Николай Гаврилович. Дербачев молча кивнул.
Дед Силантий, резавший лозняк далеко за селом, в глубоком логу, набрал очередную вязку, выкарабкался наверх, где у него стояла ручная тележка, и присел отдохнуть. Солнце стояло невысоко, вокруг, насколько глаз хватало, по обе стороны лога тянулось поле пшеницы, начинавшей желтеть. Картину слегка портил лог, глубоко врезавшийся в пшеничное поле, с редким дубняком по склонам. «Хорошо бы его засыпать. Собраться всем колхозом и засыпать»,— подумал дед Силантий. Он сидел на вязках прутьев, попыхивая цигаркой, и с тревогой посматривал на небо. Пока ясно, лишь на востоке начинало мутиться небо — вот уже целый месяц оттуда шли дожди, и в иных, особо густых местах пшеница начинала ложиться. Подступала жатва, и дожди сейчас ни к чему. Оно конечно, и корзинки, которые дед Силантий плел и продавал на рынке, давали свой доход, а все-таки душа у деда Силантия земляная, хозяйская, он больше думал о полегшей пшенице, чем о своих корзинках. Да и дороги совсем размалинило от проклятых дождей, стало трудно привозить прутья на себе черт знает из какой дали, и это тоже деду Силантию не нравилось. Он посидел, расчесывая корявыми пальцами лохматую сивую бороду, стал укладывать лозняк на тележку, затем из-за кустов сразу увидел забрызганную грязью легковую машину, загородившую путь к селу, невысокого, приземистого человека, разгуливавшего по пшенице. Второй, видать шофер, сидел в машине, лущил колосья и отправлял зерна в рот.
— Эй, эй, парень,— сказал дед Силантий.— Ну-ка, дай проехать.
Шофер покосился на его косматую бороду, смачно пожевал, сплюнул, отряхнул руки и ухмыльнулся:
— Отдохни, папаша. Сейчас уедем.
— Неколи мне ждать, сверни, тебе говорю. Шофер высунулся из кабины и позвал:
— Николай Гаврилович!
Дербачев оглянулся, пошел к машине, прокладывая по пшенице новый след, и дед Силантий не вытерпел.
— Ты, гражданин хороший, ты совесть имей,— сердито сказал он подходящему Дербачеву.— За нуждой мог бы и поближе, а то в самую середину забрался, совести у тебя нету. Што зазря топчешь?
— Здравствуй, папаша,— посмеиваясь, поздоровался Дербачев.— Хороша пшеничка, а? Не сердись, я ведь посмотреть.
— Смотреть можно и с краю,— резонно заметил дед Силантий, разглядывая незнакомого головастого человека и не зная, разозлиться еще раз и выговорить ему по-настоящему или промолчать.
— Чье поле? — спросил Дербачев, делая вид, что не замечает его неудовольствия, и дед Силантий почесал под бородой и степенно ответил:
— Нашенское. То есть «Зеленой Поляны» поле.
— Хороша!
— Ничего. Давно таких урожаев не было. Не припомнится.— Дед Силантий опять оглядел Дербачева и, решив, что он заслуживает, доверительно сообщил:—Председатель у нас толковый. Свой, не привезенный, башка-мужик. На этом поле третий год травка должна была рость: клеверок, с десятины — десять пудов, а на трудодень — шиш с маком. Так он, председатель наш,— бац! — и пшеничкой. Триста пятьдесят десятин затурил сверх планов! Видал, што? Теперь с трудоднем будем, председатель у нас башка! А еще, кроме...
Дед Силантий осекся, поморгал, внимательно поглядел на Дербачева. Старый дурак, обругал он себя, стрекочет, как баба, с первым прохожим, а черт поймет, что он за человек? Дойдет до начальства — все с соломой заберут, ишь, скажут, обрадовались, понасеяли.
Дербачев ждал, и дед Силантий ясно это видел. Его подозрения усилились. Он совсем обозлился и делал вид, что поправляет, перетягивает веревку на тележке.
— Так что у вас кроме? — спросил Дербачев с явным нетерпением.
— Много будешь знать — скоро состаришься,— отрезал дед Силантий и, поднатужившись, сдвинул тележку с места, намереваясь объехать автомашину стороной.
Дядя Гриша в кабине усмехнулся, дал газ, проехал метров десять и опять оказался впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
И только пепельница, заваленная к вечеру газетами и книгами, всегда оставалась чистой. Уборщица каждое утро демонстративно ставила ее на самую середину стола. Дербачев, ничего не подозревая, приходя, тут же отодвигал ее подальше. Клепаное знал об этой молчаливой борьбе и про себя улыбался. В кабинете у него тоже стояли шкафы с книгами, точно такими же. Он ими почти не пользовался — слишком их много. Готовясь к докладам, листал у себя дома затрепанные страницы старого ист-партовского издания.
Дербачев сердито кашлянул, и Клепаное оглянулся.
— Прочитай,— сказал Дербачев с неприятной усмешкой, протягивая бланк Клепанову.
«Первому секретарю Осторецкого обкома ВКП(б) Дербачеву тчк Решение бюро от пятого апреля сего года о выводе Борисовой считаем ошибочным и вредным тчк Рекомендуем немедленно восстановить в прежнем положении...»
Дербачев видел, как Клепаное читал, шевеля губами, читал еще раз, оттягивая время и собираясь с мыслями. Дербачев успел узнать его и понимал, что первым он не выскажется. Вопреки ожиданию, Клепаное, взглянув на подпись, спросил осторожно:
— Что вы думаете делать, Николай Гаврилович? Вам нельзя уходить.— И с необычной горячностью: — Вы слишком большое дело заварили.
— И вы бы не ушли?
— Я — другое дело. Простой исполнитель, выше голубятни никогда не поднимался. Примиритесь, Николай Гаврилович. По-моему, лучшее сейчас — выждать ради дела. Борьба есть борьба. Иногда надо и отступить. Для пользы дела,— опять повторил он.
В дверях появилась секретарша и напомнила, что вызванная на утро группа по комбайну с «Сельхозмаша» ждет в приемной.
— Ага. Сейчас, Варвара Семеновна. Ну, Георгий Юрьевич, спасибо за откровенность. Мы к разговору вернемся. Кончай дела и заходи. Надо подтолкнуть с комбайном. Свяжись с главком, что они там морочат.
Клепанов посмотрел, ничего больше не сказал и вышел. В коридоре остановился, прежде чем идти к себе, зашел в буфет, медленно выпил бутылку холодного, бьющего в нос «Боржоми».
— Проходите, товарищи, рассаживайтесь. У меня мало времени, приступим сразу. Обком интересует стадия готовности новой машины. Кто будет говорить?
Селиванов смущенно откашлялся, встал. От него пахло крепким «Шипром», перестарался.
— Если позволите, обрисую, для ясности картины, общее положение дел.
— Только короче, Артем Витальевич. Самую суть.
— Хорошо, Николай Гаврилович,— зачастил Селиванов, поправляя твердый от крахмала воротничок и принюхиваясь.— Самую суть. К сентябрю машина будет готова к испытаниям. Так я говорю? — обратился он к своим.— Мы решили назвать ее «УН Осторецк-1». Машина рассчитана на уборку картофеля и свеклы. Над ее созданием работает большая группа. Руководитель группы, товарищ Капица Яков Клавдиевич, к сожалению, не смог прийти — болеет. Сердце пошаливает. Конечно, идея принадлежит вам, Николай Гаврилович, и мы...
Дербачев, слушавший молча, поднял глаза и встретил взгляд Полякова.
— Я только к слову. Мы столкнулись с большими трудностями. До сих пор у нас в стране строились две машины примерно такого назначения — картофелекопалки и свеклоуборочные комбайны. Перед нами было две модели. Нужно получить, если так можно выразиться, гибрид. И наш коллектив с честью выполнил задачу, учитывая...
— Все это очень хорошо, Артем Витальевич. Остается лишь уяснить одно: здесь деловое совещание—не митинг. Агитировать нас излишне,— опять прервал его Дербачев и добавил мягче: — Давайте положение дел на сегодня. Простите, что вы все нюхаете? — подозрительно спросил он.— Тоже нездоровы?
— Я... видите ли... оно...
— Что, Артем Витальевич?
— «Шипр». Попался такой...
— Ну, это не смертельно,— сказал Дербачев.— Продолжаем, Артем Витальевич.
Селиванов покосился по сторонам, вздернул длинное, узкое лицо.
— Лично я доволен машиной. Есть несколько недоделок в трансмиссиях, в приемнике. Еще недостаточно четко разработан один из важнейших узлов агрегата: переключение со свеклы на картофель. Захватывающее устройство ботвы ненадежно, прямо скажем. Сейчас ищем более эффективное решение. Мы это сделаем — отрубите мне голову.
— Слишком сильно, зачем же голову. Голова еще может пригодиться.
Селиванов поправил тесный воротничок, заговорил свободнее.
— Меня тревожит другое, Николай Гаврилович. По согласованию с вами мы отправили в главк и министерство чертежи, расчеты, требования на необходимые станки, оборудование и материалы, сметы на выделение заводу дополнительных фондов. Серийный выпуск новой машины своими силами не осилим, вы знаете. Нужен новый цех, не все необходимые сорта стали у нас в наличии. Мало ли что нужно! Никакого вразумительного ответа пока нет. Меня это очень тревожит как директора.
Вошел Клепаное, кивком поздоровался со всеми и молча сел в уголок напротив стенографистки, закинул ногу на ногу и стал сосредоточенно рассматривать развешанные чертежи.
— Две недели назад мы видели машину, сейчас идет работа по уточнению узлов. Чертежи — вот они, Николай Гаврилович. Собственно, докладывать должен Яков Клав-диевич...
Дербачев поморщился:
— Понятно, давайте дальше. Я бы хотел знать мнение и предложение каждого товарища. Со многими мы говорили. Жаль, Капицы нет сегодня. Артем Витальевич не подготовлен к обстоятельному докладу. Давайте, товарищи, восполнять пробел. И конкретнее, пожалуйста, поменьше уверений и общих фраз. Я и без того уверен в успехе.
Стараясь не глядеть в сторону Селиванова, начали высказываться. Последним встал Поляков, быстро разложил перед Дербачевым на столе чертежи отдельных узлов, частей и машин в целом.
— Вы знаете, нам пришлось изготовлять самим все, до последнего шурупа. Даже необходимые подшипники вытачивали и делали сами. Сортность материала заставляет желать лучшего, при испытании могут начаться неожиданности. Вот основная часть для уборки картофеля. Четыре захватывающих лемеха-ножа, отбрасывающие массу на подающие в приемный бункер или барабан трансмиссии. Для перехода на свеклу лемехи легко переставляются. Здесь, возле бункера, включаются дисковые режущие ножи. Включаются и работают одновременно с захватывающим ботву устройством... Наглядно можно продемонстрировать... Вот плоскость трансмиссий...
Четко изложив принцип работы машины, Поляков, не отходя от стола, спросил:
— Вопросы есть, товарищи?
— Вопросы начнутся во время испытаний,— пошутил Клепаное.
— Я оговорился, доводка машины вообще нелегкое дело.
— Минутку,— Клепаное придвинул к себе чертежи.— Вам не кажется диаметр задних колес великоватым?
— Мы думали, Георгий Юрьевич. К сожалению, расчеты не позволяют. Зависит от веса и проходимости. Пришлось учесть и время года: машина должна работать осенью.
Все сгрудились вокруг чертежа. Селиванов тоже подошел сбоку и стал смотреть. Дербачев подвел итоги:
— Благодарю всех, товарищи. Недельки через две примерно мы вот с Георгием Юрьевичем,— он кивнул в сторону Клепанова,— снова к вам заглянем. Желаю успеха. (Стенографистка собирала исписанные листы.) Со всеми вопросами и затруднениями прошу ко мне. До свидания, товарищи. Всего хорошего.
Когда дверь за Селивановым закрылась и он, бледный и узколицый, бледнее обычного, прошел через приемную, забыв попрощаться с Варварой Семеновной, Дербачев подошел к окну и распахнул его, выпуская дым. Повернулся к ожидавшему Клепанову, хохотнул, кивая на дверь:
— Хитрец, не подготовился, на духи валит. Невест выбирать явился, что ли?
— Почешется хотя бы теперь, Николай Гаврилович?
— Почешется. Рассказывай, что у тебя там еще.
— Я с замом связался, с Корольковым. Ничего утешительного, к сожалению. В стадии решения, говорит... Надо отстоять машину, Николай Гаврилович.
— Думаешь?
— Жалко ведь. Труда сколько вложено.
Дербачев оторвался от блокнота, Клепаное отвел глаза. Под «машиной» надо было полагать кое-что другое.
— Не раскисай, Юрьевич. Возьми Селиванова, еще кого-нибудь, Полякова, что ли. Быстренько еще раз уточни сметы, заявки. Чертежи в порядке?
— Сделаем, Николай Гаврилович.
— Давай к четвертому,— Дербачев полистал календарь.— Раньше никак не успею.
— Сами полетите, Николай Гаврилович?
_ Угу,— Дербачев опять что-то размашисто писал в блокноте.
— Это дело!—обрадовался Клепаное.— Тряхнуть надо хорошенько. А мы тут постараемся.В отсутствие Дербачева жизнь шла своим ходом, в аппарате обкома чувствовалась некоторая растерянность. С Юлией Сергеевной, сдержанной и молчаливой, раскла-
нивались многие торопливее обычного. Дербачева замещал второй секретарь Клепаное. С Борисовой он держался непринужденно и ровно,— когда хотел, он умел быть непробиваемо спокойным. Все с нетерпением ждали возвращения Дербачева.
Дербачев прилетел через две недели, сразу собрал имевшихся налицо членов бюро и поставил вопрос об отмене прежнего решения о Борисовой. Горизов отсутствовал, отсутствовало еще несколько человек — близился сенокос, проливные дожди грозили сорвать заготовку кормов, и многие из аппарата обкома разъехались по районам. Горячка с колхозами, отпуска, почти неделю льющие дожди — все как-то притупило, стушевало остроту момента, и Юлия Сергеевна была этому рада. Дербачев подошел к делу просто, почти буднично, тем самым сразу отняв возможность перешептываться и злословить, и Борисова — в который раз! — не могла не воздать ему должного. Ее насторожила легкость, с которой все началось и кончилось. Расходились, разговаривали у дверей, она все сидела. Спохватилась, встала, Дербачев подошел к ней:
— Вот так, Юлия Сергеевна. Работать нам придется вместе.
— Учту, Николай Гаврилович.— И другим, непринужденным тоном: — Я хотела поговорить по ряду вопросов. Не сейчас, более детально.
— Заходите, Юлия Сергеевна, всегда рад.— Дербачев наклонил бритую голову, прощаясь.
— Все хорошо, что хорошо кончается,— бросил Клепаное, выходя вслед за Борисовой.
Она оглянулась, засмеялась глазами:
— Кто старое помянет, тому глаз вон, Георгий Юрьевич.
— Я то же самое думаю, Юлия Сергеевна.
— Именно. Всегда говорила, вы человек осмотрительный, надежный.
— Уж каким мать родила, Юлия Сергеевна.
— Вы словно собой недовольны, Георгий Юрьевич,— подзадорила Борисова.— Давно ли?
— Всю жизнь. Покой нам только снится.— Он наклонился и шутливым шепотом сообщил:—Даже страдаю, Юлия Сергеевна, какая-то неполноценность, что ли.
— Не сказала бы, глядя на вас. Такой цветущий вид..,
— Увы,— развел Клепанов руками.— Способность к самопожертвованию тоже талант, с ним нужно родиться.
Прошла неделя, вторая, пошел второй месяц лета, начиналась косовица яровых, и не было дня без дождя. Дербачев ходил хмурый, кормов по области заготовили недостаточно, сводки, ежедневно поступавшие из района, утешали мало. Пятнадцать агитбригад разъехалось по области с концертами и лекциями. Дербачев, узнав, поморщился:
— Во сколько влетит!
— Николай Гаврилович...
— Я бы лучше купил десяток автомашин для колхозов. Ну, ну, не буду, Юлия Сергеевна. Давайте тряхните своих артистов. Только, чур, не халтурить.
— Было четыре отборочных тура. Состав жюри я утверждала лично,— подчеркнула Борисова.
— Зачем вы так, Юлия Сергеевна? Здесь же никого нет.
— Никогда не умела работать на зрителя.
— Будет вам, Юлия Сергеевна. Пошутил. Кстати, о зрителях и театре. Вчера звонил Юкельсон. Что там происходит? Опять у них драчка с Морягиным? Разберитесь, сезон на носу. Театр останется без худрука.
— Что он конкретно хотел от вас?
— Отказывается работать с Морягиным.
— Морягин талантливый режиссер, ищущий, Юкельсон, по-моему, старомоден, завидует.
— Не скажите, у него встречаются очень хорошие работы. Вот недавно «Царь Федор Иоаннович». Коло-мийцев меня поразил: кто бы мог ожидать — острокомедийный актер? Интересно, интересно, очень интересно.
— Спектакль интересный, конечно. Только Юкельсон слишком увлекся подробностями быта, перегрузил действие обрядовыми сценами. А Морягина упускать нельзя. Большая потеря будет для театра.
— Так примирите их. Что, в самом деле, они не поделили?
— Морягин капризен, знает себе цену. Требует другую квартиру — трехкомнатную, непременно в центре. Я разговаривала с Мошканцем, он обещает к новому году.
— А что, разве нужно мгновенно? Даже ищущему и талантливому?
— Морягин просто закусил удила. Хорошо, Николай Гаврилович, я поговорю с каждым из них.
— Пожалуйста, Юлия Сергеевна. Я завтра с утра уеду в область. Хочу посмотреть, что там, в колхозах. Клапанов привык, теперь без всяких остается.
— Счастливого пути, Николай Гаврилович. Дербачев молча кивнул.
Дед Силантий, резавший лозняк далеко за селом, в глубоком логу, набрал очередную вязку, выкарабкался наверх, где у него стояла ручная тележка, и присел отдохнуть. Солнце стояло невысоко, вокруг, насколько глаз хватало, по обе стороны лога тянулось поле пшеницы, начинавшей желтеть. Картину слегка портил лог, глубоко врезавшийся в пшеничное поле, с редким дубняком по склонам. «Хорошо бы его засыпать. Собраться всем колхозом и засыпать»,— подумал дед Силантий. Он сидел на вязках прутьев, попыхивая цигаркой, и с тревогой посматривал на небо. Пока ясно, лишь на востоке начинало мутиться небо — вот уже целый месяц оттуда шли дожди, и в иных, особо густых местах пшеница начинала ложиться. Подступала жатва, и дожди сейчас ни к чему. Оно конечно, и корзинки, которые дед Силантий плел и продавал на рынке, давали свой доход, а все-таки душа у деда Силантия земляная, хозяйская, он больше думал о полегшей пшенице, чем о своих корзинках. Да и дороги совсем размалинило от проклятых дождей, стало трудно привозить прутья на себе черт знает из какой дали, и это тоже деду Силантию не нравилось. Он посидел, расчесывая корявыми пальцами лохматую сивую бороду, стал укладывать лозняк на тележку, затем из-за кустов сразу увидел забрызганную грязью легковую машину, загородившую путь к селу, невысокого, приземистого человека, разгуливавшего по пшенице. Второй, видать шофер, сидел в машине, лущил колосья и отправлял зерна в рот.
— Эй, эй, парень,— сказал дед Силантий.— Ну-ка, дай проехать.
Шофер покосился на его косматую бороду, смачно пожевал, сплюнул, отряхнул руки и ухмыльнулся:
— Отдохни, папаша. Сейчас уедем.
— Неколи мне ждать, сверни, тебе говорю. Шофер высунулся из кабины и позвал:
— Николай Гаврилович!
Дербачев оглянулся, пошел к машине, прокладывая по пшенице новый след, и дед Силантий не вытерпел.
— Ты, гражданин хороший, ты совесть имей,— сердито сказал он подходящему Дербачеву.— За нуждой мог бы и поближе, а то в самую середину забрался, совести у тебя нету. Што зазря топчешь?
— Здравствуй, папаша,— посмеиваясь, поздоровался Дербачев.— Хороша пшеничка, а? Не сердись, я ведь посмотреть.
— Смотреть можно и с краю,— резонно заметил дед Силантий, разглядывая незнакомого головастого человека и не зная, разозлиться еще раз и выговорить ему по-настоящему или промолчать.
— Чье поле? — спросил Дербачев, делая вид, что не замечает его неудовольствия, и дед Силантий почесал под бородой и степенно ответил:
— Нашенское. То есть «Зеленой Поляны» поле.
— Хороша!
— Ничего. Давно таких урожаев не было. Не припомнится.— Дед Силантий опять оглядел Дербачева и, решив, что он заслуживает, доверительно сообщил:—Председатель у нас толковый. Свой, не привезенный, башка-мужик. На этом поле третий год травка должна была рость: клеверок, с десятины — десять пудов, а на трудодень — шиш с маком. Так он, председатель наш,— бац! — и пшеничкой. Триста пятьдесят десятин затурил сверх планов! Видал, што? Теперь с трудоднем будем, председатель у нас башка! А еще, кроме...
Дед Силантий осекся, поморгал, внимательно поглядел на Дербачева. Старый дурак, обругал он себя, стрекочет, как баба, с первым прохожим, а черт поймет, что он за человек? Дойдет до начальства — все с соломой заберут, ишь, скажут, обрадовались, понасеяли.
Дербачев ждал, и дед Силантий ясно это видел. Его подозрения усилились. Он совсем обозлился и делал вид, что поправляет, перетягивает веревку на тележке.
— Так что у вас кроме? — спросил Дербачев с явным нетерпением.
— Много будешь знать — скоро состаришься,— отрезал дед Силантий и, поднатужившись, сдвинул тележку с места, намереваясь объехать автомашину стороной.
Дядя Гриша в кабине усмехнулся, дал газ, проехал метров десять и опять оказался впереди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57