Она поднялась с ним на четвертый этаж старого дома на улице Кирова, в
коммунальную квартиру с длинным коридором, заставленным шкафами. Едва
он
закрыл дверь, как притянул, не зажигая света, Анечку к себе и стал бешеным
и
руками проверять у нее наличие то одного, то другого.
-- У меня все на месте, -- гордо сказала она, отстраняя и отстраняя его
настырные руки. -- Но так нельзя! Так я уйду. Сразу -- нехорошо, потому что
несерьезно. Чего доброго, подумаете, что я легкомысленная.
-- Ни за что не подумаю! -- говорил он, высвобождая свои руки из ее рук
и опять принимаясь за свое нахальство. -- И потом, я еще вчера понял, что
это серьезно...
-- А ты любишь детей, Сема? -- уже дрожа и теряя холодный расчет, безо
всякой надежды на честный ответ, прошептала она.
Все-таки семь лет воздержания, а ночью снились такие оргии, где она
одна, а вокруг нее человек пять мужчин, и все проявляют намерения, и она
такое им позволяет, что днем и себе самой страшно напомнить.
-- Что же молчишь? Детей, спрашиваю, любишь?
-- Люблю. Но больше -- собак...
-- Да подожди ты, не рви кофточку, лучше уж я сниму.
Анечка переехала к нему жить, и вскоре выяснила, что лечение опять не
помогло. А Семен купил немецкую овчарку и очень к щенку привязался. Щено
к
гадил везде, где мог, и ел дорогие Анечкины чулки. Она стала приходить
пораньше и весь вечер приводила комнату в порядок, потому что Семе было

некогда. Он возился с овчаркой, а в перерывах колотил на пишущей машинке

киносценарии, которые никуда не брали. Он носил пижаму западного образц
а, с
галунами и золотыми пуговицами, купленную в комиссионке. Курил трубку
и
десять раз на дню варил кофе, за которым для свежести каждый день ходил в

соседний магазин "Чай". И на Анечке, как он ей объяснил, женился потому, что

она соответствовала стандартам Бальзака.
Локоткова стала от этого соответствия счастлива. С Игорем Ивановичем

была по-прежнему в оперативных отношениях, но делала многое уже без той

души. Теперь она убедила себя, что всю жизнь хотела просто выйти замуж, ка
к
все, а ребенок -- это так, неосознанное. Ей есть о ком заботиться, у нее
муж, а у мужа собака. Одно только ее обижало: почему Семен не предложит ей

сходить зарегистрироваться? Конечно, она скажет, что не надо, какая разни
ца,
была бы любовь, но все-таки почему? А с другой стороны, и в этом было свое
утешение. После регистрации Локотковой придется сразу начать платить н
алог
шесть процентов за бездетность, что при ее зарплате было бы очень глупо.



_8. НОЧНОЕ ЧТЕНИЕ_

Игорь Иванович порядком устал, хотя привык быть с утра до вечера на
людях, принимать почти одновременно несколько решений, посещать неско
лько
мест. Он растерянно стоял посреди кабинета, не зная чем заняться.
Поколебавшись, вынул из кармана ключи, открыл сейф, в котором хранил
секретные документы. На внутренней стороне дверцы сейфа была наклеен
а
отпечатанная красным шрифтом бумага с грифом "С" -- секретно, служебная
тайна: "Порядок пользования постановлениями парторгана. Лицо, получивш
ее
выписку из протокола парторгана, не может знакомить с ней других лиц, не

имеющих прямого отношения к выполнению данного постановления. Выписку
из
протокола надлежит хранить в железном шкафу (сейфе). Приобщать выписку и
з
протокола к советскому, профсоюзному и другому делопроизводству, снима
ть с
нее копии запрещается. (Из инструкции ЦК КПСС по работе с секретными
документами)".
Тяжелую серую папку он вложил в сейф на верхнюю полку, подальше. На
этой полке у него лежал ТАСС, литеры А и АБ, предназначенные для редакторо
в
центральных газет. Белый ТАСС для членов редколлегии он лишь просматри
вал,
литеры читал. Его не обижало, что ему не полагается читать красный ТАСС.

Такова дисциплина. Он подумал только, что накопилось много прочитанны
х
бумаг, которые пора сдать. Заперев сейф, он позвонил домой.
-- Мясо тебе, Гарик, поджарить? -- спросила Зинаида.
-- Поджарь. Или нет, ну его к шутам! Свари кофе.
-- После не заснешь...
-- Вари! И ложись спать, Зинуля. Мне придется дома поработать.
-- Остынет -- будешь холодный пить?
-- Холодный.
Бросив трубку, он снова отпер сейф. Раз уж папка находится у него, надо
по крайней мере знать содержимое. Может, после прочтения станет яснее,

почему она тут оказалась. Портфелей Макарцев никогда не носил и заверну
л
папку в старый номер "Известий". Надев пальто, он окликнул Лешу.
-- Совсем? -- спросила Анечка.
-- Совсем. Если что, пусть звонят домой...
-- А шапку, Игорь Иваныч? Шапку-то забыли... Снег идет, мокрый...
Локоткова скрылась в кабинете и вынесла ему пыжиковую шапку. В коридор
е
Игоря Ивановича остановила курьерша. Она несла из цеха только что тисну
тые
полосы и думала, что редактор захочет, хотя бы на ходу, еще раз взглянуть.
-- Отдайте Ягубову, -- против обыкновения распорядился он.
В машине он механически положил сверток на заднее сиденье, но тут же
снова взял его в руки. Он не раз слышал, как передают друг другу самиздат и

как это опасно. Он всегда посмеивался над этим занятием. Леша покосился н
а
хозяина и промолчал.
Зинаида мужа не встретила, значит, спала. Последнее время она часто
ложилась рано: говорила, что устает, хотя отчего ей особенно уставать? Бор
ис
тоже пребывал дома, музыка на этот раз слышалась божески тихая. Он не выше
л,
и Макарцев к нему не заглянул: угомонился ребенок, и слава Богу.
Сдвинув на кухне в сторону невымытые тарелки, Игорь Иванович снял с
плиты остывший кофейник и попытался налить себе кофе. Из носика накапал
о
немного гущи. Сын успел к кофейнику раньше. Макарцев матюгнулся больше д
ля
формы, чем по сути, подхватил сверток и ушел к себе в кабинет. Он вытащил из

шкафчика бутылку экспортной "Кубанской", налил рюмку. Рядом оказался пуз
ырек
валокордина, которого не было в аптеках. Значит, Зинаида специально съез
дила
за ним в спецполиклинику. Он накапал в водку двадцать капель волокордин
а,
поморщившись, выпил, зажег ночник и улегся на диван.
Начинать читать ему не хотелось. Много лет Макарцев бегал глазами по
строчкам по обязанности. В статьях для своей газеты и в материалах для ЦК
он
заранее знал, о чем прочитает, и останавливал внимание только на том, что

"отклонялось".
Он потерял вкус к чтению и любил свою газету как объект, независимый от

содержания. Он был уверен, что даже обязательные материалы в ней
привлекательнее, действуют сильней, чем в других газетах. Известных
советских писателей, которые дарили ему книги со щедрыми надписями, Мака
рцев
слегка презирал. Дефицитные зарубежные романы, которые ему откладывал
и в
книжном коллекторе, привозил жене. Строго говоря, он вообще не читал, но --

выполнял партийный долг. Читаемое он мог мерить на вес или на погонные

метры. Он, как раб на цепи, обязан был перекатывать эти камни. Каждый раз он

преодолевал себя, старался пробежать мельком, облегчить ношу, скорее

заглянуть в конец, лишь бы убедиться в правильности и подписать.
Тем более не любил читать он такие книги. Они выбивали из колеи. Он
ловил себя на том, что разучился спорить по принципиальным вопросам даже
сам
с собой. Десятилетиями уверенный: все идет как надо и иначе быть не может,

-- он раздражался, читая, будто кое-что неправильно. Он просто выходил из
себя, слыша, что все неправильно. В конце концов, разве это не свободное
право -- иметь те убеждения, которые у него давно есть? Он налил себе для
бодрости еще рюмку водки и опрокинул в себя, не закусывая, только
поморщился. Растянувшись на животе, повернул ночник, чтобы свет не реза
л
глаза, и начал читать.


_9. МАРКИЗ АСТОЛЬФ ДЕ КЮСТИН_

РОССИЯ В 1839. Самиздат, 1969.

(Рукопись из серой папки в отрывках, привлекших особое внимание
И.И.Макарцева)

_ПРЕДИСЛОВИЕ САМИЗДАТЕЛЯ_

Тому, кто стремится понять настоящее, мы рекомендуем обратиться к
прошлому. Прочтя книгу маркиза де Кюстина, император Николай швырнул ее
на
пол и крикнул:
-- Моя вина! Зачем я говорил с этим негодяем?
Между тем он говорил с Кюстином, стремясь представить себя и Россию в
выгодном свете.
Записки французского путешественника, побывавшего в Петербурге, Моск
ве,
Ярославле, Нижнем Новгороде и Владимире, издавались много раз на всех

европейских языках. В нашем отечестве их запретили сразу, и за последующ
ие
130 лет полностью они так и не были изданы, хотя дважды такие попытки
предпринимались.
В 1910 году был издан краткий пересказ книги, сделанный В.Нечаевым под
названием "Николаевская Россия", с тщательным изъятием критики и добавле
нием
лести по отношению к царскому двору. Под тем же названием в 1930 году
издательство Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев
(вскоре
снова посаженных) выпустило книгу тиражом 4000 экземпляров в переводе
Я.Гессена и Л.Домгера, назвавших автора Адольфом. К сожалению, были изъят
ы
"не всегда идущие к делу исторические экскурсы" и философские размышлени
я, а
в критических местах перед словом "Россия" в текст вставлено "царская".
Комментарий убеждал цензуру, что книга превратилась во вполне "историче
ский
документ". Эти оправдания не спасли издательство от разгона.
Итак, Третье отделение передало эстафету ОГПУ: сочинение маркиза де
Кюстина, которое Герцен назвал, без сомнения, самой замечательной и умно
й
книгой, написанной о России иностранцем, недоступно.
Наша работа над переводом книги "La Russie en 1839" par Le Marquis de
Custine идет медленно, учитывая условия и возможности, но мы спешим пустить
для чтения первый черновой вариант. В известном смысле эта книга глубж
е
запрещенных у нас трудов М.Джиласа, Р.Конквеста, Д.Оруэлла, А.И.Солженицына
,
поскольку рассматривает не слой пороков идеологии, ртутными парами кот
орой
мы дышим последние полвека, а глубокие исторические корни отечественн
ого
деспотизма. Часть мыслей Кюстина стала сбывшимися пророчествами, друг
ая
показала, что ничто в нашем отечестве не улучшается со времен Иоанна Бар
клая
(1582-1621), писавшего: "Это (московиты) -- народ, рожденный для рабства и
свирепо относящийся ко всякому проявлению свободы; они кротки, если
угнетены, и не отказываются от ига".
Впрочем, не будем навязывать свою точку зрения, дабы не уподобиться
некоторым нашим согражданам. Предоставим слово самому де Кюстину.

Здесь Макарцев зевнул. Он читал поверхностно, не вникая особенно в
текст, перескакивая с абзаца на абзац и по привычке деля выхваченные фра
зы
на "можно" и "нельзя". На "нельзя" у него был удивительный нюх. К концу
предисловия Макарцев поморщился: ну что может сказать этот старикашка
,
проехавший в экипаже по России, которой давным-давно нет!
-- Есть! -- раздался голос. -- К сожалению, стало даже хуже.
-- Кто здесь? -- спросил Макарцев, и горло у него сжало от страха.
Он повернул голову: перед ним стоял невысокий мужчина средних лет,
странно одетый по нынешним временам. На нем был расстегнутый синий фрак
и
панталоны до колен, жилет в голубую полосочку, черные чулки и туфли на
каблуках с пряжками и со шпорами. Белоснежную рубашку с обильными круже
вами
и бриллиантовыми запонками украшал большой голубой бант на шее. Сбоку

свисала шпага. Макарцев вдохнул дурманящий запах сильных духов.
-- Простите, что вторгаюсь к вам без приглашения, -- сказал маркиз де
Кюстин. -- Но вы мне любопытны как мужчина умный и при том состоящий при
власти. Вот почему я решил разделить с вами чтение моей книги.
-- Да вы же иностранец! -- возмутился Игорь Иванович. -- Я завтра же
должен доложить, что вы были у меня в квартире, иначе...
-- Ах, не волнуйтесь, месье Макарцев, -- успокоил его Кюстин. -- Никто
не знает, что я здесь. Наученный горьким опытом, я на этот раз проник в вашу

страну через озоновую дыру в атмосфере. А там нет ни пограничных ищеек, н
и
жуликов-таможенников. Если позволите, я присяду, а вы читайте. Не бойтесь,

читайте... Мне интересна ваша реакция, только и всего.
Кюстин уселся в кресло, сделав руками нечто вроде пасса, успокаивающег
о
Макарцева, прикрыл веки и, казалось, задремал. А Макарцев послушно стал

читать рукопись.

Первое, что бросилось мне в глаза при взгляде на русских царедворцев,
было какое-то исключительное подобострастие и покорность. Они казалис
ь
своего рода рабами. Впечатление было таково, что в свите царского наслед
ника
господствует дух лакейства, рабское мышление, не лишенное в то же время

барской заносчивости. Эта смесь самоуничижения и надменности показала
сь мне
слишком малопривлекательной и не говорящей в пользу страны, которую я

собрался посетить.
На следующий день карета моя и весь багаж были на борту "Николая I",
русского парохода, "лучшего в мире". Русский вельможа, князь К.,
происходивший от потомков Рюрика, обратился ко мне, назвав меня по имени,
и
развил свои взгляды на характер людей и учреждений своей Родины.
-- Беспощадный деспотизм, царящий у нас, возник в то время, когда во
всей остальной Европе крепостное право было уже уничтожено. Со времен
и
монгольского нашествия славяне, бывшие прежде самым свободным народо
м в
мире, сделались рабами сперва своих победителей, а затем своих князей.

Крепостное право настолько унизило человеческое слово, что последне
е
превратилось в ловушку. Правительство в России живет ложью, ибо и тиран,
и
раб страшатся правды. Наши автократы познали когда-то силу тирании на св
оем
собственном опыте. Они хорошо изучили силу деспотизма путем собственн
ого
рабства, срывают злобу за свои унижения и мстят неповинным. Думайте о каж
дом
шаге, когда будете среди этого азиатского народа...
Религиозная нетерпимость является главным рычагом русской политики.
То,
что могло иметь место в Европе лишь в средние века, в России случается в

наши дни. Россия во всем отстала от Запада на четыре столетия.
Иностранцев продержали более часа на палубе без тента, на самом
солнцепеке. Затем мы должны были предстать перед трибуналом, который зас
едал
в кают-компании.
-- Что, собственно, вы желаете делать в России?
-- Ознакомиться со страной.
-- Но это не повод для путешествия!
-- У меня, однако, нет другого.
-- С кем думаете вы увидеться в Петербурге?
-- Со всеми, кто разрешит мне с ними познакомиться.
-- Сколько времени вы рассчитываете пробыть в России?
-- Не знаю.
-- Но приблизительно?
-- Несколько месяцев.
-- Быть может, у вас какое-нибудь дипломатическое поручение?
-- Нет.
-- Может быть, секретное?
-- Нет.
-- Какая-нибудь научная цель?
-- Нет.
-- Не посланы ли вы вашим правительством изучать наш социальный и
политический строй?
-- Нет.
-- Нет ли у вас какого-нибудь торгового поручения?
-- Нет.
-- Значит, вы путешествуете исключительно из любознательности?
-- Да.
-- Но почему вы направились для этого именно в Россию?
-- Не знаю...
-- Имеете ли вы рекомендательные письма к кому-нибудь?
Меня заранее предупредили о нежелательности слишком откровенного от
вета
на этот вопрос. Ищейки русской полиции обладают исключительным нюхом, и,
в
соответствии с личностью каждого пассажира, они исследуют их паспорта с
той
или иной строгостью. Какой-то итальянский коммерсант, шедший передо мно
ю,
был безжалостно обыскан. Он должен был открыть свой бумажник, обшарили в
се
его платье и снаружи, и внутри, не оставили без внимания даже белья. Стали

рыться в моих вещах и особенно в книгах. Последние были отняты у меня почт
и
все.
Россия -- страна совершенно бесполезных формальностей.

Тут Макарцев оторвал глаза от рукописи и вздохнул.
-- Ну, как? -- спросил его тотчас маркиз де Кюстин.
Он элегантно сидел в кресле, перекинув одну ногу на другую, и наблюдал
за Игорем Ивановичем.
-- Конечно, вы, французы, многого не понимаете, -- сразу начал
объяснять ему Макарцев. -- Почему мы, русские, должны подстраиваться под

ваши традиции? У нас же совершенно иные условия! И все же не исключено, что

мы перегибаем палку, не умеем с уважением отнестись к иностранцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68