Инна встречалась с Альдо у не
го
в номере гостиницы "Берлин" дважды в неделю в течение трех месяцев, и хотя

он плохо говорил по-русски, а Светлозерская ограничивалась в итальянск
ом
одним "чао!", она чувствовала, что он открыл ей мир страстей, до этого никем

ей не объясненный. Инну взяла на учет служба внешнего наблюдения. Прошло
го у
нее не было, итальянец поставлял оборудование в ЦК, и обижать его не было

указаний. Предполагалось, что после его отъезда Инна будет встречаться
с
другими иностранцами. И тогда органы решат, что с ней делать. Но едва Альд
о
уехал, Инна из Москвы исчезла.
Появилась она в Киржаче, под Владимиром, в доме матери Грязнова. Тут
она родила итальянцу сына, честно все сообщив грязновой матери. Бабка,

однако, привязавшись к мальчику, немедля после отъезда бывшей снохи
ухитрилась в местном ЗАГСе черноволосого худенького мальчика усынови
ть за
поднесенную курицу и два десятка отборных яиц. А с Инны теперь в каждый е
е
приезд требовала денег только на поддержание временной прописки, за кот
орую
надо давать взятку трояк в месяц участковому оперу.
Освободившись от итальянца и его ребенка, Инна не могла найти себя и от

скучности окружающей ее действительности согласилась выйти замуж з
а
сержанта-сверхсрочника Альфреда Светлозерского: его имя напоминало ей
Альдо.
Других точек соприкосновения не нашлось. Долго возле него продержаться
она
не смогла. Он был ей физически противен, а его глупые шутки заставляли ее

морщиться, будто от зубной боли.
Она уехала в Москву, решив начать сызнова, и устроилась машинисткой,
числясь на должности дворника, так как только на эту должность ее взяли б
ез
прописки. Работала она в окружении таких же туповатых, как ее последний м
уж,
полувоенных-полужурналистов. Она продолжала одеваться в шмотки, подаре
нные
ей Альдо, и от офицеров не было отбою. В газете ей нравилось, но хотелось
более интеллигентного окружения. В расцвете своих физиологических сил
она
очутилась в "Трудовой правде".
В машбюро говорили только о тряпках и мужчинах, а в перерывах между
разговорами печатали. Языкастая умница Светлозерская прижилась сразу
. На
вопрос, сколько у тебя, Инна, было мужчин, она немедля ответила вопросом:

"Когда? Сегодня?" Ибо до вчерашнего дня у нее был в жизни четыреста
восемьдесят один мужчина. Первые сотни имен стали выкрашиваться из пам
яти,
но счет не нарушался.
-- С какой стороны ни глянь, у Инки фигура -- лучшая в редакции, --
говорили машинистки с гордостью. -- Жаль, нельзя голой ходить. Любая одежда
,
даже импортная, такую фигуру только портит.
-- Не портит! -- успокаивала их Светлозерская. -- Если сразу раздеться,
то и пообещать нечего. А если мужик выпил, что ему ни подложи, все красиво.

Так что, девки, не расстраивайтесь!
С такой житейской мудростью, да получи она хоть плохонькое высшее
образованьице, Светлозерская могла бы шагнуть ой как далеко! Так считал
и ее
подруги. Но сама она уговаривала -- не столько их, сколько себя:
-- Да что вы, девахи! Мне не отсутствие диплома препятствует, а то, что
я женщина: гормон так и прет.
-- А у мужика разве не прет?
-- Прет, да после отдых дает, -- отстаивала свою точку зрения Инна. --
А у нас без перерыва! Если б не гормон, я бы такие высоты взяла!..
В "Трудовой правде" ей поручали самую ответственную работу. Грамотност
ь
у нее была природная -- откуда же ей взяться с шестью-то классами с
половиной? А скорострельность выше всяких похвал, и пальцы никогда не

болели, и не бюллетенила никогда, даже после абортов.
-- Самые несчастные люди в редакции мы, машинистки, -- философствовала
она. -- Мы должны вдумчиво переписывать двумя руками ту белиберду, которую
в
отделах, не задумываясь, строчат одной правой.
Жила Инна небедно за счет халтуры. Между делом она успевала пропустить

в день две-три левых статьи. Из Балахны, из своего детства, она привезла
умение гадать на картax, которое вдруг с тайным интересом потянуло к ней

женщин. Она гадала всем -- у всех были несчастья или неопределенные
ситуации. Все мужчины в редакции от Макарцева до алкашей-печатников в це
хах
были перегаданы сотни раз, распределены по королям и валетам, скрещены
с
разными дамами. Много зная, Инна могла злоупотребить чьим-то доверием, н
о
никогда этого не делала. Мужская часть редакции называла ее "своим парне
м",
хотя все меньше оставалось таких, кто лично не убедился, что она женщина.



_44. ЕДИНСТВЕННЫЙ ВЫХОД_

Утром Ивлев первым делом забежал к Светлозерской. Увидев его в дверях,

она помахала рукой, чтобы не входил, мгновенно поднялась и, изогнувшись

по-кошачьи, пробралась между столиками к выходу. У нее была особая манер
а
разговаривать со всеми в коридоре, в углу: облокотиться одной рукой о сте
ну,
в другой держать сигарету и приближаться полуоткрытыми губами к лицу

собеседника так близко, будто все начнется прямо сейчас. Дверь машбюро т
о и
дело хлопала, сотрудники отделов забирали материалы, оставленные с вече
ра, а
в углу было тихо и темно.
-- Куда дела Сашку? Не темни!
-- С чего ты взял?
-- Неважно. Его мать звонила, сходит с ума.
-- Ой, Славачка! Не говори! -- заокала Светлозерская. -- Ей-Богу, ума
не приложу!
-- Прошлую ночь он был у тебя?
-- Нет! Обещал приехать, это точно. Друг из Тбилиси очутился. Я ждала
до часу, все к шагам за окном прислушивалась. Он любит приходить, когда я

уже в постели, так что я заранее ложусь. Ждала, ждала, а утром просыпаюсь --
одна... Я с тобой абсолютно откровенна, как ни с кем...
-- У тебя с ним что -- серьезно?
-- Уж куда! Он сам говорил: "Ты мне идеально подходишь в смысле секса.
Но жениться мамаша не разрешит". Да мне и не надо! Главное, он работает --
криком кричу. Синяки по две недели не сходят. Вот это мужик!
Она двумя руками повернула лифчик, съехавший от того, что она слишком
эмоционально объясняла руками Ивлеву.
-- Ладно, Инка, -- Вячеслав погладил ее по плечу. -- Найдем твоего
грузина. Иди, стучи...
-- Я не стучу, а печатаю. Ну-ка, закрой меня от коридора, чулок
подтяну.
-- Сама, или помочь?
-- Все вы такие! -- она надула губы. -- Сперва дай застегнуть, а после
расстегнуть. Топай!
Стол был забросан нечитаными письмами и старыми блокнотами. Ивлев
придвинул к себе телефон, взгромоздил на него телефонную книгу и стал

думать, где ее открыть. Поколебавшись, он начал с моргов.
В тех пяти, где Какабадзе мог по случайности оказаться, среди
опознанных трупов он не значился. К неопознанным можно будет вернуться,
если
другие ходы не дадут результатов. Если Сашка был жив, задача облегчалась.

Вячеславу пришло в голову, что Какабадзе рванул в свой Тбилиси, сидит с

друзьями и потягивает "Изабеллу". Но он тут же отказался от такой версии. О
б
этом знал бы тбилисский друг или мать. Можно сразу позвонить дежурному

милиции города, но там разговор записали бы на пленку, а Ивлев не хотел
преждевременно поднимать шума, чтобы не повредить Саше. С телефонной тру
бкой
в руках он прогулялся по приемным покоям скорой помощи. Нет, такого не
доставляли. По госавтоинспекции дорожного происшествия с участием так
ого-то
не было. Впереди маячил тупик, когда затрещал телефон.
-- Вячеслав Сергеич, -- услышал он официальный тембр Раппопорта. --
Зайдите не мешкая ко мне...
Тавров расхаживал по комнате, размахивая руками, что было признаком
крайнего возбуждения. На краешке стула сидела миниатюрная старушка ле
т
восьмидесяти. Лицо -- сморщенный кулачок с глазами-бусинками. Она
часто-часто моргала, загипнотизированно поворачивая голову следом з
а
бродящим взад-вперед Яковом Марковичем.
-- Садитесь, Ивлев, -- Раппопорт сделал широкий жест рукой.
-- Степанида Никитична, не могли бы вы повторить?
-- Сначала?
-- А что? Этот наш сотрудник тоже обязан послушать.
И, обратившись к Ивлеву, Тавров прибавил:
-- Степанида Никитична -- постоянная подписчица нашей газеты, бывшая
учительница, любит искусство, в частности музыку и живопись. Она давно н
а
пенсии, общественница ЖЭКа. Кроме того, она человек с принципами.
-- Ах, не в этом дело, Яков Маркыч! А в том, что я живу на втором
этаже.
-- Запомните, Ивлев, на втором!
-- А на первом, подо мной, милиция. Точнее, как я выяснила, КПЗ... Я
живу одна, у меня всегда тихо. Телевизор я пре-зи-раю! И ночью из-за
бессонницы слышу каждый шорох. Я слышу, как внизу отпирают и запирают две
ри,
что кричат. И удары, когда в КПЗ бьют кого-то, тоже замечательно слышу.
Между прочим, они бьют каждую ночь, но обычно пьяных, хулиганов и тому
подобную публику. У них там такой педагогический метод. А позапрошлой но
чью
я приняла две таблетки димедрола и уснула, потому что ездила к своей сест
ре
в Загорск и очень устала. Но среди ночи проснулась: удары были такие, что

дом вздрагивал.
-- Внимание, Ивлев! -- вставил Раппопорт.
-- Человек, которого били, пытался объяснить, что его фамилия Какабадзе
и что он из "Трудовой правды". Естественно, я не поверила, что может
хулиганить человек, облеченный столь высоким общественным положением.
Что-то
тут не так! Я встала, пошла к телефону, позвонила 02 -- в милицию и сказала
дежурному по городу, что у меня терпение иссякло. Где это видано, чтобы в

советской милиции пытали человека? А на что тогда вышестоящие органы? Я

сказала, что если они не примут мер, завтра добьюсь приема у министра МВД.

-- И помогло? -- спросил Ивлев, до этого молчавший.
-- Представьте, помогло! -- гордо сказала Степанида Никитична. -- Минут
через пятнадцать приехал автобус с автоматчиками, и они ворвались в мили
цию.
Я у окна стояла, видела. Что уж они там делали, не знаю, только внизу стало
тихо. А немного спустя вывели несколько милиционеров в наручниках и увез
ли.
-- Теперь, Степанида Никитична, -- оборвал ее Раппопорт, -- расскажите
главное.
-- Главное, что я после заснула. А утром проснулась оттого, что мне в
дверь звонили. Вошел молодой человек, очень элегантный, в красивой форме,
я
даже сперва подумала, генерал. Но представился он майором милиции. Очен
ь
воспитанный молодой человек, лет пятидесяти, не больше. Вошел в комнату,

ноги предварительно вытер и, представьте, даже фуражку снял.
-- У Степаниды Никитичны, -- вставил Раппопорт, -- развито чувство
юмора.
-- А вы как думали? Я еще и не то сказануть могу! Так вот этот генерал,
то есть майор, красивый, как генерал, мне говорит: "Извините за то, что
помешали вам спать. По вашему сигналу все меры приняты, больше никого
тревожить не надо. Кто заслужил, понесет наказание, ни о чем не
беспокойтесь". "Как же, -- говорю, -- не беспокоиться? А что с тем молодым
человеком, которого били до полусмерти?" "До какой, -- говорит, --
полусмерти, -- когда он живой и здоровый! Это матерый хулиган, и он понесет

наказание в соответствии с законом". Тогда я ему говорю: "Знаете, я каждую

ночь слышу, каких бьют людей. И у меня подозрение, потому что я знаю кто
это!" "Лучше, -- говорит, -- мамаша, не вмешивайтесь. А то вас привлекут к
ответственности за разглашение".
-- Так и сказал? -- ухмыльнулся Ивлев.
-- Меня не то задело, что он запугать хотел, а то, что мамашей назвал.
Я считаю, что отдел коммунистического воспитания просто обязан вмешать
ся!
Старушка поднялась, протянула обоим тонкую сухую ладошку и юркнула в

дверь.
-- Ну, что скажете, Ивлев? -- Яков Маркович остановился перед ним,
широко расставив ноги и сунув руки в карманы.
-- Да любая нормальная газета в мире рассыпала бы набор и на первой
полосе дала бы об этом отчет!
-- Не булькайте, Слава, вы не чайник. Подумайте лучше: если Сашу
забрала милиция, так как он виноват, почему его не было в списке?
В список, который готовит Управление внутренних дел Мосгорисполкома
и
который каждое утро кладут на стол первому секретарю горкома, попадаю
т
партийные работники, актеры, журналисты и прочая элитарная братия,
совершившая антиобщественные поступки в течение истекших суток. Есл
и
Какабадзе попал в список, Кашину уже сообщили бы для принятия мер.
-- А что вы, Рап, предполагаете?
-- Стало быть, у них была причина не включать его в список.
-- Рыльце в пушку?
-- И тогда, если они явно виноваты и скрывают это от горкома, для
спасения Какабадзе мы можем вспомнить, что мы -- центральная газета. И, так

сказать, побороться за честь мундира. Правда, Ягубов -- слизняк. Но, может,
удастся подключить Макарцева?
-- Газета -- против МВД?
-- Во-первых, МВД -- не КГБ, а видимость законности сейчас соблюдается.
Во-вторых, это только Управление города, мы же городу не подчиняемся. Есл
и
всплывет щекотливое дело, министерству выгоднее будет отмежеваться. Ну,
что,
Слава, рискнете? Тогда с Кашиным лучше поговорить мне.
-- Почему?
-- Двоюродный брат моей покойной жены работает бухгалтером в
"Зоообъединении".
Вошел он к Кашину торжественно, как входят для поздравления.
-- Ну, Валентин, наверно, я тебя обрадую. Мальки дефицитных рыб нужны?
-- А есть канал?
-- И какой! Сможешь с черного хода получать редкие экземпляры. И
главное, без спекуляции, абсолютно законно.
-- Просто не верится! -- Кашин поднялся со стула. -- Я ваш должник,
Яков Маркыч.
-- Об этом не думай! Ну, я пошел... -- Раппопорт повернулся к двери. --
Да, Валя, кстати. Про Какабадзе не слыхал? Пропал парень, наш человек,
комсомолец... В списке его не было?
-- Я бы знал, -- обиделся Кашин. -- А что?
-- Так я и думал. Значит, не виноват.
-- А в чем?
-- Да говорят, его ни за что избили в милиции. Надо это выяснить. У
тебя в МВД есть людишки? Узнай... Мы ведь с тобой партийная газета --
сильнее их!
Валентин задумался. Выяснить, что произошло с сотрудником редакции,
было его прямой обязанностью. Он набрал номер Утерина и попросил навест
и
справочку насчет Какабадзе. Кашин и Тавров поговорили о рыбах, когда Уте
рин
перезвонил.
-- Какабадзе Александр Шалвович -- ваш? У нас! В тюремной больнице в
тяжелом состоянии. Драка по пьяной...
-- А почему в тюремной-то?
-- Стало быть, виноват! Разберутся...
-- Пока разберутся -- меня начальство вызовет. Я что -- глазами хлопать
буду?
-- Надо самим разобраться, -- вмешался Раппопорт.
-- Володя, -- продолжал Кашин в трубку, -- сделай пропуск, мы отправим
сотрудника. Идет?
Раппопорт ввалился в комнату спецкоров.
-- Кашин помог затолкать вас в МУР, Славик. Только будьте осторожны.
Они и вас в два счета подошьют к делу.
-- Я им не дамся!
-- Тогда действуйте...
На ходу застегивая пальто, Ивлев сбежал по лестнице и остановил первую

попавшуюся машину. Это был самосвал, груженный снегом. За три рубля шофе
р
согласился везти куда надо и действительно плевал на все и ехал на красн
ый
свет. Быстрая доставка, однако, не помогла: часа полтора ушло на оформлени
е
пропуска.
-- Говорить разрешаю недолго, -- с показной строгостью сказал хирург в
офицерских погонах.
Он был худой и длинный. Плечи у него, казалось, вообще отсутствовали.
-- А что с ним все-таки? -- спросил Слава.
-- Писать будете? -- уточнил хирург. -- Распишите покрасивее, это ваш
брат умеет. Пьяная драка и прочее... Возишься с таким и думаешь, а стоит ли
возиться-то? Трещина в основании черепа, сломано два ребра, уплотнение в

правой почке, лицо всмятку.
Хирург повернулся, ушел. Шаги гулко уносились по коридору. Славик вынул

из кармана четвертак, оглянувшись, протянул молодому и симпатичному

охраннику.
-- Я один поговорю. Не бойся, ничего не будет.
Охранник оглянулся, спрятал деньги за голенище сапога и остался в
коридоре. В палате было коек двенадцать, дух смрадный, больные все тяжелы
е.
У потолка два окна с намордниками. Потолок в желтых подтеках -- где-то
сочилось сквозь перекрытия из канализации. Ивлев шел от кровати к крова
ти,
ища Какабадзе.
-- Ты? -- Саша хотел улыбнуться и не смог.
Глаза его стали мокрыми, слезы потекли мгновенно. Ивлев опустился на
колени на грязный пол, чтобы очутиться поближе к забинтованной, точно ша
р,
Сашиной голове.
-- Как тебе удалось... сюда? -- губами еле слышно прошевелил Какабадзе.
-- Я думал, умру, никто не узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68