-- Не кажется ли вам...
-- Вы водку пьете? -- перебил его Макарцев.
-- Нет! -- испугался гость. -- Я бы предпочел бургонское. Но мне, к
сожалению, вообще пора, как у вас говорят, смываться. Я понял, что вы
думаете о моей книге. Не понравилось бы -- не читали б до утра.
Макарцев между тем кряхтя поднялся с дивана, пошел к холодильнику и,
вытащив бутылку, налил себе треть чашки, стоявшей на столе. Он поморщился
от
запаха и залпом выпил. Когда он поставил чашку и решился ответить Кюстин
у,
кресло было пусто. Маркиз исчез также незаметно, как и появился, --
по-видимому, через озоновую дыру.
_10. БЛИЖЕ К УТРУ_
-- Так... -- пробормотал Макарцев.
Он будто вспомнил, кто он такой и как должен читать. Кандидат в члены
ЦК КПСС, он задумался по-государственному. Слабость автора в его
беспартийной, внеклассовой позиции. Отказываться от того, что мы сами ж
е
приняли в семнадцатом году? Неумно. Беспринципно. Никаких колебаний он
больше не испытывал. Никаких симпатий к прочитанным мыслям у него не
осталось. Он как бы отстранился от автора, к которому еще минуту назад
чувствовал симпатию. В нем опять пробудился главный редактор. Он снова д
умал
партийно, как надо.
Завязывая тесемочки у папки, он проникался сознательным негодованием
.
Как может человек смешивать с грязью все самое святое для всех нас? Дело н
е
в критике. Рукопись эта в целом идеологически чужда нам. Она мешает идти
вперед. За это полагается по закону... Кстати, а что там полагается?
Он взял с полки маленькую книжицу и отыскал статью семидесятую:
"Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления
Советской власти... распространение в тех же целях клеветнических
измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй
, а
равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях
литературы такого же содержания -- наказывается... до семи лет и со ссылкой
до пяти лет..."
Вдруг он обратил внимание на слово "хранение". В моем случае тоже
хранение? Но ведь я же держу рукопись для дела! Нет, это не должно меня
касаться! Возбужденный открытием, Макарцев глянул на часы: около четыре
х
утра.
Он вышел на кухню, захватив рукопись. Постелил на стол газету, чтобы не
доставать тарелок. Заметил, что разложил "Трудовую правду", заменил
"Социалистической индустрией". Он отрезал ломоть черного хлеба, открыл
холодильник и увидел банку с маринованными помидорами. Он наклонил ее и
,
пролив на пол немного рассола, выкатил помидор. Морщась от кислоты, он
проглотил его и, пошатываясь, направился в спальню. Папку он взгромоздил
на
тумбочку возле кровати, а под папку -- очки, чтобы утром, когда будет искать
очки, не забыть и папку. Зинаида, почувствовав, что он рядом, положила руку
ему на плечо, поближе к шее. Он потерся о ее руку подбородком с отросшей
щетиной, коснулся ее груди. Зинаида убрала его руку и повернулась спиной.
-- Спи, Гарик, ты сейчас ничего не хочешь...
Он вздохнул, не стал настаивать, полежал некоторое время, глядя в
потолок, стараясь рассеять мысли. Сон не шел. Игорь Иванович открыл наощу
пь
тумбочку, вытащил таблетку импортного снотворного, которое всегда ем
у
помогало. Пилюля была горьковатая, он елозил по ней языком до тех пор, пок
а
она не растаяла. Вскоре он заснул и проспал часа четыре. Утром, накинув
халат, но не застегивая его, он пошел по квартире. Радио передавало обзор
центральных газет. Упомянули статью в "Трудовой правде".
Бориса уже не было. Зина возилась на кухне.
-- У тебя что-то случилось...
Произнесла она это не в виде вопроса, утверждением. Она вряд ли
посоветует, а послушает, и уже будет легче. Но Макарцев давно отучился
говорить ей о своих неприятностях. Сообщал только хорошее, считая, что о
т
этого вырастает его авторитет в ее глазах. Он понимал, что это глупо, но та
к
привык.
-- Запарка, -- сказал он. -- Как всегда, запарка...
Он встал под душ -- под горячий, как только мог стоять, чтобы прошла
голова. Жена подсказала ему то, чего он не хотел сформулировать сам: ведь
действительно случилось. Ну и сотруднички у меня! Хорошо, что забыли не
где-нибудь еще. Сейчас изорву все на мелкие части и спущу в мусоропровод,
будто и не было.
Теперь, когда он стоял под душем голый и вода лилась с него, обтекая
его слегка впалую грудь и округлый живот, до Макарцева дошла другая стор
она
дела. Почему же случайно забыто у меня в кабинете? Не они, а я растяпа,
сохранивший наивность до седых волос. Конечно, подсунули с весьма
определенным замыслом! Знаю ведь, какой треп стоит в отделах, когда нет
посторонних. Все ходят по острию ножа. Фотолаборатория размножила порт
рет
Солженицына -- я возмутился, потребовал негатив и сжег при них! Даже на
планерках реплики бросают. Когда я добрый -- либерал, а чуть что не так --
сразу сталинист. Самое время меня просветить. Но не учитывают времени. Ве
дь
это же подлость с их стороны! Подлости делать мне не за что. В конце концов,
я не просто редактор, но старый товарищ многим из них. В их интересах я
закрываю глаза на некоторые вещи, на которые не стоило бы закрывать. Как ж
е
поступить в этом случае?
Погодите-ка! А стал ли бы кто-нибудь так рисковать ради того, чтобы
просвещать мою особу? Ведь рукопись может оказаться и не у меня. Вот
скомпрометировать меня -- тут желающие найдутся.
Мысли завертелись вокруг этого варианта. Положил тот, кому это
поручено. Поручено людьми, специально этим занимающимися. Неужто все
возвращается на круги своя -- и снова слежка за преданными партийными
кадрами? Или просто маленькая проверка -- бдительности, оперативности,
принципиальности, -- только и всего. А если так, уничтожать папку не
годится, не поверят, что сжег. Наоборот, будут думать, что спрятал или дал
кому-нибудь читать, то есть распространяет. Ведь сам не сообщил!
Однако затей проверку органы, они обязаны это согласовать. Впрочем,
почему бы и не согласовать? Кто-то непосредственно дал указание. Если эт
о
так, он, Макарцев, будет на высоте. Они затеяли игру, которая им выйдет
боком. Сопляки! Он их проучит на более высоком уровне, чем они думают. Да он
самому худощавому товарищу расскажет! Пускай как следует накажет тех, к
то
перестарался. Он делает партийную газету, которую читают в ста двух стра
нах
мира. Не на того замахнулись! Пока Игорь Иванович одевался, он уже твердо
решил, что, приехав в редакцию, для начала немедленно позвонит по ВЧ одном
у
из заместителей председателя Комитета госбезопасности.
Макарцев ободрился, растерянность миновала. Надевая галстук, он уже
посвистывал.
_11. С КЕМ ПОСОВЕТОВАТЬСЯ?_
Редакционное утро началось ссорой с Ягубовым. Едва Анна Семеновна,
закрыв после проветривания форточку, вышла, Макарцев спрятал серую пап
ку в
сейф. Он решил, что сейчас наметит тон разговора и позвонит по ВЧ туда, куд
а
решил позвонить. Но тут секретарша соединила его с секретарем райкома
Кавалеровым.
-- Игорь Иваныч, я уже велел десять экземпляров газеты купить, а статьи
нету...
-- Черт знает что! Погоди...
Бегло просмотрев свою газету, Макарцев по селектору соединился с
Ягубовым. Сейчас он ему объяснит, кто главный редактор газеты.
-- Куда исчезла статья Кавалерова, которую я вчера поставил в номер?
-- Извините, Игорь Иваныч. Я не знал, что это вы поставили, и
распорядился снять. Мне показалось, был более важный материал... А она вам
лично нужна?
-- Что значит -- лично? -- Макарцева покоробила проницательность зама.
-- Очевидно, причины были, по которым я ее поставил. И давайте договоримся,
Степан Трофимыч: распоряжения редактора обязательны для всех двухсот с
орока
трех сотрудников, в том числе и для вас...
-- Разумеется! Просто я думал, что тоже имею в газете право голоса...
-- Имеете. Но поскольку единоначалия ЦК еще не отменял, потрудитесь
распорядиться, чтобы сегодня же статью Кавалерова поставили в номер!
-- Будет выполнено! Кстати, сегодня вы сами дежурите.
Макарцев выключил селектор и сказал Кавалерову:
-- Извини, недорозумение...
-- Уж я слышу голос Ягубова!
-- Маленькое самоуправство.
-- Ой ли! Думаю, не сам он...
-- Чепуха! Завтра утром читай!
Положив трубку, редактор раздраженно поморщился. Он с грустью подумал,
что в редакции с каждым годом увеличивается процент балласта. Уволить б
ы
двести бездельников, занимающихся сбором партвзносов, выпуском стенга
зеты и
просмотрами новых фильмов и ничего не делающих непосредственно для пол
ос, а
увеличить зарплату тем, кто, как волы, тянут всю работу.
Вот и Ягубов, к сожалению, балласт, да еще с характером! Кто там над
ним стоит? Да чей бы он ни был, ставить палки в колеса -- не позволю. Сейчас
раздувать не буду. Но постепенно посажу его на место, и не пикнет! Плохо,
что день начался наперекосяк, с испорченного настроения, причиной кото
рого
было уязвленное самолюбие. Макарцев подавил в себе раздражение: глупо
расстраиваться из-за ошибки подчиненного. И ведь Макарцев сам уже испра
вил
ее. Он нажал кнопку.
-- Анна Семеновна, где машина?
-- Леша еще не вернулся из КГБ.
У Локотковой на столе под стеклом лежал квадрат бумаги с надписью:
"Тов. Козицкий А.С., Кузнецкий мост, 24, КГБ". Каждое утро она брала из
пачки свежий номер "Трудовой правды", засовывала в конверт, надписывала э
тот
адрес и, когда Леша привозил Макарцева, отправляла конверт. Конечно, данн
ое
учреждение, как и любое другое, могло бы подписаться на "Трудовую правду",
и
утром ее доставлял бы почтальон. Но так было заведено. Не послать ли серу
ю
папку с Лешей? Но тут же раздумал. Ведь уже решил звонить.
Он положил руку на трубку ВЧ, однако внимание его отвлекла пачка
готовых снимков на письменном приборе. Какабадзе утром принес Анечке, т
а
положила их на видное место. Игорь Иванович сгреб фотографии ладонью н
а
середину стола и рассеянно глянул на свое изображение, размноженное
двадцатикратно, для выбора. Открыв средний ящик стола, он смахнул туда
фотографии, чтобы не мешали. Не до них.
Итак, ход разговора следующий: хотя я и очень загружен, но этот вопрос,
для меня второстепенный, не могу оставить без внимания. Ко мне в кабинет
подкинута рукопись определенного содержания. Если хотите -- поручите
разобраться. В конце концов, вашим молодцам за это и деньги платят. Нет -- я
ее выброшу. У меня более важные партийные и государственные дела.
В боковом ящике лежал красный номерной телефонный справочник. Макарце
в
отыскал в нем четырехзначный номер и снял трубку ВЧ. Но опять положил ее н
а
рычаг. После звонка они приедут сразу. Еще бы: звонит кандидат в члены ЦК.
Будут нудно разговаривать с ним, корчить из себя детективов, оторвут от
работы на полдня. Потом начнут искать источник. Для этого в редакции
появятся финансовые ревизоры, комиссия партийного контроля по работе
с
письмами трудящихся, слесари и полотеры. Начнут проверять всех людей,
которых он сам брал в штат. Попросят взять временно их сотрудников на
должность корреспондентов. Телефоны не выборочно -- сплошь подключат н
а
прослушивание. А в редакции такое несут! Да если не найдут ничего в столах
у
сотрудников (а ведь найдут!), все равно постараются доказать, что работал
и
не впустую, будут докладывать в ЦК, трепать его имя. Нет уж, звонить им --
увольте! Капать на собственную газету, что бы в ней ни произошло, -- на это
он не пойдет. В чем в чем, а в отсутствии порядочности его не упрекнешь!
Итак, не звонить... Ну, а если рукопись специально положили в виде
манка и сами хотят посмотреть, как он будет реагировать? Что, если они знаю
т
о его сотрудниках больше него? Завтра зайдет к нему на прием Беспакбаев и
з
районного отдела: "Кстати, не находили серую папку? Тут к вам, по нашим
данным, один антисоветски настроенный читатель пытался пробиться на
прием..." Или просто позвонит, поинтересуется...
До чего все глупо! Он ударил кулаком по дверце сейфа, в котором лежала
папка. Удар получился глухой. Сейф не качнулся, не задребезжал, никак не
отреагировал. А ведь действительно могут позвонить. Что ответить? Тон,
конечно, должен быть спокойный, уверенный -- это прежде всего.
Загудел телефон. Так и есть.
-- Гарик!.. Извини, что я с утра отрываю...
Это был голос жены. Попросила машину. Если ему сейчас не нужно, Леша
свозит ее навестить заболевшую подругу.
-- Да, конечно, -- облегченно вздохнул он. -- Пришлю...
Он вызвал секретаршу.
-- Анна Семеновна, отправьте Лешу ко мне домой. Меня больше ни с кем не
соединяйте, кроме ЦК, ко мне никого, кроме тех, кого сам вызову. Я готовлюсь
к пленуму.
-- А вопросы по номеру?
-- Все решу вечером.
Он смотрел ей в глаза. Не ей ли поручили положить? Слишком примитивно.
Может, Леше? Этот годится, но тоже мелок. Вечером в моем кабинете
разрешается сидеть "свежей голове" -- у селектора. Но подложили-то до того,
как я совсем уехал, -- то есть мне! И, может, уже заметили, что я брал ее
домой? Проклятье! Какая чушь занимает голову!
Макарцев остался один и, потирая щеки, напряженно думал, с кем
посоветоваться.
Ягубов -- человек не проверенный в совместных делах, а после
сегодняшней истории -- неприятный. Он, может статься, постарается
использовать информацию в своих целях, если не сейчас, так после, и, стало
быть, отпадает. Полищук? Он, конечно, никому не скажет. Ну что он может
посоветовать со своим комсомольским задором? Тут должен быть найден про
стой
ход. Простой, но точный, как попадание шара в лузу. Иначе -- недоверие. А
что может быть страшнее, чем недоверие?
Но ведь вовсе не обязательно советоваться именно в редакции. Мысль
стала завиваться по более широкой спирали. Первый, о ком он подумал, был
Фомичев. Он выслушает, покурит -- и, возможно, скажет дело. Но Фомичева нет.
То есть вообще он есть, но сперва надо преодолеть отчуждение, а это
потребует времени. Кто еще?
Сравнительно недавно Макарцева нашли школьные товарищи, и он, тряхнув
стариной, поехал в Ленинград на вечер встречи, который организовали в
банкетном зале гостиницы "Московская". Больше трети класса собрали,
остальные исчезли в тюрьмах и на войне. Крепко выпили, стали по очереди,
выхваляясь перед пожилыми одноклассницами, рассказывать кто чего дос
тиг.
Вышли в деятели, позащищали докторские, кто полковник, кто директор, у
многих машины. Один даже до руководства Тем Светом добрался: командова
л
похоронами ответработников Ленинграда. Но, конечно, выше Макарцева никт
о не
сиганул. Поэтому он говорил скромнее всех. Все материки объехал, повида
л
экзотики. Вот книжку уговаривают написать, да некогда. Завидовали. Не зна
ют,
как тяжела шапка Мономаха. Отужинали тогда, и кто-то тихо запел:
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни в никуда, а другие -- в князья.
И, улыбаясь, на него посматривали. Нашли место, где это петь. Им что! А
у Макарцева -- идеология в руках. Из одноклассников только Володя Безруко
в
ничего не добился, молчал, сидел в потрепанном пиджачке. А ведь за одной
партой просидели шесть лет! Безруков блистал эрудицией, одно время учил
ся в
университете с Макарцевым, дважды сидел за ревизионизм, был приговорен
к
расстрелу, после лагерей работал токарем на заводе, сейчас живет по
Шопенгауэру: счастье внутри, внешние блага суть ублажение мелкого
честолюбия. Макарцев приглашал Безрукова в Москву, обещал помочь. Тот
отказался наотрез... Жить по Шопенгауэру -- не всякому под силу. Пьяные
одноклассники договорились встречаться регулярно и тут же об этом заб
ыли.
Какие от них советы?
Зато товарищей по партии у Игоря Ивановича было огромное количество. С
о
всеми он так или иначе был связан, делал для них, и они -- для него. Но в
отношениях всегда соблюдались нормы партийной этики: первым звонит, кто
ниже
по должности. Кто выше, отвечает "я подумаю", кто ниже -- "будет сделано".
Переступать в личные дела некорректно до тех пор, пока ты твердо на свое
м
месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
-- Вы водку пьете? -- перебил его Макарцев.
-- Нет! -- испугался гость. -- Я бы предпочел бургонское. Но мне, к
сожалению, вообще пора, как у вас говорят, смываться. Я понял, что вы
думаете о моей книге. Не понравилось бы -- не читали б до утра.
Макарцев между тем кряхтя поднялся с дивана, пошел к холодильнику и,
вытащив бутылку, налил себе треть чашки, стоявшей на столе. Он поморщился
от
запаха и залпом выпил. Когда он поставил чашку и решился ответить Кюстин
у,
кресло было пусто. Маркиз исчез также незаметно, как и появился, --
по-видимому, через озоновую дыру.
_10. БЛИЖЕ К УТРУ_
-- Так... -- пробормотал Макарцев.
Он будто вспомнил, кто он такой и как должен читать. Кандидат в члены
ЦК КПСС, он задумался по-государственному. Слабость автора в его
беспартийной, внеклассовой позиции. Отказываться от того, что мы сами ж
е
приняли в семнадцатом году? Неумно. Беспринципно. Никаких колебаний он
больше не испытывал. Никаких симпатий к прочитанным мыслям у него не
осталось. Он как бы отстранился от автора, к которому еще минуту назад
чувствовал симпатию. В нем опять пробудился главный редактор. Он снова д
умал
партийно, как надо.
Завязывая тесемочки у папки, он проникался сознательным негодованием
.
Как может человек смешивать с грязью все самое святое для всех нас? Дело н
е
в критике. Рукопись эта в целом идеологически чужда нам. Она мешает идти
вперед. За это полагается по закону... Кстати, а что там полагается?
Он взял с полки маленькую книжицу и отыскал статью семидесятую:
"Агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления
Советской власти... распространение в тех же целях клеветнических
измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй
, а
равно распространение либо изготовление или хранение в тех же целях
литературы такого же содержания -- наказывается... до семи лет и со ссылкой
до пяти лет..."
Вдруг он обратил внимание на слово "хранение". В моем случае тоже
хранение? Но ведь я же держу рукопись для дела! Нет, это не должно меня
касаться! Возбужденный открытием, Макарцев глянул на часы: около четыре
х
утра.
Он вышел на кухню, захватив рукопись. Постелил на стол газету, чтобы не
доставать тарелок. Заметил, что разложил "Трудовую правду", заменил
"Социалистической индустрией". Он отрезал ломоть черного хлеба, открыл
холодильник и увидел банку с маринованными помидорами. Он наклонил ее и
,
пролив на пол немного рассола, выкатил помидор. Морщась от кислоты, он
проглотил его и, пошатываясь, направился в спальню. Папку он взгромоздил
на
тумбочку возле кровати, а под папку -- очки, чтобы утром, когда будет искать
очки, не забыть и папку. Зинаида, почувствовав, что он рядом, положила руку
ему на плечо, поближе к шее. Он потерся о ее руку подбородком с отросшей
щетиной, коснулся ее груди. Зинаида убрала его руку и повернулась спиной.
-- Спи, Гарик, ты сейчас ничего не хочешь...
Он вздохнул, не стал настаивать, полежал некоторое время, глядя в
потолок, стараясь рассеять мысли. Сон не шел. Игорь Иванович открыл наощу
пь
тумбочку, вытащил таблетку импортного снотворного, которое всегда ем
у
помогало. Пилюля была горьковатая, он елозил по ней языком до тех пор, пок
а
она не растаяла. Вскоре он заснул и проспал часа четыре. Утром, накинув
халат, но не застегивая его, он пошел по квартире. Радио передавало обзор
центральных газет. Упомянули статью в "Трудовой правде".
Бориса уже не было. Зина возилась на кухне.
-- У тебя что-то случилось...
Произнесла она это не в виде вопроса, утверждением. Она вряд ли
посоветует, а послушает, и уже будет легче. Но Макарцев давно отучился
говорить ей о своих неприятностях. Сообщал только хорошее, считая, что о
т
этого вырастает его авторитет в ее глазах. Он понимал, что это глупо, но та
к
привык.
-- Запарка, -- сказал он. -- Как всегда, запарка...
Он встал под душ -- под горячий, как только мог стоять, чтобы прошла
голова. Жена подсказала ему то, чего он не хотел сформулировать сам: ведь
действительно случилось. Ну и сотруднички у меня! Хорошо, что забыли не
где-нибудь еще. Сейчас изорву все на мелкие части и спущу в мусоропровод,
будто и не было.
Теперь, когда он стоял под душем голый и вода лилась с него, обтекая
его слегка впалую грудь и округлый живот, до Макарцева дошла другая стор
она
дела. Почему же случайно забыто у меня в кабинете? Не они, а я растяпа,
сохранивший наивность до седых волос. Конечно, подсунули с весьма
определенным замыслом! Знаю ведь, какой треп стоит в отделах, когда нет
посторонних. Все ходят по острию ножа. Фотолаборатория размножила порт
рет
Солженицына -- я возмутился, потребовал негатив и сжег при них! Даже на
планерках реплики бросают. Когда я добрый -- либерал, а чуть что не так --
сразу сталинист. Самое время меня просветить. Но не учитывают времени. Ве
дь
это же подлость с их стороны! Подлости делать мне не за что. В конце концов,
я не просто редактор, но старый товарищ многим из них. В их интересах я
закрываю глаза на некоторые вещи, на которые не стоило бы закрывать. Как ж
е
поступить в этом случае?
Погодите-ка! А стал ли бы кто-нибудь так рисковать ради того, чтобы
просвещать мою особу? Ведь рукопись может оказаться и не у меня. Вот
скомпрометировать меня -- тут желающие найдутся.
Мысли завертелись вокруг этого варианта. Положил тот, кому это
поручено. Поручено людьми, специально этим занимающимися. Неужто все
возвращается на круги своя -- и снова слежка за преданными партийными
кадрами? Или просто маленькая проверка -- бдительности, оперативности,
принципиальности, -- только и всего. А если так, уничтожать папку не
годится, не поверят, что сжег. Наоборот, будут думать, что спрятал или дал
кому-нибудь читать, то есть распространяет. Ведь сам не сообщил!
Однако затей проверку органы, они обязаны это согласовать. Впрочем,
почему бы и не согласовать? Кто-то непосредственно дал указание. Если эт
о
так, он, Макарцев, будет на высоте. Они затеяли игру, которая им выйдет
боком. Сопляки! Он их проучит на более высоком уровне, чем они думают. Да он
самому худощавому товарищу расскажет! Пускай как следует накажет тех, к
то
перестарался. Он делает партийную газету, которую читают в ста двух стра
нах
мира. Не на того замахнулись! Пока Игорь Иванович одевался, он уже твердо
решил, что, приехав в редакцию, для начала немедленно позвонит по ВЧ одном
у
из заместителей председателя Комитета госбезопасности.
Макарцев ободрился, растерянность миновала. Надевая галстук, он уже
посвистывал.
_11. С КЕМ ПОСОВЕТОВАТЬСЯ?_
Редакционное утро началось ссорой с Ягубовым. Едва Анна Семеновна,
закрыв после проветривания форточку, вышла, Макарцев спрятал серую пап
ку в
сейф. Он решил, что сейчас наметит тон разговора и позвонит по ВЧ туда, куд
а
решил позвонить. Но тут секретарша соединила его с секретарем райкома
Кавалеровым.
-- Игорь Иваныч, я уже велел десять экземпляров газеты купить, а статьи
нету...
-- Черт знает что! Погоди...
Бегло просмотрев свою газету, Макарцев по селектору соединился с
Ягубовым. Сейчас он ему объяснит, кто главный редактор газеты.
-- Куда исчезла статья Кавалерова, которую я вчера поставил в номер?
-- Извините, Игорь Иваныч. Я не знал, что это вы поставили, и
распорядился снять. Мне показалось, был более важный материал... А она вам
лично нужна?
-- Что значит -- лично? -- Макарцева покоробила проницательность зама.
-- Очевидно, причины были, по которым я ее поставил. И давайте договоримся,
Степан Трофимыч: распоряжения редактора обязательны для всех двухсот с
орока
трех сотрудников, в том числе и для вас...
-- Разумеется! Просто я думал, что тоже имею в газете право голоса...
-- Имеете. Но поскольку единоначалия ЦК еще не отменял, потрудитесь
распорядиться, чтобы сегодня же статью Кавалерова поставили в номер!
-- Будет выполнено! Кстати, сегодня вы сами дежурите.
Макарцев выключил селектор и сказал Кавалерову:
-- Извини, недорозумение...
-- Уж я слышу голос Ягубова!
-- Маленькое самоуправство.
-- Ой ли! Думаю, не сам он...
-- Чепуха! Завтра утром читай!
Положив трубку, редактор раздраженно поморщился. Он с грустью подумал,
что в редакции с каждым годом увеличивается процент балласта. Уволить б
ы
двести бездельников, занимающихся сбором партвзносов, выпуском стенга
зеты и
просмотрами новых фильмов и ничего не делающих непосредственно для пол
ос, а
увеличить зарплату тем, кто, как волы, тянут всю работу.
Вот и Ягубов, к сожалению, балласт, да еще с характером! Кто там над
ним стоит? Да чей бы он ни был, ставить палки в колеса -- не позволю. Сейчас
раздувать не буду. Но постепенно посажу его на место, и не пикнет! Плохо,
что день начался наперекосяк, с испорченного настроения, причиной кото
рого
было уязвленное самолюбие. Макарцев подавил в себе раздражение: глупо
расстраиваться из-за ошибки подчиненного. И ведь Макарцев сам уже испра
вил
ее. Он нажал кнопку.
-- Анна Семеновна, где машина?
-- Леша еще не вернулся из КГБ.
У Локотковой на столе под стеклом лежал квадрат бумаги с надписью:
"Тов. Козицкий А.С., Кузнецкий мост, 24, КГБ". Каждое утро она брала из
пачки свежий номер "Трудовой правды", засовывала в конверт, надписывала э
тот
адрес и, когда Леша привозил Макарцева, отправляла конверт. Конечно, данн
ое
учреждение, как и любое другое, могло бы подписаться на "Трудовую правду",
и
утром ее доставлял бы почтальон. Но так было заведено. Не послать ли серу
ю
папку с Лешей? Но тут же раздумал. Ведь уже решил звонить.
Он положил руку на трубку ВЧ, однако внимание его отвлекла пачка
готовых снимков на письменном приборе. Какабадзе утром принес Анечке, т
а
положила их на видное место. Игорь Иванович сгреб фотографии ладонью н
а
середину стола и рассеянно глянул на свое изображение, размноженное
двадцатикратно, для выбора. Открыв средний ящик стола, он смахнул туда
фотографии, чтобы не мешали. Не до них.
Итак, ход разговора следующий: хотя я и очень загружен, но этот вопрос,
для меня второстепенный, не могу оставить без внимания. Ко мне в кабинет
подкинута рукопись определенного содержания. Если хотите -- поручите
разобраться. В конце концов, вашим молодцам за это и деньги платят. Нет -- я
ее выброшу. У меня более важные партийные и государственные дела.
В боковом ящике лежал красный номерной телефонный справочник. Макарце
в
отыскал в нем четырехзначный номер и снял трубку ВЧ. Но опять положил ее н
а
рычаг. После звонка они приедут сразу. Еще бы: звонит кандидат в члены ЦК.
Будут нудно разговаривать с ним, корчить из себя детективов, оторвут от
работы на полдня. Потом начнут искать источник. Для этого в редакции
появятся финансовые ревизоры, комиссия партийного контроля по работе
с
письмами трудящихся, слесари и полотеры. Начнут проверять всех людей,
которых он сам брал в штат. Попросят взять временно их сотрудников на
должность корреспондентов. Телефоны не выборочно -- сплошь подключат н
а
прослушивание. А в редакции такое несут! Да если не найдут ничего в столах
у
сотрудников (а ведь найдут!), все равно постараются доказать, что работал
и
не впустую, будут докладывать в ЦК, трепать его имя. Нет уж, звонить им --
увольте! Капать на собственную газету, что бы в ней ни произошло, -- на это
он не пойдет. В чем в чем, а в отсутствии порядочности его не упрекнешь!
Итак, не звонить... Ну, а если рукопись специально положили в виде
манка и сами хотят посмотреть, как он будет реагировать? Что, если они знаю
т
о его сотрудниках больше него? Завтра зайдет к нему на прием Беспакбаев и
з
районного отдела: "Кстати, не находили серую папку? Тут к вам, по нашим
данным, один антисоветски настроенный читатель пытался пробиться на
прием..." Или просто позвонит, поинтересуется...
До чего все глупо! Он ударил кулаком по дверце сейфа, в котором лежала
папка. Удар получился глухой. Сейф не качнулся, не задребезжал, никак не
отреагировал. А ведь действительно могут позвонить. Что ответить? Тон,
конечно, должен быть спокойный, уверенный -- это прежде всего.
Загудел телефон. Так и есть.
-- Гарик!.. Извини, что я с утра отрываю...
Это был голос жены. Попросила машину. Если ему сейчас не нужно, Леша
свозит ее навестить заболевшую подругу.
-- Да, конечно, -- облегченно вздохнул он. -- Пришлю...
Он вызвал секретаршу.
-- Анна Семеновна, отправьте Лешу ко мне домой. Меня больше ни с кем не
соединяйте, кроме ЦК, ко мне никого, кроме тех, кого сам вызову. Я готовлюсь
к пленуму.
-- А вопросы по номеру?
-- Все решу вечером.
Он смотрел ей в глаза. Не ей ли поручили положить? Слишком примитивно.
Может, Леше? Этот годится, но тоже мелок. Вечером в моем кабинете
разрешается сидеть "свежей голове" -- у селектора. Но подложили-то до того,
как я совсем уехал, -- то есть мне! И, может, уже заметили, что я брал ее
домой? Проклятье! Какая чушь занимает голову!
Макарцев остался один и, потирая щеки, напряженно думал, с кем
посоветоваться.
Ягубов -- человек не проверенный в совместных делах, а после
сегодняшней истории -- неприятный. Он, может статься, постарается
использовать информацию в своих целях, если не сейчас, так после, и, стало
быть, отпадает. Полищук? Он, конечно, никому не скажет. Ну что он может
посоветовать со своим комсомольским задором? Тут должен быть найден про
стой
ход. Простой, но точный, как попадание шара в лузу. Иначе -- недоверие. А
что может быть страшнее, чем недоверие?
Но ведь вовсе не обязательно советоваться именно в редакции. Мысль
стала завиваться по более широкой спирали. Первый, о ком он подумал, был
Фомичев. Он выслушает, покурит -- и, возможно, скажет дело. Но Фомичева нет.
То есть вообще он есть, но сперва надо преодолеть отчуждение, а это
потребует времени. Кто еще?
Сравнительно недавно Макарцева нашли школьные товарищи, и он, тряхнув
стариной, поехал в Ленинград на вечер встречи, который организовали в
банкетном зале гостиницы "Московская". Больше трети класса собрали,
остальные исчезли в тюрьмах и на войне. Крепко выпили, стали по очереди,
выхваляясь перед пожилыми одноклассницами, рассказывать кто чего дос
тиг.
Вышли в деятели, позащищали докторские, кто полковник, кто директор, у
многих машины. Один даже до руководства Тем Светом добрался: командова
л
похоронами ответработников Ленинграда. Но, конечно, выше Макарцева никт
о не
сиганул. Поэтому он говорил скромнее всех. Все материки объехал, повида
л
экзотики. Вот книжку уговаривают написать, да некогда. Завидовали. Не зна
ют,
как тяжела шапка Мономаха. Отужинали тогда, и кто-то тихо запел:
Уходят, уходят, уходят друзья,
Одни в никуда, а другие -- в князья.
И, улыбаясь, на него посматривали. Нашли место, где это петь. Им что! А
у Макарцева -- идеология в руках. Из одноклассников только Володя Безруко
в
ничего не добился, молчал, сидел в потрепанном пиджачке. А ведь за одной
партой просидели шесть лет! Безруков блистал эрудицией, одно время учил
ся в
университете с Макарцевым, дважды сидел за ревизионизм, был приговорен
к
расстрелу, после лагерей работал токарем на заводе, сейчас живет по
Шопенгауэру: счастье внутри, внешние блага суть ублажение мелкого
честолюбия. Макарцев приглашал Безрукова в Москву, обещал помочь. Тот
отказался наотрез... Жить по Шопенгауэру -- не всякому под силу. Пьяные
одноклассники договорились встречаться регулярно и тут же об этом заб
ыли.
Какие от них советы?
Зато товарищей по партии у Игоря Ивановича было огромное количество. С
о
всеми он так или иначе был связан, делал для них, и они -- для него. Но в
отношениях всегда соблюдались нормы партийной этики: первым звонит, кто
ниже
по должности. Кто выше, отвечает "я подумаю", кто ниже -- "будет сделано".
Переступать в личные дела некорректно до тех пор, пока ты твердо на свое
м
месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68