Сухо
написано. Хоть бы стихотворение процитировали что ли! Он выпил остывший
чай
и отбросил гранки.
Под гранками лежал голубой конверт, редактор открыл его, прочитал
название и поморщился, как от зубной боли. Сердце еще не среагировало, а ем
у
мгновенно показалось (от страха, что ли?), что оно уже бьется, и бьется
аритмично, умолкая, как тогда, возле ЦК. Забыв о стихах, необходимых в
передовой, он стал с внезапно возникшей ненавистью читать рукопись по
д
названием "Импотентократия". Поняв, о чем рукопись, он отшвырнул ее с
гневом. Пальцы у него дрожали то ли от слабости, то ли от возмущения.
Опять?.. Да что же это творится? Ему захотелось встать тихо из-за стола,
выскользнуть из кабинета, прошмыгнуть мимо секретарши, вахтера и добра
ться
до дому без машины. Зарыться с головой под одеяло и лежать, будто он и не
вставал вовсе. Глупость какая! Он придвинул пачку листов, сгреб их
остервенело неслушающимися дрожащими пальцами и сунул в конверт. На это
т раз
терпение исчерпалось.
Дверь отворилась, и вошел лейтенант госбезопасности с портфелем. Игор
ь
Иванович плотно сжал губы.
-- Здравствуйте. Фельдъегерьская почта...
Лейтенант открыл портфель, вынул книгу, прошитую веревкой с висящей
сургучовой печатью, и пальцем указал графу. Не разжимая губ и чувствуя, ка
к
гулко подкатывает под самую глотку и хлюпает сердце, редактор расписал
ся.
Спрятав книгу в портфель, курьер оставил на столе небольшой белый конве
рт и
вышел. Там оказалась секретная инструкция о том, что употребление
наркотиков, особенно среди молодежи, расширилось, и в связи с этим, в
частности, запрещается публикация каких бы то ни было материалов на эт
у
тему.
Надув губы, Макарцев сунул постановление в сейф. Взял конверт с
самиздатом и швырнул туда же. От резкого движения под левой лопаткой
появилась боль, которой он боялся. Он поспешно вытащил таблетку и стал

сосать нитроглицерин. Анечка отворила дверь, улыбаясь, произнесла:
-- Игорь Иваныч, вся редакция узнала, что вы появились. У всех к вам
дела, и все клянутся, что неотложные. Я никого не пускаю.
Голос Локотковой был далеко, эхом, и достигал не сразу.
-- Скажите всем, после планерки соберемся в зале минут на десять. Я
поздравлю коллектив. Приказ о премиях готов?
-- Кажется, готов. Спрошу у Кашина. И еще... -- Анечка помялась. --
Ягубов просится войти...
-- Почему так официально? Ягубов может без разрешения.
Степан Трофимович появился сразу, как только она вышла. Макарцев тем
временем положил в рот еще таблетку. От нитроглицерина ему стало легче

дышать, хотя боль еще не прошла. Но он лучше понимал, что говорил Ягубов.
-- Очень рад, что вы поправились, Игорь Иваныч. Без вас, честно скажу,
приходилось туговато. Рад также, что с сыном у вас обошлось. В редакции был
и
разговоры, но я их пресек!.. Обязан доложить, чтобы вы были в курсе: у нас
имелась неприятность кадрового порядка. Хотя ваше указание, чтобы кадр
овые
вопросы без вас не решать, неукоснительно выполнялось, один раз я его
нарушил не по своей воле. Спецкор Ивлев арестован органами. Уволили мы ег
о
приказом, хотя приказ не подписан...
Макарцев вдруг отчетливо понял, что ненавидит своего заместителя и
должен поставить его на место. Он набрал в легкие воздуха и, забыв про бол
ь
под лопаткой, чеканя слова, произнес:
-- Сразу уволили? Вместо того чтобы попытаться защитить человека. Или
вы, Степан Трофимыч, не вхожи туда, не знаете, к кому обратиться? К
временам, когда арестовывали среди бела дня, возврата быть не может. Гово
рю
вам со всей ответственностью я, кандидат в члены ЦК!
Чеканя слова, он произнес все это, но -- про себя. В действительности,
он только набрал воздуха и молча, подавляя ненависть, смотрел на Ягубова
.
Макарцев вдруг ощутил, что оторвался от земли, парит у потолка, и
пространство вокруг заполнялось клоками чего-то белого: то ли тумана, то
ли
ваты. Там, в этом пространстве, рядом с Макарцевым парил еще один чловек, в
о
фраке и панталонах. Игорь Иванович сразу его узнал, и маркиз де Кюстин
подмигнул ему и руками стал манить за собой.
-- Вы куда собираетесь, в рай или в ад? -- спросил Кюстин, и глаза его
сверкнули неземным блеском.
-- Я... я... -- замешкался Макарцев, растерявшись, и глянул вниз, на
Ягубова.
Но того сквозь туман не было видно.
-- Ах, простите великодушно, -- поспешил исправиться маркиз. -- Я ведь
забыл, что вы в Бога не веруете. Ваш рай и ад на земле, не так ли?
Они плыли рядом, и куски ваты касались лица Макарцева, залепляли глаза,

цеплялись губ. Маркиз, казалось, всего этого не замечал, и плыть ему было

легко и удобно.
-- Мне плохо, -- прохрипел Макарцев, не обидевшись на иронию. -- Так
плохо, что только Бог может помочь. А мне... мне можно в рай?
-- Это уж, месье, как решат там, -- Кюстин неопределенно повел рукой
вверх.
-- Как!? -- возмутился было Игорь Иванович и даже перестал на время
шепелявить. -- Вы хотите сказать, что и там мою судьбу решают наверху, а я
не могу защититься? Не могу постоять за себя... посто...
Макарцев ощутил несусветную боль под лопаткой; боль пошла в шею, заныла

рука, и тело его вдруг стало тяжелым и начало падать. Кюстин подхватил ег
о
за локоть, чтобы поддержать.
-- Сие правда, есть вещи, которые сильнее нас, -- сказал он. -- Но
когда чувствуешь человеческую симпатию, становится легче. Одиночеств
о в
вечности сильнее беспокоит, чем в земной жизни, поверьте. Смею надеяться,
мы
с вами встретимся...
Кюстин скрылся в тумане, а Макарцев опустился в свое кресло. Ягубов
обозначился сквозь туман и стоял перед ним, маленький и тусклый.
-- У вас нет возражения? -- спросил Ягубов.
-- О чем вы? -- прошепелявил Игорь Иванович.
Вата, забившаяся в уши и рот, мешала разобрать слова.
-- Да насчет увольнения Ивлева...
-- Нет, -- Макарцев сплевывал вату, мешающую ворочать языком. -- Вы
правильно поступили... Приказ я подпишу.
Вот и легче стало, потому что не надо действовать, брать на себя
ответственность. Он, Макарцев, был слишком честным и расплачивается теп
ерь
этой болью, будь она проклята!
-- Руководство в сборе? -- в дверь заглянул Полищук. -- С праздником,
товарищи! Есть вопросы, требующие вашего решения, Игорь Иваныч!
Опять вопросы. Опять они требуют решения. Еще больше ваты вокруг.
Может, сказать, что мне плохо? Но нет, подчиненные этого знать не должны.
Для них я здоров.
-- Будем решать, -- пробормотал он, поглядев на пустой стакан, и
облизал опухшие сухие губы.
Полищук стоял рядом с Ягубовым. После исчезновения Ивлева дня два он
ходил прибитый, забыв, что над ним самим висит грозовая туча. Из головы не

выходила статистика, свидетельствующая, что смертность среди журнали
стов
выше, чем среди других категорий служащих. Переход его в газету был ошибк
ой,
глупо это отрицать. Лучше вернуться в институт, сделать какую-никакую

диссертацию и тихо читать лекции по какому-либо неосновному предмету.

Надумав это, Лев приободрился. С Макарцевым один на один он мог поговорит
ь
откровенно. Тот помог бы получить в ЦК разрешение на переход. Но Ягубов

торчал в кабинете, словно назло. В дверь просунулся Кашин, брякнув связко
й
ключей.
-- С праздником, Игорь Иваныч, -- заулыбался он. -- Для вас с двойным.
Бюллетенчик ваш последний уже в бухгалтерии, деньги Анна Семенна позж
е
принесет. Поздравляю с приступлением к исполнению.
Про какое он преступление -- не расслышал Макарцев. Может,
переспросить? Но трудно ворочать языком. Опух он, тесно стало во рту. Долг
о
боль не отпускает, пора бы ей пройти...
-- Я спросить хотел, Игорь Иваныч, когда машбюро опечатывать на
праздники? -- Валентин потряс медной печатью на веревочке. -- В этом году
дополнительное указание: каждую машинку опечатывать в отдельности и ве
ревку
продевать, чтобы футляр нельзя было вскрыть с обратной стороны. Я уже вс
е
машинки опечатал, одну оставил, так к ней скопилась очередь, и у всех
срочное. А указание к шестнадцати ноль-ноль машбюро опечатать.
-- Вопрос технический, Валентин, -- сказал Ягубов. -- Мы его с тобой
без редактора решим. Видишь, запарка?
Значит, Ягубов заметил, что мне нездоровится, поморщился Макарцев. В
голове гудит, слова плохо слышу. Это из-за ваты в ушах.
-- По ВЧ звонят, -- вежливо подсказал Ягубов. -- Потише, товарищи!
Телефон ВЧ, как скипетр у царя, служил реальным и торжественным
атрибутом власти, которого Ягубов удостоен не был. Редактор и сам услыша
л
теперь гудок. Как неудобно, что телефоны стоят слева, ведь так тяжело тяну
ть
левую руку. После праздников надо будет попросить переставить.
-- Макарцев, -- доложил он в трубку, стараясь не тянуть буквы и не
шепелявить из-за непослушности языка.
В трубке послышался голос Хомутилова, помощника человека,
предпочитающего быть в тени.
-- Заранее звоню, товарищ Макарцев, поскольку праздники... Запиши:
пятого мая в одиннадцать тридцать.
-- К самому? -- спросил Макарцев. -- На пятое?.. День печати.
-- Выходит, так.
-- А по какому вопросу? -- он мгновенно угадал тревожность интонации.
Ответа не последовало, и Макарцев понял, что дело хуже, чем ему
показалось.
-- Что-нибудь случилось? -- повторил он, хотя отлично знал, что
спрашивать, а тем более вторично, нельзя. -- Чтобы мне подготовиться...
-- Не знаю, -- вздохнул Хомутилов. -- Я ведь, сам знаешь,
исполнитель...
В трубке загудели низкие короткие гудки.
-- Пора начинать планерку, Игорь Иваныч, -- донесся до него голос
Ягубова. -- Вы проведете или мне прикажете?
-- Я, -- резко прошептал Макарцев. -- Поведу я сам...
Но слова его утонули в облаке ваты, и неизвестно, произнес он их или
только хочет произнести. Хочет провести планерку или уже провел. Хочет

поздравить коллектив с Первым мая или уже поздравил. Один он в кабинете и
ли
вокруг него стоят и смотрят на него, не понимая, что с ним происходит... Он
вдруг уменьшился в размерах, стал лилипутом, а они все вокруг огромные. О
т
страха, что его сейчас затопчут, он покрылся испариной, стал открывать ро
т,
пытаясь вдохнуть побольше, запастись, чтобы хватило на следующий вздох,
но
они вдохнули в себя весь воздух в кабинете, ему ничего не осталось, кроме

ваты.
Он пытался подняться, чтобы распахнуть форточку, уперся руками в
подлокотники, но забыл, что еще держит в руках трубку вертушки. Она упала,

повисла на проводе, продолжая издавать тревожные гудки. Потом гудки
прекратились, голос спросил: "В чем дело? Почему не положена трубка?" Ягубо
в
бросился к трубке, перегнулся через стол, положил ее на рычаг. Не сумев
встать, Игорь Иванович пошарил на маленьком столике рукой, нащупал кноп
ку
звонка.
Вбежала Анна Семеновна, увидела, что Макарцев оседает на стуле и лицо у

него серое.
-- Сидеть неудобно! -- сказал он ей. -- Вата лезет в рот... Духота!
-- Господи! -- воскликнула Локоткова. -- Да что же вы стоите? Валентин,
"скорую"!
Она бросилась к окну, но распахнуть не смогла: мешала рама висящего
снаружи портрета. Кашин вышел в приемную и стал набирать Кремлевку и 03,
прикрывая ладонью трубку, чтобы никто не услышал. Макарцев между тем сле
дил
глазами за безуспешными попытками Анны Семеновны открыть окно.
-- Когда есть воздух, дышать легче, -- четко сказал он.
А может, не сказал, а опять только подумал. Он вдруг догадался, что
умирает. Он не знал, как это бывает, до этого умирать ему не приходилось.
Затылком он ощутил спинку кресла, и сознание внезапно стало ясным, как

никогда. Затылок от неудобной позы начал неметь. Немота поползла в сторо
ны,
вверх, вниз, в глазах зарябило от солнечных зайчиков, и наступила темнота
.
Макарцев сделал свое последнее умозаключение: умирать начинают с затыл
ка.
-- Ну, вот мы и вместе, -- проговорил над самым ухом Игоря Ивановича
приятный голос, непохожий на редакционные.
Маркиз де Кюстин опять появился из тумана, звякнул шпагой и сделал
приглашающий жест то ли к потолку, то ли в сторону окна.
-- Сожалею, но ваша бренная суета кончилась, -- успокоил он Макарцева.
-- Пора сматывать удочки, так, кажется, тут у вас говорят. Ничего страшного,

поверьте тому, кто через это давно прошел и чувствует к вам неизъясниму
ю
симпатию. Даже, может, любовь... Еще мгновение, и станет легко, а, самое
главное, наконец-то свободно. Скоро у нас будет предостаточно времени, чт
обы
близко общаться и все обсудить... ить... ить...
Кюстин растворился в белом тумане, а сам туман вокруг Игоря Ивановича

стал серым, фиолетовым, красным и вдруг почернел. Макарцев вдруг стал
пускать пузыри, как маленький. Большой пузырь, переливающийся фиолетов
ым
бликом, повис у него на нижней губе, скатился по подбородку и лопнул.
Последнее, что увидел редактор Макарцев на этом свете, было огромное ух
о
Владимира Ильича.
Кабинет набился до отказа людьми, пришедшими на планерку и в
растерянности стоящими по стенам. Макарцев сидел в кресле, опершись рука
ми о
подлокотники, и глядел вдаль прямо перед собой. Он еще оставался главны
м
редактором "Трудовой правды", руководил, являл собой звено цепи между
газетой и ЦК. Но он уже не был главным редактором: хотя остальное тело еще

функционировало, глаза его застыли, и мозг потух.
-- Куда? -- спросил рослый деревенского склада фельдшер в нечистом
белом халате.
Неся впереди себя чемоданчик, он бесцеремонно раздвигал им людей.
-- Быстро приехали, молодцы! -- похвалил Ягубов, указав рукой
направление.
Фельдшер неторопливо поставил на редакторский стол чемоданчик, откры
л
его, потом взял Макарцева за руку. Рука от подлокотника не отделялась, и

парень рванул ее с усилием. Несколько секунд он слушал пульс, потом взял

редактора с обеих сторон за голову и потряс.
-- Никакой реакции, видите? -- обратился фельдшер к Анне Семеновне.
Та, приложив ладони к горлу, стояла рядом.
-- Укол сделайте! -- приказала она. -- Чтобы продержаться до Кремлевки.
-- А кто это?
-- Кандидат в члены ЦК!
Парень оттянул у Макарцева нижнее веко.
-- Что вы делаете? Ему же больно!
-- Не больно, -- по-деловому сказал фельдшер. -- Ему уже не больно.
Инфаркты были?
-- Был, -- сказала Анечка, -- двадцать шестого февраля.
-- Увезем в морг. На праздники хоронить запрещают. Будет в морге лежать
до конца демонстрации. Помогите положить тело.
Ягубов приказал Кашину помочь. Фельдшер намочил кусок ваты спиртом и

вытер руки, а затем край стола, где стоял чемоданчик. На вате оказалось
немного запекшейся крови, прихваченной спиртом со стола. Это была кров
ь
Нади, оставшаяся от давнишней встречи с Ивлевым. Фельдшер швырнул вату
в
мусорницу.
Зазвонил внутренний телефон, и Ягубов тихонько снял трубку.
-- Волобуев беспокоит, Игорь Иванович. С праздником вас! Ну, и с
выздоровле...
-- Волобуев, -- перебил Степан Трофимович. -- Игоря Ивановича больше
нет.
-- Нет? А я слыхал -- появился... Это вы, Степан Трофимович? Понимаете,
надо снять в материале слова, что демонстранты пойдут по восемь человек
в
ряд. На Западе пишут, якобы мы заранее организуем всенародное ликование
.
Колоннами, и все!
-- Не суетись, Волобуев. Снимем. Сейчас Игорь Иваныч умер.
-- Умер? А газета?
-- Газета? "Трудовая правда" будет выходить, даже если мы все умрем!
Весть о смерти главного редактора облетела отделы и типографию.
Рабочие, увидев, что начальники цехов убежали наверх, вытащили припасенн
ые к
концу дня бутылки и стали пить за упокой макарцевской души, опуская в
стаканы свежие оттиски гранок. Свинцовая краска сокращала жизнь, но уби
вала
запах водки.
Тело Макарцева медленно выносили из коридора на лестницу. За носилкам
и
двигался косяк людей. Вахтер, навалившись плечом, отворил обе створки

парадной двери. Навстречу спешили двое в белых халатах.
-- Остановитесь!
-- Поздно, -- сказал фельдшер, -- реанимировать поздно...
Следом за носилками, на которых покачавалось покрытое простыней тело

Макарцева, процессия из вестибюля вытекла наружу. Накрапывал мелкий до
ждь.
Врачи из Кремлевки и городская "скорая" заспорили, кто повезет труп, и ника
к
не могли договориться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68