Это б
ыли
ценности, которые в предыдущую жизнь Макарцев полагал незыблемыми.
Подчас ему хотелось думать какими-то другими категориями. Но он
запрещал себе это. Он убеждал себя, что он не философ, а практик, партийный

работник, что пересматривать убеждения поздно. Взвалил на себя, теперь н
е
выкручивайся. Да и столько завоевано, что глупо терять. Ну ее к шутам, таку
ю
абсолютную правду, которая, возможно, завтра опять станет иной. А может, е
е
и вообще на свете нет? Если же и есть, то она каждый раз так тесно смыкается

с проявлениями буржуазной идеологии, что даже он, Макарцев, не способен е
е
отличить. Пускай уж идет, как шло...
-- По первой полосе -- все? -- остановил он любившего поговорить
Езикова. -- Значит, по промышленности, кроме конвейера, работающего под
музыку, ничего? А где у нас рабочий класс, Петр Федорыч, где массовое
соцсоревнование?
Алексеев, редактор отдела промышленности и транспорта, виновато
вздохнул и хотел ответить, но закрыл отечные глаза и ждал, пока начальств
о
выговорится.
-- Почему не ведем почины, которые охватывают народ? -- продолжал
редактор. -- О новых не будем говорить. Но сколько раз решали, что почины
надо вести из номера в номер, не забывать?!
-- Наша вина, Игорь Иваныч.
-- Мне от ваших покаяний не легче. Речь-то о престиже газеты! А вы едва
начнете -- сразу провал: ваших передовиков только и видели. Читатель что

подумает? Они уже не передовики...
-- Макарцев учит, что газетное сердце должно биться аритмично, -- изрек
Езиков, и все заулыбались, кроме редактора.
-- Имеется в виду наличие интересных материалов, "гвозди"... Почины --
совсем другое. Где, например, Галина Арефьева? Жива?
-- Замуж вышла, -- мрачно сказал Алексеев, покраснев, будто это была
его вина, -- фамилию сменила на мужнюю...
-- Вот-те на... -- только и смог произнести Игорь Иванович. -- Чего ж
прохлопали?
-- А что поделаешь?..
Монтажницу Галину Арефьеву Алексеев поднял несколькими своими стать
ями.
Она сама и ее подруги взяли обязательство выпускать лишние электронны
е
приборы без брака. Как практически это сделать, Алексеев, который придум
ал
почин, представлял смутно, но наверху почин понравился. Галина Арефьева
,
вносящая достойный вклад в материальную базу пятилетки, глядела со мно
гих
фотографий. После статей в "Трудовой правде" Арефьеву сделали делегато
м
съезда комсомола, статьи о ней замелькали на страницах других газет. Пис
али
уже о тысячах молодых патриоток, развивающих почин электролампового за
вода.
Алексеев из рядовых, так сказать верхом на Арефьевой, въехал в кабинет

редактора отдела. И вдруг -- Арефьевой нет, а есть какая-то Кириллова!
-- Может, поменять фамилию назад? -- спросил замредактора Ягубов. --
Ей-то какая разница?
-- Уговаривали ее, -- махнул рукой Алексеев, -- уперлась! Я, говорит,
мужа люблю!
-- Что ж у нее -- честолюбия нету?
-- Вот что, -- нашел выход Игорь Иванович. -- Бросать почин нехорошо,
но называть ее теперь Кирилловой -- не поймут. Пишите о ней пока в прошедше
м
времени, а в настоящем зовите просто Галиной.
-- Это как? -- удивился тертый калач Алексеев.
-- А так! Пишите: "Почин, который начала Арефьева", "бригада Арефьевой"
-- и тому подобное. Главное для нас -- лезть не вглубь, вперед. Не она сама
нам теперь нужна, а почин ее, который уже пошел по стране, так ведь?
-- Так-то оно так, -- закряхтел Петр Федорович, -- но все же...
"Починами починяем экономику", -- пробурчал Яков Маркович, но так тихо,
что никто не расслышал.
Никаких шуток на планерках не допускалось. Лексикон был принят сугубо

партийный. Иронию лучше было придерживать, сохраняя каменное лицо, учиты
вая,
что на планерке стукачи присутствовали непременно.
-- Решили, -- отрезал Макарцев. -- И не будем тянуть резину. Давайте,
Езиков, что там на второй полосе?
Замсекретаря, вращая журавлиной шеей, называл темы, делая после каждой

небольшую паузу на тот случай, если Макарцеву захочется уточнить или

возразить. Игорь Иванович прервал Езикова, когда тот назвал статью "Стре
лка
качается".
-- Кто засылал материал? О чем он?
-- Отдел торговли. Продавцы обвешивают покупателей, -- ответил Езиков
сразу на оба вопроса. -- Автор -- народный контролер.
-- В каком магазине обвешивают, указано?
-- Не помню точно.
-- А фамилия директора магазина есть? Проверьте. Если нет -- вставьте.
А то читатель не будет знать, кто виноват в обвесе, и может подумать, что
виновата советская власть. Кстати, этот момент конкретной вины всегда н
адо
иметь в виду, когда критикуем. Огула нам не надо. И вот еще что, Езиков: не
ставьте рядом обе критические статьи -- о плохой работе ЖЭКа и обвесе
покупателей. Это может произвести гнетущее впечатление. По второй полос
е --
все? Пошли на третью.
-- Ино, -- сказал Езиков.
Так в газете для краткости именовали всю иностранную информацию,
поставляемую телеграфными агентствами мира и отобранную для советск
ого
читателя в ТАССе. Кроме того, большие газеты вроде "Трудовой правды" держа
ли
в крупных странах и своих собственных корреспондентов.
-- В центре полосы международный фельетон нашего собкора Овчаренкова,

принятый по телефону: "Грозят большой дубинкой". Милитаризация Западно
й
Германии продолжается: в ФРГ выпустили почтовую марку с самолетом Гитле
ра.
-- Не густо, -- сказал Макарцев. -- Редко пишет, да еще поверхностно.
Давайте дальше...
Узкая правда о собкоре Овчаренкове, которую произнес Игорь Иванович,

была предназначена только для тех, кто сейчас присутствовал на планерк
е.
Большая часть собкоров "Трудовой правды" за границей -- вообще ни разу не

была в редакции и не писала ничего. Иногда, впрочем, статьи за их подписью

привозил в конверте фельдъегерь. Завотделом корреспондентской сети з
нал
телефоны и координаты лишь некоторых собкоров за границей. Овчаренков
в
Бонне относился к их числу и действительно присылал материалы. Однако
в
редакции критиковать работу собкоров за границей было не принято. Оди
н
Макарцев мог себе такое позволить. Степени этой его правды были такие.
Для читателей газеты собкор в Бонне разоблачал западногерманский
империализм (широкая правда). Для редколлегии и завотделами (как Макарце
в и
заметил) Овчаренков мелко пишет, надо глубже. Для начальства Овчаренков
а в
КГБ: "Не подозрительно ли для Запада, что собкоры "Трудовой правды" неумел
о
и мало пишут? Дайте им указание не забывать о газете. Например, нам очень

нужна статья, разоблачающая махинации западных политиканов" (узкая прав
да).
Для ЦК: "Собкоры за границей дороговато обходятся газете, съедают всю
валюту, отпускаемую редакции. Нельзя ли немного увеличить фонды?" Для сво
их
коллег-приятелей: "У тебя жена едет в ФРГ? Я позвоню нашему собкору
Овчаренкову, он ее встретит, кое-что покажет, чтобы она не ходила в толпе с
о
своей тургруппой". Для жены: "Этот Овчаренков -- бездельник. Переписывает и
з
немецких газет то, что у меня здесь, в международном отделе, могут
перевести. Я ему плачу одну зарплату, вторая автоматически идет ему на

сберкнижку из органов, а ни черта не делает, паразит!"
Для себя же Макарцев имел общее представление о функциях своих
собкоров: денежное снабжение коммунистических и террористических орга
низаций
за границей, тайная пропаганда и дезинформация печати и дипломатов о

событиях внутри нашей страны, вербовка иностранцев, связи с "кротами" --
нашими резидентами в компартиях, других партиях и редакциях газет и
издательств, связи со специалистами по политическим убийствам, особы
е
поручения Центра. Вся эта абсолютная правда нужна для государственно
й
большой политики, понимал Игорь Иванович, и глубже не вникал. Пусть боли
т
голова у тех, кто за это отвечает.
Тем временем Езиков доложил о спорте, литературе, разном и умолк.
-- Предложения? -- спросил Макарцев. -- Вопросы?
Он напомнил об указании не ставить больше одной фотографии на страницу
,
чтобы эффективнее использовать газетную площадь для пропаганды. Езико
в это
уже учел. Макарцев сделал еще несколько общих замечаний, в частности о то
м,
как важно сейчас все серьезнее отражать подготовку к столетию Владими
ра
Ильича, не повторяясь при этом, находя новые краски.
-- Давайте подумаем, товарищи! Что если ввести такую рубрику: "До
столетия остается столько-то дней"? Скромно, значительно и постепенно бу
дет
нарастать напряжение. У меня все!
Первым удалился Раппопорт, молча, по-зековски сложив руки назад. За
ним, переговариваясь, потянулись остальные. Последней поднялась Локотк
ова.
-- Анна Семеновна, -- спросил Макаццев. -- Какая у меня остается
текучка? А то я скоро в ЦК...
Она принесла папку с бумагами, которые ждали подписи: две командировки,

характеристика для райкома заведующему отделом спорта Скобцову на хок
кейный
чемпионат мира в Швецию. Скобцов был политически грамотен, идейно выдер
жан,
морально устойчив и пил не больше других. К тому же за границу Скобцов уж
е
ездил. Макарцев подписал. Ягубов принес гранки статьи, по поводу которой
он
хотел посоветоваться.
-- После, -- отложил редактор. -- Еду в ЦК.
Леша побежал греть мотор, и Макарцев уехал. Он пообедал в цековской
столовой, успел поговорить с нужными людьми и пошел с планом газеты в сек
тор
печати. Сердце не болело. О серой папке он не вспомнил ни разу ни во время

планерки, ни после нее. А теперь, в больнице, у него закралось подозрение,

что виновата эта проклятая папка. Что же еще, если не она?
-- Зачем вы это сделали? -- прошевелил губами Макарцев, хотя в палате
никого не было. -- Если я для вас плох -- кто же лучше?
Он тут же вспомнил, что ему нужны положительные эмоции. Но их не было.
Размышления его неожиданно прервали врачи, набившиеся в палату. Они окру
жили
плотным кольцом кровать. Игорь Иванович стал отвечать на вопросы консил
иума,
еле ворочая языком, а мысль не отступала от папки. Раньше он никогда не бы
л
таким мнительным. Верно он поступил, засунув эту чертову рукопись в конв
ерт.
Вроде бы мелочь, но единственное спасение, особенно теперь, когда он лежи
т
тут, а она лежит там.
Но то ли он не мог забыть маркиза де Кюстина, то ли Кюстин не забывал
его, мысли о прочитанном въелись в память и периодически всплывали в
сознании, накладывались на собственный опыт Макарцева и факты жизни, ег
о
окружавшей. И это удручало. Он уверял себя, что ничего измениться не могло
,
но чувствовал, что после чтения книги "Россия в 1839" он уже не мог думать
только так, как думал раньше. Трещина во льдах разошлась, полынья стала

шире. Разлад с самим собой злил его, прыгать в полынью он не был готов,
страх его не проходил.
Игорь Иванович обвел глазами комнату, ибо ему показалось, что кто-то
появился. Он догадывался, кто мог появиться, но тут же подумал, что уж в
Кремлевскую больницу охрана посторонних не допустит.
Действительно, маркиз де Кюстин не появился. А Макарцев его ждал.


_17. СТРАСТИ ПО РАППОПОРТУ_

Вход в редакцию "Трудовой правды" был свободным, без пропусков.
Вохровец требовал удостоверение при переходе в типографский корпус. А
в
редакционном подъезде пожилая вахтерша, имени которой никто не знал, дре
мала
за старым письменным столом возле лифта. Ее будили случайные посетител
и,
авторы, жалобщики, спрашивая, как пройти в такой-то отдел, ей оставляли
конверты с фамилиями сотрудников. Вахтерша на свое усмотрение делила

входивших на серьезных и несерьезных. Первых направляла в отделы редак
ции,
вторых -- в общественную приемную на консультацию.
Планерка в кабинете Макарцева кончилась без десяти два, и Яков Маркови
ч
ощутил срочную необходимость перекусить. Он держал под столом электрич
ескую
плитку, на которой кипятил чайник. Раппопорт бросил в стакан щепотку чаю
и
залил кипятком, а потом перелил чай в другой стакан, чтобы заварка остала
сь
в первом. От откусил кусочек сыру, тщательно прожевал вставными челюстя
ми
(зубы у Якова Марковича, те, которые ему не выбили в лагере, прожевала
цинга), пососал кусок сахару и запил чаем, когда в дверь постучали.
-- Войдите! -- гаркнул он.
Дверь медленно приоткрылась, и в нее просунул узкую, бритую голову
посетитель.
-- Что у вас за отвратительная манера -- стучать? -- пробурчал
Раппопорт. -- Вы что -- ко мне в спальню? Это учреждение, время рабочее. Что
угодно?
Посетитель виновато стоял у двери, держа под мышкой тощий портфель.
-- Вы будете товарищ Тавров, редактор отдела коммунистического
воспитания? Я не ошибся?
Яков Маркович продолжал методично жевать сыр с сахаром, а прожевав,
рявкнул:
-- Сядьте на стул!
-- Видите ли, -- проговорил вошедший, послушно сев и положив на колени
портфель.
-- Пока я ничего не вижу.
-- Я хотел предложить статью на жизненно важную, я бы сказал даже --
актуальную тему.
-- Кто -- вы?
-- Я Шатен. Евгений Евгеньевич Шатен. Не брюнет, а Шатен! Так вам легче
будет запомнить...
-- Допустим... Ну и что?
-- Может, вы слышали, я изобрел электронный музыкальный инструмент,
который звучит, когда вы к нему приближаетесь. У меня есть авторское
свидетельство... Вот...
Раппопорт не взглянул на лист с гербом, положенный перед ним.
-- И что?
-- Представляете, -- мечтательно произнес посетитель, -- люди могут
балетировать вокруг моего инструмента, и он будет звучать вслед за их

движениями. Называется мой инструмент "Танцшатен".
-- Танцшатен? Оригинально!
-- Еще бы! Совершенно новое искусство... Правда, пока это никому не
нужно...
-- И вы думаете, балетирование нужно "Трудовой правде"?
-- Нет! Написал я о другом. Заходил в отдел промышленности, но они
послали к вам. Я расскажу...
Допив чай, Яков Маркович свернул бумагу с корочками сыра и швырнул в
корзину. Желудок перестал ныть от голода, и настроение улучшилось.
-- Я сам прочту, без рассказа, -- Раппопорт облизал губы. -- А то я на
отбитое ухо плохо слышу.
-- Нет, позвольте все же, я кратко изложу суть. Я -- человек одинокий,
детей нет. Сын погиб на фронте, и где похоронен, не знаю. Два года назад я
похоронил жену, а в этом году умерла моя мать. Ей было, вы не поверите,
девяносто четыре. Я решил, что оставаться совсем одному мне будет слишко
м
тяжело, и сделал над кроватью нишу. Установил в ней лампы дневного света,

чтобы было красиво, поставил две урны: с прахами матери и жены. Теперь они

всегда со мной!
-- И вы считаете, так удобнее? -- Раппопорт внимательно посмотрел в
глаза собеседнику.
-- Конечно! Если у вас, не дай Бог, кто умер, поставьте в комнату урну
и убедитесь! Когда у меня минорное настроение, я подхожу к "Танцшатену",
делаю пассы руками, и звучит музыка. И мама, и жена слышат ее вместе со
мной. Возможно, и мой сын, убитый на фронте, прилетает к нам. Я имею в виду
его душу.
-- Пошли бы вы лучше... в соседнюю школу, к юным техникам. Научили бы
их конструировать ваш инструмент!
-- Ходил! И что? Вы думаете, дети понимают мою музыку? Нет! Они
смеются! А мама и жена понимают! В последнее время я усовершенствовал
систему: свет в нише загорается только, когда музыка. И чем сильнее она
звучит, тем ярче освещаются вазоны с пеплом жены и мамы... Может, вы
согласитесь посмотреть? Живу я, правда, в коммуналке, шестеро соседей, но

зато недалеко.
-- Не сейчас!.. Значит, ваша статья -- о восприятии музыки прахами жены
и матери?
Он уже навострился сплавить посетителя в отдел литературы и искусства.

-- Не совсем, дорогой товарищ Тавров! Это было бы слишком интимно.
Видите ли, я хочу поднять в газете вопрос о нецелесообразности существов
ания
кладбищ вообще. Они занимают много земли, похороны обходятся трудящимс
я
дорого. Лучше не хоронить!
-- Вообще? -- уточнил Яков Маркович. -- А как?
-- Прахи должны держать родственники. Тогда, кроме крематориев,
государству никаких забот иметь не надо. Ни кладбищ, ни могил, ни
колумбариев. Своего соседа я уже уговорил. Они с женой выделили дома полк
у в
серванте и уже купили вазоны.
-- Для кого?
-- Себе, конечно. Товарищ Тавров! Я знаю, вы всегда выступаете в газете
с ценными починами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68