Их подхватывает вся страна. Что, еcли мы с вами начнем
новый почин: "За не занимать места на кладбищах"?
-- "Трудовая правда" выйдет с шапкой на всю полосу "Держите покойников
дома"? Вам что, нужен мой прах?
-- Ни-ни! Зачем покойников? Только пепел... Посмотрите: в масштабах
нашего государства, я прикинул, будет экономия в два с половиной миллиар
да
рублей. А главное, с точки зрения нашей коммунистической морали -- как раз
и
осуществится то, о чем вы пишите, -- о верности заветам героев-отцов.
-- Так ведь то же героев!
-- Простите, товарищ Тавров, тут я позволю себе с вами не согласиться.
У нас героем становится любой!
-- Давайте статью! -- проскрипел зубами Раппопорт.
Он бегло пробежал глазами по строчкам, чувствуя, как внимательно следи
т
автор за выражением его лица. Если предложить доработать статью, он
припрется опять. Если похвалить и взять, а после тянуть, он не отстанет,
пока сам не превратится в прах. Нет, тут надо рубить сразу. И, отложив
статью в сторону, он сказал:
-- Вот что, Шатен! Другие бы, менее принципиальные люди, с вами
крутили, я скажу откровенно. Все то, что мы печатаем в газете, -- это
дерьмо. То, что вы написали, -- тоже. Но это не то дерьмо, которое мы
печатаем!
-- Позвольте!
-- Не позволю! Чтобы вы начали почин, у меня лично возражений нет. Но
валяйте в другой области! Мы пишем только о героическом настоящем и свет
лом
будущем. И никаких покойников!
Обиженный автор взял со стола статью, сунул ее в портфель и ушел не
простившись. Посетители не давали Таврову вздохнуть. Вокруг стола уже си
дели
трое круглолицых молодых людей и, не сводя глаз, следили за каждым его
движением. Двое были одеты в черные костюмы, при галстуках, третий -- в
серый костюм с красной прожилкой и тоже в галстуке. Раппопорт поежился.
-- Что угодно, молодые люди?
-- Ваша газета, -- начал без предисловий тот парень, что был в сером,
-- должна осветить один вопрос. Когда вы можете это сделать?
-- А вы, собственно, откуда?
-- Мы из ЦК комсомола...
-- Так у вас, коллеги, есть своя газета! И ей нужны молодые авторы!
-- Свою газету мы уже подключили, -- сказал молодой человек в сером. --
Если надо, надавим.
-- Давить не надо, я не клоп. А в чем, собственно, дело?
-- Вы, конечно, знаете, что альпинизм -- спорт мужественных.
-- Как же! Видел по телевизору.
-- Однако восхождения проводятся без высоких целей. Вернее, просто с
целью покорять вершины.
-- Верно! -- согласился Раппопорт. -- И вы?..
-- Мы организуем восхождение в честь столетия Владимира Ильича. Группа
комсомольцев во главе с мастером спорта Степановым понесет на вершину
пика
Коммунизма бюст Ленина и там его установит. Навечно. Я политрук группы. М
ы
хотели бы, чтобы ваша газета регулярно рассказывала читателям о подгот
овке
беспримерного похода.
-- А бюст тяжелый?
-- Скажи, Степанов! -- приказал политрук.
-- Двадцать четыре и семь десятых килограмма...
-- А вы, политрук, тоже понесете свой бюст?
-- Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.
-- Понял! Кто же понесет?
-- Степанов.
-- А остальные?
-- Мы -- ответственные организаторы восхождения, -- объяснил политрук,
-- занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории
трудности! Ну, а политическое значение...
-- Все ясно! -- засопел Раппопорт. -- Я приветствую ваше начинание,
молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на
вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен
,
что все будет в порядке. Донесете -- немедленно сообщим... Даю слово
советского газетчика!
Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем
им сердечно трясти руки.
-- Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только:
двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?..
Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.
-- Слыхал, Яков Маркыч? -- спросил, пробегая мимо, редактор отдела
промышленности Алексеев. -- У Макарцева инфаркт!
-- Шутишь!
-- Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля!
Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит...
Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакц
ии.
Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждог
о
нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именн
о
информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного
пересказывания обзавелся подробностями.
-- За ответственность приходится платить здоровьем, -- философски изрек
Алексеев. -- Страна даром денег не платит.
-- При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за "Королеву
шантеклера", и он с катушек долой, -- говорил фотокор Саша Какабадзе. --
Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу филь
м
понравился... Разве редактор мог такое предположить?
-- Что понравилось-то?
-- Да там у героини груди большие, в его вкусе.
-- В его бывшем вкусе, -- холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.
-- Потише, Славик, -- осадил его Яков Маркович и оглянулся. --
Понравились не груди, а то, что режиссер -- испанский коммунист.
-- А по-моему, -- сказал замответсекретаря Езиков, -- Макарцев сам
виноват. Все смягчал: и нашим, и вашим. Буфера между вагонами часто летят --
на них нагрузка большая...
Раппопорт слушал. Он вообще не любил говорить для такого большого
количества ушей. Он оглядывал стоящих. Кто мог подложить папку? Кто дове
л
хорошего человека до инфаркта?
-- Сам, говоришь, виноват? -- Раппопорт приблизился к Езикову. -- И в
чем же ты его обвиняешь? В мягкости?
-- Не обвиняю я его! -- отступил Езиков. -- Какая там мягкость? Смешно!
-- Тебе смешно, -- вмешалась в разговор машинистка Светлозерская. -- У
тебя ее нет и никогда не будет. А Макарцев -- мужик хоть куда! Он не
виноват, что не получалось.
-- Чего не получалось? -- уточнил Езиков.
-- Ничего! Помните историю со столовой?
-- Как же! -- сказал Какабадзе. -- Я сам принимал участие в рейде от
комитета комсомола.
Однажды Макарцев спросил на планерке, почему нет Алексеева. "Он
отравился, -- ответили ему, -- что-то съел в редакционной столовке". Днем
Макарцев сам спустился в столовую. Он постоял в очереди с подносом, сел з
а
столик, понюхал первое, отставил его в сторону, ковырнул котлету вилкой. Е
го
чуть не стошнило, а ведь он обязан беречь себя для партии. Он вызвал Кашина
.
-- Черт знает что! Почему так невкусно?
-- Воруют, видимо, -- предположил Кашин.
-- Что ж мы молчим? А еще журналисты! Чего требовать от других, когда у
себя наладить не можем?
-- Вы -- главный редактор, Игорь Иваныч. Можете попробовать.
-- И пробовать не стану! Просто возьму и сделаю!
Редактор позвонил по вертушке начальнику ОБХСС города. В тот же день у
выхода из редакции "Трудовой правды" появился корректный молодой челов
ек,
скромно одетый. Каждую женщину, спускавшуюся по лестнице с тяжелой сумк
ой,
он вежливо спрашивал:
-- Простите, вы не в столовой работаете?
Она не отрицала, и он просил ее пройти в соседнюю комнату. Там дежурили
возле весов двое сотрудников милиции и представители народного контро
ля. Они
вынимали из сумок украденные продукты, взвешивали и составляли акты. Н
а
следующий день коллектив столовой был полностью, от судомоек до директ
ора,
заменен, и сотрудники редакции ходили обедать по два и по три раза, до тог
о
было чисто и вкусно. Через день суп стал менее вкусным, через два -- второе.
Через неделю все стало по-старому. Макарцев ездил в цековскую столовую и
к
этому вопросу больше не возвращался.
-- Наше дело петушиное, -- сказал Ивлев, -- прокукарекал, а там хоть не
рассветай!
-- Игорь Иванович не виноват, -- обиделась Анечка.
-- Конечно! -- успокоил ее Раппопорт. -- Зачем обвинять человека в том,
что у него были благие порывы? Другие и порывов не имеют.
-- О чем спор, товарищи?
В коридоре появился Кашин.
-- Да вот, Валентин Афанасьевич, -- сказал Езиков, -- размышляем, как
работать без головы.
-- Руководство тоже этим озабочено, -- Кашин оглядел всех. -- Я звонил
в больницу. На Игоря Иваныча нельзя рассчитывать месяца два, а может, и вс
е
три. Что касается временной замены, то в ЦК уже дали добро Степану
Трофимычу.
В комнате у Якова Марковича, дверь в которую оставалась полуоткрытой,
зазвонил телефон.
-- Товарищ Тавров, Кавалеров беспокоит из райкома. Мне уже доложили,
что у вас с редактором неприятность... Вы ведь мою статью курируете... Как
она теперь?
-- Не от меня зависит. Макарцев-то что обещал?
-- Он обещал! И нет его. Кто вместо редактора? Ягубов?.. У-у...
Послушав короткие гудки, Раппопорт пожал плечами и аккуратно положил
трубку на аппарат.
_18. ЯГУБОВ СТЕПАН ТРОФИМОВИЧ_
_ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ_
Занимаемая должность: первый заместитель главного редактора газеты
"Трудовая правда".
Родился 12 сентября 1920 г. в станице Нагутская, Ставропольского края.
Русский. Отец русский, мать русская.
Социальное происхождение -- крестьянин.
Член КПСС с 1939 г. Партбилет No 0177864. Взысканий не имеет.
Образование высшее, окончил ВПШ, и специальное (копии документов об
окончании прилагаются в анкете).
Специальность: партийный работник.
Полный список всех родственников, живых и умерших, их места проживания
и захоронения -- указаны в приложении к анкете.
Знание языков: английский, немецкий, венгерский -- владеет достаточно
свободно.
Пребывание за границей (список служебных командировок прилагается).
Воинское звание -- подполковник запаса, спецучет.
Участие в выборных органах: член Московского горкома КПСС, депутат
Верховного Совета РСФСР, член правления Союза журналистов СССР, член
правления Агентства печати Новости, зампредседателя Общества дружбы С
ССР --
Венгрия, член партбюро редакции.
Правительственные награды: орден Красной Звезды, медали.
Семейное положение: женат. Жена -- Ягубова (Топилина) Нина Федоровна,
государственный тренер по теннису. Дочь Валентина 16 лет, сын Трофим 13 лет.
Паспорт XXXI СА No 510408, выдан 123 о/м Москвы 12 января 1966 г.
Прописан постоянно: Бережковская набережная, 4, кв. 186.
Дом. тел. 240-22-31. (Адрес и телефон в справочниках отсутствуют и
адресным бюро не выдаются.)
_ПОДЪЕМЫ И СПУСКИ ЯГУБОВА_
Степан Трофимович, хотя и был невысокого роста, но смотрелся человеком
спортивным и выглядел значительно моложе своих сорока восьми. Он следи
л за
собой, тщательно и с удовольствием брился утром и вечером (утром для себя
,
вечером для жены), делал зарядку, два раза в неделю, даже после дежурства,
ездил плавать в бассейн ЦСКА на Ленинградский проспект. Там отводилось в
ремя
для генералитета Министерства обороны, и Ягубов нашел канал, чтобы плав
ать
вместе с ними. Он никогда не болел и не простужался. Отдыхая осенью в
санатории ЦК на Рижском взморье, купался не в бассейне -- в ледяном море, --
и хоть бы хны -- ни радикулита, ни даже насморка. Когда при нем жаловались
на головную боль, он участливо, и притом искренне, спрашивал:
-- А это как?
Голова его с аккуратно подстриженной черной шевелюрой без единого
седого волоска не болела ни разу в жизни. Когда было необходимо, он выпива
л
ровно столько, сколько пили другие, чтобы не возникало ни мысли, что
прикидывается, будто не пьет, ни что перебирает. Макарцев посмеивался:
-- В праведники торопитесь, Степан Трофимыч?
Ягубов вежливо улыбался, стараясь при этом не коситься на изрядное
редакторское брюшко.
Отец его, Трофим Ягубов, отчества своего не знал. В зажиточной казацкой
станице Нагутской родни он не имел, считался пришлым, хотя на кусок земли
и
дом пожаловаться не мог. Человек он был сухой и немногословный, ходил с
костылем: ногу переломило тележным колесом, и кости неправильно сросли
сь.
Жили Ягубовы неплохо. Детей было сперва трое, потом двоих похоронили в
эпидемию. Не хотел Трофим Ягубов, чтобы его раскулачивали. Он записался
в
колхоз, вступил в партию и стал помогать в деле коллективизации. Оставши
еся
в живых после организации колхоза соседи боялись Трофима Ягубова и клан
ялись
ему издали. Семья голодала. Степан, когда подрос, во всем помогал отцу. Он
любил не без гордости рассказать при случае, как отец его, старый уже,
повторяет:
-- Партия велела -- Трофим ответил: "Есть"!
Но для подъема Ягубова на нынешнюю высоту решающим фактором оказалос
ь
не его великолепное происхождение и даже не качества, воспитанные им в с
ебе,
а рост.
Степан с юности страдал оттого, что наделен высотой всего 149
сантиметров. И хотя на издевки он неизменно отвечал поговоркой "Сам
маленький, зато хуй большой", все же болезненно переживал насмешки
товарищей, носил ботинки на толстых подошвах, которые сам прибивал, но эт
о
мало помогало.
Окончив десятилетку, Степан, резвый на ум и сметливость, раздобыл
справку и уехал из колхоза. В Москве он поступил в авиационный институт. Н
о
после первого курса его отчислили: он научился лишь отличать мат от
сопромата и не смог сдать на "удовлетворительно" ни одного предмета, кром
е
истории партии, которую отец когда-то читал сам себе по вечерам вслух. Бра
т
отца, выбившийся в люди, помог устроить Степана постовым милиционером. Е
сли
бы не нажим дяди и не его связи, такого низкорослого не взяли бы ни за что.
Ягубов попал на работу в НКВД.
Стоя на посту, Степан переставал чувствовать себя неполноценным.
Напротив, у него появилось ощущение превосходства над людьми, которыми
он
может повелевать. Они -- просто граждане, а он -- Советская власть. Захочет
-- остановит, проверит документы, захочет -- отведет в милицию. Все, кроме
начальства, обязаны его уважать, да и начальство тоже, потому что он уважа
ет
начальство. У него были все данные, чтобы расти вопреки невозможному, и о
н
был готов расти.
Степан не подозревал, что его рост (все те же 149 сантиметров)
зарегистрирован в специальной картотеке. Как отличника политическо
й
подготовки после дополнительной проверки Ягубова отправили в училище
под
Москву. Здесь курсантов учили стрелять из пистолета по движущимся силу
этам
людей и говорить по-английски и по-немецки. Кроме того, Ягубов совершил
около шестидесяти прыжков с парашютом, подтрунивая над теми своими
товарищами, которые бледнели, едва самолет начинал набор высоты. Вскор
е
Степан узнал, что курсы подчиняются другому ведомству того же НКВД --
Главному управлению ГБ. Однако обстоятельство, что их обучали всех вмест
е, а
не по одному на секретных квартирах, предсказывало: готовят Ягубова вовс
е не
в разведчики, как ему мечталось.
Войны курсанты не ощущали. Жизнь текла размеренно, прерываясь только
для прохождения практики. Такой практикой была посылка курсантов на ох
рану
спецобъектов или мероприятия по ликвидации или переселению враждебн
о
настроенных нацменьшинств. Так, Ягубов с товарищами выселял из Поволжь
я
немцев, которых не любил с детства. Подталкивая автоматами толпу женщин
с
орущими детьми и стариков, курсанты заполняли ими крытые машины, освобо
ждая
дома для настоящих советских людей.
В общежитии на тумбочке возле койки Степана всегда стоял в рамке
портрет Сталина. Раз училище подняли по тревоге и привезли на аэродром. Н
а
поле стояли два самолета, двигатели которых, говорили, работают
круглосуточно. Прошел слух, что сам Сталин полетит в эвакуацию на восток
.
Курсантов продержали в цепочке охраны около трех часов, собрали и увезл
и.
Говорили, Сталин улетел с другого аэродрома. Но после стало известно: вож
дь
остался в Москве. Степан надеялся, что училище выведут на парад 7 ноября ил
и
1 мая. Товарища Сталина он увидит сразу. Величайший вождь всех времен и
народов будет выше всех стоящих на мавзолее. И это представление
соответствовало действительности.
Сталину, рост которого был сто шестьдесят сантиметров, на мавзолее
подставляли особую, крытую многослойным ковром тумбу с двумя невысоки
ми
перильцами по бокам, чтобы не оступиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
новый почин: "За не занимать места на кладбищах"?
-- "Трудовая правда" выйдет с шапкой на всю полосу "Держите покойников
дома"? Вам что, нужен мой прах?
-- Ни-ни! Зачем покойников? Только пепел... Посмотрите: в масштабах
нашего государства, я прикинул, будет экономия в два с половиной миллиар
да
рублей. А главное, с точки зрения нашей коммунистической морали -- как раз
и
осуществится то, о чем вы пишите, -- о верности заветам героев-отцов.
-- Так ведь то же героев!
-- Простите, товарищ Тавров, тут я позволю себе с вами не согласиться.
У нас героем становится любой!
-- Давайте статью! -- проскрипел зубами Раппопорт.
Он бегло пробежал глазами по строчкам, чувствуя, как внимательно следи
т
автор за выражением его лица. Если предложить доработать статью, он
припрется опять. Если похвалить и взять, а после тянуть, он не отстанет,
пока сам не превратится в прах. Нет, тут надо рубить сразу. И, отложив
статью в сторону, он сказал:
-- Вот что, Шатен! Другие бы, менее принципиальные люди, с вами
крутили, я скажу откровенно. Все то, что мы печатаем в газете, -- это
дерьмо. То, что вы написали, -- тоже. Но это не то дерьмо, которое мы
печатаем!
-- Позвольте!
-- Не позволю! Чтобы вы начали почин, у меня лично возражений нет. Но
валяйте в другой области! Мы пишем только о героическом настоящем и свет
лом
будущем. И никаких покойников!
Обиженный автор взял со стола статью, сунул ее в портфель и ушел не
простившись. Посетители не давали Таврову вздохнуть. Вокруг стола уже си
дели
трое круглолицых молодых людей и, не сводя глаз, следили за каждым его
движением. Двое были одеты в черные костюмы, при галстуках, третий -- в
серый костюм с красной прожилкой и тоже в галстуке. Раппопорт поежился.
-- Что угодно, молодые люди?
-- Ваша газета, -- начал без предисловий тот парень, что был в сером,
-- должна осветить один вопрос. Когда вы можете это сделать?
-- А вы, собственно, откуда?
-- Мы из ЦК комсомола...
-- Так у вас, коллеги, есть своя газета! И ей нужны молодые авторы!
-- Свою газету мы уже подключили, -- сказал молодой человек в сером. --
Если надо, надавим.
-- Давить не надо, я не клоп. А в чем, собственно, дело?
-- Вы, конечно, знаете, что альпинизм -- спорт мужественных.
-- Как же! Видел по телевизору.
-- Однако восхождения проводятся без высоких целей. Вернее, просто с
целью покорять вершины.
-- Верно! -- согласился Раппопорт. -- И вы?..
-- Мы организуем восхождение в честь столетия Владимира Ильича. Группа
комсомольцев во главе с мастером спорта Степановым понесет на вершину
пика
Коммунизма бюст Ленина и там его установит. Навечно. Я политрук группы. М
ы
хотели бы, чтобы ваша газета регулярно рассказывала читателям о подгот
овке
беспримерного похода.
-- А бюст тяжелый?
-- Скажи, Степанов! -- приказал политрук.
-- Двадцать четыре и семь десятых килограмма...
-- А вы, политрук, тоже понесете свой бюст?
-- Нет, по плану я буду координировать штурм с базы.
-- Понял! Кто же понесет?
-- Степанов.
-- А остальные?
-- Мы -- ответственные организаторы восхождения, -- объяснил политрук,
-- занимаемся пропагандой мероприятия. Ведь поход высшей категории
трудности! Ну, а политическое значение...
-- Все ясно! -- засопел Раппопорт. -- Я приветствую ваше начинание,
молодые люди! Только давайте, ребятки, договоримся так. Я уже целиком на
вашей стороне. А вдруг не донесете бюст? Ну зачем вам вляпываться? Я уверен
,
что все будет в порядке. Донесете -- немедленно сообщим... Даю слово
советского газетчика!
Не ожидая, пока трое найдутся, что возразить, он поднялся и начал всем
им сердечно трясти руки.
-- Желаю успеха! Хорошее дело задумал комсомол! Подумать только:
двадцать четыре и семь десятых килограмма, а?..
Похлопывая альпинистов по плечам, он вытолкнул их за дверь.
-- Слыхал, Яков Маркыч? -- спросил, пробегая мимо, редактор отдела
промышленности Алексеев. -- У Макарцева инфаркт!
-- Шутишь!
-- Упал, выходя из ЦК. Но влез обратно на четвереньках. Железная воля!
Вот так, живешь-живешь и не ведаешь, где прихватит...
Весть о главном с быстротой электричества распространилась по редакц
ии.
Из отделов сотрудники повалили в коридоры узнать подробности. У каждог
о
нашлись информация, предположения, опасения за будущее. Впрочем, именн
о
информации было недостаточно. Кто уже слышал кое-что, от многократного
пересказывания обзавелся подробностями.
-- За ответственность приходится платить здоровьем, -- философски изрек
Алексеев. -- Страна даром денег не платит.
-- При чем тут ответственность? Да ему, небось, влепили за "Королеву
шантеклера", и он с катушек долой, -- говорил фотокор Саша Какабадзе. --
Помните звонок? Критическую рецензию дали, а худощавому товарищу филь
м
понравился... Разве редактор мог такое предположить?
-- Что понравилось-то?
-- Да там у героини груди большие, в его вкусе.
-- В его бывшем вкусе, -- холодно уточнил Ивлев, спецкор секретариата.
-- Потише, Славик, -- осадил его Яков Маркович и оглянулся. --
Понравились не груди, а то, что режиссер -- испанский коммунист.
-- А по-моему, -- сказал замответсекретаря Езиков, -- Макарцев сам
виноват. Все смягчал: и нашим, и вашим. Буфера между вагонами часто летят --
на них нагрузка большая...
Раппопорт слушал. Он вообще не любил говорить для такого большого
количества ушей. Он оглядывал стоящих. Кто мог подложить папку? Кто дове
л
хорошего человека до инфаркта?
-- Сам, говоришь, виноват? -- Раппопорт приблизился к Езикову. -- И в
чем же ты его обвиняешь? В мягкости?
-- Не обвиняю я его! -- отступил Езиков. -- Какая там мягкость? Смешно!
-- Тебе смешно, -- вмешалась в разговор машинистка Светлозерская. -- У
тебя ее нет и никогда не будет. А Макарцев -- мужик хоть куда! Он не
виноват, что не получалось.
-- Чего не получалось? -- уточнил Езиков.
-- Ничего! Помните историю со столовой?
-- Как же! -- сказал Какабадзе. -- Я сам принимал участие в рейде от
комитета комсомола.
Однажды Макарцев спросил на планерке, почему нет Алексеева. "Он
отравился, -- ответили ему, -- что-то съел в редакционной столовке". Днем
Макарцев сам спустился в столовую. Он постоял в очереди с подносом, сел з
а
столик, понюхал первое, отставил его в сторону, ковырнул котлету вилкой. Е
го
чуть не стошнило, а ведь он обязан беречь себя для партии. Он вызвал Кашина
.
-- Черт знает что! Почему так невкусно?
-- Воруют, видимо, -- предположил Кашин.
-- Что ж мы молчим? А еще журналисты! Чего требовать от других, когда у
себя наладить не можем?
-- Вы -- главный редактор, Игорь Иваныч. Можете попробовать.
-- И пробовать не стану! Просто возьму и сделаю!
Редактор позвонил по вертушке начальнику ОБХСС города. В тот же день у
выхода из редакции "Трудовой правды" появился корректный молодой челов
ек,
скромно одетый. Каждую женщину, спускавшуюся по лестнице с тяжелой сумк
ой,
он вежливо спрашивал:
-- Простите, вы не в столовой работаете?
Она не отрицала, и он просил ее пройти в соседнюю комнату. Там дежурили
возле весов двое сотрудников милиции и представители народного контро
ля. Они
вынимали из сумок украденные продукты, взвешивали и составляли акты. Н
а
следующий день коллектив столовой был полностью, от судомоек до директ
ора,
заменен, и сотрудники редакции ходили обедать по два и по три раза, до тог
о
было чисто и вкусно. Через день суп стал менее вкусным, через два -- второе.
Через неделю все стало по-старому. Макарцев ездил в цековскую столовую и
к
этому вопросу больше не возвращался.
-- Наше дело петушиное, -- сказал Ивлев, -- прокукарекал, а там хоть не
рассветай!
-- Игорь Иванович не виноват, -- обиделась Анечка.
-- Конечно! -- успокоил ее Раппопорт. -- Зачем обвинять человека в том,
что у него были благие порывы? Другие и порывов не имеют.
-- О чем спор, товарищи?
В коридоре появился Кашин.
-- Да вот, Валентин Афанасьевич, -- сказал Езиков, -- размышляем, как
работать без головы.
-- Руководство тоже этим озабочено, -- Кашин оглядел всех. -- Я звонил
в больницу. На Игоря Иваныча нельзя рассчитывать месяца два, а может, и вс
е
три. Что касается временной замены, то в ЦК уже дали добро Степану
Трофимычу.
В комнате у Якова Марковича, дверь в которую оставалась полуоткрытой,
зазвонил телефон.
-- Товарищ Тавров, Кавалеров беспокоит из райкома. Мне уже доложили,
что у вас с редактором неприятность... Вы ведь мою статью курируете... Как
она теперь?
-- Не от меня зависит. Макарцев-то что обещал?
-- Он обещал! И нет его. Кто вместо редактора? Ягубов?.. У-у...
Послушав короткие гудки, Раппопорт пожал плечами и аккуратно положил
трубку на аппарат.
_18. ЯГУБОВ СТЕПАН ТРОФИМОВИЧ_
_ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ_
Занимаемая должность: первый заместитель главного редактора газеты
"Трудовая правда".
Родился 12 сентября 1920 г. в станице Нагутская, Ставропольского края.
Русский. Отец русский, мать русская.
Социальное происхождение -- крестьянин.
Член КПСС с 1939 г. Партбилет No 0177864. Взысканий не имеет.
Образование высшее, окончил ВПШ, и специальное (копии документов об
окончании прилагаются в анкете).
Специальность: партийный работник.
Полный список всех родственников, живых и умерших, их места проживания
и захоронения -- указаны в приложении к анкете.
Знание языков: английский, немецкий, венгерский -- владеет достаточно
свободно.
Пребывание за границей (список служебных командировок прилагается).
Воинское звание -- подполковник запаса, спецучет.
Участие в выборных органах: член Московского горкома КПСС, депутат
Верховного Совета РСФСР, член правления Союза журналистов СССР, член
правления Агентства печати Новости, зампредседателя Общества дружбы С
ССР --
Венгрия, член партбюро редакции.
Правительственные награды: орден Красной Звезды, медали.
Семейное положение: женат. Жена -- Ягубова (Топилина) Нина Федоровна,
государственный тренер по теннису. Дочь Валентина 16 лет, сын Трофим 13 лет.
Паспорт XXXI СА No 510408, выдан 123 о/м Москвы 12 января 1966 г.
Прописан постоянно: Бережковская набережная, 4, кв. 186.
Дом. тел. 240-22-31. (Адрес и телефон в справочниках отсутствуют и
адресным бюро не выдаются.)
_ПОДЪЕМЫ И СПУСКИ ЯГУБОВА_
Степан Трофимович, хотя и был невысокого роста, но смотрелся человеком
спортивным и выглядел значительно моложе своих сорока восьми. Он следи
л за
собой, тщательно и с удовольствием брился утром и вечером (утром для себя
,
вечером для жены), делал зарядку, два раза в неделю, даже после дежурства,
ездил плавать в бассейн ЦСКА на Ленинградский проспект. Там отводилось в
ремя
для генералитета Министерства обороны, и Ягубов нашел канал, чтобы плав
ать
вместе с ними. Он никогда не болел и не простужался. Отдыхая осенью в
санатории ЦК на Рижском взморье, купался не в бассейне -- в ледяном море, --
и хоть бы хны -- ни радикулита, ни даже насморка. Когда при нем жаловались
на головную боль, он участливо, и притом искренне, спрашивал:
-- А это как?
Голова его с аккуратно подстриженной черной шевелюрой без единого
седого волоска не болела ни разу в жизни. Когда было необходимо, он выпива
л
ровно столько, сколько пили другие, чтобы не возникало ни мысли, что
прикидывается, будто не пьет, ни что перебирает. Макарцев посмеивался:
-- В праведники торопитесь, Степан Трофимыч?
Ягубов вежливо улыбался, стараясь при этом не коситься на изрядное
редакторское брюшко.
Отец его, Трофим Ягубов, отчества своего не знал. В зажиточной казацкой
станице Нагутской родни он не имел, считался пришлым, хотя на кусок земли
и
дом пожаловаться не мог. Человек он был сухой и немногословный, ходил с
костылем: ногу переломило тележным колесом, и кости неправильно сросли
сь.
Жили Ягубовы неплохо. Детей было сперва трое, потом двоих похоронили в
эпидемию. Не хотел Трофим Ягубов, чтобы его раскулачивали. Он записался
в
колхоз, вступил в партию и стал помогать в деле коллективизации. Оставши
еся
в живых после организации колхоза соседи боялись Трофима Ягубова и клан
ялись
ему издали. Семья голодала. Степан, когда подрос, во всем помогал отцу. Он
любил не без гордости рассказать при случае, как отец его, старый уже,
повторяет:
-- Партия велела -- Трофим ответил: "Есть"!
Но для подъема Ягубова на нынешнюю высоту решающим фактором оказалос
ь
не его великолепное происхождение и даже не качества, воспитанные им в с
ебе,
а рост.
Степан с юности страдал оттого, что наделен высотой всего 149
сантиметров. И хотя на издевки он неизменно отвечал поговоркой "Сам
маленький, зато хуй большой", все же болезненно переживал насмешки
товарищей, носил ботинки на толстых подошвах, которые сам прибивал, но эт
о
мало помогало.
Окончив десятилетку, Степан, резвый на ум и сметливость, раздобыл
справку и уехал из колхоза. В Москве он поступил в авиационный институт. Н
о
после первого курса его отчислили: он научился лишь отличать мат от
сопромата и не смог сдать на "удовлетворительно" ни одного предмета, кром
е
истории партии, которую отец когда-то читал сам себе по вечерам вслух. Бра
т
отца, выбившийся в люди, помог устроить Степана постовым милиционером. Е
сли
бы не нажим дяди и не его связи, такого низкорослого не взяли бы ни за что.
Ягубов попал на работу в НКВД.
Стоя на посту, Степан переставал чувствовать себя неполноценным.
Напротив, у него появилось ощущение превосходства над людьми, которыми
он
может повелевать. Они -- просто граждане, а он -- Советская власть. Захочет
-- остановит, проверит документы, захочет -- отведет в милицию. Все, кроме
начальства, обязаны его уважать, да и начальство тоже, потому что он уважа
ет
начальство. У него были все данные, чтобы расти вопреки невозможному, и о
н
был готов расти.
Степан не подозревал, что его рост (все те же 149 сантиметров)
зарегистрирован в специальной картотеке. Как отличника политическо
й
подготовки после дополнительной проверки Ягубова отправили в училище
под
Москву. Здесь курсантов учили стрелять из пистолета по движущимся силу
этам
людей и говорить по-английски и по-немецки. Кроме того, Ягубов совершил
около шестидесяти прыжков с парашютом, подтрунивая над теми своими
товарищами, которые бледнели, едва самолет начинал набор высоты. Вскор
е
Степан узнал, что курсы подчиняются другому ведомству того же НКВД --
Главному управлению ГБ. Однако обстоятельство, что их обучали всех вмест
е, а
не по одному на секретных квартирах, предсказывало: готовят Ягубова вовс
е не
в разведчики, как ему мечталось.
Войны курсанты не ощущали. Жизнь текла размеренно, прерываясь только
для прохождения практики. Такой практикой была посылка курсантов на ох
рану
спецобъектов или мероприятия по ликвидации или переселению враждебн
о
настроенных нацменьшинств. Так, Ягубов с товарищами выселял из Поволжь
я
немцев, которых не любил с детства. Подталкивая автоматами толпу женщин
с
орущими детьми и стариков, курсанты заполняли ими крытые машины, освобо
ждая
дома для настоящих советских людей.
В общежитии на тумбочке возле койки Степана всегда стоял в рамке
портрет Сталина. Раз училище подняли по тревоге и привезли на аэродром. Н
а
поле стояли два самолета, двигатели которых, говорили, работают
круглосуточно. Прошел слух, что сам Сталин полетит в эвакуацию на восток
.
Курсантов продержали в цепочке охраны около трех часов, собрали и увезл
и.
Говорили, Сталин улетел с другого аэродрома. Но после стало известно: вож
дь
остался в Москве. Степан надеялся, что училище выведут на парад 7 ноября ил
и
1 мая. Товарища Сталина он увидит сразу. Величайший вождь всех времен и
народов будет выше всех стоящих на мавзолее. И это представление
соответствовало действительности.
Сталину, рост которого был сто шестьдесят сантиметров, на мавзолее
подставляли особую, крытую многослойным ковром тумбу с двумя невысоки
ми
перильцами по бокам, чтобы не оступиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68