Он истомился за целый день, изнервничался, изнемог от безделья.
Последнюю треть воскресенья он все-таки засел за телефон и, поговорив с к
ем
нужно, решил ряд вопросов. Зинаида смотрела на него, дорвавшегося до
телефона, с укоризной.
-- Ты чего? -- спросил он.
-- В гроб с собой тоже телефон возьмешь?
Домой Леша привез их слегка разморенными, а все же отдохнувшими.
Макарцевы легли, когда двенадцати не было. И еще вспоминать он решил с
понедельника, потому что на прошлой неделе все было спокойно, в воскресе
нье
он нервничал только от безделья, а из-за этого, он уверен, инфарктов не
происходит.
Итак, в понедельник, 24 февраля 1969 года, без пятнадцати десять утра,
Макарцев позвонил Анне Семеновне. Рабочий день в "Трудовой правде" начин
ался
в одиннадцать, большинство сотрудников приходило к двенадцати, в десят
ь
начинало только машбюро. Локоткова появлялась в приемной в полдесятог
о,
чтобы успеть проветрить прокуренный редакторский кабинет и отобрат
ь
неотложные бумаги на подпись и для просмотра лично ему. Кроме того, в
прорези щитка с надписями "Дежурный редактор", "Дежурный зам ответственн
ого
секретаря" и "Свежая голова" она вставляла карточки с фамилиями, чтобы вс
е
видели, кому сегодня сдавать материалы на читку, у кого брать визы "Срочно
в
No " для печатания в машбюро вне очереди, кто поставит статью в макет
номера, разметив шрифт и ширину набора.
Раз и навсегда нанизанные на нитку бусы этих дел не касались Макарцева.

Он мог читать уже сверстанные полосы вечером. А мог и не читать. Ставить,

снимать, проверять, дополнять и сокращать было кому в газете и без него.

Лишь принципиально важные статьи он сам просматривал до набора. Но Игор
ь
Иванович жил традициями тридцатых годов, любил газетную кухню, ему нрави
лось
вникать.
Он сам ходил по отделам, спрашивал, кто чем живет, мог заговорить даже
с рядовыми сотрудниками, большинство из которых знал в лицо и по фамилия
м.
Заместители были его тенями, он работал за них, а они в кабинетах сочинял
и
для себя второстепенные дела. Макарцев любил, когда ему кратко излагали
суть
будущей статьи, схватывал с полуслова и ускорял: "Дальше! Что в конце?
Вывод?" Конечно, прежде всего его волновала стратегия, то есть темы,
протянутые из номера в номер на длительные сроки, а также планомерное

отсутствие других тем, что тоже было стратегией вверенной ему газеты. См
ысл
и большие цели этой стратегии постигались не на редколлегии. Поэтому в

понедельник утром он позвонил, чтобы его не ждали: он на идеологическом

совещании. Он поехал в ЦК, хотя до совещания оставалось два часа.
В коридоре ЦК он встречал старых товарищей. Многие позащищали
диссертации, но так же сидят за столами с утра до вечера, подчиняясь
незыблемой дисциплине, готовые вскочить по звонку, наживают болезни н
а
нервной почве. Он был бы сейчас не ниже. Нет, он Макарцев, правильно сделал,

уйдя в газету: самостоятельности больше, а работа живая и видна народу.
Оставшееся до совещания время было важнее совещания. В частных беседах
,
перекурах и коридорных встречах он выяснил ряд вещей, о которых не говор
ится
с трибуны и не пишется в закрытых документах. Это были намеки, от которых

зависело остальное, в том числе решения, принятые совещанием, и стратеги
я
всех газет. Как айсберг -- почти весь под водой. Но и нечто, обратное
айсбергу, не могущее существовать в океане: верхняя часть движется в одн
у
сторону, а подводная, невидимая, -- вбок или даже в противоположном
направлении. Газета была таким раздвоившимся айсбергом. В частности,

Макарцев выяснил, что в докладе на совещании "Трудовую правду" будут
хвалить, но завтра его вызовут на ковер за недостатки, и тут нет
противоречия. Будь готов ко всему, выясни, за что критика, правильно
соразмерь самозащиту и обязательное признание вины, подчеркнув этим

разумность руководства.
Докладчиком на совещании была секретарь МГК по идеологии, пухлая и
медлительная Шапошникова, которую Макарцев глубоко презирал. Читала о
на
размеренно, не отрывая глаз от бумаги, все делали вид, что слушают.
Макарцев, как и все цековцы, недолюбливал работников горкома, считал их

туповатыми и готовыми в любом деле перестараться. Cквозь сонливую
монотонность слов он уловил название своей газеты. "Трудовая правда",
отметила докладчица, выступила с новым важным почином: "Не выбрасывать

ценные промышленные материалы в утиль!" Только по Москве это сулит солид
ную
экономию. Почин уже широко поддержан. "Дуреха, -- подумал Макарцев. -- У нас
были почины и покрупнее, да ты газету невнимательно читала! Солидную
экономию -- а какую? Мы цифры давали, какая будет экономия!"
Тем не менее всегда приятно, если газету хвалят. А еще приятней, когда
говорили не "Трудовая правда", а "газета Макарцева", хотя на последней
странице печатались холодные слова: "Редакционная коллегия". Он считал, ч
то
газета его, говорят же: "самолеты Туполева". Макарцев любил свою газету,

переживал ошибки и никогда не считал, что он ее делает. Сам он, когда
докладывал о газете или отчитывался, говорил: не "Трудовая правда", а "наш

коллектив".
В хорошем расположении духа он приехал в редакцию. Анечка разложила у

него на столе чуть влажные полосы, аккуратно загнув нижние края вверх. О
н
начнет читать сверху и может испачкать манжеты черной краской. Он вытащи
л из
кармана очки и, просмотрев полосы, встал, прихватив их за края, чтобы не
пачкать рук. Номер вел ответственный секретарь Полищук, и Макарцев сам з
ашел
к нему с полосами. Он обсудил ряд перестановок на первой полосе, выяснил,

что будет на пустом месте третьей, спросил счет матча в Лужниках, для
которого оставили пустую строку, велел придумать заголовок посвежее к с
татье
"Америка: нищета и слезы".
Статью тут же назвали "Америка -- море бесправия". Игорь Иванович
поморщился, но махнул рукой и пошел по отделам. Дежурные работали, осталь
ные
собирались домой, хотя рабочий день еще не кончился. Макарцев считал, чт
о
журналистика -- дело творческое. Кто не хочет или не умеет работать, не
будет этого делать и при самом строгом порядке. Он требовал сознательно
й
отдачи -- то есть материалов, а не просиживания штанов в редакции "от" и
"до". Кроме того, трудовая дисциплина была заботой завредакцией Кашина, а н
е
главного редактора.
Еще через полчаса Макарцев внезапно оделся и пошел к лифту.
-- Чего это вы сегодня так рано? -- удивился Леша, выруливая через
скверик на улицу.
-- Считаешь, у меня и личной жизни быть не может?
Резко сбросив газ, Двоенинов оторвал глаза от дороги.
-- Так куда вас везти?
-- Домой, Леша, домой... -- усмехнулся хозяин. -- Личная жизнь у меня,
брат, дома...
Редактор не был расположен говорить о ерунде, и Леша молчал. Макарцев
думал, что наконец-то сегодня поговорит с сыном. Жена давно просила, но он
и
с Борисом никак не могли встретиться. В те редкие дни, когда отец приезжа
л
домой пораньше, тот заваливался за полночь.
Не оказалось его и теперь, Макарцев жевал ужин один.
Зина по примеру матери перестала есть вечерами, сохраняя фигуру. Она
сидела и смотрела, как ест муж. В глубине души Макарцев был даже рад, что
Бориса опять нет и разговор не состоится. Они были в ссоре, хотя отец
старался этого не показывать.
Из Германии в 39-м Игорь Иванович привез пишущую машинку
"Олимпия-Элита", изготовленную в малой партии специально для канцеляри
й
Рейха. Макарцев никогда не писал на машинке, но она всегда стояла дома воз
ле
письменного стола. Он спрятал ее в начале войны, когда сменил имя. Игорь

боялся, что фашистская машинка будет уликой. А после войны нашел ее и снов
а
привез домой. Недавно хватился -- допечатать строку в проекте какого-то

документа -- и не нашел. Где она? Оказалось, Борис сдал машинку в
комиссионку.
-- Зачем?
-- А на кой она тебе?
-- Твой отец -- журналист!
-- Она вся в масле была -- как купил, не раскрывал!
-- Попросил бы денег, я бы дал. Ведь это единственная дорогая для меня
вещь.
-- Ладно слюни распускать. Ничего у тебя дорогого нету!
Объяснить что-либо стало невозможно. Отец не мог подобрать убедительны
х
слов, то начинал, как с ребенком, то раздражался, и сын каждый раз
ускользал. Борис отрастил волосы до плеч, жидкие усы до подбородка, ходил
в
неизвестно кем и как сшитых брюках, а манеры его стали смесью мушкетерск
ого
с блатным. Домой он являлся в облаке винного перегара. У себя в комнате
независимо от времени врубал стереофонический "Грюндиг" на полную мощно
сть,
а иногда подключал к нему электрогитару, бренчал и пел песни Галича,
надрываясь под Высоцкого.
Игорь Иванович уже успокоился, что разговора не будет, перестроил ход

мыслей. Он собирался сделать два-три нужных звонка и лечь. Просто лечь и

смотреть в потолок.
Тут появился Боб. Не здороваясь, он распахнул дверь в гостиную, мельком

глянул на отца, швырнул под вешалку в коридоре синюю сумку на длинном рем
не
с надписью "SABENA" и пошел к себе.
-- Давненько не виделись, -- пробормотал вслед ему отец.
Сын не ответил, не задержал шага, исчез. Ни от кого на свете, даже от
руководства, Макарцеву не перепадало такого хамства. Но он сдержался, н
е
крикнул, встал и приоткрыл дверь комнаты сына. Отца оглушил водопад звук
ов:
Борис уже успел поставить пленку.
-- Мы давно с тобой не говорили, сын, -- сказал Игорь Иванович, пытаясь
перекричать битлов, которых он сам, на свою шею, привез ему из Лондона.
-- А о чем с тобой говорить?
-- Ну мало ли... Как живешь, хотел бы знать...
-- Живу нерегулярно, папа.
-- Остроумно!
-- Уж таким воспитал!.. Чего пристаешь? Делать нечего? Катись, откуда
приехал, там руководи!
-- Ты меня неправильно понял. Я не собираюсь тобой руководить. Но мы
как-никак родственники...
-- У тебя своя дверь, у меня своя. Закрой мою с той стороны!
-- Нет уж, извини! Кто платит, тот заказывает музыку. Поэтому не
забывайся! Если для тебя родственные отношения -- атавизм, то как иждивене
ц
не забывай о материальной зависимости.
-- У!.. Затянул дурацкую песню...
-- Да выключи этот чертов "Грюндиг"! Если я не прав, докажи.
-- Я же сказал, Макарцев: до тебя все равно не дойдет. Ты --
ортодокс.-- Я?! Да ты щенок, не знающий сложностей жизни! Дорасти еще до
благ, которые мы с матерью кладем тебе в рот тепленькими. Другим детям так
ое
и не снится.
-- Навязались со своими благами!
-- Навязались?
-- Видишь, я же сказал: не дойдет!
Подойдя к окну, Борис стал рассматривать темное небо. Игорь Иванович
оглянулся: Зинаида облокотилась о косяк в другом конце коридора и
внимательно прислушивалась к разговору, морщась от надрывного крика би
тлов.
-- Давай все же установим дипломатические отношения, -- выдавил отец.
-- Если тебе нечего сказать, так выслушай. Только сделай тише!
Сын посмотрел на него, пожал плечами, подошел к магнитофону и резким
движением повернул ручку. Игорь Иванович вздрогнул: и без того громкий з
вук
превратился в невыносимый рев с шипением и свистом, которого не могли

выдержать барабанные перепонки.
-- Ты, видно, не в настроении! -- ему пришлось отступить в коридор. --
Ладно, поговорим в другой раз...
Его слова утонули в грохоте. Зинаида исчезла, дабы муж не стыдился, что
она видела его поражение. Он прошел в спальню, положил под язык таблетку

валидола и лег, не раздеваясь, на только что открытую белоснежную
постель.Грубости следовало ожидать, успокаивал он себя. Возрастное! Каже
тся,
я таким был... А это поколение более сложное. В чем-то мы, конечно,
виноваты! Слишком легко низвергали авторитеты. Несправедливость поро
дила
другую несправедливость. Правда, сами авторитеты во многом повинны, но б
удем
самокритичны: и мы хороши! Человек -- тоже айсберг, большая часть не видна.

При коммунизме люди будут открыты друг перед другом до конца, и тогда они
не
смогут иметь недостатков. В конце концов ядро у парня здоровое, я уверен...

В другой раз обязательно побеседуем.
Уговорив себя, он выплюнул валидол в пепельницу. Считать, что ссора с
сыном стала причиной инфаркта, нелепо. Такие сцены возникали не раз и не

два. И еще будут до тех пор, пока, как говорит Зинаида, Боренька не
обзаведется семьей, и мы снова понадобимся -- дать, достать, нянчить. Игорь

Иванович не заметил, как заснул. Проснулся он около часу ночи, разделся и

лег. Зинаида слышала, как он раздевался, но сделала вид, что спит.


_6. СЕРАЯ ПАПКА_

Во вторник утром подул ветер, возникло ощущение перемены погоды, и
макарцевский айсберг закачало. В отделе пропаганды состоялась накачк
а,
которой он ждал. Но не с таким поворотом. О ценном почине никто и не
вспомнил. Выговаривали ему за снижение активной позиции газеты, поднят
ие
второстепенных вопросов, заслоняющих основную линию идеологической бо
рьбы, а
между тем имеются просчеты, о которых говорилось на последнем Политбюро
как
о запахе чехословацких рецидивов. Главное, в "Трудовой правде" слабо
отражается социалистическое соревнование. Ряд отраслей промышленнос
ти не
выполняет плана пятилетки -- это вина и печати тоже. Необходимо срочно и с

конкретными предложениями пересмотреть планы газеты и снова представ
ить в
ЦК.
Стало ясно, что Политбюро нужно найти козлов отпущения. Отделы ЦК были

передаточным звеном, и взвалить вину за недостатки пропагандистской ра
боты
на плечи газет естественнее всего. Недоработки редактор признал прост
о,
по-партийному. Это не были его конкретные ошибки, и он не принял их близко
к
сердцу.
В редакцию Макарцев приехал, когда шла планерка. Вел ее первый
замредактора Ягубов. Он был в редакции человеком новым, месяца четыре вс
его,
как назначили. Макарцев помогал ему быстрее войти в курс дела, чувствуя,

однако, сопротивление материала. Доброжелательно и настороженно
присматривался он к заму и ощущал отсутствие контакта. Общий тон планерк
и за
полуоткрытой дверью кабинета Ягубова был ровный и деловой. Игорь Ивано
вич
снял у себя в кабинете пальто и мимо Анечки, готовившейся было бежать к не
му
с папкой, прошествовал к Ягубову. На стене, наколотые на острые гвоздики,

висели красиво разрисованные цветными фломастерами макеты всех четы
рех
полос. Фломастеры эти Макарцев привез для секретариата из Японии. Увиде
в в
дверях редактора, Ягубов остановился на полуслове и обрадованно объяви
л:
-- А вот и наш главный, товарищи. Сами будете дальше вести? Мы, правда,
закругляемся...
Макарцев отмахнулся.
-- Тогда повторить вам основные вехи?
-- Продолжайте, продолжайте. После посмотрю.
Он искал глазами свободный стул, где присесть. Кабинет Ягубова был раза

в полтора меньше его кабинета, и свободных мест не оказалось. Завредакци
ей
Кашин встал, усадил редактора, а себе принес стул из приемной.
Когда текущие дела были решены, Ягубов вопросительно взглянул на
Макарцева, не хочет ли тот добавить. Игорь Иванович попросил задержатьс
я
членов редколлегии и редакторов отделов.
-- Остальные могут быть свободны, -- прибавил Ягубов.
-- Хочу еще раз сосредоточить внимание на планах отделов, -- проговорил
редактор, когда лишние вышли.
-- Так ведь сдали уже! -- возмутилась языкастая Качкарева, эдакий
коренастый мужик в юбке, редактор отдела литературы и искусства, вечно с
о
всеми конфликтующая по пустякам.
-- Правильно, сдали. Планы в целом неплохие. Но руководство газеты, --
Макарцев взглянул на Ягубова, и тот, еще не зная в чем дело, кивнул, --
руководство газеты считает, что некоторые линии надо углубить. Я имею в в
иду
(это касается отдела промышленности) уделить больше внимания выполнен
ию
пятилетки...
-- Да разве мало даем статей? -- удивился редактор отдела
промышленности Алексеев.
-- Много, но недостаточно, -- чуть тверже сказал ему Макарцев.
-- Ясно! -- неряшливый и добросовестный, как школьный учитель, Алексеев
огорчился тем, что вместо живых статей ему придется еще добрых часа три

потеть над перекройкой этого плана, никому не нужного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68