На лестничной клетке им
встретился Степан Трофимович. Замредактора сделал вид, что ничуть не уди
влен
этой ночной компании, а так и должно быть. Он и не сомневался, что именно
они ждали появления статьи. В чем-чем, а уж в людях он разбирался. Ягубов
прошел мимо, чуть наклонив голову, и заглянул в комнату с надписью
"Уполномоченный Главлита". Волобуев поднялся ему навстречу.
-- Спасибо, Делез, -- Степан Трофимович крепко потряс его руку. -- Я
твой должник.
-- Да что там, чепуха...
Совершив этот краткий дружеский акт, Ягубов ушел так же быстро, как
появился.
_49. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ_
Долговязая, чуть косолапящая Катя и юркая полненькая Люся, Надины
школьные подруги, бегали с тарелками из кухни в комнату, а гости слонялис
ь,
перебрасываясь репликами. Все приехали прямо из редакции, голодные, и
ворчали на тех, кто опаздывает. Чтобы побольше наготовить, Сироткина
осталась дома. Катя и Люся самоотверженно помогали ей с утра. Генерал
Сироткин обещал прийти домой не раньше часу ночи. Лифтеру было приказан
о
пропускать гостей. Надежда обещала обеспечить подругам достаточное
количество мужчин, но пока что выбор был небольшой.
-- А Слава будет, Надь? -- без посторонних ушей спросила Люся, несмотря
на запрет упоминать это имя.
-- Ну что привязалась! -- Катя кинулась защищать ее. -- Кажется, тебе
объяснили...
-- А чего я такого спросила? Мне хочется посмотреть, кому это наша
независимая Надька все-таки уступила... Он красивый?
Надежда отрицательно мотнула головой. Благо, она резала лук, и плакать
можно было в открытую. Она уже почти убедила себя, что не хочет, чтобы Ивле
в
у нее появился. Будут лишние разговоры, и только. Но, убедив себя, она
все-таки надеялась, что он заедет. Пусть не заходит -- она выйдет к нему на
лестницу на минуту и возьмет веточку мимозы. Или позвонит, что не может
приехать. Пускай придумает любую причину, самую липовую, но пусть
придумает!..
В дверь позвонили.
-- Граждане, Закаморный, -- вбегая в комнату, уверенно сообщила
Сироткина, в душе надеясь, что Ивлев. Звонок повторился настойчивей, и он
а
крикнула. -- Бегу, бегу!
За порогом действительно стоял Максим, слегка набычившись. Плащ на
груди отдувался, выпуклость Закаморный поддерживал обеими руками, скре
стив
их на груди.
-- Целоваться можно? -- спросил он, не обращая внимания на сидящих по
углам Раппопорта и Анечку с мужем.
-- Сегодня можно, -- Надя подставила щеку.
-- А в губы? -- он облапил ее ручищей, поцеловал и в щеки, и в губы, и
в шею. -- Это подарок...
Он расстегнул плащ и протянул мягкий живой комок.
-- Собака? -- только и произнесла Надя, не зная, радоваться или
расстраиваться.
Щенок дрожал от холода, шерсть у него местами слиплась, лапы покрылись
грязью. Тем временем Закаморный вытащил из кармана бутылку "Столичной"
и
поставил на столик под зеркалом.
-- Это еще не весь подарок, Надя, -- Максим указал на щенка. --
Остальное подарю позже...
Строткина понесла щенка в комнату. Она пустила его на пол, он отбежал к
буфету, наделал лужу и скрылся под столом.
-- Не имела баба хлопот, -- произнесла Раиса Качкарева, редактор отдела
литературы и искусства, умеющая к месту вспомнить то, что всем и без нее
хорошо известно. -- Один щенок заменяет двух детей. Правда, это беспородный
,
с ним легче.
-- Между прочим, -- включилась Инна Светлозерская, сидевшая на
подоконнике так, чтобы все могли видеть ее ноги. -- Это кобелек или сучка?
-- Разберемся в процессе размножения, -- ответил Максим. -- А, кстати,
здравствуйте, суки!
-- Фу, как неэстетично, Макс, -- заметил полулежащий в кресле Яков
Маркович. -- Ну зачем же так в лоб?
-- Он знает новый анекдот, -- объяснил Сережа Матрикулов, молодой
художник, отработавший на Сахалине три года после окончания полиграфич
еского
института и теперь взятый в "Трудовую правду".
-- Угадал! -- сказал Закаморный. -- Представляете, всех с работы
выгнали. Остались Лоры, Доры, Жоры и суки. Лоры -- это любовницы
ответственных работников. Доры -- дети ответственных работников. Жоры --
жены ответственных работников...
-- Прошу не оскорблять мою жену! -- вставил Полищук.
-- Жена молчит, -- заметил Раппопорт. -- Возможно, ее это не
оскорбляет.
-- И... -- Максим выдержал паузу, -- суки. Это Случайно Уцелевшая
Категория Интеллигентов.
-- Выпьем мы когда-нибудь? -- застонала Раиса. -- Или нас сюда заманили
лечиться голоданием? Вон, щенку уже дали колбасы. Нам не останется...
Закоморный принял позу чтеца:
-- В стране все хуже дело с мясом,
И партия сказала массам:
"Опять шалит интеллигент --
Собак развел в такой момент".
-- Я Максима боюсь, -- сказала Качкарева.
-- И правильно, Раиса Михаиловна, делаете, -- согласился Раппопорт.
-- Хотя вообще-то, Яков Маркыч, я всех боюсь. На вид-то я мужик, а душа
трусливая, бабская... Сегодня вызывает меня Ягубов, протягивает книжку.
Смотрю, рассказы про милицию. Автор какой-то Сизов. "Быстренько, Рая, --
говорит, -- строчите рецензию, да на похвалы не скупитесь". "Ладно, почитаю,
-- говорю. -- А если мне не понравится?" "Понравится, Рая, -- заявляет он,
-- если вам новая квартира нужна". -- "То есть?" -- "Сизов -- зампред
Моссовета, ведающий жилой площадью". Я в библиотеку -- смотрю: на книгу
Сизова уже вышло 52 рецензии. Какие только журналы о нем не пишут!
-- Всем квартиры нужны, -- сказала жена Полищука.
-- Кроме меня, -- заметил Максим, разливая водку. -- А где, черт
возьми, Надя? Или мы будем пить за ее подруг?
Он по очереди внимательно оглядел Катю и Люсю. Больше ему понравилась
Люся, но легче достижима была Катя.
-- А почему бы и нет? -- озорно сказала она, и Закаморный улыбнулся,
довольный своим ясновидением.
-- Посмотрите, гости, -- войдя, Надежда поставила на стол паштет из
печени трески с луком и яйцом. -- У меня сегодня потрясающие подарки. Целая
выставка!
На пианино стоял подсвечник, вырезанный золотыми руками Льва из куска
дерева необычной формы. Вот уже полгода Полищук, купив инструменты, реза
л
вечерами по дереву, получая наслаждение от дел рук своих. Подсвечник
напоминал скорчившегося от великой муки маленького человечка с огром
ным
фаллосом, на котором человечек, жонглируя, держал горящую свечу. Рядом с
подсвечником стояла дощечка, сорванная в лифте: "При повреждении стено
к
кабины немедленно прекратите пользование лифтом и сообщите диспетче
ру".
Лишние слова на доске были выскоблены, осталось: "Немедленно прекратите
и
сообщите". Здесь же, между коробок с конфетами, лежал дар Якова Марковича:
кусочек ржавой колючей проволоки, перевязанный розовой лентой с бантом.
-- Я тоже хочу проволоку, -- попросила Раиса.
-- В крови горит огонь желанья, -- пропел ей Раппопорт.
-- Подарки замечательные, -- повторила Надя, растерянно поглядев под
ноги.
Там щенок выпустил со странным звуком порцию желтой слизи, которая
растеклась по начищенному до зеркального блеска паркету.
-- Это для аппетита, -- пробурчал Яков Маркович.
-- Эх, Надя! -- мечтательно сказал Закаморный. -- Ты не можешь
догадаться, какова вторая половина моего подарка. Щенок нагадил, напуст
ил
блох. Это, конечно, приятно. Но подарок мой состоит в том, чтобы взять щенка
назад и выпустить на двор, где я его нашел.
-- Ход щенком, -- сказал Полищук.
Максим поднялся из-за стола, вынес щенка за дверь, а после в ванной
тщательно вымыл руки.
-- НГілито? -- спросил, вернувшись, он. -- Все пьют водку? Тогда пора.
За Надю, до дна! Стакановцы вы мои!
Выпили, поставили рюмки, молча навалились на жратву, сперва отмечая,
что особенно вкусно, а потом поглощая все подряд. Яков Маркович повесил
пиджак на спинку стула, оглядел их всех.
-- Я здесь самый старый, дети, -- изрек он. -- И скажу вам, что не верю
я ни в близость людей по крови, ни по половому признаку, ни по расовому.
Верю я только в близость по духу. И поглядите-ка, именно духовное родство
запрещают, следят за единомышленниками.
-- Телепатии боятся, -- вставил Максим. -- Вдруг окажется неуправляемой
духовная связь людей?
-- Слушайте! -- перебила Качкарева. -- Ягубов на прошлой неделе послал
меня в Калугу, в обком. Подъезжаем к городу -- щит с надписью: "Вперед к
коммунизму!" А за щитом знак: "Осторожно, крутой спуск!" Проехали метров сто
-- указатель: "Дорога на свалку".
-- Качкарева-то -- символистка, -- засмеялся Полищук. -- А что, если
мир действительно катится к рабству?
-- Мы всегда впереди, -- сказала Надя.
-- Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты, -- пропел
Максим. -- Выпьем за вождей. Пускай они не устают хоронить друг друга!
Следом за коллегой Яков Маркович поднял рюмку к небу и поставил на
скатерть. Он с грустью в который раз оглядел острые блюда, столь аппетитн
ые
(стол Сироткиной нисколько не напоминал о том, что с продуктами трудно).
Раппопорт отломил кусочек хлеба, намазал его маслом и стал медленно жева
ть.
-- Вы почему не пьете, Яков Маркыч? -- к нему наклонилась
Светлозерская. -- Не пьют только стукачи...
-- Успокойся, моя девочка, -- невозмутимо и ласково ответил он. --
Дай-ка лучше я тебе еще налью...
-- Светлозерская инстинктивно укрепляет социалистический лагерь, --
сказал Закаморный. -- Кто не пьет, тот подрывает нашу экономику.
-- Если память мне не изменяет, -- заметил Раппопорт, -- еще недавно
Макс утвержал обратное: алкоголик расшатывает систему.
-- Нормальное диалектическое противоречие, -- сказал Лев.
-- Постойте, постойте! -- крикнула Инна. -- Макс, ты между тостами
успеваешь еще выпить? Переберешь!
-- И разговаривали между собой обо всех событиях, как сказал Лука, --
усмехнулся Максим. -- Ты не беспокойся, Абрамовна, на моей потенции это не
отразится.
-- Мне все равно!
Сережа Матрикулов в это время прижимался коленом к ее ноге.
-- Перебор -- наша профессия, ребята, -- твердил свое Яков Маркович. --
Что такое обычная пресса? Эти три примитивные функции: информировать,
просвещать и развлекать. У нас задачи посложней: дезинформировать,
затемнять, озадачивать...
-- По радио призывы к мирному сосуществованию, -- пробурчала Качкарева,
-- дикторы читают голосом, будто начинается война.
-- Согласно нашей философии материя первична, а сознание вторично, --
стал рассуждать раскрасневшийся Полищук. -- Но поскольку мы уверены, что
наши идеи преображают жизнь, нам кажется, что слово преображает материю.
И
значит, слово первично, главнее материи. Обещания заменяют материальны
е
блага. И, стало быть, слово опаснее поступка. И чужое мнение мы давим
танками.
-- А что? -- опять заговорил Раппопорт. -- И наивные потомки, Лева,
будут читать наши газеты (архивы-то уничтожат!) и думать, что мы были
свободны и счастливы.
-- Словесное счастье!
-- А реальное -- нам невдомек.
-- Партайгеноссе Раппопорт прав, -- повысил голос Максим, -- нами
никогда не двигали гуманные соображения, которые изложены в наших
программах. Вождями руководят два обстоятельства: жажда власти и страх
.
Чехословакия -- это жажда власти. Щель в железном занавесе с Западом --
страх перед Китаем. Задача печати -- прикрывать истинные намерения лидер
ов.
Мы -- иллюзионисты!
-- Тс-с-с... -- Яков Маркович поднял руки. -- Вам не скучно, Катя,
Люся? Вы приуныли... Одна политика, молодые люди. Никакого внимания
противоположному полу. Выпьем за прекрасных дам!
-- За бабей! -- сказал Закаморный. -- Я вот все думаю, как назвать наше
общество...
-- Тебе поручили, -- поинтересовался Полищук, -- или сам?
-- Сам. Знаете, есть одноразовая посуда -- из бумаги: поел и выбросил.
Теперь делают полотенца, носовые платки, носки из бумаги. А мы --
одноразовое общество. Пожили и умерли. У нас одноразовая философия:
высказались и забыли. У нас нет прошлого и нет будущего: любого из нас можн
о
сплюнуть в урну.
-- В Одессе, говорят, есть секретный завод, -- вспомнил Лев, --
перерабатывающий макулатуру. Своеобразный Антиполитиздат. Вышедши
е
миллионными тиражами речи там превращают опять в бумагу.
-- Народ жалко, -- сказал молчавший до этого Анечкин муж Семен.
Яков Маркович усмехнулся, хотел возразить, но не стал. А Максим
поддержал Семена.
-- Народ замечательно деградирует. Уровень культуры -- это не число
книг, а число унитазов. У нас унитазами пользуются едва ли двадцать
процентов населения. Остальные -- очком при пятидесятиградусном морозе.
Все
обленились. Левша, который мог подковать блоху, теперь не способен почин
ить
кран.
-- А говорят, у нас однопартийная система, -- выкликнул, допив рюмку,
Полищук. -- У нас давно есть вторая партия -- партия наплевистов. Наплевизм
-- массовая философия, всем на все плевать.
-- К сожалению, коммунисты действуют, -- вставил опять Семен, -- а
наплевисты -- терпят.
-- Это не так, -- мгновенно возразил Раппопорт. -- У нас работал такой
симпатичный парень по фамилии Месяц. Поехал он в Курск, в командировку, и
вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на
прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гуля
вшего
с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что
наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольк
у я
коммунист-наплевист.
-- Похоже, -- сказал Закаморный. -- История с субботником: наплевал в
душу всем, Рап!
-- И наплюю еще! Я вас не шокирую, юные леди?
-- Вы что думаете, мы маленькие? Да мы... -- Катя смутилась, не
договорила.
-- Во что же верить? -- тихо проговорила Сироткина, ни к кому не
обращаясь.
-- Уж и не знаю, во что, Наденька, -- печально ответил Раппопорт. -- Я,
деточка, верил в Сталина...
-- Вы?
-- Да, я. Мы верили в Сталина, а он на нас наплевал. За это мы его
оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально.
Верьте в людей, которым... вы верите. Что же еще остается?
Надя порозовела, поняв намек. Ивлев, однако, не пришел, не позвонил и
теперь уж не придет.
-- Послушайте, мужчины! -- Анечка встала, потянулась и оглядела всех.
-- Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?
-- Давайте! -- радостно согласился Семен и вдруг затянул высоким
тенором:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин,
Если он, конечно, не еврей.
-- Сема, господи, ну разве нельзя без политики? -- Локоткову вдруг
прорвало. -- Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..
-- Перестань, Аня! -- обрезал Семен.
-- Ой, мужики! -- закричала пронзительно Инна. -- До чего вы все
занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все
видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.
Светлозерская встала и, покачивая бедрами, пошла вокруг стола. Обошла
всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.
-- Посмотрите, Рап, глядите сколько хотите! Правда, красиво. Вы один
тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье --
итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.
-- Инка, ты что? -- прошептала Надя.
-- Лучше бы музыку завела. Давайте танцевать! Расшевелим мужиков,
девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова
распахнуться -- и желающих нету! Ненавижу!
Поставив на проигрыватель пластинку, Надежда тихо села в уголке. Она
тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за
исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на сере
дину
комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова
поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваяс
ь,
чтобы не пропустить разговора за столом.
Видя, что ей так и не удалось привлечь внимание Якова Марковича к своей
особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч,
проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.
-- Ты замерзнешь, деточка, -- умоляюще сказал он, продолжая по инерции
топать ногами.
А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки
,
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту
на шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
встретился Степан Трофимович. Замредактора сделал вид, что ничуть не уди
влен
этой ночной компании, а так и должно быть. Он и не сомневался, что именно
они ждали появления статьи. В чем-чем, а уж в людях он разбирался. Ягубов
прошел мимо, чуть наклонив голову, и заглянул в комнату с надписью
"Уполномоченный Главлита". Волобуев поднялся ему навстречу.
-- Спасибо, Делез, -- Степан Трофимович крепко потряс его руку. -- Я
твой должник.
-- Да что там, чепуха...
Совершив этот краткий дружеский акт, Ягубов ушел так же быстро, как
появился.
_49. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ_
Долговязая, чуть косолапящая Катя и юркая полненькая Люся, Надины
школьные подруги, бегали с тарелками из кухни в комнату, а гости слонялис
ь,
перебрасываясь репликами. Все приехали прямо из редакции, голодные, и
ворчали на тех, кто опаздывает. Чтобы побольше наготовить, Сироткина
осталась дома. Катя и Люся самоотверженно помогали ей с утра. Генерал
Сироткин обещал прийти домой не раньше часу ночи. Лифтеру было приказан
о
пропускать гостей. Надежда обещала обеспечить подругам достаточное
количество мужчин, но пока что выбор был небольшой.
-- А Слава будет, Надь? -- без посторонних ушей спросила Люся, несмотря
на запрет упоминать это имя.
-- Ну что привязалась! -- Катя кинулась защищать ее. -- Кажется, тебе
объяснили...
-- А чего я такого спросила? Мне хочется посмотреть, кому это наша
независимая Надька все-таки уступила... Он красивый?
Надежда отрицательно мотнула головой. Благо, она резала лук, и плакать
можно было в открытую. Она уже почти убедила себя, что не хочет, чтобы Ивле
в
у нее появился. Будут лишние разговоры, и только. Но, убедив себя, она
все-таки надеялась, что он заедет. Пусть не заходит -- она выйдет к нему на
лестницу на минуту и возьмет веточку мимозы. Или позвонит, что не может
приехать. Пускай придумает любую причину, самую липовую, но пусть
придумает!..
В дверь позвонили.
-- Граждане, Закаморный, -- вбегая в комнату, уверенно сообщила
Сироткина, в душе надеясь, что Ивлев. Звонок повторился настойчивей, и он
а
крикнула. -- Бегу, бегу!
За порогом действительно стоял Максим, слегка набычившись. Плащ на
груди отдувался, выпуклость Закаморный поддерживал обеими руками, скре
стив
их на груди.
-- Целоваться можно? -- спросил он, не обращая внимания на сидящих по
углам Раппопорта и Анечку с мужем.
-- Сегодня можно, -- Надя подставила щеку.
-- А в губы? -- он облапил ее ручищей, поцеловал и в щеки, и в губы, и
в шею. -- Это подарок...
Он расстегнул плащ и протянул мягкий живой комок.
-- Собака? -- только и произнесла Надя, не зная, радоваться или
расстраиваться.
Щенок дрожал от холода, шерсть у него местами слиплась, лапы покрылись
грязью. Тем временем Закаморный вытащил из кармана бутылку "Столичной"
и
поставил на столик под зеркалом.
-- Это еще не весь подарок, Надя, -- Максим указал на щенка. --
Остальное подарю позже...
Строткина понесла щенка в комнату. Она пустила его на пол, он отбежал к
буфету, наделал лужу и скрылся под столом.
-- Не имела баба хлопот, -- произнесла Раиса Качкарева, редактор отдела
литературы и искусства, умеющая к месту вспомнить то, что всем и без нее
хорошо известно. -- Один щенок заменяет двух детей. Правда, это беспородный
,
с ним легче.
-- Между прочим, -- включилась Инна Светлозерская, сидевшая на
подоконнике так, чтобы все могли видеть ее ноги. -- Это кобелек или сучка?
-- Разберемся в процессе размножения, -- ответил Максим. -- А, кстати,
здравствуйте, суки!
-- Фу, как неэстетично, Макс, -- заметил полулежащий в кресле Яков
Маркович. -- Ну зачем же так в лоб?
-- Он знает новый анекдот, -- объяснил Сережа Матрикулов, молодой
художник, отработавший на Сахалине три года после окончания полиграфич
еского
института и теперь взятый в "Трудовую правду".
-- Угадал! -- сказал Закаморный. -- Представляете, всех с работы
выгнали. Остались Лоры, Доры, Жоры и суки. Лоры -- это любовницы
ответственных работников. Доры -- дети ответственных работников. Жоры --
жены ответственных работников...
-- Прошу не оскорблять мою жену! -- вставил Полищук.
-- Жена молчит, -- заметил Раппопорт. -- Возможно, ее это не
оскорбляет.
-- И... -- Максим выдержал паузу, -- суки. Это Случайно Уцелевшая
Категория Интеллигентов.
-- Выпьем мы когда-нибудь? -- застонала Раиса. -- Или нас сюда заманили
лечиться голоданием? Вон, щенку уже дали колбасы. Нам не останется...
Закоморный принял позу чтеца:
-- В стране все хуже дело с мясом,
И партия сказала массам:
"Опять шалит интеллигент --
Собак развел в такой момент".
-- Я Максима боюсь, -- сказала Качкарева.
-- И правильно, Раиса Михаиловна, делаете, -- согласился Раппопорт.
-- Хотя вообще-то, Яков Маркыч, я всех боюсь. На вид-то я мужик, а душа
трусливая, бабская... Сегодня вызывает меня Ягубов, протягивает книжку.
Смотрю, рассказы про милицию. Автор какой-то Сизов. "Быстренько, Рая, --
говорит, -- строчите рецензию, да на похвалы не скупитесь". "Ладно, почитаю,
-- говорю. -- А если мне не понравится?" "Понравится, Рая, -- заявляет он,
-- если вам новая квартира нужна". -- "То есть?" -- "Сизов -- зампред
Моссовета, ведающий жилой площадью". Я в библиотеку -- смотрю: на книгу
Сизова уже вышло 52 рецензии. Какие только журналы о нем не пишут!
-- Всем квартиры нужны, -- сказала жена Полищука.
-- Кроме меня, -- заметил Максим, разливая водку. -- А где, черт
возьми, Надя? Или мы будем пить за ее подруг?
Он по очереди внимательно оглядел Катю и Люсю. Больше ему понравилась
Люся, но легче достижима была Катя.
-- А почему бы и нет? -- озорно сказала она, и Закаморный улыбнулся,
довольный своим ясновидением.
-- Посмотрите, гости, -- войдя, Надежда поставила на стол паштет из
печени трески с луком и яйцом. -- У меня сегодня потрясающие подарки. Целая
выставка!
На пианино стоял подсвечник, вырезанный золотыми руками Льва из куска
дерева необычной формы. Вот уже полгода Полищук, купив инструменты, реза
л
вечерами по дереву, получая наслаждение от дел рук своих. Подсвечник
напоминал скорчившегося от великой муки маленького человечка с огром
ным
фаллосом, на котором человечек, жонглируя, держал горящую свечу. Рядом с
подсвечником стояла дощечка, сорванная в лифте: "При повреждении стено
к
кабины немедленно прекратите пользование лифтом и сообщите диспетче
ру".
Лишние слова на доске были выскоблены, осталось: "Немедленно прекратите
и
сообщите". Здесь же, между коробок с конфетами, лежал дар Якова Марковича:
кусочек ржавой колючей проволоки, перевязанный розовой лентой с бантом.
-- Я тоже хочу проволоку, -- попросила Раиса.
-- В крови горит огонь желанья, -- пропел ей Раппопорт.
-- Подарки замечательные, -- повторила Надя, растерянно поглядев под
ноги.
Там щенок выпустил со странным звуком порцию желтой слизи, которая
растеклась по начищенному до зеркального блеска паркету.
-- Это для аппетита, -- пробурчал Яков Маркович.
-- Эх, Надя! -- мечтательно сказал Закаморный. -- Ты не можешь
догадаться, какова вторая половина моего подарка. Щенок нагадил, напуст
ил
блох. Это, конечно, приятно. Но подарок мой состоит в том, чтобы взять щенка
назад и выпустить на двор, где я его нашел.
-- Ход щенком, -- сказал Полищук.
Максим поднялся из-за стола, вынес щенка за дверь, а после в ванной
тщательно вымыл руки.
-- НГілито? -- спросил, вернувшись, он. -- Все пьют водку? Тогда пора.
За Надю, до дна! Стакановцы вы мои!
Выпили, поставили рюмки, молча навалились на жратву, сперва отмечая,
что особенно вкусно, а потом поглощая все подряд. Яков Маркович повесил
пиджак на спинку стула, оглядел их всех.
-- Я здесь самый старый, дети, -- изрек он. -- И скажу вам, что не верю
я ни в близость людей по крови, ни по половому признаку, ни по расовому.
Верю я только в близость по духу. И поглядите-ка, именно духовное родство
запрещают, следят за единомышленниками.
-- Телепатии боятся, -- вставил Максим. -- Вдруг окажется неуправляемой
духовная связь людей?
-- Слушайте! -- перебила Качкарева. -- Ягубов на прошлой неделе послал
меня в Калугу, в обком. Подъезжаем к городу -- щит с надписью: "Вперед к
коммунизму!" А за щитом знак: "Осторожно, крутой спуск!" Проехали метров сто
-- указатель: "Дорога на свалку".
-- Качкарева-то -- символистка, -- засмеялся Полищук. -- А что, если
мир действительно катится к рабству?
-- Мы всегда впереди, -- сказала Надя.
-- Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты, -- пропел
Максим. -- Выпьем за вождей. Пускай они не устают хоронить друг друга!
Следом за коллегой Яков Маркович поднял рюмку к небу и поставил на
скатерть. Он с грустью в который раз оглядел острые блюда, столь аппетитн
ые
(стол Сироткиной нисколько не напоминал о том, что с продуктами трудно).
Раппопорт отломил кусочек хлеба, намазал его маслом и стал медленно жева
ть.
-- Вы почему не пьете, Яков Маркыч? -- к нему наклонилась
Светлозерская. -- Не пьют только стукачи...
-- Успокойся, моя девочка, -- невозмутимо и ласково ответил он. --
Дай-ка лучше я тебе еще налью...
-- Светлозерская инстинктивно укрепляет социалистический лагерь, --
сказал Закаморный. -- Кто не пьет, тот подрывает нашу экономику.
-- Если память мне не изменяет, -- заметил Раппопорт, -- еще недавно
Макс утвержал обратное: алкоголик расшатывает систему.
-- Нормальное диалектическое противоречие, -- сказал Лев.
-- Постойте, постойте! -- крикнула Инна. -- Макс, ты между тостами
успеваешь еще выпить? Переберешь!
-- И разговаривали между собой обо всех событиях, как сказал Лука, --
усмехнулся Максим. -- Ты не беспокойся, Абрамовна, на моей потенции это не
отразится.
-- Мне все равно!
Сережа Матрикулов в это время прижимался коленом к ее ноге.
-- Перебор -- наша профессия, ребята, -- твердил свое Яков Маркович. --
Что такое обычная пресса? Эти три примитивные функции: информировать,
просвещать и развлекать. У нас задачи посложней: дезинформировать,
затемнять, озадачивать...
-- По радио призывы к мирному сосуществованию, -- пробурчала Качкарева,
-- дикторы читают голосом, будто начинается война.
-- Согласно нашей философии материя первична, а сознание вторично, --
стал рассуждать раскрасневшийся Полищук. -- Но поскольку мы уверены, что
наши идеи преображают жизнь, нам кажется, что слово преображает материю.
И
значит, слово первично, главнее материи. Обещания заменяют материальны
е
блага. И, стало быть, слово опаснее поступка. И чужое мнение мы давим
танками.
-- А что? -- опять заговорил Раппопорт. -- И наивные потомки, Лева,
будут читать наши газеты (архивы-то уничтожат!) и думать, что мы были
свободны и счастливы.
-- Словесное счастье!
-- А реальное -- нам невдомек.
-- Партайгеноссе Раппопорт прав, -- повысил голос Максим, -- нами
никогда не двигали гуманные соображения, которые изложены в наших
программах. Вождями руководят два обстоятельства: жажда власти и страх
.
Чехословакия -- это жажда власти. Щель в железном занавесе с Западом --
страх перед Китаем. Задача печати -- прикрывать истинные намерения лидер
ов.
Мы -- иллюзионисты!
-- Тс-с-с... -- Яков Маркович поднял руки. -- Вам не скучно, Катя,
Люся? Вы приуныли... Одна политика, молодые люди. Никакого внимания
противоположному полу. Выпьем за прекрасных дам!
-- За бабей! -- сказал Закаморный. -- Я вот все думаю, как назвать наше
общество...
-- Тебе поручили, -- поинтересовался Полищук, -- или сам?
-- Сам. Знаете, есть одноразовая посуда -- из бумаги: поел и выбросил.
Теперь делают полотенца, носовые платки, носки из бумаги. А мы --
одноразовое общество. Пожили и умерли. У нас одноразовая философия:
высказались и забыли. У нас нет прошлого и нет будущего: любого из нас можн
о
сплюнуть в урну.
-- В Одессе, говорят, есть секретный завод, -- вспомнил Лев, --
перерабатывающий макулатуру. Своеобразный Антиполитиздат. Вышедши
е
миллионными тиражами речи там превращают опять в бумагу.
-- Народ жалко, -- сказал молчавший до этого Анечкин муж Семен.
Яков Маркович усмехнулся, хотел возразить, но не стал. А Максим
поддержал Семена.
-- Народ замечательно деградирует. Уровень культуры -- это не число
книг, а число унитазов. У нас унитазами пользуются едва ли двадцать
процентов населения. Остальные -- очком при пятидесятиградусном морозе.
Все
обленились. Левша, который мог подковать блоху, теперь не способен почин
ить
кран.
-- А говорят, у нас однопартийная система, -- выкликнул, допив рюмку,
Полищук. -- У нас давно есть вторая партия -- партия наплевистов. Наплевизм
-- массовая философия, всем на все плевать.
-- К сожалению, коммунисты действуют, -- вставил опять Семен, -- а
наплевисты -- терпят.
-- Это не так, -- мгновенно возразил Раппопорт. -- У нас работал такой
симпатичный парень по фамилии Месяц. Поехал он в Курск, в командировку, и
вечерком, когда зажглись фонари, вышел на балкон и стал делать пипи на
прохожих. И описал инструктора отдела пропаганды обкома, культурно гуля
вшего
с женой. Макарцеву пришлось Месяца уволить, как инакомыслящего. Так что
наплевисты совершают поступки! Со мной, правда, вопрос сложнее, поскольк
у я
коммунист-наплевист.
-- Похоже, -- сказал Закаморный. -- История с субботником: наплевал в
душу всем, Рап!
-- И наплюю еще! Я вас не шокирую, юные леди?
-- Вы что думаете, мы маленькие? Да мы... -- Катя смутилась, не
договорила.
-- Во что же верить? -- тихо проговорила Сироткина, ни к кому не
обращаясь.
-- Уж и не знаю, во что, Наденька, -- печально ответил Раппопорт. -- Я,
деточка, верил в Сталина...
-- Вы?
-- Да, я. Мы верили в Сталина, а он на нас наплевал. За это мы его
оплевали тоже. Посоветовал бы верить в Бога, но это для вас нереально.
Верьте в людей, которым... вы верите. Что же еще остается?
Надя порозовела, поняв намек. Ивлев, однако, не пришел, не позвонил и
теперь уж не придет.
-- Послушайте, мужчины! -- Анечка встала, потянулась и оглядела всех.
-- Нельзя же круглосуточно разговаривать. Давайте споем, что ли?
-- Давайте! -- радостно согласился Семен и вдруг затянул высоким
тенором:
От Москвы до самых до окраин,
С южных гор до северных морей
Человек проходит, как хозяин,
Если он, конечно, не еврей.
-- Сема, господи, ну разве нельзя без политики? -- Локоткову вдруг
прорвало. -- Я так боюсь за этот ваш треп, так боюсь!..
-- Перестань, Аня! -- обрезал Семен.
-- Ой, мужики! -- закричала пронзительно Инна. -- До чего вы все
занудные! Я в новом платье. Ну хоть бы посмотрели, какое декольте! Ведь все
видно до колен. Прекратите разговоры! Я буду раздеваться.
Светлозерская встала и, покачивая бедрами, пошла вокруг стола. Обошла
всех и повалилась к Якову Марковичу на колени.
-- Посмотрите, Рап, глядите сколько хотите! Правда, красиво. Вы один
тут настоящий мужчина. Они все дерьмо! Потрогайте, какое у меня белье --
итальянское. А итальянец исчез. Она подняла подол платья.
-- Инка, ты что? -- прошептала Надя.
-- Лучше бы музыку завела. Давайте танцевать! Расшевелим мужиков,
девочки! Если еще будет политика, я не знаю, что сделаю! Женщина готова
распахнуться -- и желающих нету! Ненавижу!
Поставив на проигрыватель пластинку, Надежда тихо села в уголке. Она
тоже много выпила и сникла. Мужчины продолжали спорить за столом, за
исключением Якова Марковича, которого Светлозерская вытащила на сере
дину
комнаты. Она танцевала вокруг него, опускаясь почти до полу и снова
поднимаясь, а Раппопорт неуклюже топал вокруг нее, то и дело оборачиваяс
ь,
чтобы не пропустить разговора за столом.
Видя, что ей так и не удалось привлечь внимание Якова Марковича к своей
особе, Инна резким движением ухватила подол платья, подняла его до плеч,
проделась через отверстие и швырнула платье Раппопорту.
-- Ты замерзнешь, деточка, -- умоляюще сказал он, продолжая по инерции
топать ногами.
А она уже скинула коротенькую прозрачную комбинацию, отстегнула чулки
,
ловко прыгая то на одной ноге, то на другой, сняла их, набросив Раппопорту
на шею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68