Праздничный номер формировался без суеты и спешки, большинство
материалов было подготовлено заранее, кое от кого в редакции попахивало
, но
все шло гладко, и Ягубов вернулся довольным. Он взял в руки гранки передов
ой
"День пролетарского братства", но потом решил: пусть ее прочтет Макарцев,

ему будет приятно.
Под гранками лежал большой голубой конверт, толстый, без надписей,
незаклеенный. Ягубов взял его, не понимая, как он тут оказался. В конверт

была втиснута толстая рукопись на папиросной бумаге. Листки густо, чере
з
один интервал и без полей, отпечатаны на машинке. "Импотентократия, --
прочел Степан Трофимович на первом листе. -- Физиологические причины
идеологической дряхлости. Самиздат, 1969". Ягубов помычал, полистал
странички, выхватив несколько положений весьма критического порядка.
-- Провокация, -- тотчас решил он, будто был к ней готов. -- Накануне
праздника.
Испуга в нем не было. Предстояло лишь оперативно проанализировать
ситуацию, найти правильное решение.
-- Анна Семенна, -- вызвал он Локоткову. -- Это вы положили?
-- Не входила я, Степан Трофимыч. В глаза не видела.
-- Ладно, я сам разберусь... Кстати, а что Игорь Иваныч? Говорят,
заглянет...
Анна Семеновна покраснела, но продолжала молчать.
-- Ясно! Раз просил не говорить, не сержусь... Принесите мне сигарет из
буфета...
Локоткова с облегчением убежала. Он взял со стола гранки передовой и
голубой конверт, открыл дверь и, убедившись, что в приемной пусто, быстро

прошел в кабинет редактора. В комнате было полутемно, как и у Ягубова: две

трети окна, расположенного симметрично с Ягубовским, занимал портрет Ле
нина
-- видно было часть плеча и гигантское ухо. Степан Трофимович положил на

стол Макарцеву конверт с рукописью, а сверху гранки. Он подошел к вертушк
е и
набрал номер Шамаева по ВЧ. Случай с конвертом был как нельзя кстати,
подтверждая тревогу Ягубова, и товарищи в Центральном аппарате посовет
уют,
как поступить.
Шамаев оказался на месте, видно, к городскому телефону он не подходил.
Он внимательно выслушал и сказал, что доложит.
Прошлое редактора Макарцева не могло заинтересовать Кегельбанова,

поскольку все было известно. Идеологическую линию и кадровую политику
,
которую вел Макарцев, знали в ЦК. Она кого-то устраивала. Оставалась истор
ия
с его сыном. Об этом Шамаев среди других вопросов кратко доложил Егору

Андроновичу, сославшись на источник информации -- Ягубова.
Кегельбанов неожиданно отставил в сторону стакан чаю с лимоном, отложи
л
бумаги и, к удивлению Шамаева, встревожился. Он вообще не любил, когда его

люди напоминали о себе без вызова. Но тут дело было в другом. Только недавн
о
товарищ с густыми бровями сказал ему про Макарцева, что это наш человек.
И
вдруг один из людей самого Кегельбанова намекает, что Макарцев -- не наш

человек! Похоже, что Ягубов чересчур торопится жить, раз хочет подсказыв
ать,
как поступать. А может быть, у него есть для этого возможности, и с
Макарцевым уже передумано? Если так, то кем?
-- На этот сигнал, -- Егор Андронович снова придвинул стакан и
отхлебнул остывшего чаю, -- пока не будем реагировать. И, между прочим, ты,
Шамаев, выясни, чей еще человек Ягубов...
-- Да вроде...
-- Не вроде, а выясни!
Телефоны Ягубова поставили на контроль. Выйдя в приемную, Ягубов
услышал, что у него в кабинете гудит селектор.
-- Степан Трофимыч, -- говорил Полищук, -- вы, конечно, уже знаете: во
всех тассовках Генерального секретаря вместо "тов." начали называть
"товарищ".
-- Давно пора, -- сказал Ягубов. -- Предупреди, Лев Викторыч,
секретариат, отделы, машбюро, корректорскую, дежурных по номеру, чтобы н
е
вышло оплошки. Перепроверьте все материалы в полосах и цитаты, а также

подписи под снимками. Это -- важнейшее указание!
-- Я так и понял, -- ответил Полищук.


_74. ЗАВТРА ПРАЗДНИК_

С утра 30 апреля Макарцев стал маяться, слоняясь по квартире. Врачи --
перестраховщики, это известно. А редакция в такой день без него не
обойдется. Важно напомнить, чтобы номер не засушили: все-таки праздник,

читатель и посмеяться должен, и отдохнуть. Ягубов значения юмора не
понимает. Главное же -- поздравить коллектив самому. Меня ведь уважают и,

думаю, любят. Стало быть, ждут, когда смогу взять вожжи. Заеду на час. В
конце концов, мне прописаны положительные эмоции! Зине объясню, что сроч
но
вызвали, а потом вернусь и все праздники буду отдыхать.
Из дальнего конца квартиры, когда Зинаида Андреевна была на кухне, он
позвонил Анне Семеновне и просил прислать машину, предупредив, чтобы ни
кому
не говорила. Анечка искренне обрадовалась, он понял. Он приедет сюрпризо
м и
сразу увидит по мельчайшим деталям, как дела в редакции.
Макарцев накапал лекарства из трех бутылочек, расставленных на
тумбочке, положил в карман нитроглицерин и что-то еще, импортное, оделся и
,
пообещав жене, что будет медленно гулять вдоль ограды стадиона "Динамо",

вышел за ворота, дабы лифтерша не заметила, как он садится в машину.
Леша мчался за Макарцевым растерянный. Утром он успел сгонять в свое
Аносино и выяснил, что родителей развели без всякой волокиты, едва Клавд
ия
сказала, что муж ее пьет беспробудно и бьет ее смертным боем. Никанор
поморщился, покряхтел, но признался, и пришлось ему заплатить 35 рублей за

развод. Это, конечно, тоже обидно с его пенсией 12 рублей в месяц. С
оформлением дома, однако, дело осложнилось. Клавдия еще накануне развод
а
пошла в правление колхоза. Там бухгалтер объяснил, что она теперь чужая.
С
полгода уже, как она устроилась работать в цех, где склеивали картонные

коробочки для часов. Платили там до ста тридцати в месяц -- вдвое больше,
чем в колхозе. А теперь цех перевели на баланс часового завода, и из члено
в
сельхозартели Клавдию вычеркнули. Стало быть, бабкиного дома не видать,
как
своих ушей. Разводиться, конечно, не следовало, но старики боялись наруши
ть
указание сына и довели дело до конца.
Сегодня отец распустил нюни, все канючил: "Ты мне скажи, Леха, когда
нам сойтись опять можно? А разрешат?" Ну, Леша поорал на него, хотя что
предпринять, не знал. "Да регистрируйтесь опять, сколько хотите, --
отмахнулся он. -- А может, гульнешь, батя? Чего бы тебе не гульнуть?" Это
отца развеселило. Он стал на эту тему размышлять вслух, и Алексей уехал.

Леша удивился, увидев хозяина, ожидающего на улице. Макарцев улыбался,

медленно усаживаясь в машину, боясь сделать резкое движение.
-- Сигарета для меня есть? -- Игорь Иванович пытливо посмотрел на Лешу
и открыл бардачок.
-- Вам же нельзя теперь...
-- Сам знаю, что нельзя! -- Макарцев захлопнул ящик. -- А поговорить-то
о куреве можно?
-- Отчего не поговорить? -- рассмеялся Двоенинов. -- Куда вас?
-- В редакцию, да быстрей.
-- Само собой! -- Леша уже вырулил на дорогу, огибающую стадион
"Динамо", и в левом пустом ряду помчался к Ленинградскому проспекту. --
Вроде не собирались до праздников... Как сердце-то?
-- Да ну его в пи..! -- Макарцев неожиданно для самого себя
демократично выругался, чего вообще не позволял. -- Лучше о своих делах,
Леша, скажи...
-- У меня что? Вот, Игорь Иваныч, разве это правильно? Я с боевого
самолета прыгал, в гараже на доске почета вишу. А когда нужно бумажку, мне

говорят: герой ты или не герой -- это в точности неизвестно.
-- Ты о чем?
-- Все о том же, о "Совтрансавто". Ходил я туда, рассказал биографию.
Говорят, хорошо бы из Министерства обороны документ, удостоверяющий

героический поступок. Ну, я в Министерство на прием. А там мне полковник

прямо сказал: "Героизма не вижу. Если бы ты вместе с самолетом сгорел -- тут

уж сомнения никакого. За это орден Красного Знамени посмертно, и лучше

всяких подтверждающих бумаг. В твоем же случае военная техника погублен
а, а
сам живой. Хорошо, что жив остался, но как так получилось? Кто виноват? Если

сам, так тебя судить надо военным трибуналом". Я ему: "Проверьте, я виноват

или не я. Я ведь жизнь для родины сохранил, не для себя". А он мне: "Если
все из самолетов будут выбрасываться, мы никакую войну не выиграем. Так ч
то
иди себе работай на гражданке, а по линии Министерства обороны на справк
и не
претендуй!"
-- Ладно, Алексей. Попался дурак-полковник. Нетипичный случай! Я обещал
-- позвоню.
-- Спасибо, Игорь Иваныч. Вы себя теперь берегите. Зинаида Андревна без
вас с ног сбилась. А уж в редакции не дождутся.
-- Мне, Леша, теперь надо учиться пешком ходить.
-- Это как?
-- Да так... Решил в ЦК ходить пешком. Не сразу, конечно. Сперва
квартала два, потом полдороги...
-- Я могу рядом ехать, на первой скорости.
-- Прохожие могут неправильно понять. Будешь ждать в условленном месте.

После майских начнем.
-- Может, вы в бассейн ЦСКА утром, с генералитетом, как Ягубов?
-- Ягубов -- молодой, пусть плавает. А я пешком, Лешенька, пешком...
Флаги и полотнища с призывами по обеим сторонам улиц сливались в
красные полосы. "Вкуса недостаточно, не знают чувства меры, -- подумал
Макарцев. -- Ведь средства вкладываются огромные. Надо воспитывать вкус..."

Там и сям мелькали портреты первого и нынешнего вождей, реже -- полного
состава Политбюро. Макарцев представил себя висящим с краешка, как внов
ь
принятый в Политбюро, и поморщился. Нет, ему это не только не грозит, но и
не хочется. Он труженик партии, вол, тянущий воз. А сливки славы пускай
снимают те, кто без этого не может обойтись.
-- Что-то они молодые больно, -- Леша скосил глаза на портреты.
-- Ладно! Ты скажи лучше: ты своей бабе изменял?
-- А вы? -- мгновенно отреагировал Двоенинов.
Макарцев вопроса не ожидал.
-- Ну, я... другое дело. У меня времени, сам знаешь, в обрез...
-- Ясно... "Партия -- наш рулевой!" -- прочитал Леша, когда они
остановились у светофора, вплотную за мусороуборочной машиной.
-- А ты что, сомневаешься?
-- Я-то? Не-а! Партия, так партия... Наше дело -- баранка, Игорь
Иваныч.
Мусоровоз резко тронулся с места, и несколько мятых газет вылетело из

бункера. Одна шлепнулась на стекло макарцевской "Волги", перевернулась,

распласталась и в потоке воздуха улетела вбок. "Известия" -- успел прочитат
ь
Макарцев.
-- Раззява! Да ведь он всю улицу оставит грязной! Обгони-ка его,
Алексей, да скажи: пускай задержат.
Чувство пролетарской солидарности забрезжило на дне сознания
Двоенинова, но не сформировалось. Он притормозил возле инспектора, приот
крыв
дверцу, показал большим пальцем назад и покатил дальше. В зеркало он увид
ел,
как инспектор, выставив палку, приказал мусоровозу остановиться.
Подъезжая к редакции, Макарцев помолодел. У него ничего не болело. Он
был здоров и вернулся в строй. Двоенинов побежал впереди к лифту,
раскручивая пропеллер с ключами. Он шепнул вахтеру, что за ним идет сам

главный, чтобы не возникло недоразумения. Новый вахтер еще не видел
редактора и вытянулся перед ним. С Макарцевым радостно здоровались,
поздравляли с наступающим праздником. У лифта молоденькая прыщавая

корректорша посторонилась было пустить вперед редактора, но он галант
но
предложил ей войти первой, в лифте пожал руку, и она вовсе покраснела. На

своем этаже он уже двигался в свите. Редакторы отделов подбегали, спраши
вали
о самочувствии, трясли руки. Значит, меня действительно любят, я не ошибся
.
И мне дороги все они, мои товарищи по работе. Что я без них? Раппопорта,
тоже оказавшегося тут, в коридоре, Игорь Иванович взял за рукав, отвел в

сторону.
-- Ну, как то дело, Тавров? Замялось?
Ощущение опасности улетучилось за давностью времени, и он спросил это

так, больше для порядка.
-- А как же иначе? -- прохрипел Яков Маркович. -- Не волнуйся. Я все
сжег, на всякий случай. На нет и статьи нет...
-- Спасибо! -- Игорь Иванович пожал ему руку. -- С наступающим тебя!
-- Ладно! -- Раппопорт прищурился. -- Вообще-то, ради детей, надо было
наоборот.
-- Каких детей? Как -- наоборот?
-- Сжечь газету и оставить серую папку.
-- Нехорошо шутишь! -- Макарцев пошел к приемной, на ходу снимая плащ.
Едва в дверях возник Леша, Локоткова вскочила и, повернув на место
юбку, побежала к двери редакторского кабинета -- открыть его нараспашку,

чистый, проветренный, со стаканом чаю, совсем некрепкого и негорячего, н
а
столе.
-- Привет начальству! -- Макарцев, войдя в приемную, поклонился ей,
тряхнув седыми волосами.
-- Ну, как вы? -- с тревогой и радостью спросила она.
-- Здоров как бык! Мы, большевики, народ крепкий...
Взяв Анечку за локти, Макарцев поцеловал ее в губы. Она прижалась к
нему на мгновение, но ничего не ощутила. Может, оттого, что это было у всех

на виду. Абсолютно ничего, хотя ждала этого мгновения без малого девять л
ет.
И губы у него были холодные и безвкусные, а ей всегда казалось, они горячи
е
и с привкусом американских сигарет, запах которых Анечке очень нравилс
я.
Локоткова вошла следом в кабинет, плотно закрыв обе двери от всех
любопытных.
-- У вас печальный вид, Анна Семенна. Праздник ведь...
Слезы у нее появились мгновенно, но не потекли, а повисли.
-- У меня муж ушел, Игорь Иваныч... Не обращайте внимания.
Она не хотела ему говорить, само вырвалось.
-- Как ушел? Почему?
-- Собаку у нас сбила машина, и ушел...
-- А собака при чем?
-- Сказал, собака нас связывала... Ну, что непонятного? Ушел к молодой,
а собака -- повод...
-- Ox, Анечка! -- он погладил ее по голове, как маленькую. -- Я всегда
говорил -- надо любить пожилых положительных мужчин. Как я, например!
-- Как вы? -- Анечка от удивления перестала плакать и уставилась на
него. -- Что-то я не помню, чтобы вы мне такое говорили...
-- Значит, думал.
-- Шутите, Игорь Иваныч...
-- Ну, ладно, еще поговорим... Сколько до планерки?
Локоткова взглянула на крохотные потертые часики на руке, по которым

девять лет жила редакция "Трудовой правды".
-- Тридцать пять минут.
-- Вот и хорошо. Пусть пока не входят, сделаю несколько звонков.
-- Я вам валидола купила, на всякий случай. В правом ящике стола, с
краешка... -- она уже выходила в тамбур.
-- Спасибо, незаменимая моя!
Надев очки, он потер руки, сел в кресло, в котором не сидел (он
сосчитал) шестьдесят два дня. Настала минута взять газету в свои руки. Но о
н
еще существовал отдельно от нее, а газета продолжала существовать без н
его.
Пока не забыл, он решил выяснить насчет Двоенинова. Игорь Иванович поним
ал,
что шоферов за границу отбирают по совсем другому ведомству, но раз пооб
ещал
Леше, решил попробовать. По ВЧ он позвонил Стратьеву, замминистра внешне
й
торговли, с которым вместе работал еще по заданиям Хрущева. После двух-тр
ех
общих фраз о здоровье (не знает, что у меня инфаркт был -- это хорошо!)
Макарцев сказал:
-- Кстати, у тебя там есть "Совтрансавто". Международный авторитет его,
говорят, пока невысок. Может, поднимем его в печати?
-- Поднять никогда не мешает, -- сказал, подумав, Стратьев. -- А чье
указание? Может, нам сперва закончить реорганизацию?
-- Это какую?
-- Да вот, вводим более прогрессивную систему -- плечевую, чтобы
шоферов за границу не гонять. На погранпунктах будем переставлять прице
пы, а
шоферов возвращать обратно со встречным грузом. Удобно и, главное,
значительно дешевле.
-- Когда же вы это осуществите? -- Макарцев понял, что просьба
отпадает, но продолжал говорить.
-- Думаю, месяца два, от силы три.
-- Договорились, -- согласился Макарцев, чтобы забыть о "Совтрансавто".
-- Никуда не собираешься?
-- Да я только вчера из Финляндии, соглашение подписал. Дай
передохнуть...
-- Ну, передохни. С праздником!
Игорь Иванович с грустью подумал о том, что сам он давно нигде не был.
И сейчас не до этого. Газету поднимет, поставит на место Ягубова, мобилизу
ет
людей. А затем можно будет и в загранку. Давно уже не бегало в руке перо,
пора показать молодежи, как брать быка за рога! Макарцев почувствовал, чт
о
за время болезни мозг его расслабился и увиливает, не хочет действовать
.
Надо себя дисциплинировать. Он выдвинул ящики стола, проверил, все ли там
на
месте. Придвинул гранки передовой статьи, проглядел с усмешкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68