-- захрипела она. -- Голову оторвешь!
-- Ты где живешь? -- спросил Славик, обводя ее вокруг скамейки и ставя
между колен.
-- На авеню Старых Кобыл.
-- Это, простите, где?
-- Так один приятель отца говорит. А вообще-то Староконюшенный
переулок...
-- Арбат? За час дойдем.
-- Дойдем... А жена? Она будет беспокоиться...
-- Она привыкла...
Ивлев взял Надю за руку, и они вышли на полутемную улицу. Большая часть
фонарей для экономии электричества была погашена. Возле тротуара лежа
ли
сугробы, черные от копоти, в окружении больших луж. Прогромыхал грузовик
--
строительные детали по Москве возили и ночью. Милицейская патрульная ма
шина
проехала мимо, задержавшись. Наряд подозрительно оглядел Ивлева и Надю,
но
вылезать и проверять документы поленился.
-- А я люблю Москву ночью, -- мечтательно сказала она. -- В ней нет
толкучки, очередей, хамства. Особенно люблю, когда выпал снег: все
становится чистым.
-- Снег похож на стиральный порошок...
-- Нет! На белые простыни!.. -- она повернулась к нему, идя спиной
вперед, поцеловала в щеку. -- Знаешь, я всегда думала, что это будет в
двухспальной кровати, как в заграничных фильмах. Простыня -- с мелкими
цветочками. А утром раздвинешь занавес -- за окном солнце и лес -- весь в
снегу!
-- У редактора на столе -- приятнее.
-- Газета -- публичный дом, ты сам говорил.
-- Запомнила?
-- Я все запоминаю, что говоришь ты. Я такая счастливая сегодня!
Добилась все-таки тебя. Получила!
Вячеслав усмехнулся, хотел что-то произнести, но передумал.
-- Знаешь, даже не верится... -- продолжала она. -- Скажи, теперь я
женщина?
-- Нет еще.
-- Нет? А я думала... Ну и когда же?
-- Что -- когда?
-- Когда стану женщиной?
-- Откуда я знаю? Наверно, когда не будешь спрашивать у меня.
-- Газета -- публичный дом, -- мечтательно произнесла Надя. -- У нас в
отделе два социолога материалы для диссертации собирают. Вчера один, ко
гда
мы вдвоем в комнате остались, подходит и кладет руку на талию. "Наденька, --
говорит, -- у меня к вам просьба..." "Пожалуйста", -- говорю. Снимаю его
руку с талии и кладу в нее пачку писем... "Я попрошу письма антисоветского
содержания откладывать, чтобы нам не приходилось просматривать всю поч
ту".
-- А раньше?
-- Раньше я эти письма начальству сдавала, как велели... Я же не
знала... А сегодня поняла.
-- Почему сегодня?
-- А я у редактора в столе Самиздат нашла; когда будете дежурить,
Вячеслав Сергеич, обязательно почитайте серую папку. Только никому! Я
сказала вам, потому что... у меня никого нет. Вот мой Староконюшенный... В
том подъезде живет Хрущев.
-- Его охраняют?
-- В нашем доме все подъезды охраняют. Зайдите, не бойтесь...
Они постояли немного в темноте, подождали, пока лифтер отошел к своему
столу в углу холла. Дверца лифта захлопнулась, и сквозь решетку просунул
ись
тонкие пальцы. Он стал целовать их, все по очереди.
-- Пожалей меня! -- прошептала она. -- А то умру от неисполненных
желаний.
_31. СВИДАНИЕ В КРЕМЛЕВКЕ_
Опасность миновала настолько, что Игоря Ивановича перевезли в новый
корпус в сосновой роще на Рублевском шоссе. Но он все еще лежал на спине.
Первое время он вздрагивал от пронзительных звонков, периодически
раздававшихся во всех палатах.
-- Да вы не волнуйтесь, -- ласково успокаивала хорошенькая сестра.
-- А в чем дело?
-- Звонки -- просто предупреждения медперсоналу. Пока звенит, выходить
в коридор нельзя: член Политбюро лечиться приехал. А пройдет он -- и опять
можно...
И Макарцев действительно привык. Ему даже было приятно, когда звенел
звонок: вот и здесь, в больнице, Игорь Иванович находился поблизости от
руководства. Вчера после очередного консилиума профессор Мясников поо
бещал,
что вот-вот разрешит повернуться на правый бок.
-- Еще месяц, ну, от силы полтора, и будете, как огурчик, правда, пока
еще маринованный...
-- Мне нужен телефон, -- потребовал Макарцев.
-- Телефон? Нет! Никаких дел! Вам нужны положительные эмоции...
В качестве таковых ему разрешили немного читать. Он уговорил сестру
принести из библиотеки "Трудовую правду". Он читал свою газету, как все
читали, утром, а не накануне. Внимательно просмотрел все номера, вышедшие
в
его отсутствие.
-- Нет, ты только подумай, Зина! -- возмущенно сказал он жене, едва она
присела возле него. -- Чем заполнены полосы? Мышиная возня, когда я сотни
раз им твердил: поднимайте значительные вопросы! Не мельтешите!.. Зачем
только я согласился взять Ягубова?
-- Не волнуйся, Гарик, -- успокаивала она его, ласково вынимая из рук
"Трудовую правду". -- Ягубова ведь не ты выбирал. Конечно, ты нашел бы
своего человека... Но скоро выйдешь, и этот Ягубов опять будет выполнять
твои распоряжения.
Ягубов, так сказать, пришел вместе с должностью. Газете дали еще одного
заместителя редактора, и кто-кто, а уж Игорь Иванович не мог не понять, чем
это пахнет. Все замы были двойного подчинения -- ему и ЦК. Ягубов, без
сомнения, предназначался в фигуры тройного подчинения -- еще и КГБ. К чему
этот сверхконтроль? Недоверие, закулисные шашни... Ведь покончили с этим --
и вот опять. Чего-то я не понимаю... Я всегда сам делал газету, можно
сказать вдохновлял людей. А теперь второстепенные работники решают вм
есто
меня и меня же считают старомодным за то, что я приезжаю вечером посмотре
ть
полосы. Это, видите ли, атавизм -- вникать в конкретные дела. Ведь прав был
Ленин, говоря: если что и погубит советскую власть, так это бюрократизм.
Теперь узнаете, каково без меня.
-- Ты позвонила Таврову? -- нетерпеливо спросил он жену. -- Где же он?
-- Конечно, позвонила! Сказал, приедет... Сейчас протру тебе спину.
Надеюсь, я сделаю это аккуратней сестры, хотя тебе, может, и приятней, чтоб
ы
протирала она и хлопала при этом ресницами.
-- Не говори глупостей, Зинуля.
Он прикрыл глаза в полудреме, а Зинаида протерла ему спину до самого
копчика ваткой со спиртом от пролежней. Она опять села, раскрыла "Трудову
ю
правду" и просматривала ее. Иногда она это делала, но только при Игоре
Ивановиче. Думала она о том, как удачно ей удалось сделать дорогой подаро
к
палатной врачихе. На доллары, оставшиеся от последней заграничной поез
дки
мужа, она купила в валютной "Березке" джинсовый костюм и японские часы,
узнав, что у врачихи сын-подросток. Та была очень рада и тут же сообщила,
что ей уже обещали по великому блату новый швейцарский препарат, которо
го
тут, в Кремлевке, днем с огнем не найти, и она его израсходует на Макарцева.
Зинаида Андреевна пообещала ей японский зонтик и заодно спросила разме
р ее
обуви, после чего они расстались довольные друг другом. Мужу, разумеется
,
рассказывать это было ни к чему.
Хорошенькая сестра приоткрыла дверь и тихо произнесла:
-- К вам гость, Игорь Иваныч. Можно пропустить?
-- Давайте, давайте, -- сказал он.
Сестре этой Зинаида недавно подарила флакон французских духов. Вопрос
,
только что заданный сестрой, Макарцеву понравился, и глаза у него
заблестели. Сами давали разрешение медперсоналу пропускать к себе те
больные, у кого дело шло на поправку, кто снова становился ответственны
м
работником. В палату медленно и неуклюже вошел Яков Маркович, придержив
ая
белый халат у шеи рукой, более волосатой, чем его голова. Он замахал руками
,
затопал на месте, брызгая слюной.
-- Макарцев, Макарцев! Ты с кем-нибудь свою болезнь согласовал? Ведь по
всем данным в больницу должен был загрохотать я...
-- Почему ты? -- слабо улыбнулся Игорь Иванович.
-- Я в больницу всегда готов, как юный пионер.
-- Не очень ты похож на юного пионера, правда, Зина?
Она вежливо улыбнулась.
-- Я выходил строиться на линейку в другом лагере, вот и выгляжу не
очень свежо. У меня сто болезней, а ты взял мой процент на себя!
-- Будет считаться! Рад тебя видеть, старина. Познакомься, моя супруга.
Зина, это Тавров, ты о нем слышала.
-- Раппопорт, -- представился Тавров.
-- Мы уже знакомы, -- Зинаида Андреевна протянула руку. -- Заочно.
-- Заочно я воспринимаю только партийные постановления. А красивых
женщин, вы знаете, так мало, что их надо посмотреть.
-- Муж не ценит, -- она погладила Игоря Ивановича по голове.
-- Зинуля! -- Макарцев похлопал ее по руке. -- Хватит здесь отсиживать.
Борька придет обедать, а тебя нет. За меня не волнуйся. Мы тут с Яковом
Маркычем чуток потолкуем о газетных делах -- тебе это неинтересно...
Он притянул жену за руку к себе и поцеловал в щеку. Зинаида улыбнулась
Якову Марковичу.
-- Умоляю, недолго. Ты должен меня слушаться. Это я говорю как врач.
-- Ты не врач, Зинуля, а жена ответработника.
Она с показной обидой надула губы и тихо притворила за собой дверь.
-- Что там творится, рассказывай! -- жадно набросился Макарцев на Якова
Марковича, едва жена исчезла за дверью. -- Кстати, я на досуге прочел твою
статью "Писатели -- идеологические бойцы". Дельно, и главное, правильные
обобщения. Чего ты смеешься?
-- Писатели, -- пробурчал Раппопорт, -- бывают двух категорий: те, за
кого пишут, и те, кто пишет за других.
-- Но есть ведь и настоящие писатели?
-- Боюсь, они не бойцы идеологического фронта...
-- Ну их к Богу! -- Макарцев сделал вид, что понял иначе. -- Нам
хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать...
-- Если так...
-- Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий
дальше?
-- Что рассказывать?... Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш
лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше?
-- Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю,
журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставл
ю
вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов...
-- Не надо. Не надо премии, -- замахал руками Раппопорт. -- Ты лучше
Ягубова умерь...
-- Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и
кругозор у моего зама!
-- Не об этом. Он понимает!.. Я знаю, антисемитом быть необходимо...
-- Чепуха!
-- Но нельзя же так в лоб...
-- Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой
газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!.. Вот что... Готовь-ка
доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы
в новых
условиях.
-- Я -- свой доклад на собрании?
-- Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного
авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК.
-- Пожалуйста, мне что -- жалко?
В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все
же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить
с
рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы
поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папк
е?
-- Кстати, чтобы не забыть, Тавров, -- Макарцев прервал молчание,
поморщился от боли. -- Помнишь о папке?
В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де
Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступи
л
тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо
понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин ил
и
посторонние... А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? О
т
этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.
-- Так вот, о папке, -- сердясь на самого себя, повторил он, глянув на
дверь. -- Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам
понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость,
считаешь?
-- Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?
-- Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха
подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!
-- Разумно, -- тряхнул головой Яков Маркович. -- Вынесу -- никто не
заметит.
-- Она в среднем ящике стола.
-- В среднем так в среднем... Спрячу ее вне редакции, так?
-- Вот именно, -- глаза у Макарцева заблестели. -- Нет ее -- и все. А
на нет и суда нет!
-- Суд-то есть! Но зачем лишние улики?
-- Вот именно! Значит, сделаешь?
-- А как же! -- Тавров протянул Макарцеву руку. -- И не думай ты больше
об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не
было.
Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице
халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.
-- Вы? -- удивился Раппопорт. -- Разве вы не уехали?
-- Я ждала вас... Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?
-- Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?
-- Нет! Он... Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не
допустила...
-- Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих
проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала...
-- Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то
скрывает... Спрашиваю, а он отшучивается...
-- Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и
нервничает... Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран.
-- Субботник?
-- Он самый! И есть реальная опасность -- она-то и тревожит Макарцева
больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований...
-- Опасность?
-- Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты
или партийный аппарат.
-- Чем это пахнет?
-- Тогда и работа будет оценена не наша.
-- Ну и что?
-- И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите
что-то спросить?
-- Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду,
что я дура?
-- Что вы, как можно?
-- Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч?
-- С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что
почин начала "Трудовая правда". Это не совсем тактично и может не
понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство
и
почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней...
Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше.
-- Вы в редакцию? -- сухо спросила Зинаида Андреевна. -- Я довезу
вас...
Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет
мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро "Молодежная" и будет
с
полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а та
м
снова пересадка... "Волга" у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович,
идя в больницу, уже обошел ее стороной.
-- Знаете, я в лесу не был уже десять лет, -- сказал Раппопорт, указав
рукой за окно. -- Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна.
Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете...
-- Как угодно.
Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь.
_32. МАКАРЦЕВА ЗИНАИДА АНДРЕЕВНА_
_АВТОБИОГРАФИЯ, ПРИЛОЖЕННАЯ К АНКЕТЕ ДЛЯ ТУРИСТИЧЕСКОЙ ПОЕЗДКИ В_
КАПСТРАНУ
Я, Макарцева 3.А., девичья фамилия Жевнякова, фамилия по первому браку
Флейтман, русская, родилась 3 февраля 1925 г. в Ростове-на-Дону в семье
служащего. Отец умер в 1927 г., мать учительница. В комсомол вступила в 1940
г., беспартийная. В 1943 г. поступила в Ташкентский медицинский институт,
окончила его в 1949 г. со специальностью врача-педиатра. Направлена на
работу в детскую поликлинику No 1 спецсектора Мосгорздравотдела, лечила
детей работников МК и МГК партии. Оставила работу в связи с рождением сын
а.
Являюсь военнообязанной, ст. лейтенант запаса.
Мой муж, Макарцев И.И., кандидат в члены ЦК КПСС, главный редактор
газеты "Трудовая правда".
Личная подпись -- 3.Макарцева.
_СУЩЕСТВОВАНИЕ ЗИНАИДЫ АНДРЕЕВНЫ_
Эту свою автобиографию Зинаида Андреевна написала впопыхах: муж стоя
л
над душой и торопил. Едва расписалась, схватил и уехал в ЦК, ничего не
объяснив. Только вечером она выяснила, что ее, возможно, пустят за границ
у
вместе с ним.
Получилось так, что первые свои поездки в разные страны Хрущев соверша
л
с Булганиным, а западные руководители являлись на эти встречи с женами. В
о
время деловых встреч глав государств жены собирались отдельно, и Булга
нин
невольно оказывался с женами. Возвращаясь в Москву, он жаловался Никит
е
Сергеевичу на свою судьбу. Он, конечно, сознает, что это его партийный долг
,
но, с другой стороны, и в его положение войти надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
-- Ты где живешь? -- спросил Славик, обводя ее вокруг скамейки и ставя
между колен.
-- На авеню Старых Кобыл.
-- Это, простите, где?
-- Так один приятель отца говорит. А вообще-то Староконюшенный
переулок...
-- Арбат? За час дойдем.
-- Дойдем... А жена? Она будет беспокоиться...
-- Она привыкла...
Ивлев взял Надю за руку, и они вышли на полутемную улицу. Большая часть
фонарей для экономии электричества была погашена. Возле тротуара лежа
ли
сугробы, черные от копоти, в окружении больших луж. Прогромыхал грузовик
--
строительные детали по Москве возили и ночью. Милицейская патрульная ма
шина
проехала мимо, задержавшись. Наряд подозрительно оглядел Ивлева и Надю,
но
вылезать и проверять документы поленился.
-- А я люблю Москву ночью, -- мечтательно сказала она. -- В ней нет
толкучки, очередей, хамства. Особенно люблю, когда выпал снег: все
становится чистым.
-- Снег похож на стиральный порошок...
-- Нет! На белые простыни!.. -- она повернулась к нему, идя спиной
вперед, поцеловала в щеку. -- Знаешь, я всегда думала, что это будет в
двухспальной кровати, как в заграничных фильмах. Простыня -- с мелкими
цветочками. А утром раздвинешь занавес -- за окном солнце и лес -- весь в
снегу!
-- У редактора на столе -- приятнее.
-- Газета -- публичный дом, ты сам говорил.
-- Запомнила?
-- Я все запоминаю, что говоришь ты. Я такая счастливая сегодня!
Добилась все-таки тебя. Получила!
Вячеслав усмехнулся, хотел что-то произнести, но передумал.
-- Знаешь, даже не верится... -- продолжала она. -- Скажи, теперь я
женщина?
-- Нет еще.
-- Нет? А я думала... Ну и когда же?
-- Что -- когда?
-- Когда стану женщиной?
-- Откуда я знаю? Наверно, когда не будешь спрашивать у меня.
-- Газета -- публичный дом, -- мечтательно произнесла Надя. -- У нас в
отделе два социолога материалы для диссертации собирают. Вчера один, ко
гда
мы вдвоем в комнате остались, подходит и кладет руку на талию. "Наденька, --
говорит, -- у меня к вам просьба..." "Пожалуйста", -- говорю. Снимаю его
руку с талии и кладу в нее пачку писем... "Я попрошу письма антисоветского
содержания откладывать, чтобы нам не приходилось просматривать всю поч
ту".
-- А раньше?
-- Раньше я эти письма начальству сдавала, как велели... Я же не
знала... А сегодня поняла.
-- Почему сегодня?
-- А я у редактора в столе Самиздат нашла; когда будете дежурить,
Вячеслав Сергеич, обязательно почитайте серую папку. Только никому! Я
сказала вам, потому что... у меня никого нет. Вот мой Староконюшенный... В
том подъезде живет Хрущев.
-- Его охраняют?
-- В нашем доме все подъезды охраняют. Зайдите, не бойтесь...
Они постояли немного в темноте, подождали, пока лифтер отошел к своему
столу в углу холла. Дверца лифта захлопнулась, и сквозь решетку просунул
ись
тонкие пальцы. Он стал целовать их, все по очереди.
-- Пожалей меня! -- прошептала она. -- А то умру от неисполненных
желаний.
_31. СВИДАНИЕ В КРЕМЛЕВКЕ_
Опасность миновала настолько, что Игоря Ивановича перевезли в новый
корпус в сосновой роще на Рублевском шоссе. Но он все еще лежал на спине.
Первое время он вздрагивал от пронзительных звонков, периодически
раздававшихся во всех палатах.
-- Да вы не волнуйтесь, -- ласково успокаивала хорошенькая сестра.
-- А в чем дело?
-- Звонки -- просто предупреждения медперсоналу. Пока звенит, выходить
в коридор нельзя: член Политбюро лечиться приехал. А пройдет он -- и опять
можно...
И Макарцев действительно привык. Ему даже было приятно, когда звенел
звонок: вот и здесь, в больнице, Игорь Иванович находился поблизости от
руководства. Вчера после очередного консилиума профессор Мясников поо
бещал,
что вот-вот разрешит повернуться на правый бок.
-- Еще месяц, ну, от силы полтора, и будете, как огурчик, правда, пока
еще маринованный...
-- Мне нужен телефон, -- потребовал Макарцев.
-- Телефон? Нет! Никаких дел! Вам нужны положительные эмоции...
В качестве таковых ему разрешили немного читать. Он уговорил сестру
принести из библиотеки "Трудовую правду". Он читал свою газету, как все
читали, утром, а не накануне. Внимательно просмотрел все номера, вышедшие
в
его отсутствие.
-- Нет, ты только подумай, Зина! -- возмущенно сказал он жене, едва она
присела возле него. -- Чем заполнены полосы? Мышиная возня, когда я сотни
раз им твердил: поднимайте значительные вопросы! Не мельтешите!.. Зачем
только я согласился взять Ягубова?
-- Не волнуйся, Гарик, -- успокаивала она его, ласково вынимая из рук
"Трудовую правду". -- Ягубова ведь не ты выбирал. Конечно, ты нашел бы
своего человека... Но скоро выйдешь, и этот Ягубов опять будет выполнять
твои распоряжения.
Ягубов, так сказать, пришел вместе с должностью. Газете дали еще одного
заместителя редактора, и кто-кто, а уж Игорь Иванович не мог не понять, чем
это пахнет. Все замы были двойного подчинения -- ему и ЦК. Ягубов, без
сомнения, предназначался в фигуры тройного подчинения -- еще и КГБ. К чему
этот сверхконтроль? Недоверие, закулисные шашни... Ведь покончили с этим --
и вот опять. Чего-то я не понимаю... Я всегда сам делал газету, можно
сказать вдохновлял людей. А теперь второстепенные работники решают вм
есто
меня и меня же считают старомодным за то, что я приезжаю вечером посмотре
ть
полосы. Это, видите ли, атавизм -- вникать в конкретные дела. Ведь прав был
Ленин, говоря: если что и погубит советскую власть, так это бюрократизм.
Теперь узнаете, каково без меня.
-- Ты позвонила Таврову? -- нетерпеливо спросил он жену. -- Где же он?
-- Конечно, позвонила! Сказал, приедет... Сейчас протру тебе спину.
Надеюсь, я сделаю это аккуратней сестры, хотя тебе, может, и приятней, чтоб
ы
протирала она и хлопала при этом ресницами.
-- Не говори глупостей, Зинуля.
Он прикрыл глаза в полудреме, а Зинаида протерла ему спину до самого
копчика ваткой со спиртом от пролежней. Она опять села, раскрыла "Трудову
ю
правду" и просматривала ее. Иногда она это делала, но только при Игоре
Ивановиче. Думала она о том, как удачно ей удалось сделать дорогой подаро
к
палатной врачихе. На доллары, оставшиеся от последней заграничной поез
дки
мужа, она купила в валютной "Березке" джинсовый костюм и японские часы,
узнав, что у врачихи сын-подросток. Та была очень рада и тут же сообщила,
что ей уже обещали по великому блату новый швейцарский препарат, которо
го
тут, в Кремлевке, днем с огнем не найти, и она его израсходует на Макарцева.
Зинаида Андреевна пообещала ей японский зонтик и заодно спросила разме
р ее
обуви, после чего они расстались довольные друг другом. Мужу, разумеется
,
рассказывать это было ни к чему.
Хорошенькая сестра приоткрыла дверь и тихо произнесла:
-- К вам гость, Игорь Иваныч. Можно пропустить?
-- Давайте, давайте, -- сказал он.
Сестре этой Зинаида недавно подарила флакон французских духов. Вопрос
,
только что заданный сестрой, Макарцеву понравился, и глаза у него
заблестели. Сами давали разрешение медперсоналу пропускать к себе те
больные, у кого дело шло на поправку, кто снова становился ответственны
м
работником. В палату медленно и неуклюже вошел Яков Маркович, придержив
ая
белый халат у шеи рукой, более волосатой, чем его голова. Он замахал руками
,
затопал на месте, брызгая слюной.
-- Макарцев, Макарцев! Ты с кем-нибудь свою болезнь согласовал? Ведь по
всем данным в больницу должен был загрохотать я...
-- Почему ты? -- слабо улыбнулся Игорь Иванович.
-- Я в больницу всегда готов, как юный пионер.
-- Не очень ты похож на юного пионера, правда, Зина?
Она вежливо улыбнулась.
-- Я выходил строиться на линейку в другом лагере, вот и выгляжу не
очень свежо. У меня сто болезней, а ты взял мой процент на себя!
-- Будет считаться! Рад тебя видеть, старина. Познакомься, моя супруга.
Зина, это Тавров, ты о нем слышала.
-- Раппопорт, -- представился Тавров.
-- Мы уже знакомы, -- Зинаида Андреевна протянула руку. -- Заочно.
-- Заочно я воспринимаю только партийные постановления. А красивых
женщин, вы знаете, так мало, что их надо посмотреть.
-- Муж не ценит, -- она погладила Игоря Ивановича по голове.
-- Зинуля! -- Макарцев похлопал ее по руке. -- Хватит здесь отсиживать.
Борька придет обедать, а тебя нет. За меня не волнуйся. Мы тут с Яковом
Маркычем чуток потолкуем о газетных делах -- тебе это неинтересно...
Он притянул жену за руку к себе и поцеловал в щеку. Зинаида улыбнулась
Якову Марковичу.
-- Умоляю, недолго. Ты должен меня слушаться. Это я говорю как врач.
-- Ты не врач, Зинуля, а жена ответработника.
Она с показной обидой надула губы и тихо притворила за собой дверь.
-- Что там творится, рассказывай! -- жадно набросился Макарцев на Якова
Марковича, едва жена исчезла за дверью. -- Кстати, я на досуге прочел твою
статью "Писатели -- идеологические бойцы". Дельно, и главное, правильные
обобщения. Чего ты смеешься?
-- Писатели, -- пробурчал Раппопорт, -- бывают двух категорий: те, за
кого пишут, и те, кто пишет за других.
-- Но есть ведь и настоящие писатели?
-- Боюсь, они не бойцы идеологического фронта...
-- Ну их к Богу! -- Макарцев сделал вид, что понял иначе. -- Нам
хватает хлопот с нашими писателями. О них и будем думать...
-- Если так...
-- Вот что, Тавров. Расскажи лучше о субботнике. Какой план действий
дальше?
-- Что рассказывать?... Соцстраны нас, конечно, поддержали. Весь наш
лагерь выйдет с лопатами. Куда уж дальше?
-- Да, это размах! Ай да жилу раскопал! Вот это, я понимаю,
журналистика! От души поздравляю! Погоди вот, выйду из больницы, поставл
ю
вопрос о том, чтобы представить тебя к премии Союза журналистов...
-- Не надо. Не надо премии, -- замахал руками Раппопорт. -- Ты лучше
Ягубова умерь...
-- Мешает? Вот сукин кот! Не понимает важности мероприятия. Ну и
кругозор у моего зама!
-- Не об этом. Он понимает!.. Я знаю, антисемитом быть необходимо...
-- Чепуха!
-- Но нельзя же так в лоб...
-- Вот сволочь! Не бойся, Яков Маркыч! Пока я главный редактор этой
газеты, тебя никто пальцем не тронет, так и знай!.. Вот что... Готовь-ка
доклад к очередному партсобранию о требованиях идеологической работы
в новых
условиях.
-- Я -- свой доклад на собрании?
-- Ты, ты! Ягубову дам указание. Тебе это важно для партийного
авторитета. На собрании будут представители райкома, горкома, ЦК.
-- Пожалуйста, мне что -- жалко?
В разговоре возникла пауза, и Яков Маркович снова подумал, зачем он все
же понадобился Макарцеву. Не для того же, в конце концов, чтобы поздравить
с
рождением идеи юбилейного субботника! И уж тем более не для того, чтобы
поручить доклад на партсобрании. Неужели опять он беспокоится о той папк
е?
-- Кстати, чтобы не забыть, Тавров, -- Макарцев прервал молчание,
поморщился от боли. -- Помнишь о папке?
В больнице Макарцев то и дело возвращался к ней мыслями. Маркиз де
Кюстин не давал ему покоя. Разумеется, Игорь Иванович правильно поступи
л
тогда. Но теперь обстоятельства изменились. В его столе может что-либо
понадобиться, будут искать. Не исключено, что это станет делать Кашин ил
и
посторонние... А вдруг кто подумает, что Макарцев доносит на сотрудников? О
т
этой мысли у Игоря Ивановича заболела грудь.
-- Так вот, о папке, -- сердясь на самого себя, повторил он, глянув на
дверь. -- Что-то у меня душа не на месте. Должность обязывает, сам
понимаешь! Раз у меня лежит, значит, я вроде как с ней связан. Глупость,
считаешь?
-- Надеюсь, ты меня не заставишь добровольно нести ее на Лубянку?
-- Плохо же ты обо мне думаешь! Просто, пока я болен, надо ее, от греха
подальше, спрятать, чтобы не валялась в кабинете. Мало ли что!
-- Разумно, -- тряхнул головой Яков Маркович. -- Вынесу -- никто не
заметит.
-- Она в среднем ящике стола.
-- В среднем так в среднем... Спрячу ее вне редакции, так?
-- Вот именно, -- глаза у Макарцева заблестели. -- Нет ее -- и все. А
на нет и суда нет!
-- Суд-то есть! Но зачем лишние улики?
-- Вот именно! Значит, сделаешь?
-- А как же! -- Тавров протянул Макарцеву руку. -- И не думай ты больше
об этой папке. Держи, Макарцев, хвост морковкой! Я ушел, и меня здесь не
было.
Спустившись в мраморный вестибюль, Яков Маркович отдал гардеробщице
халат и, кряхтя, натягивал пальто, когда к нему подошла Зинаида Андреевна.
-- Вы? -- удивился Раппопорт. -- Разве вы не уехали?
-- Я ждала вас... Скажите, о чем просил Игорь Иваныч?
-- Откуда вы взяли, что он меня просил? А если это я его просил?
-- Нет! Он... Сюда бы никто к нему с просьбой не пошел! Я бы не
допустила...
-- Ну хорошо. Допустим, он. Разве вам это интересно? Женщины от этих
проблем далеки. И нужно долго объяснять, с самого начала...
-- Долго? Ничего! Знаете, я ведь чувствовала, что он от меня что-то
скрывает... Спрашиваю, а он отшучивается...
-- Ваш муж слишком близко принимает к сердцу престиж газеты, вот и
нервничает... Мы начали кампанию в масштабе всех соцстран.
-- Субботник?
-- Он самый! И есть реальная опасность -- она-то и тревожит Макарцева
больше всего. И, честно говоря, я думаю, не без оснований...
-- Опасность?
-- Опасность, что инициативу, мягко говоря, присвоят себе другие газеты
или партийный аппарат.
-- Чем это пахнет?
-- Тогда и работа будет оценена не наша.
-- Ну и что?
-- И из кандидатов в члены ЦК переведут не Макарцева, а другого. Хотите
что-то спросить?
-- Вы сказали, что я красивая женщина, Яков Маркыч. Вы имели в виду,
что я дура?
-- Что вы, как можно?
-- Тогда о чем вас просил Игорь Иваныч?
-- С завтрашнего дня во всех материалах мы будем подчеркивать, что
почин начала "Трудовая правда". Это не совсем тактично и может не
понравиться в ЦК. Но пока там сообразят, мы уже застолбим свое первенство
и
почин из-под Макарцева будет выбить-таки трудней...
Она не поверила, и он стал уважать ее чуть-чуть больше.
-- Вы в редакцию? -- сухо спросила Зинаида Андреевна. -- Я довезу
вас...
Он представил себе, как сейчас потащится к автобусу, долго будет
мерзнуть на остановке, потом спустится в сырое метро "Молодежная" и будет
с
полчаса сидеть на ледяном клеенчатом сиденье, пока доедет до центра, а та
м
снова пересадка... "Волга" у Макарцева теплая и чистая. Но Яков Маркович,
идя в больницу, уже обошел ее стороной.
-- Знаете, я в лесу не был уже десять лет, -- сказал Раппопорт, указав
рукой за окно. -- Забыл, как он пахнет, а сейчас, говорят, все-таки весна.
Пойду прогуляюсь, если вы не возражаете...
-- Как угодно.
Зинаида Андреевна гордо вышла, широко распахнув стеклянную дверь.
_32. МАКАРЦЕВА ЗИНАИДА АНДРЕЕВНА_
_АВТОБИОГРАФИЯ, ПРИЛОЖЕННАЯ К АНКЕТЕ ДЛЯ ТУРИСТИЧЕСКОЙ ПОЕЗДКИ В_
КАПСТРАНУ
Я, Макарцева 3.А., девичья фамилия Жевнякова, фамилия по первому браку
Флейтман, русская, родилась 3 февраля 1925 г. в Ростове-на-Дону в семье
служащего. Отец умер в 1927 г., мать учительница. В комсомол вступила в 1940
г., беспартийная. В 1943 г. поступила в Ташкентский медицинский институт,
окончила его в 1949 г. со специальностью врача-педиатра. Направлена на
работу в детскую поликлинику No 1 спецсектора Мосгорздравотдела, лечила
детей работников МК и МГК партии. Оставила работу в связи с рождением сын
а.
Являюсь военнообязанной, ст. лейтенант запаса.
Мой муж, Макарцев И.И., кандидат в члены ЦК КПСС, главный редактор
газеты "Трудовая правда".
Личная подпись -- 3.Макарцева.
_СУЩЕСТВОВАНИЕ ЗИНАИДЫ АНДРЕЕВНЫ_
Эту свою автобиографию Зинаида Андреевна написала впопыхах: муж стоя
л
над душой и торопил. Едва расписалась, схватил и уехал в ЦК, ничего не
объяснив. Только вечером она выяснила, что ее, возможно, пустят за границ
у
вместе с ним.
Получилось так, что первые свои поездки в разные страны Хрущев соверша
л
с Булганиным, а западные руководители являлись на эти встречи с женами. В
о
время деловых встреч глав государств жены собирались отдельно, и Булга
нин
невольно оказывался с женами. Возвращаясь в Москву, он жаловался Никит
е
Сергеевичу на свою судьбу. Он, конечно, сознает, что это его партийный долг
,
но, с другой стороны, и в его положение войти надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68