Пил он ее с
вейсманистами-морганистами. Те из них, кто остался в живых, понемногу
отряхивались, вылезая из-под лысенковского пресса.
В Москве под видом организации, новой по существу, возрождалась старая

лаборатория экспериментальной генетики. Максима взяли туда, но у него н
е
было прописки и квартиры. Ему сказали, что защитить диссертацию и получи
ть
прописку ему будет легче, если он вступит в партию. И правда, он легко
защитился, устроил грандиозный банкет в ресторане "Прага", о котором тепе
рь,
когда банкеты запрещены, генетики вспоминают с особой нежностью. Сам

Закаморный об этом не помнит: от счастья и голода он напился в начале
торжества, упал возле писсуара, и приятели увезли его домой.
Тема Максимовой диссертации касалась его лично. По Закаморному
выходило, подтверждалось статистикой и теорией вероятности, что в резул
ьтате
массового уничтожения в стране лучших представителей культуры, искусс
тва,
науки, а также наиболее трудолюбивой и с развитым рефлексом цели части

народа -- крестьян, рабочих, администрации и военных были уничтожены
генотипы, наиболее целесообразные для развития и процветания государс
тва.
Осталось худшее, и оно начинало воспроизводить себе подобных, заполня
я
вакуум. Состав столкнули с рельсов, и он катится к обрыву. Общество
вырождается ускоренными социалистическими темпами.
Впрочем, в диссертацию все это, конечно, не попало. Работа носила чисто
академический характер, сухо повествуя о размножении и вырождении муш
ки
дрозофилы, что, как говорилось в предисловии, способствует выполнению за
дач,
поставленных перед наукой недавно состоявшимся съездом.
Закаморный между тем отрастил бороду и жил, каждые полгода продлевая з
а
взятку временную прописку. Он снимал в коммунальной квартире на Малой

Грузинской, неподалеку от Тишинского рынка, треугольную комнату с окно
м,
выходящим в узкий двор. За отсутствие постоянной прописки хозяйка брал
а на
десятку больше и делила ее с участковым оперуполномоченным.
"В том же городе, -- говорится у Луки, -- была одна вдова". С ней
нашего генетика-полиглота познакомила его собственная лаборантка. Вал
ерия,
новая знакомая Закаморного, замужем была недолго, можно сказать почти н
е
была, муж ее утонул в пьяном виде вскоре после свадьбы. А работала Валери
я
манекенщицей в Центральном доме моделей на Кузнецком мосту и готовила
сь
стать художником-модельером. Длинноногая и немножко манерная, что в обще
м-то
ей даже шло, она лучше всего смотрелась издали и чуть снизу, будто ее родил
и
специально для подмостков Дома моделей. Максима она называла великим уч
еным.
В каморке, куда Максим приводил ее после ресторана "Якорь",
расположенного неподалеку от дома, Валерия сидела на краешке кровати
с
намертво стиснутыми коленками. Едва кандидат биологических наук пыта
лся
сделать пасс руками в ее воздушном пространстве, Валерия отодвигалась.

-- Вы все испортите, Макс! Расскажите лучше о себе...
Она чувствовала в нем кандидата в мужья. А в нем проснулся поэт. Максим
Петрович опускался на колени и шепотом, чтобы не слышала хозяйка, читал:


-- В волнении смотрю вперед --
Передо мной твой нежный рот.
Стыдливо я смотрю назад,
И вижу твой волшебный зад.

-- Замечательно, -- звонко смеялась Валерия. -- Вот только слово
"зад"... Разве его можно вставлять в стихи?
-- Ваш, Валерия, можно!
Он ложился на пол и любовался ею снизу, в том ракурсе, который ей
особенно шел. Они сходили в ЗАГС и счастливые уехали проводить медовый м
есяц
дикарями в Пицунду. На третий день Валерия, лежа на песке у моря, вынула
бумагу и ручку и стала писать письмо подруге.
-- Не отвлекай меня, Макс! -- она отворачивалась. -- Когда ты так
смотришь, у меня рассеиваются мысли.
-- Ну, не буду, не буду, -- улыбаясь, говорил он, и уплывал в море.
Вечером пляжные знакомые пригласили их в ресторан. Максим сказал, что

забыл почистить ботинки, и вернулся. Он открыл Валерину сумку и вытащил

письмо. "С погодой нам повезло, -- прочитал, в частности, он. -- Что
касается Максика, ты оказалась права: он ничтожество. С Гариком муженьк
а
моего не сравнишь, а уж об Эдике-то вспоминать -- только расстраиваться..."
В застолье Максим Петрович был весел, читал новые стихи, потешая честну
ю
компанию, а в конце сам разлил всем и торжественно сказал:
-- Леди и джентльмены! Прошу поднять бокалы. Выпьем за наш с Валерией
развод!
Он достал из кармана письмо, подержал в руках, прочитал в глазах
Валерии испуг и читать вслух не стал, а разорвал письмо и опустил в
пепельницу.
-- "Но и некоторые женщины из наших изумили нас", -- грустно
процитировал он из Луки, тихо вышел и улетел в Москву.
Разуверившись в женщинах, Закоморный стал, по его выражению,
"пополизатором". Он написал забавную популярную книжку о генетике, получ
ил
за нее Первую премию и пропил вместе с гонораром за месяц.
Когда Максим, обиженный на всю прекрасную половину человечества,
познакомился в гостях с Шурой -- травести из Центрального детского театр
а,
-- спичкой, похожей на мальчика и загорающейся от прикосновения, он
попытался ее избегнуть, но она сама ему позвонила. "И все мое -- твое", --
сказала она. Чуть было не приобретший комплекса неполноценности, с помо
щью
травести он понял, что вовсе не лишенец, а мужчина. Они встречались днем,

между ее репетициями и спектаклями. С ней он помолодел, самоутвердился
и
решил, что не будет больше жениться, чтобы не заботиться о разводе. Он
выработал формулу, по которой женщины ему нужны зимой толстые, а летом

худые. Зимой для тепла борода, а летом можно бриться. Зимой сорокаградусн
ая,
а летом можно и портвейн, ибо еще Гиппократ говаривал, что летом вино
добавляют в воду, а зимой -- воду в вино. Все остальные установки
отменяются, поскольку они сковывают свободу желаний.
В лаборатории, где старшему научному сотруднику Закаморному платили

необходимую для осуществления некоторых его желаний зарплату, происхо
дили
между тем перемены. Шеф помирился с лысенковцами, прошел в академики и бы
л
назначен директором института. Лабораторией стал руководить бывший па
рторг,
нацелившийся в члены-корреспонденты. Он поднял старую тему Максима Петр
овича
и вставил ее в план, сформулировав так: "Генетическое обоснование советс
кого
человека, строителя коммунизма, как вершины генотипического ряда
человечества".
-- Генотипы -- твоя тема? -- спросил новый завлаб у Максима.
-- Тема-то вроде бы... Да выводы...
-- Выводы -- не твоя печаль! Давай закладывай фундамент! А выводы и без
тебя найдется кому сделать. Тему мы включили в шестую позицию, чтобы
буржуазные ученые не смогли использовать твои открытия для совершенст
вования
своих генотипов. Заполняй анкету, будем оформлять тебе допуск к твоей те
ме.
6-я позиция, как всем известно,-- секретная часть плана
исследовательских работ Академии медицинских наук, включающая разраб
отку
средств бактериологической войны, распространение эпидемий в зарубе
жных
странах. В генетике -- опыты по массовому изменению наследственности. Пос
ле
четырехмесячной проверки Максима Петровича допустили к его собствен
ным
материалам, на которых теперь стоял гриф "СС" -- Совершенно секретно.
Государственная тайна.
Но работать он не начал. В тот день в лаборатории состоялся митинг,
посвященный единодушному одобрению трудящимися братской помощи чех
ам.
Максим, сидя в последнем ряду, еще переживал судьбу своих генотипов и не

заметил, как все научные сотрудники начали единодушно голосовать за

одобрение.
-- Кто воздержался? -- спросил бывший парторг, а ныне завлаб только для
того, чтобы сразу объявить: "Принято единогласно!"
А Максим механически поднял руку, и получилось, что он один как бы
воздержался, а значит, как бы не одобрил. Честно говоря, он и сам испугался.

Но парторг решил, что он, как человек более идейно-убежденный, лучше
доделает работу о генотипах советского человека и Максим Петрович тол
ько
мешает. Воздержание Закаморного стало известно инстанциям, после чего о
н был
исключен из партии и уволен с работы и лишен звания кандидата биологиче
ских
наук.
Осталась ему собственная порядочность. Максим Петрович пришел к вывод
у,
что неприятности навалились как нельзя более кстати. Ему даже стало
казаться, что он специально воздержался при голосовании и тем самым дока
зал,
что лично в нем, в М.П.Закаморном, генотип полноценный. А прочие --
"торгующие во храме". Свобода от обязательства посещать научное присутс
твие
открывала перед ним два пути: доспиться или уйти в теологию. Он решил идт
и
по обоим путям. Увлекающийся и быстро остывающий Максим Петрович был

попеременно христианином, буддистом, йогом, сионистом, ницшеанцем,
адвентистом седьмого дня, смешивал философии Шопенгауэра, Леонтьева,

Бердяева. Чьи книги ему удавалась достать из-под полы, тем он и поклонялся.

-- В сущности, я марксист-антикоммунист и верующий атеист, -- объяснял
он друзьям за бутылкой. -- Больше всего я благодарен партии за то, что меня

выгнали из партии. В принципе, жизнь не так уж сложна: с утра выпил -- и
целый день свободен.
Закаморному нравилось тратить время на занятия, абсолютно ненужные. О
н
скисал от принудиловки. Вкусы его колебались. Еще вчера он требовал для

России новой революции, а сегодня носился с идеей поставить памятник

разоблаченному товарищу Сталину.
-- Подумайте! Ведь никто так не способствовал дискредитации идеи, как
он!
Идеей, которая его посетила, он, боясь забыть, спешил поделиться
немедленно. С соседом в метро он обсуждал вопрос, не написать ли письмо с

предложением ввести новые знаки отличия? На погонах офицеров госбезопа
сности
вместо звездочек поместить маленькие замочные скважины: майор -- одна

замочная скважина, полковник -- три.
-- Тебя скоро посадят, -- предостерегали друзья.
А он вслед орал:
-- Все вы зайцы! Из-за вас такое и творится!
В результате друзей у него стало меньше, потом совсем мало и в конце
концов не осталось.
В столовой, поликлинике и магазине, где его обругали, Максим Петрович
вынимал из кармана и наклеивал на стенку листок: "Здесь работают хамы". Эт
о
ему сходило с рук. Но однажды он вышел на улицу, сбрив бороду, усы и волосы

с левой половины головы и оставив на правой, что, с его точки зрения, могло

провозгласить новую двуличную моду, сугубо отечественную. Его забрали
в
милицию, добрили, упекли за мелкое хулиганство на пятнадцать суток и гро
зили
выслать из Москвы к сто первому километру за тунеядство. Хозяйка отказа
лась
сдавать ему комнату. Он ночевал у приятельниц, составляя список на меся
ц
вперед и предупреждая подруг, когда у кого спит.
Деньги у Максима Петровича кончились, и он приходил в газету "Трудовая

правда" написать кое-что или перевести что-либо с иностранного на советс
кий.
Печатал это Яков Маркович под одним из многочисленных псевдонимов
Закаморного или без подписи вообще. От генетики Максим Петрович ушел, о
т
политики ушел, в модную теорию деятельности не верил. Вчера вечером на

животе новой любимой женщины он вывел зеленым фломастером пониже пупк
а:
"Лучше быть не может". Она поняла это по-своему и была счастлива.


_23. ШКОЛА КЕНАРЕЙ_

-- Посторонних нету?
Закаморный просунул в щель плосковатую голову. Показалось, что он
прищемил ее, и голова сплющилась. Войдя, облокотился о косяк. Яков Маркови
ч
снял очки и устало протер глаза. Он вдруг сообразил, что серая папка,
подложенная Макарцеву, вполне могла быть делом рук Максима Петровича. В
се
подходит: и наивность, и нахальство, и знание французского. Может, прямо

спросить? Но Максим -- человек с закидонами, не ответит. Захотел бы -- сам
сказал... И вообще, зачем Якову Марковичу знать лишнее?
-- Входи, дружище, -- ласково произнес Тавров. -- Есть возможность
заработать.
-- Ассенизатор предложил ювелиру кооперироваться...
-- Погоди! -- Яков Маркович глянул на часы. -- Никудышнее здоровье --
это единственное, что у меня еще осталось. Он вынул из портфеля сверточек
с
сыром, в две чашки бросил по щепотке заварки. Налил кипяток, разрезал кусо
к
сыру пополам.
-- Выпить не найдется? Голова со вчерашнего похмелья хрустит.
-- Здоровая голова, раз терпишь. Потерпи еще немного, старче,
заработаешь -- напьешься.
-- Напиться? Я вообще бросаю пить! Говори, где деньги?
-- Поможешь организовать субботник.
-- Субботник -- это бесплатно. А я спрашиваю серьезно.
-- Для других -- бесплатно. А для нас с тобой -- серьезно. Со мной в
лагере, Максик, сидел начальник пожарной охраны. Однажды ему позвонили и
з
газеты и сказали, что горком партии отметил хорошую работу пожарной служ
бы и
постановил осветить ее в печати. Корреспондент приедет фотографирова
ть
пожарных за работой. Пожарник им:
-- Пожалуйста, мол, приезжайте. Но у нас пожаров нет.
-- Почему нет?
-- А потому, что мы хорошо работаем.
-- Ладно, -- отвечают из газеты. -- Подождем. Загорится, сразу нас
вызывайте.
Через день те звонят:
-- Вам повезло: пожар, выезжаем.
-- Выезжайте на здоровье, -- говорят из газеты. -- Но до нашего
прибытия не тушите. Помните: указание горкома!
Пожарные посмеялись. Приехал корреспондент, а дом уже погасили...
-- За что же начальнику дали срок?
-- За срыв решения горкома партии -- за что же еще! Так что поезжай с
Богом, пока горит, и раскручивай.
-- Сколько наклебздонить?
-- Чего? -- не понял Тавров.
-- То есть написать...
-- Сам придумал? Беру на вооружение... Строк двести, не меньше...
Митинг я уже для тебя организовал.
-- Я раньше не понимал, -- проговорил Максим, -- как это полуграмотные
люди с трибуны шпарят готовыми кусками все, чего от них ждут. Как их выучил
а
Софья Власьевна?
-- И понял? -- с ухмылкой спросил Раппопорт.
-- Понял. Знаешь, как учат петь молодых кенарей? Их сажают в одну
клетку с опытными, умеющими петь. И юнец начинает повторять за старшими.

Наши журналисты -- типичные кенари. Наслушаются и твердят, не вникая в
смысл. А сходят с трибуны и говорят: "Шумит, как улей, родной завод, а
мне-то нулик и прямо в рот". Но я-то, Яша, не кенарь!.. "Никто не может...
служить Богу и мамоне".
-- Это было раньше, Макс, а теперь -- теперь мы можем. Да, насчет твоих
генотипов... Проследи, чтобы на станции Сортировочной было поменьше евре
ев.
Они меня уже подвели с движением за коммунистический труд.
-- Мало им революции? -- загоготал Закаморный. -- Нет, все же Павлов
рефлексы должен был изучать не на собаках.
-- В противном случае Ягубов все материалы зажмет.
-- Разве он уже у власти?
-- А то! Макарцев залег с инфарктом.
-- Не так страшен черт, как его Малюта. Ты задумывался, Рап, откуда
берутся ответработники?
-- Небось, опять биологические ассоциации?
-- Раньше на кораблях уничтожали крыс так. Сперва моряки ловили в
клетки четырех крыс, сдвигали клетки попарно и открывали дверцы. Крысы

бросались друг на друга, и те две, что злее и сильнее, загрызали тех, что
слабее. Тогда ловили еще двух крыс и подсаживали в клетки. А потом еще.
Оставшихся двух самых кровожадных и агрессивных выпускали на волю, пом
орив
голодом. Они исчезали в норах и догрызали крыс, не готовых к борьбе.
-- От твоей биологии тошнит! -- проворчал Раппопорт.
Он опять подумал о серой папке. Ну, держишь Самиздат в надежном месте.
Зачем же вылезать? Всех ведь начнут тормошить.
-- Макс, не слыхал, у нас рукопись читают?..
-- Не слышал, -- отрезал Максим. -- Если достанешь, дай. Я поехал на
твой субботник.
-- Погоди! Как ты сказал?
-- Клебздонить...
-- Во! Наклебздонить успеешь. А фотарь? Без снимков не прозвучит! Звоню
Какабадзе.


_24. КАКАБАДЗЕ АЛЕКСАНДР ШАЛВОВИЧ_

_ИЗ АНКЕТЫ ПО УЧЕТУ КАДРОВ_

Фотокорреспондент газеты "Трудовая правда".
Родился 2 июня 1941 г. в Тбилиси.
Национальность: грузин. Отец грузин, мать армянка.
Родной язык: русский.
Беспартийный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68