Он полистал их.
Переводы вложены в журналы -- полный сервис. Психология, философия,
психиатрия... Занимательный набор. А это? Это оккультные науки, если Ивлев
правильно понял, телекинез, телепатия...
Он корректно не стал читать рукописных листков, разбросанных по столу.
Глаза, скользнув, вырвали из всего обилия три толстых тома, переплетенны
е
нефабричным способом в ярко-красный коленкор. Ивлев открыл обложку, в уг
лу
страницы прочитал: "Совершенно секретно".
Тут уж он не смог удержаться, ознакомился с названием: "Сироткин В.Г.,
генерал-майор госбезопасности. К вопросу о возможностях управления
мыслительными процессами в идеологической борьбе. Диссертация на соис
кание
ученой степени кандидата философских наук". Слава хмыкнул, хотел начат
ь
читать, но услышал в коридоре шаги. Он поспешно захлопнул обложку и двину
лся
к двери, но она сама открылась.
-- Простите, я, кажется, помешал...
На пороге стоял плечистый человек лет шестидесяти в добротном сером
костюме. Он намеревался войти, но, увидев обнаженного Славу, растерялся.
Некоторое время оба они молчали, не зная как поступить и какой предложит
ь
другому выход. Они просто разглядывали друг друга. Наконец, человек
произнес:
-- Вы не могли бы мне объяснить, что это значит?
-- Разрешите мне сперва одеться, -- с достоинством выдал ему текст
Вячеслав.
-- Пожалуй! А где, черт возьми, Надя?
-- В ванной... С подругой, -- не моргнув, пробормотал Ивлев, боком
проходя через коридор в Надину комнату.
-- С какой подругой?
-- Со своей. То есть с моей. Извините!..
Только Надиного отца ему и не хватало! Очутясь в комнате у Надежды,
Ивлев схватил в охапку белье, бросился в ванную.
-- Отец!
-- Где? -- зрачки у Нади расширились. -- Раньше он не приезжал днем!
-- Не трать времени, одевайся.
-- Знаешь, -- прошептала Надя, -- ему позвонила соседка! Она
шизофреничка, на пенсии, бывший майор. У нее, когда в дверь позвонишь соли
занять, свет вспыхивает. Стоишь, как на допросе. Она к отцу после смерти
матери зачастила, а теперь за мной следит.
-- Ясно. Я смоюсь, если смогу. Учти: я здесь с твоей подругой. А ты
почему молчала, кто он?
-- Об этом все знают, кроме тебя. А ты что, мне меньше верил бы?
Он пожал плечами.
-- Противно!
-- Мне тоже. Но он -- мой отец!
-- А в смысле трепа дома?
-- Наоборот, дурачок! Если уж придут к нему, так в последнюю очередь.
-- Конечно, папочка тебя в обиду не даст.
Она прижалась к нему.
-- Он хороший, -- сказала она. -- Меня любит и дает деньги. Презираешь?
Застегни лифчик!
Слава погладил ее по голове и выглянул в коридор. Там было пусто, и он
поспешно выбрался на лестничную клетку. Надя отправилась на кухню.
-- Ты?! -- она изобразила удивление, увидев отца.
Он хлопал крышками кастрюль.
-- Приехал поесть котлет, которые ты мне вчера приготовила... Кстати, а
где твоя подруга с этим нудистом?
-- Они ушли.
-- Так я и думал. Даже не познакомились!
-- Не смейся! -- сухо сказала Надя. -- Им негде встречаться.
Отец смотрел на нее внимательно, колеблясь, взорваться или сдержаться.
Он ощутил вдруг, что боится дочери... Нет, этого он допустить не может.
-- Надо регистрироваться, -- сказал он. -- Тогда будет, где.
-- Я им передам.
-- Так где же котлеты?
-- Мы их прикончили, извини.
-- Я понимаю: за мое здоровье... Вот что, Надежда Васильевна! Нам давно
пора поговорить. Я все откладывал, но сейчас есть повод. Правда, время у
меня ограничено...
-- О чем, папочка?
-- Ты живешь таинственной, непонятной мне жизнью...
-- Я? У меня все на виду. Просто ты никогда не спрашиваешь. Это у тебя
-- все совершенно секретно.
-- Ты же знаешь, какая у меня работа, и не будем об этом!
-- Пожалуйста, не будем. Сам начал!..
-- Начал, потому что ты -- моя дочь. Хочу знать про твою жизнь...
-- Ты и в роли отца не перестаешь быть кагебешником, папочка! Уверен,
что должен знать о других все. А про тебя -- никто, даже твоя дочь!
-- Я чекист, дочка.
-- Знаю, папа! Слышу двадцать лет... Но теперь мы оба взрослые, и мамы,
которая примиряла, нет. И она, между прочим, просила за тобой присматриват
ь.
Давай играть так: хочешь знать про меня -- рассказывай про себя, чекист! Нет
-- нет...
-- Тебя кто-то настраивает на левые взгляды.
-- Никто меня не настраивает, успокойся.
-- А что говорят про нас в редакции?
-- Хочешь, чтобы я стучала на своих знакомых?
-- Нахваталась глупостей! Даже если это твое убеждение, надо быть
терпимее.
-- Не знаю, что говорят про твое учреждение другие, а я всем
рассказываю, что в кабинете твоего начальника висит портрет Пушкина.
-- Пушкина? -- он усмехнулся краешком губ. -- Почему?
-- А он, папа, сказал: "Души прекрасные порывы!"
-- Это я слышал, -- засмеялся отец. -- Неостроумно, я тебе скажу.
Прекрасными порывами мы не занимаемся, руки не доходят.
-- Вы занимаетесь тем, чтобы заставить человека перестать мыслить!
-- Фу, Надежда... -- он брезгливо поморщился. -- Ты уже не ребенок! Во
всех странах есть органы насилия. Вячеслав Рудольфович Менжинский, доч
ка,
сказал очень точно: "Мы -- вооруженная часть партии". Вот как! Лично мне
никакие твои мыслители не мешают. Но у государства имеются определенны
е
принципы, и если большинство народа им следует, наша задача -- защищать
большинство от выскочек. Общество не может жить без дисциплины. Да враг
и
только и ждут, что мы разболтаемся. Нам приходится быть монолитом. Вода,
пробив трещинку, может смыть гигантскую плотину, если щель не заделать
вовремя. Я надеюсь, что доживу еще до того времени, когда наши органы вообщ
е
будут упразднены. Но для этого необходима высокая сознательность общес
тва.
-- Чтобы все стали роботами...
-- А, по-твоему, это нормально, когда выскочки и недоучки хотят, чтобы
им разрешили писать и говорить все, что придет в голову? Если хочешь знать
,
не чекисты, а народ таких не любит и сам требует наказывать. Скажем,
Солженицына нам приходится круглосуточно охранять. Он неглупый челове
к, а
понять этого не может. Да все его критические идеи нужны нескольким сотн
ям
чувствительных интеллигентов, больше никому! Если бы его проекты были
реалистичны и полезны, они давно пробились бы в жизнь. Я знаю в сто раз
больше о всяких жестокостях и несправедливостях, чем он. Однако я укрепл
яю
государство, а он его разваливает. Я служу народу, а он кому? Он что же --
один умнее партии, в которой четырнадцать миллионов? Кто всерьез этому
поверит?
-- Те, кого вы преследуете!
-- Ну, если не хочешь вписываться в существующие для всех нормы --
пеняй на себя. Конечно, мы и таких пытаемся воспитывать, но не всегда
удается.
-- Особенно хорошо твой Сталин воспитывал!
-- Сталин -- не мой, Надя. Сталин как раз и был выскочкой, и очень
опасным, поскольку сосредоточил в своих руках слишком большую власть. Е
сли
бы дать неограниченную власть, скажем, Солженицыну, еще неизвестно, каки
е бы
законы он установил. Все нынешние борцы за права человека -- допусти их к
открытым действиям, начнут рваться к власти. У нас гуманные законы, но
такого мы допустить не можем.
-- А нынешний -- это не такая же власть?
-- Нынешний -- исполнитель воли партии. Он подпишет все что угодно,
если мы решим, дочка. Пойми правильно: не потому, что мы -- органы, эти
времена давно прошли. Мы -- сила, потому что мы -- среднее звено партии. Мы
решаем, что Политбюро должно знать и что нет. Мы вынуждены были скинуть
Хрущева, как только он зарвался. И уберем каждого, кто нам помешает, потом
у
что мы коллективно выражаем волю народа, и нет никакой силы, которая могл
а
бы нам помешать. Поняла?
-- Еще бы!
-- Ну, а если поняла, давай теперь узнаем про тебя, поскольку по твоей
формуле про себя я тебе в общих чертах рассказал... Как его фамилия, нашего
гостя?
-- Зачем тебе?
-- Разве отец не имеет права знать, с кем встречается его дочь?
-- Его фамилия Куликов. Куликов Андрей. Андрей Александрович.
-- Он с тобой работает?
-- Нет, он инженер, работает в почтовом ящике, засекречен, как ты, и я
не спрашивала.
-- Что-то лицо мне его знакомо...
-- Такое уж у него лицо. На многих похоже. Я и сама путаю... Знаешь
что, папочка? Не вздумай его проверять, или следить за ним, или что-либо
подобное. Если узнаю -- уйду.
-- Как -- уйду? Что ты несешь, Надежда?!
-- То, что слышал...
-- Но куда?
-- Уйду... Не найдешь!
_56. СИРОТКИН ВАСИЛИЙ ГОРДЕЕВИЧ_
ШТАМП: СС ОВ (Совершенно секретно особой важности).
СПЕЦИАЛЬНАЯ АНКЕТА ДЛЯ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННО
Й
БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
Звание: генерал-майор госбезопасноти.
Занимаемая должность: начальник 5-го Главного управления, член Коллеги
и
Комитета.
Он же, для служебных надобностей, Северов Гордей Васильевич и Гордеев
Н.Н.
Родился 3 октября 1910 г. в Туле.
Национальность: русский. Отец русский, мать русская, родители отца и
матери русские.
Социальное происхождение: отец рабочий, мать крестьянка.
Член КПСС с 1929 года. Партбилет No 00010907. Ранее в партии не
состоял, не выбывал, партийных взысканий не имеет.
Образование и специальность по образованию: высшее, Академия КГБ
(окончил с отличием).
Пребывание за границей: не был.
Ближайшие родственники: дочь Надежда. (Подробный перечень родных,
близких, друзей и знакомых, живых и умерших, с местами жительства, работы
и
захоронения прилагается к анкете.)
В партийные, советские и другие выборные органы не избирается в связи
со спецификой работы.
Правительственные награды: орден Ленина, ордена Красного Знамени и
Красной Звезды, Знак Почета, медали. (Награждался без публикации указов
в
открытой печати.)
Отношение к воинской обязанности: учету по линии Министерства оборон
ы
не подлежит.
Паспорта имеет на указанные выше фамилии. Все подлинные документы сдан
ы
на хранение в Центр.
Домашний адрес: Москва, Староконюшенный пер., 19, кв. 41. Тел.
241-41-14. (Сведений в справочниках не имеется.)
Приметы: рост 171 см, глаза карие, цвет волос -- седой.
Данные о состоянии здоровья: склероз сосудов 1-й степени, астматические
явления. Практически здоров. (На учете в спецполиклинике КГБ.)
_ВОСХОЖДЕНИЕ ВАСИЛИЯ ГОРДЕЕВИЧА_
Все, чего добился в жизни генерал-майор Сироткин, было результатом его
собственных деловых качеств и способностей. Если он чего-то не одолел, в
этом ему помешали люди и обстоятельства.
Василий Гордеевич не любил вспоминать свое детство и тем более
молодость. Там, в детстве и молодости, он был незначительным, ничем не
отличался от других. А уже давно он привык, что к нему относятся с особым
уважением даже тогда, когда он не в генеральской форме. Он привык говорит
ь
медленно, весомо. И то, что он говорил, сразу принималось как приказания.
В минуты откровенности с подчиненными на работе генерал-майор Сиротки
н
говорил, что все, чего он достиг, он достиг благодаря своей идейной
убежденности, вере в правоту дела, которому он служит. Однако взгляды его
,
хотя сам он считал их незыблемыми как гранит, в течение жизни
совершенствовались. В молодости люди делились для него на пролетариат,
то
есть хороших, и буржуазию -- врагов. Сам он был хорошим. Идейный идеализм
его юности сменился идейной практичностью, то есть использованием идей
ности
для движения по службе.
Добившись положения, Сироткин стал невольно делить человечество инач
е:
на своих (работников органов) и чужих. Убеждения (коммунист -- не коммунист)
уже не играли такой роли. Сегодня ты коммунист, а завтра -- изменник родины.
А вот если работник органов, то это уж навсегда. Предателей родины клеймя
т
позором и, если они возвращаются, дают им десять лет. Предателей органов
сами органы уничтожают без суда и следствия, разыскивая их в любой стран
е.
Преданность родине Сироткин считал своей главной опорой в жизни, но
практически подразумевал под этим преданность органам.
Заняв ступеньку в среднем звене руководящего аппарата в то время, когд
а
власть органов была несколько ограничена, Василий Гордеевич был этим
удовлетворен. Его дело -- выполнять свою функцию в общем пространстве
руководства государством. Он даже говорил, что органы теперь нужны для
защиты наших завоеваний от оголтелых сталинистов, добровольных доносч
иков,
требующих сажать всех, кто им не нравится. Но и в дальнейшем партия
совершала ошибку за ошибкой в управлении страной, и ошибки могли исправ
ить
только такие люди, как Василий Гордеевич, приди они к власти. Однако по ряд
у
причин это было невозможно. Тогда коллеги Сироткина заговорили о едине
нии
партии и органов, имея в виду, что после единения они окажутся сильнее. Чт
о
касается взглядов, то, поскольку теория помогает практике, задача убежд
ений
-- помогать человеку в осуществлении его планов. Василий Гордеевич продо
лжал
ждать свое время, хотя шансов, он понимал, оставалось все меньше.
За границей Сироткин не был ни разу. Еще в должности начальника отдела
его пощемливало это обстоятельство, и он размышлял о переводе в другое
управление, в разведку.
Препятствием оказались иностранные языки. Дважды принимался он их
изучать на специальных курсах, где дело поставлено прочно, по-чекистски,
и
каждый раз безнадежно отставал от остальных. Фразы произносил столь ужа
сно,
что строгие преподаватели из бывших резидентов иронизировали, и Васил
ию
Гордеевичу приходилось уходить, чтобы не подорвать своего авторитета.
Некоторые могут подумать, что Сироткина бросили на внутренние дела
из-за неспособности к внешним. Но это неправда. Языков не знает большинст
во
руководителей аппарата разведки. Просто здесь, в борьбе против проникно
вения
буржуазной идеологии, Василий Гордеевич имел солидный опыт. После войн
ы по
его инициативе в крупных городах страны монтировались вывезенные из
фашистской Германии глушилки иностранного радио. Впоследствии произв
одство
подобной аппаратуры было освоено и у нас. Василий Гордеевич не
предчувствовал, что над ним самим нависает туча. Он пострадал при странн
ых
обстоятельствах, не ясных ему самому.
-- Где Петров? Я пришел его арестовать.
-- А он недавно ушел арестовывать вас!
Такие шутки были тогда в ходу. Местопребывание Сироткина не изменилось
.
Он лишь не вернулся домой. Его опустили в лифте на шесть этажей вниз, в
тюрьму. Его не били, не пытали, не допрашивали. Он оставался своим. "Меня
ненадолго законсервировали", -- после шутил он. Он сидел в привилегированн
ых
условиях, читал книги.
Нельзя сказать, что после реабилитации он вышел из Лубянки. Когда
первыми реабилитировали работников органов, Василий Гордеевич только
сел в
лифт и поднялся на шесть этажей вверх. Оттуда он позвонил домой. Сироткин
не
знал, что жена письменно отказалась от него, потому что она, имея чин
капитана, тоже работала в органах. Поступок Алевтины Петровны он понял к
ак
разумный и даже необходимый: у нее на руках оставалась Надя. Отказавшись
,
как положено, жена была отчислена из органов, но устроилась на работу и
ждала возвращения мужа. Когда Василий Гордеевич позвонил домой и к теле
фону
подошла Надя, он сразу понял, что это дочь. Дома Алевтина Петровна отрекла
сь
от своего отречения, и они стали жить дальше. Месяц Надя называла отца
дядей, а потом привыкла.
Родилась дочь поздно, когда Василию Гордеевичу подходило к сорока. А
когда она выросла, он остался без жены. Отцом он стал заботливым, хотя
времени у него было немного. Он слишком много вложил в нее, а теперь у нее
появляется своя жизнь, ему неведомая и потому представляющаяся сплош
ь
неверной. Пытаясь предостеречь дочь, он, сам того не замечая, становился
придирчивым. Он уверял себя, что это -- желание делать ей добро, и не мог
остановиться. Видимо, смерть жены оказала на него влияние. К подчиненным
,
наоборот, с возрастом он стал мягче относиться, реже наказывал за
невыполнение приказа. Сентиментальность не распространялась, разумее
тся, на
людей других убеждений. Но они ведь и не были в каком-то смысле людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Переводы вложены в журналы -- полный сервис. Психология, философия,
психиатрия... Занимательный набор. А это? Это оккультные науки, если Ивлев
правильно понял, телекинез, телепатия...
Он корректно не стал читать рукописных листков, разбросанных по столу.
Глаза, скользнув, вырвали из всего обилия три толстых тома, переплетенны
е
нефабричным способом в ярко-красный коленкор. Ивлев открыл обложку, в уг
лу
страницы прочитал: "Совершенно секретно".
Тут уж он не смог удержаться, ознакомился с названием: "Сироткин В.Г.,
генерал-майор госбезопасности. К вопросу о возможностях управления
мыслительными процессами в идеологической борьбе. Диссертация на соис
кание
ученой степени кандидата философских наук". Слава хмыкнул, хотел начат
ь
читать, но услышал в коридоре шаги. Он поспешно захлопнул обложку и двину
лся
к двери, но она сама открылась.
-- Простите, я, кажется, помешал...
На пороге стоял плечистый человек лет шестидесяти в добротном сером
костюме. Он намеревался войти, но, увидев обнаженного Славу, растерялся.
Некоторое время оба они молчали, не зная как поступить и какой предложит
ь
другому выход. Они просто разглядывали друг друга. Наконец, человек
произнес:
-- Вы не могли бы мне объяснить, что это значит?
-- Разрешите мне сперва одеться, -- с достоинством выдал ему текст
Вячеслав.
-- Пожалуй! А где, черт возьми, Надя?
-- В ванной... С подругой, -- не моргнув, пробормотал Ивлев, боком
проходя через коридор в Надину комнату.
-- С какой подругой?
-- Со своей. То есть с моей. Извините!..
Только Надиного отца ему и не хватало! Очутясь в комнате у Надежды,
Ивлев схватил в охапку белье, бросился в ванную.
-- Отец!
-- Где? -- зрачки у Нади расширились. -- Раньше он не приезжал днем!
-- Не трать времени, одевайся.
-- Знаешь, -- прошептала Надя, -- ему позвонила соседка! Она
шизофреничка, на пенсии, бывший майор. У нее, когда в дверь позвонишь соли
занять, свет вспыхивает. Стоишь, как на допросе. Она к отцу после смерти
матери зачастила, а теперь за мной следит.
-- Ясно. Я смоюсь, если смогу. Учти: я здесь с твоей подругой. А ты
почему молчала, кто он?
-- Об этом все знают, кроме тебя. А ты что, мне меньше верил бы?
Он пожал плечами.
-- Противно!
-- Мне тоже. Но он -- мой отец!
-- А в смысле трепа дома?
-- Наоборот, дурачок! Если уж придут к нему, так в последнюю очередь.
-- Конечно, папочка тебя в обиду не даст.
Она прижалась к нему.
-- Он хороший, -- сказала она. -- Меня любит и дает деньги. Презираешь?
Застегни лифчик!
Слава погладил ее по голове и выглянул в коридор. Там было пусто, и он
поспешно выбрался на лестничную клетку. Надя отправилась на кухню.
-- Ты?! -- она изобразила удивление, увидев отца.
Он хлопал крышками кастрюль.
-- Приехал поесть котлет, которые ты мне вчера приготовила... Кстати, а
где твоя подруга с этим нудистом?
-- Они ушли.
-- Так я и думал. Даже не познакомились!
-- Не смейся! -- сухо сказала Надя. -- Им негде встречаться.
Отец смотрел на нее внимательно, колеблясь, взорваться или сдержаться.
Он ощутил вдруг, что боится дочери... Нет, этого он допустить не может.
-- Надо регистрироваться, -- сказал он. -- Тогда будет, где.
-- Я им передам.
-- Так где же котлеты?
-- Мы их прикончили, извини.
-- Я понимаю: за мое здоровье... Вот что, Надежда Васильевна! Нам давно
пора поговорить. Я все откладывал, но сейчас есть повод. Правда, время у
меня ограничено...
-- О чем, папочка?
-- Ты живешь таинственной, непонятной мне жизнью...
-- Я? У меня все на виду. Просто ты никогда не спрашиваешь. Это у тебя
-- все совершенно секретно.
-- Ты же знаешь, какая у меня работа, и не будем об этом!
-- Пожалуйста, не будем. Сам начал!..
-- Начал, потому что ты -- моя дочь. Хочу знать про твою жизнь...
-- Ты и в роли отца не перестаешь быть кагебешником, папочка! Уверен,
что должен знать о других все. А про тебя -- никто, даже твоя дочь!
-- Я чекист, дочка.
-- Знаю, папа! Слышу двадцать лет... Но теперь мы оба взрослые, и мамы,
которая примиряла, нет. И она, между прочим, просила за тобой присматриват
ь.
Давай играть так: хочешь знать про меня -- рассказывай про себя, чекист! Нет
-- нет...
-- Тебя кто-то настраивает на левые взгляды.
-- Никто меня не настраивает, успокойся.
-- А что говорят про нас в редакции?
-- Хочешь, чтобы я стучала на своих знакомых?
-- Нахваталась глупостей! Даже если это твое убеждение, надо быть
терпимее.
-- Не знаю, что говорят про твое учреждение другие, а я всем
рассказываю, что в кабинете твоего начальника висит портрет Пушкина.
-- Пушкина? -- он усмехнулся краешком губ. -- Почему?
-- А он, папа, сказал: "Души прекрасные порывы!"
-- Это я слышал, -- засмеялся отец. -- Неостроумно, я тебе скажу.
Прекрасными порывами мы не занимаемся, руки не доходят.
-- Вы занимаетесь тем, чтобы заставить человека перестать мыслить!
-- Фу, Надежда... -- он брезгливо поморщился. -- Ты уже не ребенок! Во
всех странах есть органы насилия. Вячеслав Рудольфович Менжинский, доч
ка,
сказал очень точно: "Мы -- вооруженная часть партии". Вот как! Лично мне
никакие твои мыслители не мешают. Но у государства имеются определенны
е
принципы, и если большинство народа им следует, наша задача -- защищать
большинство от выскочек. Общество не может жить без дисциплины. Да враг
и
только и ждут, что мы разболтаемся. Нам приходится быть монолитом. Вода,
пробив трещинку, может смыть гигантскую плотину, если щель не заделать
вовремя. Я надеюсь, что доживу еще до того времени, когда наши органы вообщ
е
будут упразднены. Но для этого необходима высокая сознательность общес
тва.
-- Чтобы все стали роботами...
-- А, по-твоему, это нормально, когда выскочки и недоучки хотят, чтобы
им разрешили писать и говорить все, что придет в голову? Если хочешь знать
,
не чекисты, а народ таких не любит и сам требует наказывать. Скажем,
Солженицына нам приходится круглосуточно охранять. Он неглупый челове
к, а
понять этого не может. Да все его критические идеи нужны нескольким сотн
ям
чувствительных интеллигентов, больше никому! Если бы его проекты были
реалистичны и полезны, они давно пробились бы в жизнь. Я знаю в сто раз
больше о всяких жестокостях и несправедливостях, чем он. Однако я укрепл
яю
государство, а он его разваливает. Я служу народу, а он кому? Он что же --
один умнее партии, в которой четырнадцать миллионов? Кто всерьез этому
поверит?
-- Те, кого вы преследуете!
-- Ну, если не хочешь вписываться в существующие для всех нормы --
пеняй на себя. Конечно, мы и таких пытаемся воспитывать, но не всегда
удается.
-- Особенно хорошо твой Сталин воспитывал!
-- Сталин -- не мой, Надя. Сталин как раз и был выскочкой, и очень
опасным, поскольку сосредоточил в своих руках слишком большую власть. Е
сли
бы дать неограниченную власть, скажем, Солженицыну, еще неизвестно, каки
е бы
законы он установил. Все нынешние борцы за права человека -- допусти их к
открытым действиям, начнут рваться к власти. У нас гуманные законы, но
такого мы допустить не можем.
-- А нынешний -- это не такая же власть?
-- Нынешний -- исполнитель воли партии. Он подпишет все что угодно,
если мы решим, дочка. Пойми правильно: не потому, что мы -- органы, эти
времена давно прошли. Мы -- сила, потому что мы -- среднее звено партии. Мы
решаем, что Политбюро должно знать и что нет. Мы вынуждены были скинуть
Хрущева, как только он зарвался. И уберем каждого, кто нам помешает, потом
у
что мы коллективно выражаем волю народа, и нет никакой силы, которая могл
а
бы нам помешать. Поняла?
-- Еще бы!
-- Ну, а если поняла, давай теперь узнаем про тебя, поскольку по твоей
формуле про себя я тебе в общих чертах рассказал... Как его фамилия, нашего
гостя?
-- Зачем тебе?
-- Разве отец не имеет права знать, с кем встречается его дочь?
-- Его фамилия Куликов. Куликов Андрей. Андрей Александрович.
-- Он с тобой работает?
-- Нет, он инженер, работает в почтовом ящике, засекречен, как ты, и я
не спрашивала.
-- Что-то лицо мне его знакомо...
-- Такое уж у него лицо. На многих похоже. Я и сама путаю... Знаешь
что, папочка? Не вздумай его проверять, или следить за ним, или что-либо
подобное. Если узнаю -- уйду.
-- Как -- уйду? Что ты несешь, Надежда?!
-- То, что слышал...
-- Но куда?
-- Уйду... Не найдешь!
_56. СИРОТКИН ВАСИЛИЙ ГОРДЕЕВИЧ_
ШТАМП: СС ОВ (Совершенно секретно особой важности).
СПЕЦИАЛЬНАЯ АНКЕТА ДЛЯ РУКОВОДЯЩИХ КАДРОВ КОМИТЕТА ГОСУДАРСТВЕННО
Й
БЕЗОПАСНОСТИ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
Звание: генерал-майор госбезопасноти.
Занимаемая должность: начальник 5-го Главного управления, член Коллеги
и
Комитета.
Он же, для служебных надобностей, Северов Гордей Васильевич и Гордеев
Н.Н.
Родился 3 октября 1910 г. в Туле.
Национальность: русский. Отец русский, мать русская, родители отца и
матери русские.
Социальное происхождение: отец рабочий, мать крестьянка.
Член КПСС с 1929 года. Партбилет No 00010907. Ранее в партии не
состоял, не выбывал, партийных взысканий не имеет.
Образование и специальность по образованию: высшее, Академия КГБ
(окончил с отличием).
Пребывание за границей: не был.
Ближайшие родственники: дочь Надежда. (Подробный перечень родных,
близких, друзей и знакомых, живых и умерших, с местами жительства, работы
и
захоронения прилагается к анкете.)
В партийные, советские и другие выборные органы не избирается в связи
со спецификой работы.
Правительственные награды: орден Ленина, ордена Красного Знамени и
Красной Звезды, Знак Почета, медали. (Награждался без публикации указов
в
открытой печати.)
Отношение к воинской обязанности: учету по линии Министерства оборон
ы
не подлежит.
Паспорта имеет на указанные выше фамилии. Все подлинные документы сдан
ы
на хранение в Центр.
Домашний адрес: Москва, Староконюшенный пер., 19, кв. 41. Тел.
241-41-14. (Сведений в справочниках не имеется.)
Приметы: рост 171 см, глаза карие, цвет волос -- седой.
Данные о состоянии здоровья: склероз сосудов 1-й степени, астматические
явления. Практически здоров. (На учете в спецполиклинике КГБ.)
_ВОСХОЖДЕНИЕ ВАСИЛИЯ ГОРДЕЕВИЧА_
Все, чего добился в жизни генерал-майор Сироткин, было результатом его
собственных деловых качеств и способностей. Если он чего-то не одолел, в
этом ему помешали люди и обстоятельства.
Василий Гордеевич не любил вспоминать свое детство и тем более
молодость. Там, в детстве и молодости, он был незначительным, ничем не
отличался от других. А уже давно он привык, что к нему относятся с особым
уважением даже тогда, когда он не в генеральской форме. Он привык говорит
ь
медленно, весомо. И то, что он говорил, сразу принималось как приказания.
В минуты откровенности с подчиненными на работе генерал-майор Сиротки
н
говорил, что все, чего он достиг, он достиг благодаря своей идейной
убежденности, вере в правоту дела, которому он служит. Однако взгляды его
,
хотя сам он считал их незыблемыми как гранит, в течение жизни
совершенствовались. В молодости люди делились для него на пролетариат,
то
есть хороших, и буржуазию -- врагов. Сам он был хорошим. Идейный идеализм
его юности сменился идейной практичностью, то есть использованием идей
ности
для движения по службе.
Добившись положения, Сироткин стал невольно делить человечество инач
е:
на своих (работников органов) и чужих. Убеждения (коммунист -- не коммунист)
уже не играли такой роли. Сегодня ты коммунист, а завтра -- изменник родины.
А вот если работник органов, то это уж навсегда. Предателей родины клеймя
т
позором и, если они возвращаются, дают им десять лет. Предателей органов
сами органы уничтожают без суда и следствия, разыскивая их в любой стран
е.
Преданность родине Сироткин считал своей главной опорой в жизни, но
практически подразумевал под этим преданность органам.
Заняв ступеньку в среднем звене руководящего аппарата в то время, когд
а
власть органов была несколько ограничена, Василий Гордеевич был этим
удовлетворен. Его дело -- выполнять свою функцию в общем пространстве
руководства государством. Он даже говорил, что органы теперь нужны для
защиты наших завоеваний от оголтелых сталинистов, добровольных доносч
иков,
требующих сажать всех, кто им не нравится. Но и в дальнейшем партия
совершала ошибку за ошибкой в управлении страной, и ошибки могли исправ
ить
только такие люди, как Василий Гордеевич, приди они к власти. Однако по ряд
у
причин это было невозможно. Тогда коллеги Сироткина заговорили о едине
нии
партии и органов, имея в виду, что после единения они окажутся сильнее. Чт
о
касается взглядов, то, поскольку теория помогает практике, задача убежд
ений
-- помогать человеку в осуществлении его планов. Василий Гордеевич продо
лжал
ждать свое время, хотя шансов, он понимал, оставалось все меньше.
За границей Сироткин не был ни разу. Еще в должности начальника отдела
его пощемливало это обстоятельство, и он размышлял о переводе в другое
управление, в разведку.
Препятствием оказались иностранные языки. Дважды принимался он их
изучать на специальных курсах, где дело поставлено прочно, по-чекистски,
и
каждый раз безнадежно отставал от остальных. Фразы произносил столь ужа
сно,
что строгие преподаватели из бывших резидентов иронизировали, и Васил
ию
Гордеевичу приходилось уходить, чтобы не подорвать своего авторитета.
Некоторые могут подумать, что Сироткина бросили на внутренние дела
из-за неспособности к внешним. Но это неправда. Языков не знает большинст
во
руководителей аппарата разведки. Просто здесь, в борьбе против проникно
вения
буржуазной идеологии, Василий Гордеевич имел солидный опыт. После войн
ы по
его инициативе в крупных городах страны монтировались вывезенные из
фашистской Германии глушилки иностранного радио. Впоследствии произв
одство
подобной аппаратуры было освоено и у нас. Василий Гордеевич не
предчувствовал, что над ним самим нависает туча. Он пострадал при странн
ых
обстоятельствах, не ясных ему самому.
-- Где Петров? Я пришел его арестовать.
-- А он недавно ушел арестовывать вас!
Такие шутки были тогда в ходу. Местопребывание Сироткина не изменилось
.
Он лишь не вернулся домой. Его опустили в лифте на шесть этажей вниз, в
тюрьму. Его не били, не пытали, не допрашивали. Он оставался своим. "Меня
ненадолго законсервировали", -- после шутил он. Он сидел в привилегированн
ых
условиях, читал книги.
Нельзя сказать, что после реабилитации он вышел из Лубянки. Когда
первыми реабилитировали работников органов, Василий Гордеевич только
сел в
лифт и поднялся на шесть этажей вверх. Оттуда он позвонил домой. Сироткин
не
знал, что жена письменно отказалась от него, потому что она, имея чин
капитана, тоже работала в органах. Поступок Алевтины Петровны он понял к
ак
разумный и даже необходимый: у нее на руках оставалась Надя. Отказавшись
,
как положено, жена была отчислена из органов, но устроилась на работу и
ждала возвращения мужа. Когда Василий Гордеевич позвонил домой и к теле
фону
подошла Надя, он сразу понял, что это дочь. Дома Алевтина Петровна отрекла
сь
от своего отречения, и они стали жить дальше. Месяц Надя называла отца
дядей, а потом привыкла.
Родилась дочь поздно, когда Василию Гордеевичу подходило к сорока. А
когда она выросла, он остался без жены. Отцом он стал заботливым, хотя
времени у него было немного. Он слишком много вложил в нее, а теперь у нее
появляется своя жизнь, ему неведомая и потому представляющаяся сплош
ь
неверной. Пытаясь предостеречь дочь, он, сам того не замечая, становился
придирчивым. Он уверял себя, что это -- желание делать ей добро, и не мог
остановиться. Видимо, смерть жены оказала на него влияние. К подчиненным
,
наоборот, с возрастом он стал мягче относиться, реже наказывал за
невыполнение приказа. Сентиментальность не распространялась, разумее
тся, на
людей других убеждений. Но они ведь и не были в каком-то смысле людьми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68