Ты, конечно, не одобряешь?
— Отчего же?
— Тогда сам переехать почему отказался? Брезгуешь ?
— Нет, просто я человек постоянный. Привыкаю к комнатам, костюмам, рубахам, хорошим людям — оторвать невозможно.
— Правильно, — сказал Богин. — Ты сиди, а я приготовлю все. И помогать мне не надо. Управлюсь, торопиться некуда.
Глеб начал рассказывать ему об идеях Яковлева и о его заветной тетрадке.
— Знаю, докладывали. — Богин резал копченую колбасу тонко и сноровисто, как продавец Елисеевского магазина. — Идея интересная, но требует изучения. В виде опыта можно было бы попробовать... А есть ли у нас время на опыты?
— Думаю, должно найтись.
— А чтоб опыт не провалить, не дискредитировать, ему материальное обеспечение необходимо, не так ли? Материалы, техника, транспорт — в первую очередь. Но ведь бригады других СМУ вправе спросить нас: а почему, собственно, Яковлеву создаются особые условия?
— А Стаханов, Борткевич?.. Яковлев не требует особых условий, только двусторонний договор и обоюдное его соблюдение. Не знаю, кто и как тебя информировал, на вот яковлевскую тетрадь, познакомься.
— Хочешь, чтоб и у нас почин родился ? Тебе плюс, понимаю.
— Государству плюс.
— Да я и не возражаю, — поднял вверх руки Богин. — Выделим авторитетных экспертов, ознакомятся й доложат. Решат положительно — начнем эксперимент проводить. Я — за.
— Можно было бы без экспертов. Почитай сам.
— Сам не буду: времени нет. Но завтра я это дело закручу, а через недельку мы их заслушаем. Подожди, неделя ничего не меняет. Как твое сердце?
— Ничего.
— С удовольствием выпью сегодня. — Они чокнулись. Богин сказал: — Твое здоровье! — и одним духом опорожнил объемистую рюмку. Запил минеральной, хрустнул долькой огурца, аппетитно зажевал колбасу, сказал размягченно: — Прекрасно! Каких приятных вещей мы лишаем себя. Не умеем отдыхать, не умеем, и не учит нас никто.
— Истина в вине — и древние утверждали.
— Эти древние ребята мне давно по душе: умели строить и веселиться. Давай еще по рюмке. Ты ешь, ешь!
— Мне половину, пожалуй,— сказал Глеб.
Они рпять чокнулись и выпили за «взаимопонимание», как предложил Богин. И тут же спросил:
— А почему ты не похож на победителя? Вроде и не утер носа начальнику строительства?
— Вон что тебя беспокоит?
— Беспокоит. И как у нас дальше пойдет — заботит.
— Так ты же сказал: не сработались.
— Недооценил тебя.
— И переоценил себя?
— До чего ж ты въедливый, Базанов! — Богин покрутил головой, засмеялся.
— А ты думал!
— Я, признаться, думал, ты в обком побежишь Сафарову на меня жаловаться.
— Выходит, я с тобой и без Сафарова справляюсь?
— Выходит. Только не зазнавайся, богом прошу.
— Я тебе вопрос задам, а ты подумай... Возьмем предприятие, неважно какое — большое, энское. Все отлажено. И вдруг директор его отбывает на полгода. Он уехал, а предприятие работает, будто и директора там не существовало. Хороший или плохой он руководитель ?
— Никудышный! — уверенно ответил Богин. — Зря кабинет занимает — зачем, если все без него обходятся?
— А если с другой стороны посмотреть? Ведь вся организация, вся отлаженность — его рук дело. Это он воспитал людей, которые — каждый на своем участке — справлялись со своим производством без его руководящих указаний. Личная ответственность — это коллективная ответственность. Директор сумел воспитать ее в каждом из своих руководящих подчиненных. Поэтому и предприятие работает. А американцы, как мне рассказывали, даже специальный эксперимент проводят. Если после отъезда руководителя предприятие работает так же — руководителя оставляют. Лучше или хуже — увольняют. Если лучше работает предприятие — значит, не нужен он там, хуже — значит...
— Намек понял. А Богин уедет, думаешь, и стройка станет? Так ты что — против единоначалия?
— Все дело в пропорциях. Твое сегодняшнее единоначалие рождает Шемякиных.
— Пережитки! Плохо мы с людьми работаем.
— Какие, к черту, пережитки? Твой Матвей родился при советской власти. И это ты ему создал условия, дал почувствовать полную безнаказанность.
— А тут и Базанов появился — хвать нас за шиворот!
— Я, признаться, запаздываю по неопытности. Меня работяги, как ты их называешь, все подталкивают, у них, оказывается, более обостренное чувство справедливости. Для рабочего человека хороший или плохой руководитель — это не только его оперативность, инициатива, хозяйственная мудрость, но и его человеческие качества.
— Ну, раз ты признаешь свои ошибки, и я признаю, — сказал Богин и добавил беспечно: — Давай! С этими разговорами мы совсем запустили пьянку. — Он снова наполнил рюмки.
Было прохладно. Прохладный вечер — как награда за тягостное от жары лето. И Базанов засиделся у Богина за полночь. Уходя, он спросил начальника стройки:
— Так как, оставить тебе тетрадку Яковлева?
— Оставляй, — усмехнулся Богин. — Ничего ты не забываешь.
— Просмотришь через день-два?
— Просмотрю, — отмахнулся Богин. — У меня свежая проблема: скоро жена приезжает...
— Так радуйся, начальник!
— Я и радуюсь, — ответил Богин неопределенно. И растерянно улыбнулся...
«Дорогой Андрей свет Петрович!
Спасибо тебе за письмо и заботу о человеке. И лекарства получил. Очень мил моему сердцу сустак, очень он способствует... Одновременно и коленопреклоненно прошу прощения за столь поздний ответ и позднюю благодарность. Все никак не сесть было за письмо: и не потому, что не хотел, а потому, что не мог. Я у тебя в долгу, но не будем считаться. На два твоих письма отвечаю одним — зато обещаю, что оно будет длинным: пользуясь свободным вечером, отвечу на все твои вопросы но порядку.
Итак, во-первых: поздравляю с новым назначением. Обожаю номенклатурных друзей!..
Во-вторых: чувствую себя пристойно. Вполне. А теперь под долговременной охраной заморского сустака и интенсаина мне даже и сам циклон не страшен. Тем более что...
В-третьих: лето кончилось, а осень у нас настоящая, азиатская. Теплая, благостная пора. Самое лучшее время для строителей, которым, увы, как всегда, к концу года не хватает десяти дней и приходится наращивать темпы. Эта благостная пора совпадает с периодом, называемым плохим словом «аврал», который направлен на выполнение недостающих процентов месячного, квартального и годового планов.
В такие моменты мы, руководители, волей-неволей становимся спасателями, авральщиками. Бывалые люди утешают меня — это, мол, неизбежная фаза для каждой стройки, постоянное ритмичное производство в наших условиях пока практически невозможно: слишком много специфических трудностей — пустыня, отдаленность, смежники и поставщики по всей стране, черт и дьявол...
Я — протестую, ибо порой этой спецификой хотят: прикрыть и неорганизованность, и леность мысли, и безалаберность. Но!.. Но подходит конец месяца — то один объект, то другой начинает лихорадить по самым разным причинам. Остаются считанные дни, не хватает каких-то считанных процентов, а то и десятых долей процентов. И пошло-поехало! План, план! Невыполнение его — это не только материальный, но и моральный фактор, оно ослабляет сплоченность, боевитость коллектива.
Сегодня же имел очередную беседу с Богиным: как налаживать ритмичность, хотя бы стремиться к ней? Неужели жать на одну педаль, на энтузиазм? Во имя пяти десятых процента плана призывать людей к подвигу? И требовать от них этот подвиг постоянно? Ведь часто этот подвиг — плата за ошибки, просчеты и непредусмотрительность руководства, за наши ошибки... Задумался начальник. Начал было свою любимую песнь: твердое руководство, гибкость и современность лозунгов, которые мы должны выдвигать. А в конце концов плечами пожал: «А что ты предлагаешь?» Я ему говорю: «Задача руководства, вероятно, не только в том, чтобы оперативно реагировать на все и всяческие прорывы, ЧП, срывы плана и тому подобное, но и как-то предвидеть возможность их возникновения, предвидеть и учитывать в повседневной деятельности. Своей и своих подчиненных, снизу доверху». — «Скрытые резервы?» — «Скрытые резервы. И плюс мысль, инициатива на местах. Пусть не одни мы с тобой, пусть все об этом думают, о нашем завтрашнем дне...» Почти согласился, но, разумеется, и виду не показал.
Богин есть Богин. Он ястреб, он экстремист — это я понял отчетливо. Накинь на него узду — он сразу же перестанет быть Богиным. Но ведь и стройке во многом от этого будет хуже, представь себе. И это я понял... Верность идее, делу, избранному пути (и своему месту на этом избранном пути, конечно) сильнее его характера. Он ведь по натуре нормальный человек: добрый, и отзывчивый, и любящий, вероятно... Но характер тут не главное. Характер подчинен цели, по которой он выверяется; и предельный диалектизм, и своеобразное соотношение добро — зло, которое трактуется им не нравственно, а лишь прагматически, выверяется оиять-
таки лишь с точки зрения ценности, необходимости Идее и Делу. Отсюда и его настрой, постоянная заря-женность и целеустремленность (устремленность к цели!). Это хорошо, правда? Но отсюда и некоторая «сверхчеловечность», которая, по его мнению, дает ему право переступать при нужде (нужде с его, богинской, точки зрения) и через людей, и через постановления, и даже через неугодные ему обстоятельства.
Вот с этим человеком мне и приходится воевать. За него, Богина. За человеческое отношение к людям. Ведь отношение к людям и есть самое главное в моей партийной работе...
Здесь и результаты наглядны, очевидны, что ли.А что значит работать с человеком? — спросишь ты. Я и себя об этом часто спрашиваю. И вот что сложилось в убеждение: работать с человеком (любым, независимо от поста, который он занимает) это, во-первых, знать его хорошо; во-вторых, стремиться всегда оказать ему помощь, сделать добро, наставить на путь истинный. Настоящий человек по природе добр. И добро, оказываемое человеку, никогда не должно противоречить интересам, устремлениям целого коллектива, той массы, которую мы с тобой и призваны зажигать, мобилизовывать и вести.
Добрый, разумеется, не значит добренький. Ведь для того чтобы проявить подлинную доброту, иной раз и из себя вылезать требуется и его между глаз бить приходится. Четко ли я высказываюсь? Когда начальником геологической экспедиции был, эти вопросы, признаться, передо мной и не возникали. А теперь думаю : мало я в работу своих партийных бюро вникал, скорее — при сем присутствовал, при работе этой. И зря. Теперь жалею: много упущений вспоминаю. И людей, в которых до конца не разобрался и от себя отпустил, вспоминаю. Но это уж свойство человеческой натуры вообще — жалеть о несовершенном — и к моей нынешней деятельности имеет косвенное отношение. Век живи, век учись — вот тебе и глубокомысленный вывод...
Такие вот дела, товарищ замредактора! А город строится — новый город! — и это радует всех. Лезут из фундаментов ленинградские дома. К новому году строители обещают закончить монтаж и двух
девятиэтажных. А уж про комбинат и говорить нечего: любимое дитя Богина — промплощадка Бешагач — всю дорогу, как говорят, идет с опережением графиков. Растут каркасы уже всех трех обогатительных фабрик, варят наверху металлоконструкции, и летят вниз снопы золотых искр — одно заглядение и, конечно, любимый кадр всех заезжих фотокорреспондентов.
Кстати, с легкой руки твоей уважаемой газеты зачастили к нам и журналисты, и кинодокументалисты, и даже писатель один появился. Неделю назад пришел ко мне представиться: «Можно пожить у вас?» Сколько, спрашиваю. «Сколько разрешите, могу полгода, год». Скромный: «Я мешать вам не стану, и сопровождающих мне не надо, только чтоб пропускали всюду. И я вам пригожусь: меня центральные газеты и журналы охотно печатают. Я, правда, книгу хочу написать, но и от очерка никогда не отказывался...» Видишь, люди книги пишут...
Известность, конечно, радует. Добрая оценка твоего труда всегда приятна — что уж тут греха таить. Но как вести себя с энтой шумной братией, просто не знаю. Да и времени много отнимают. Того приходится на Азизя-на, того на Прокопенко замыкать. Настырные — те без меня на Богина выходят. Ну а Богин — тот еженедельные пресс-конференции обожает, чтоб с каждым время не терять, а с другой стороны, общественность в курсе дела держать. Соберет человек двадцать, время — час. Тридцать минут сам говорит, тридцать — вопросы задавать себе разрешает. Как глава государства, все обставлено соответствующим образом: боржоми, сигареты, вентиляторы. Шемякин хлопочет по высшему разряду...
Уже снимают фильм, и название интригующее: «Где-то в пустыне желтой». Хорошее название, фильм документальный — начнется летопись стройки. Попов Кирилл Владимирович из Ленинграда звонит часто. И категорически требует: пусть снимают, пишут, берут интервью. А вы говорите, не уставайте: экспериментальный дом, экспериментальный район, экспериментальный город. Смеется. А его представители здесь свое твердят: Солнечный еще Государственную премию получит, вот увидите...
Не собираешься ли в наши края? Еще раз спасибо за лекарства. Пиши - отвечу. Месяца два-три пройдет, и отвечу, ей-ей! Будь здоров. Обнимаю тебя.
Глеб».
«Андрей, дружище!
Долго ходят авиаписьма. Ходят, а должны были бы летать. Правда, и путь от меня до тебя не близкий, сложный путь — сплошные пересадки...
Вот и переписываться мы стали. Никогда бы не подумал. То, первое, письмо кажется далеким: уже и новый год катит на третьей скорости, и заботы новые, их еще больше, чем в прошлом году.
Отношения с начальником строительства нормальные, хотя, скажу тебе по секрету, разительных перемен по обсуждаемому нами вопросу об отношении к людям лично я не наблюдаю.
Ну, хватит об этом!Ноябрьские праздники встречал неожиданно среди своих земляков-архитекторов. И оказались они, ленинградцы, необыкновенно веселыми, добрыми и умными. Давно не было у меня ощущения такой радости почему-то. Если верить приметам, теперь целая полоса счастья ко мне привалит, так что надо готовиться...
Об отпуске вопрос еще не решен. И у Богина не решен. Смеется: сдадим комбинат — тогда. К Богину приехала жена, событие это (и для нас всех), считай, подобно второму селю. Потому как...»
Письмо это оказалось неотправленным.Поначалу лежало на столе, на видном месте, но все не было времени дописать, а потом затерялось среди бумаг и книг. Глеб нашел его уже в декабре, после того как отправил обеспокоенному его молчанием Зыбину телеграмму о том, что все хорошо, жизнь хороша и удивительна и что подробности будут описаны наиподробнейшим письмом, сочиненным в самое ближайшее время...
О приезде в Солнечный жены Богина Глеб узнал от шофера начальника стройки. Низам — человек отнюдь не восторженный и малословный (сам разговора никог-
да не начинал, а на вопросы отвечал всегда односложно) — тут, посланный Богиным за Глебом на ДСК, сказал вдруг неожиданно и без всякой подготовки:
— К начальнику жену привез сегодня. Самостоятельная. Сама себя строго держит.
— Красивая хоть жена у начальника? — поинтересовался Глеб.
— Красивая — некрасивая — так трудно сказать, товарищ парторг. Знаете, и ворона считает воронят беленькими, а волчиха волчат — добренькими. Каждый сам по-своему считает, так в мире заведено.
— А что значит самостоятельная?
— Такое специальное слово имеем, — флегматично ответил Низам. — Посмотришь, прямо ай-ай-ай! — Он усмехнулся и замолчал.
Глеб улыбнулся. Улыбнулся и забыл. И про этот разговор, и про жену начальника. День оказался загруженным до предела: техсовет, внеочередное диспетчерское совещание начальников сдаточных объектов, еженедельный вечерний доклад министерству. Показатели были хорошие, и реакция Тулина соответственная. Размягченный, благодушный Богин откинулся в кресле, сказал, довольный:
— Не зря и мы зарплату получаем! Неделя прошла планово, без рывков, скачков и эксцессов — под нашим чутким руководством. Теперь и отдохнуть можно, раз положено, а? Как считаешь?
Базанов насторожился: начальник за все время их совместной работы в Солнечном впервые заговорил об отдыхе.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Субботу и воскресенье всего лишь. — Богин, скрывая растерянность, с хрустом потянулся. И добавил, поймав недоумевающий взгляд парторга: — Поступило указание собрать руководство на квартиру начальника для знакомства с прибывшей женой. Знаешь, такие указания не обсуждаются.
— Большой прием? Когда же?
— Завтра в семь. И мне не в жилу. Я как раз к Ненаеву на насосную собирался. А тут приехала — и здра-сте: «По субботам и воскресеньям люди отдыхают. Это решение партии и правительства, дорогой Степа». Попробуй не подчинись, — сказал он не то с обидой,
не то с гордостью за свою решительную и сильную жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
— Отчего же?
— Тогда сам переехать почему отказался? Брезгуешь ?
— Нет, просто я человек постоянный. Привыкаю к комнатам, костюмам, рубахам, хорошим людям — оторвать невозможно.
— Правильно, — сказал Богин. — Ты сиди, а я приготовлю все. И помогать мне не надо. Управлюсь, торопиться некуда.
Глеб начал рассказывать ему об идеях Яковлева и о его заветной тетрадке.
— Знаю, докладывали. — Богин резал копченую колбасу тонко и сноровисто, как продавец Елисеевского магазина. — Идея интересная, но требует изучения. В виде опыта можно было бы попробовать... А есть ли у нас время на опыты?
— Думаю, должно найтись.
— А чтоб опыт не провалить, не дискредитировать, ему материальное обеспечение необходимо, не так ли? Материалы, техника, транспорт — в первую очередь. Но ведь бригады других СМУ вправе спросить нас: а почему, собственно, Яковлеву создаются особые условия?
— А Стаханов, Борткевич?.. Яковлев не требует особых условий, только двусторонний договор и обоюдное его соблюдение. Не знаю, кто и как тебя информировал, на вот яковлевскую тетрадь, познакомься.
— Хочешь, чтоб и у нас почин родился ? Тебе плюс, понимаю.
— Государству плюс.
— Да я и не возражаю, — поднял вверх руки Богин. — Выделим авторитетных экспертов, ознакомятся й доложат. Решат положительно — начнем эксперимент проводить. Я — за.
— Можно было бы без экспертов. Почитай сам.
— Сам не буду: времени нет. Но завтра я это дело закручу, а через недельку мы их заслушаем. Подожди, неделя ничего не меняет. Как твое сердце?
— Ничего.
— С удовольствием выпью сегодня. — Они чокнулись. Богин сказал: — Твое здоровье! — и одним духом опорожнил объемистую рюмку. Запил минеральной, хрустнул долькой огурца, аппетитно зажевал колбасу, сказал размягченно: — Прекрасно! Каких приятных вещей мы лишаем себя. Не умеем отдыхать, не умеем, и не учит нас никто.
— Истина в вине — и древние утверждали.
— Эти древние ребята мне давно по душе: умели строить и веселиться. Давай еще по рюмке. Ты ешь, ешь!
— Мне половину, пожалуй,— сказал Глеб.
Они рпять чокнулись и выпили за «взаимопонимание», как предложил Богин. И тут же спросил:
— А почему ты не похож на победителя? Вроде и не утер носа начальнику строительства?
— Вон что тебя беспокоит?
— Беспокоит. И как у нас дальше пойдет — заботит.
— Так ты же сказал: не сработались.
— Недооценил тебя.
— И переоценил себя?
— До чего ж ты въедливый, Базанов! — Богин покрутил головой, засмеялся.
— А ты думал!
— Я, признаться, думал, ты в обком побежишь Сафарову на меня жаловаться.
— Выходит, я с тобой и без Сафарова справляюсь?
— Выходит. Только не зазнавайся, богом прошу.
— Я тебе вопрос задам, а ты подумай... Возьмем предприятие, неважно какое — большое, энское. Все отлажено. И вдруг директор его отбывает на полгода. Он уехал, а предприятие работает, будто и директора там не существовало. Хороший или плохой он руководитель ?
— Никудышный! — уверенно ответил Богин. — Зря кабинет занимает — зачем, если все без него обходятся?
— А если с другой стороны посмотреть? Ведь вся организация, вся отлаженность — его рук дело. Это он воспитал людей, которые — каждый на своем участке — справлялись со своим производством без его руководящих указаний. Личная ответственность — это коллективная ответственность. Директор сумел воспитать ее в каждом из своих руководящих подчиненных. Поэтому и предприятие работает. А американцы, как мне рассказывали, даже специальный эксперимент проводят. Если после отъезда руководителя предприятие работает так же — руководителя оставляют. Лучше или хуже — увольняют. Если лучше работает предприятие — значит, не нужен он там, хуже — значит...
— Намек понял. А Богин уедет, думаешь, и стройка станет? Так ты что — против единоначалия?
— Все дело в пропорциях. Твое сегодняшнее единоначалие рождает Шемякиных.
— Пережитки! Плохо мы с людьми работаем.
— Какие, к черту, пережитки? Твой Матвей родился при советской власти. И это ты ему создал условия, дал почувствовать полную безнаказанность.
— А тут и Базанов появился — хвать нас за шиворот!
— Я, признаться, запаздываю по неопытности. Меня работяги, как ты их называешь, все подталкивают, у них, оказывается, более обостренное чувство справедливости. Для рабочего человека хороший или плохой руководитель — это не только его оперативность, инициатива, хозяйственная мудрость, но и его человеческие качества.
— Ну, раз ты признаешь свои ошибки, и я признаю, — сказал Богин и добавил беспечно: — Давай! С этими разговорами мы совсем запустили пьянку. — Он снова наполнил рюмки.
Было прохладно. Прохладный вечер — как награда за тягостное от жары лето. И Базанов засиделся у Богина за полночь. Уходя, он спросил начальника стройки:
— Так как, оставить тебе тетрадку Яковлева?
— Оставляй, — усмехнулся Богин. — Ничего ты не забываешь.
— Просмотришь через день-два?
— Просмотрю, — отмахнулся Богин. — У меня свежая проблема: скоро жена приезжает...
— Так радуйся, начальник!
— Я и радуюсь, — ответил Богин неопределенно. И растерянно улыбнулся...
«Дорогой Андрей свет Петрович!
Спасибо тебе за письмо и заботу о человеке. И лекарства получил. Очень мил моему сердцу сустак, очень он способствует... Одновременно и коленопреклоненно прошу прощения за столь поздний ответ и позднюю благодарность. Все никак не сесть было за письмо: и не потому, что не хотел, а потому, что не мог. Я у тебя в долгу, но не будем считаться. На два твоих письма отвечаю одним — зато обещаю, что оно будет длинным: пользуясь свободным вечером, отвечу на все твои вопросы но порядку.
Итак, во-первых: поздравляю с новым назначением. Обожаю номенклатурных друзей!..
Во-вторых: чувствую себя пристойно. Вполне. А теперь под долговременной охраной заморского сустака и интенсаина мне даже и сам циклон не страшен. Тем более что...
В-третьих: лето кончилось, а осень у нас настоящая, азиатская. Теплая, благостная пора. Самое лучшее время для строителей, которым, увы, как всегда, к концу года не хватает десяти дней и приходится наращивать темпы. Эта благостная пора совпадает с периодом, называемым плохим словом «аврал», который направлен на выполнение недостающих процентов месячного, квартального и годового планов.
В такие моменты мы, руководители, волей-неволей становимся спасателями, авральщиками. Бывалые люди утешают меня — это, мол, неизбежная фаза для каждой стройки, постоянное ритмичное производство в наших условиях пока практически невозможно: слишком много специфических трудностей — пустыня, отдаленность, смежники и поставщики по всей стране, черт и дьявол...
Я — протестую, ибо порой этой спецификой хотят: прикрыть и неорганизованность, и леность мысли, и безалаберность. Но!.. Но подходит конец месяца — то один объект, то другой начинает лихорадить по самым разным причинам. Остаются считанные дни, не хватает каких-то считанных процентов, а то и десятых долей процентов. И пошло-поехало! План, план! Невыполнение его — это не только материальный, но и моральный фактор, оно ослабляет сплоченность, боевитость коллектива.
Сегодня же имел очередную беседу с Богиным: как налаживать ритмичность, хотя бы стремиться к ней? Неужели жать на одну педаль, на энтузиазм? Во имя пяти десятых процента плана призывать людей к подвигу? И требовать от них этот подвиг постоянно? Ведь часто этот подвиг — плата за ошибки, просчеты и непредусмотрительность руководства, за наши ошибки... Задумался начальник. Начал было свою любимую песнь: твердое руководство, гибкость и современность лозунгов, которые мы должны выдвигать. А в конце концов плечами пожал: «А что ты предлагаешь?» Я ему говорю: «Задача руководства, вероятно, не только в том, чтобы оперативно реагировать на все и всяческие прорывы, ЧП, срывы плана и тому подобное, но и как-то предвидеть возможность их возникновения, предвидеть и учитывать в повседневной деятельности. Своей и своих подчиненных, снизу доверху». — «Скрытые резервы?» — «Скрытые резервы. И плюс мысль, инициатива на местах. Пусть не одни мы с тобой, пусть все об этом думают, о нашем завтрашнем дне...» Почти согласился, но, разумеется, и виду не показал.
Богин есть Богин. Он ястреб, он экстремист — это я понял отчетливо. Накинь на него узду — он сразу же перестанет быть Богиным. Но ведь и стройке во многом от этого будет хуже, представь себе. И это я понял... Верность идее, делу, избранному пути (и своему месту на этом избранном пути, конечно) сильнее его характера. Он ведь по натуре нормальный человек: добрый, и отзывчивый, и любящий, вероятно... Но характер тут не главное. Характер подчинен цели, по которой он выверяется; и предельный диалектизм, и своеобразное соотношение добро — зло, которое трактуется им не нравственно, а лишь прагматически, выверяется оиять-
таки лишь с точки зрения ценности, необходимости Идее и Делу. Отсюда и его настрой, постоянная заря-женность и целеустремленность (устремленность к цели!). Это хорошо, правда? Но отсюда и некоторая «сверхчеловечность», которая, по его мнению, дает ему право переступать при нужде (нужде с его, богинской, точки зрения) и через людей, и через постановления, и даже через неугодные ему обстоятельства.
Вот с этим человеком мне и приходится воевать. За него, Богина. За человеческое отношение к людям. Ведь отношение к людям и есть самое главное в моей партийной работе...
Здесь и результаты наглядны, очевидны, что ли.А что значит работать с человеком? — спросишь ты. Я и себя об этом часто спрашиваю. И вот что сложилось в убеждение: работать с человеком (любым, независимо от поста, который он занимает) это, во-первых, знать его хорошо; во-вторых, стремиться всегда оказать ему помощь, сделать добро, наставить на путь истинный. Настоящий человек по природе добр. И добро, оказываемое человеку, никогда не должно противоречить интересам, устремлениям целого коллектива, той массы, которую мы с тобой и призваны зажигать, мобилизовывать и вести.
Добрый, разумеется, не значит добренький. Ведь для того чтобы проявить подлинную доброту, иной раз и из себя вылезать требуется и его между глаз бить приходится. Четко ли я высказываюсь? Когда начальником геологической экспедиции был, эти вопросы, признаться, передо мной и не возникали. А теперь думаю : мало я в работу своих партийных бюро вникал, скорее — при сем присутствовал, при работе этой. И зря. Теперь жалею: много упущений вспоминаю. И людей, в которых до конца не разобрался и от себя отпустил, вспоминаю. Но это уж свойство человеческой натуры вообще — жалеть о несовершенном — и к моей нынешней деятельности имеет косвенное отношение. Век живи, век учись — вот тебе и глубокомысленный вывод...
Такие вот дела, товарищ замредактора! А город строится — новый город! — и это радует всех. Лезут из фундаментов ленинградские дома. К новому году строители обещают закончить монтаж и двух
девятиэтажных. А уж про комбинат и говорить нечего: любимое дитя Богина — промплощадка Бешагач — всю дорогу, как говорят, идет с опережением графиков. Растут каркасы уже всех трех обогатительных фабрик, варят наверху металлоконструкции, и летят вниз снопы золотых искр — одно заглядение и, конечно, любимый кадр всех заезжих фотокорреспондентов.
Кстати, с легкой руки твоей уважаемой газеты зачастили к нам и журналисты, и кинодокументалисты, и даже писатель один появился. Неделю назад пришел ко мне представиться: «Можно пожить у вас?» Сколько, спрашиваю. «Сколько разрешите, могу полгода, год». Скромный: «Я мешать вам не стану, и сопровождающих мне не надо, только чтоб пропускали всюду. И я вам пригожусь: меня центральные газеты и журналы охотно печатают. Я, правда, книгу хочу написать, но и от очерка никогда не отказывался...» Видишь, люди книги пишут...
Известность, конечно, радует. Добрая оценка твоего труда всегда приятна — что уж тут греха таить. Но как вести себя с энтой шумной братией, просто не знаю. Да и времени много отнимают. Того приходится на Азизя-на, того на Прокопенко замыкать. Настырные — те без меня на Богина выходят. Ну а Богин — тот еженедельные пресс-конференции обожает, чтоб с каждым время не терять, а с другой стороны, общественность в курсе дела держать. Соберет человек двадцать, время — час. Тридцать минут сам говорит, тридцать — вопросы задавать себе разрешает. Как глава государства, все обставлено соответствующим образом: боржоми, сигареты, вентиляторы. Шемякин хлопочет по высшему разряду...
Уже снимают фильм, и название интригующее: «Где-то в пустыне желтой». Хорошее название, фильм документальный — начнется летопись стройки. Попов Кирилл Владимирович из Ленинграда звонит часто. И категорически требует: пусть снимают, пишут, берут интервью. А вы говорите, не уставайте: экспериментальный дом, экспериментальный район, экспериментальный город. Смеется. А его представители здесь свое твердят: Солнечный еще Государственную премию получит, вот увидите...
Не собираешься ли в наши края? Еще раз спасибо за лекарства. Пиши - отвечу. Месяца два-три пройдет, и отвечу, ей-ей! Будь здоров. Обнимаю тебя.
Глеб».
«Андрей, дружище!
Долго ходят авиаписьма. Ходят, а должны были бы летать. Правда, и путь от меня до тебя не близкий, сложный путь — сплошные пересадки...
Вот и переписываться мы стали. Никогда бы не подумал. То, первое, письмо кажется далеким: уже и новый год катит на третьей скорости, и заботы новые, их еще больше, чем в прошлом году.
Отношения с начальником строительства нормальные, хотя, скажу тебе по секрету, разительных перемен по обсуждаемому нами вопросу об отношении к людям лично я не наблюдаю.
Ну, хватит об этом!Ноябрьские праздники встречал неожиданно среди своих земляков-архитекторов. И оказались они, ленинградцы, необыкновенно веселыми, добрыми и умными. Давно не было у меня ощущения такой радости почему-то. Если верить приметам, теперь целая полоса счастья ко мне привалит, так что надо готовиться...
Об отпуске вопрос еще не решен. И у Богина не решен. Смеется: сдадим комбинат — тогда. К Богину приехала жена, событие это (и для нас всех), считай, подобно второму селю. Потому как...»
Письмо это оказалось неотправленным.Поначалу лежало на столе, на видном месте, но все не было времени дописать, а потом затерялось среди бумаг и книг. Глеб нашел его уже в декабре, после того как отправил обеспокоенному его молчанием Зыбину телеграмму о том, что все хорошо, жизнь хороша и удивительна и что подробности будут описаны наиподробнейшим письмом, сочиненным в самое ближайшее время...
О приезде в Солнечный жены Богина Глеб узнал от шофера начальника стройки. Низам — человек отнюдь не восторженный и малословный (сам разговора никог-
да не начинал, а на вопросы отвечал всегда односложно) — тут, посланный Богиным за Глебом на ДСК, сказал вдруг неожиданно и без всякой подготовки:
— К начальнику жену привез сегодня. Самостоятельная. Сама себя строго держит.
— Красивая хоть жена у начальника? — поинтересовался Глеб.
— Красивая — некрасивая — так трудно сказать, товарищ парторг. Знаете, и ворона считает воронят беленькими, а волчиха волчат — добренькими. Каждый сам по-своему считает, так в мире заведено.
— А что значит самостоятельная?
— Такое специальное слово имеем, — флегматично ответил Низам. — Посмотришь, прямо ай-ай-ай! — Он усмехнулся и замолчал.
Глеб улыбнулся. Улыбнулся и забыл. И про этот разговор, и про жену начальника. День оказался загруженным до предела: техсовет, внеочередное диспетчерское совещание начальников сдаточных объектов, еженедельный вечерний доклад министерству. Показатели были хорошие, и реакция Тулина соответственная. Размягченный, благодушный Богин откинулся в кресле, сказал, довольный:
— Не зря и мы зарплату получаем! Неделя прошла планово, без рывков, скачков и эксцессов — под нашим чутким руководством. Теперь и отдохнуть можно, раз положено, а? Как считаешь?
Базанов насторожился: начальник за все время их совместной работы в Солнечном впервые заговорил об отдыхе.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он.
— Субботу и воскресенье всего лишь. — Богин, скрывая растерянность, с хрустом потянулся. И добавил, поймав недоумевающий взгляд парторга: — Поступило указание собрать руководство на квартиру начальника для знакомства с прибывшей женой. Знаешь, такие указания не обсуждаются.
— Большой прием? Когда же?
— Завтра в семь. И мне не в жилу. Я как раз к Ненаеву на насосную собирался. А тут приехала — и здра-сте: «По субботам и воскресеньям люди отдыхают. Это решение партии и правительства, дорогой Степа». Попробуй не подчинись, — сказал он не то с обидой,
не то с гордостью за свою решительную и сильную жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88