Большая рыба, немыслимо прогнувшись, с плеском выпрыгнула из воды неподалеку и, играя, ушла на глубину. Глеб почувствовал, как ощущение глубокого и беспричинного восторга овладевает им и захватывает его целиком. Ощущение было сильным и осязаемым, точно ожог. Захотелось бежать, взбрыкивая, гикая от радости, кинуться головой вперед в синюю воду. И снова, уже в который раз за сегодняшний день, вернулось ожидание чего-то необычного, что должно обязательно произойти здесь и непременно сегодня.
Глеб не очень-то и удивился, увидев Валю. Она шла ему навстречу босиком, в коротком розовом сарафане, открывающем ее хрупкие плечи и круглые коленки. Ноги у Вали были темные, с маленькими ступнями, а плечи и шея — белые, слегка порозовевшие, лишь чуть тронутые загаром. Валя шла со стороны солнца. Солнце огромным желтым глазом вставало из-за ее головы и пронизывало ее волосы. Таким коричнево-желтым светом горит янтарный камень или смоляная слеза на коре дерева, просвеченные солнечным лучом. Глеб залюбовался девушкой: Валя показалась ему неузнаваемо новой и красивой. Легкая и воздушная, она словно не шла, а медленно взлетала, будто бы
парила,— так казалось, наверное, из-за солнечных лучей, высвечивающих ее фигуру, бьющих прямо в глаза и слепящих Глеба.
— Ты что тут? — спросил он.
— А ты?
— Гуляю.
— И я. — Она засмеялась, но посмотрела на него совсем серьезно и смело. И протянула руку, взяв туфли в левую.
— Ну, здравствуй, — сказал он, пожимая ее теплую, сухую ладонь. — Тогда давай гулять вместе.
Они улыбнулись друг другу, не размыкая рук. И пошли так, радостно и молча держась за руки, в сторону солнца. А потом разом заговорили, перебивая один другого и торопясь, словно было им отпущено всего несколько минут и они боялись, что им не дадут поговорить и они не расскажут о себе что-то очень важное.
Но идти так быстро и разговаривать было трудно. Глеб уже порядком устал и все высматривал на берегу либо старую лодку, либо хоть корягу или топляк, выброшенный па отмель. Они далеко удалились от места их встречи и еще дальше от сходен, куда причаливал паром, но берег был по-прежнему пуст. Ни одного человека, совсем тихо вокруг. Даже пчелы исчезли и кузнечики замолчали. И только солнце никак не могло угомониться за день и по-прежнему било им в глаза.
— Ну куда ты меня тянешь? — спросила Валя и остановилась. — Давай лучше выкупаемся, пока тепло и солнце. — Она стала опускаться на песок, одновременно плавным и женственным неповторимым движением сбрасывая через голову сарафан, и улеглась животом на песок.— Ты будешь купаться?
— Нельзя мне,— сказал Глеб, усаживаясь рядом. Он отворачивался от нее, но в глаза упрямо лезли голые ее ноги, худенькие плечи, перетянутые черными широкими бретельками, и завиток неровно подстриженных волос на хрупкой шее. — Врачи запрещают. Одно купание — и еще месяц больничной койки. Не хочу.
— Ну и я не буду,— успокоила его Валя.— Хватит: и так день не вылезала из воды до посинения. Давай поговорим.
— О чем?
— Ну, о жизни.
— А что о ней говорить?
— А что ты о ней думаешь?
— О своей?
— О своей и вообще — о людской. — Она перевернулась и приподнялась на локте. Глеб увидел маленький тугой комочек груди, и кровь ударила ему в лицо. Валя перехватила его взгляд, покраснела и опустила голову на скрещенные на песке руки.
— Что ты? - спросил он пересохшим вдруг ртом.
— Так... Говори, ну.
Он стал посмеиваться над тем, что в последнее время все стали почему-то задавать друг другу такие вопросы, хотя война идет, а раз война идет, никто о себе знать ничего не может и загадывать ничего не может. Вот и полковник, летчик в госпитале, Герой Советского Союза, все выспрашивал его о том же. И с Валей и другими они ведь беседовали в общежитии.
Валя заметила, что тогда был один разговор, а сейчас другой, и ей интересно, что думает о будущем Глеб, есть ли у него близкий человек, вернее девушка, к которой он хотел бы вернуться после победы, чтобы быть с ней всегда, из мирной ли она еще жизни или познакомился Глеб с ней на фронте, любит ли он ее, переписываются ли они? Говоря так, Валя пытливо глядела на Глеба громадными своими глазами, временами они вспыхивали под солнечным лучом и казались совсем светлыми.
Отвечая односложно, отшучиваясь и напуская туману, Глеб думал над тем, почему это Валя вдруг заинтересовалась им, — ведь всегда она сердилась на него, бывала даже резка и заносчива, а тут такое внимание и такое вдруг дружеское участие... Сказать кому-нибудь, что с девчонкой на пустынном берегу бок о бок лежал и не поцеловал ее, — не поверят, засмеют. Тот же Петя Горобец — первый. Мысль эта сначала мелькнула, потом вернулась вновь и утвердилась, вытеснив все другие мысли. И Глеб уже стал думать лишь о том, как бы ему поцеловать Валю и как сделать это так, чтобы она не обиделась, не оттолкнула его. Приходили на память рассказы солдат, «бывалых» в обращении с женским полом. По этим частым на фронте рассказам
Глеб и представлял себе и любовь, и плотское влечение. У него не было еще в жизни ни того, ни другого, и, наверное, поэтому в этот момент все казалось таким простым. Валя беспечно лежала рядом. Стоило только обнять ее. Так и в книгах писали: «И потом она, утомленная, лежала рядом, прижимаясь к нему и спрашивала: любишь ли ты меня, хорошо ли тебе со мной?..»
Глеб незаметно придвинулся к Вале и будто невзначай, в разговоре, положил руку на ее плечо. Девушка сразу замолчала, но не посмотрела на него и не отодвинулась, только зябко повела плечом и задрожала, как в ознобе. «Ей нравится, когда я се обнимаю, — осмелев, подумал Глеб.— Не надо торопиться. Надо дать ей привыкнуть ко мне, а потом обнять так, чтоб не вырвалась». Он почувствовал, как поднимается и растет в нем новое, незнакомое желание — стиснуть, изломать, прижать к земле ее худенькое, слабое тело. «Надо выбрать момент, подкараулить, чтобы она растерялась от внезапности и не сопротивлялась. А может, она и не хочет и не станет сопротивляться?» Глеб через плечо воровато оглянулся по сторонам. Никого нет поблизости.
— Наверное, мне надо идти, — словно предчувствуя что-то, сказала в этот момент Валя и села.
— Куда ? Почему ? — глухо и растерянно спросил Глеб, тоже садясь и опять положив ей на плечо руку.
Валя посмотрела на него потемневшими вдруг глазами и судорожно вздохнула. Она будто ждала от Глеба чего-то, может быть слов, может — поступков.
Глеб обнял ее за плечи и, чувствуя слабое сопротивление, притянул к себе, прижал к груди.
— Не надо... Не надо... Глеб, милый, не надо,— еле слышно шептала Валя.— Ну зачем... Что ты делаешь? Зачем?
— Надо, надо... Так надо,— тоже шептал Глеб, прижимая ее все сильнее и сильнее, тыкаясь носом ей в нос и ища губами ее губы.
— Мне больно... Пусти же. Пусти,— Валя застонала.
А может, ему это лишь показалось, что застонала. Они сидели на песке в неудобных позах. Он целовал ее в щеку и шею и все искал ее губы, а она слабо
отворачивалась и прятала их и уже уставала и слабела в этой борьбе. Наконец ее губы сами потянулись к нему навстречу, и Глеб поцеловал их. Губы ее были сухие и сжатые сначала, но потом, тоже ослабев, дрогнули и раскрылись — они будто высасывали, вытягивали из него что-то необъяснимо прекрасное.
Уже задыхаясь, Глеб перевел дыхание. Он был как натянутая пружина. Он в беспамятстве схватился за ее лифчик и дернул его.
Сильный толчок в грудь отбросил его в сторону, и сразу прожгла короткая, резкая боль в низу живота и в пояснице. От боли и стыда Глеб скорчился, не смея поднять глаз.
Валя наклонилась над ним. Она тяжело, с хрипом дышала и все пыталась приладить как-то, зацепить оборванную бретельку.
— Ты,— сказала она, в упор глядя на него темно-каштановыми, во все лицо глазами. — Ты что это ? Меня... силой?.. Как фашист захотел?
Она стояла над ним гневная, расстроенная и от этого очень красивая, полная презрения к нему. Она ругала его грубо и цинично и вдруг неожиданно разрыдалась. И слезы ее были для Глеба хуже ее ругательств; Накричавшись и наплакавшись, Валя надела сарафан, сунула ноги в разбитые, стоптанные туфли без каблуков и, окинув последним уничтожающим взглядом Глеба, который все еще лежал на песке, зашагала по тропе к паромной переправе.
Глеб униженно смотрел ей вслед. Походка у Вали была легкая, чуть скользящая. Короткий розовый сарафан мелькнул два раза среди кустов и пропал. Глебом овладевало отчаяние. В город он вернулся потрясенный случившимся, до конца прочувствовав и осознав всю низость своего поступка.
Торопились по небу облака. Волга стала серо-черной, ветер гнал волну, закручивал белые сердитые барашки у берега, шумел в листве деревьев, гнул кусты. Уже скрываясь за горизонтом, на последний миг показалось солнце, и в косых его лучах стала видна синяя, низко стелющаяся туча, накрывающая город.
Редкие тяжелые капли упали на землю. Солнце зашло, и сразу потемнело. Ослепительным зигзагом взблеснула молния над рекой. Грохотнул гром, словно разорвали сразу тысячу холстин, и хлынул ливень. Сильнющий, мгновенный. Водяные струи упали стеной и сразу наполнили улицу стремительными рыжими ручейками. Ливень бил по земле, сек листву, барабанил по крышам. Вода вырывалась из труб, как из кранов, вырастала лужами на тротуарах и аллеях сквера, затопляла канавы и междугрядья цветников.
В минуту промокнув, Глеб бросился под спасительную крышу ближайшего здания. Им оказалась библиотека. Туда побежали еще многие, и в дверях образовалась давка. Шумный веселый людской, комок протолкнулся в круглый вестибюль и распался. Базанов тоже оказался в вестибюле, он прошел вперед и с удивлением огляделся. Библиотека была неожиданно громадная и торжественно-красивая. В шкафах красного дерева, под стеклом, стояли, холодно поблескивая корешками и золотыми тиснениями, книги. На круглом столе — между двух раскидистых фикусов — газеты. Вдоль стен — мягкие диваны и кресла под белыми чехлами. Широкая деревянная лестница с перилами вела па второй этаж. И там — книги, книги, книги. Библиотека в этот час была почти пуста. Из-за стола у лестницы поднялась навстречу пошедшим пожилая женщина с добрым пухлым лицом, сказала приветливо:
— Проходите, товарищи. Только потише, пожалуйста.
Большинство так и осталось на пороге, но Глеб, почувствовав вдруг непреодолимое желание успокоиться и побыть тут, среди белых чехлов и книг, в забытой уже обстановке, приблизился к библиотекарше.
— Хотите записаться и брать книги или будете работать здесь? — спросила она дружелюбно, не обращая внимания на его вид и растерянность.
«Работать? Над чем же мне работать? Да и читать когда?» — невесело подумал Глеб и сказал:
— Я в читальню хотел. А что для этого надо?
— Вы служите здесь, в армии?
— В госпитале, на излечении я.
Женщина посмотрела на него внимательно и с состраданием:
— Нужно удостоверение личности, ну и залог небольшой — пятьдесят рублей.
— У меня ни того, ни другого. Увольнительная и красноармейская книжка, по она без карточки — не годится, наверное?
— А что бы вы хотели почитать сейчас?
— Пушкина стихи,— выпалил Глеб и добавил, уловив чуть заметную ее улыбку: — Я читал, конечно, просто перечитать захотелось. А задаток я принесу обязательно.
— Ничего, ничего. Садитесь, пожалуйста, — сказала библиотекарша. - Я одну минутку, принесу ним Пушкина.
«К черту Валю и всех этих девчонок, думал Глеб. — И скорей бы кончилось чебоксарское сидение, с жиру бесишься. Вот отправят на фронт, и не увидимся никогда больше. Ничего плохого и не сделал, поцеловал пару раз; а она вообразила бог знает что, обозвала, ударила. Запрещенным приемом в живот ударила. Подумаешь, фря какая, недотрога чебоксарская. Очень нужно связываться! Лучше книги здесь читать в свободное время...»
Понемногу Глеб успокаивался Он старался настроить себя против этой самолюбивой девчонки, но, вновь и вновь вспоминая недавний эпизод на пляже, понял, что еще долго будет помнить и стыдится его.
— Ну, ты даешь! — сказал Горобец ворчливо.— Опять нас на книгу променял! А мы с Зоей и Машей хотели на тот берег съездить и тебя пригласить. Зон говорит: не иначе, влюбился Базанов.
И так все время: Зоя, Зоя, Зоя. Зоя решила, Зон сказала, Зоя предлагает — совсем поработила боевого танкиста чебоксарская трикотажница. И потом, снова ехать на тот берег? Увольте. С меня достаточно одной поездки.
Базанов и не предполагал, что школьная тяга к книгам, забытая за три года войны, вспыхнет снова с такой силой. Все свободное время проводил он теперь в библиотеке, где не читал, а буквально перемалывал все подряд: классику, приключения, газеты, стихи и даже историческую и военную литературу. Ему очень
нравилась сама библиотечная обстановка, где он на три-четыре часа забывал обо всем, чувствовал себя погруженным в настоящее дело, в ученье — в то, чем бы он занимался эти годы, не будь войны. У него появилось и свое место за круглым столом, под разросшимся фикусом в деревянном бочонке. Он завел толстую тетрадь, делал разные выписки.
И, конечно, обманывал себя: это бессистемное чтение приносило не столь много пользы и не могло решить ни одной житейской проблемы, стоящей перед сержантом Базановым, находящимся на излечении в чебоксарском госпитале. Существовали ли такие проблемы? Да. И нет если о них не думать. Или думать, что в жизни нее устраивается само собой.
Отношения с Горобцом как-то разладились. Они не стали менее дружескими нет, просто Петр и Глеб теперь реже бывали вместе. У Горобца появилась Зоя, у Глеба книги, и каждый не очень хорошо понимал увлечение другого...
Однажды в читальне, занимая свое место, Глеб увидел Валю. Она сидела, низко нагнув голову, и не заметила Глеба. Или сделала вид, что не заметила.
Глеб долго смотрел на нее, мысленно приказывая ей повернуться. Ее чуть еутулвю худенькие плечи и знакомый завиток волос, спустившийся с затылка на тонкую, девчоночью шею с вертикальной ложбинкой посредине, вызвали у него вдруг необъяснимый прилив нежности. Захотелось подойти, заговорить по-дружески, как тогда, при встрече па берегу. И услышать ее голос и смех, почувствовать манеру чуть растягивать слова и все время находить необычайные сравнения. Глеб представил себе, как идут они по улицам и по набережной, держась за руки, как тогда, и хорошо разговаривают, перечеркнув и отбросив начисто недоразумение, происшедшее на песчаной отмели. Нельзя же из-за пустяков сердиться вечно! Глеб встал и, проходя мимо Вали, шепнул ей:
— Выйди, пожалуйста, поговорить надо.
Пятнадцать минут прождал он в вестибюле и, вернувшись, застал Валю на том же месте и в той же позе — низко склонившись над тетрадочным листом, она увлеченно делала выписки из какой-то книги, будто и не слыхала его просьбы. Ее упрямство еще более
подзадорило Глеба. Он сел за стол напротив — рядом оба места были заняты — и сказал тихо:
— Я же просил. Что ты?
На него со всех сторон зашикали, а Валя даже и головы не подняла.
— Валя,— прошептал он умоляюще.
Она посмотрела на него, будто сквозь него, совсем прозрачными, как у слепой, глазами.
Глеб взял у соседа сиреневую промокашку, написал на ней карандашом: «Хотел просить у тебя прощения. Выйдем»,— и подвинул ей промокашку через стол
«Нам не о чем говорить», написала Валя и оттолкнула промокашку. «Даже подсудимому дают слово». Она ничего не ответила, и Глеб написал еще: «Прости. Не считай меня сволочью. Я хочу, чтоб мы были друзьями. Я очень виноват перед тобой, но я не сволочь, пойми»,—и добавил: «Пожалуйста, ну поверь мне. Выйди». Она написала: «Ты дня линя больше не существуешь», — протянула, чтоб он прочел это, разорвала промокашку на мелкие клочки и снопа склонилась над книгой.
Глеб поднялся и пересел на свое место между двумя фикусами. Валя так и не посмотрела на него и вскоре ушла из читального зала. И когда только она стала такой упрямой?!.
В роте выздоравливающих появился новенький. В нем сразу можно было узнать жителя Средней Азии: неистребимый след оставило на нем азиатское солнце. Смуглое лицо и руки, короткий ежик серебряно-белых волос и такие черные глаза, что зрачков в них не было видно. Глядя на него, Базапов сразу вспомнил Тур су-нова, своего товарища по взводу связи,— новичок напомнил ему о недавнем прошлом. На следующий день Глеб увидел его во дворе мирно беседующим с... Запа-даловым, тем, что тонул в подводной лодке. Они сидели на земле, привалясь спинами к забору, и новенький, спокойно рассказывая, что-то чертил прутиком, а Западалов кивал ему и улыбался.
Вскоре, по воле Цацко, судьба свела Базанова с новеньким в очередном картофельном наряде.
Как всегда, солдаты коротали время за разговорами. Вспоминали фронтовые истории. В тот день — большей частью комические.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88