К счастью, он ошибся. «Почему — к счастью?» — подумал Глеб. И не смог себе ответить. Просто ему было приятно и интересно говорить с ней здесь, следить за тем, как меняется выражение ее лица, как то светлеют, то темнеют ее глаза. Он спросил, где живут архитекторы. Она ответила, что на этом участке полный порядок, живут отлично в двух вагончиках дружной коммуной — лучшего и не придумаешь в нынешних условиях.
— А сколько вы предполагаете пробыть здесь, Наталья Петровна? — задал он еще один вопрос и отчего-то смешался, отвел глаза.
— Еще не знаю, Глеб Семенович. Командировка у меня на год. Хочу на летние каникулы вызвать Антошку, посмотрю, как северный ребенок перенесет здешний климат, хотела бы пробыть подольше, но кто знает, как все сложится. А почему вы спрашиваете?
— Ну, если Антошка, надо бы вам квартиру. — Минутное смущение прошло. — В вагончике будет жарко.
— Спасибо, Глеб Семенович. — Углы пухлых губ ее чуть дрогнули. — Не знаю, приедет ли он вообще. А вот семейку одну я привезла, архитекторы Толя и Зоя Бакулевы — помните? Они ведь муж и жена. И дите с ними пятилетнее. Так что, если вы добрый, им квартиру в первую очередь и добывайте.
— И добуду, — сказал Глеб. — Если с ребенком приехали, они — наши кадры, их не на год задержим. А чтоб я больше не попадал в положение, подобное только что случившемуся, расскажите мне про каждого из вашей группы. За исключением Ивана Олеговича, пожалуй. О Яновском я имею представление.
— Какое? — живо поинтересовалась Морозова.
— Самое положительное.
— У него светлая голова и золотые руки, — добавила она, словно боясь, что он перебьет. — Вы еще убедитесь.-Но один недостаток ему мешает — обожает казаться циником.
— Пройдет.
— Мы с Иваном из одного выпуска. И все годы вместе. Знаете, вся поповская мастерская — выпускники Ленинградского инженерно-строительного. Старшие не только курируют молодых, но следят за учебой старшекурсников своей и забирают лучших к нам, в проектный. Так приказал Кирилл Владимирович, и так происходит ежегодно. Создается своеобразная каста, у которой общая работа на одних и тех же строительных площадках и в какой-то мере общая биография.
— Понимаю. Попов формирует единомышленников. Это, по-моему, и помогает делу.
Морозова стала увлеченно рассказывать про своих ребят (кроме Яновского, супругов Бакулевых и конструктора Леонида Михайловича Свирина, все действительно могли бы еще называться молодыми специалистами и ребятами), хвалить их за энергию, напористость, которую ей придется сдерживать от максималистских решений. В этот момент за их столиком
появился Яновский. Ни Глеб, ни Наталья Петровна не заметили, когда он подошел. Все трое молчали.
— А мы удивляемся,— сказал насмешливо Иван Олегович, — пошла выпить молока и пропала начальница. Ждем, ждем. Прихожу в столовую, говорят — закрыто. Куда, думаю, девалась?
Глеб оглянулся. Столовая действительно была пуста. Они находились точно на острове — вокруг их столика стояли столы, рогатые перевернутыми стульями. И буфетчица исчезла. И только на кухне слышались еще тихие голоса. Просто никто не посмел попросить парторга Базанова покинуть зал.
Было двадцать минут первого. Засиделись, заговорились и не заметили. Глеб взглянул на Наталью Петровну, она — на него, их взгляды встретились. Они улыбнулись друг другу одними глазами, и кровь прилила к щекам Глеба, хлынула к сердцу и ударила в него.
— Не забывайте нас, приходите,— сказала Морозова, идя за Яновским и оборачиваясь. — Мы вам кое-что покажем.
— Завтра еду на водовод. Вернусь, обязательно зайду сразу же, — пообещал он и добавил: — И насчет зала поговорю с Богиным. Думаю, решим эту проблему.
— Счастливой поездки вам,— сказала она, обернувшись в последний раз уже в дверях.
— До встречи, — Яновский пропустил ее вперед.
— Спасибо. До свидания,— сказал Базанов...
Незадолго до Нового года в Солнечном произошло нежданное событие, от которого, как говорили, «еще долго шли по стройке круги». Началось все с того, что вездесущий Шемякин — к тому времени достаточно утвердивший себя в новой должности начальника материально-технического снабжения — позвонил Богину и в конце обстоятельного и, как всегда, победного своего отчета между прочим доложил, что в городе буза: один прораб срывает сдачу целого объекта.
— Какой объект? —поинтересовался начальник строительства.
— Детсад-ясли, — ответил Шемякин. — Чепуха, конечно, но это и на общем плане скажется: месяц, квартал, год, Степан Иванович. Старались работяги.
— Фамилия прораба?! — гневно перебил Богин: детсад он собирался открывать лично и даже думал уже, какую мебель завезет, какие игрушки и что скажет родителям, которые приведут и принесут своих ребятишек.
— Лысой,— поспешно сказал Шемякин, чувствуя, что шеф разъярен и сейчас кинет трубку.
И Богин действительно кинул трубку: опять Лысой, снова Лысой — будь он неладен, этот базановский протеже, этот бывший урка! Богин хотел ехать сейчас же, немедленно на объект, но вспомнил, что его шофер Низам повез Базанова на Дустлик по каким-то там делам, и рассердился еще больше. Первый детский сад находился под особым контролем начальника стройки, и, хотя его спроектировали еще милешкинцы, типовой проект оказался каким-то образом не совсем типовым, а улучшенным, потому, видно, что вспомнили архитекторы о своих детях, когда вычерчивали помещения для чужих детей, которым предстояло расти в центре пустыни.
Детсад должен был открыться 30 декабря после торжественного митинга. Сам же Базанов говорил: «Важное политическое мероприятие, Степан. Ничто не привязывает строителей к месту работы так, как хорошие условия, созданные для их детей». И вот, пожалуйста! Еще немного, и он по просьбе Базанова перевел бы Лысого на водовод — слушайся после этого доброхотов !
Разъяренный Богин поспешно прошел коридором управления, милостиво улыбаясь встречным и любезно отвечая на приветствия своих аппаратчиков, сел в первый попавшийся грузовик и приказал везти себя к строящемуся детсаду.
Он выскочил на ходу, пока водитель разворачивался, и сразу увидел Лысого, окруженного строителями. При виде начальника все расступились и смолкли. Богин и Лысой остались как бы одни.
— Ваша фамилия, должность? — Богин не понял даже, зачем он спросил это. Чтобы сдержать рвущийся гнев, наверное.
— Лысой, прораб, — ответил тот.
— Что тут происходит? Доложите!
— Начальником СМУ прислана бригада сантехников. Раньше срока: еще не закончили свою часть работы отделочники. Они на лесах.
— Ну и что?!
— Инструкция по технике безопасности запрещает работу под лесами. Я не могу допустить сантехников, хотя все подготовительные работы для них идут и, надеюсь, все эти неувязки не скажутся на своевременной сдаче объекта.
— Ты надеешься! — Богин хотел выругаться, но опять сдержался. Про себя он уже решил снять этого прораба (будет уволен или переведен в бригадиры, а еще лучше — снова в бульдозеристы), надо во что бы то ни стало провести эту операцию. Богин понимал, что в присутствии большой группы подчиненных обязан быть внешне беспристрастным. Лучше пусть сорвется Лысой, пусть он начнет орать, оправдываться, плакаться — что угодно. Когда двое спорят, тот из них, кто спокоен, — прав. И это закон. И Богин повторил спокойно :
— Ты надеешься? Ты думаешь? А ведь мне наплевать на то, что ты думаешь и на что надеешься! Бригада простаивает, график под угрозой, план, а он, видите ли, философствует!
— Я бы попросил вас называть меня на «вы»,— очень тихо, но с явной злой нетерпимостью в голосе сказал Лысой. — Это во-первых. Без этого я не стану с вами разговаривать.
— А если по существу? Не надоело ли тебе тут работать ?
— Я не могу позволить кому бы то ни было нарушать правила технической безопасности. Инструкция...
— Инструкции здесь пишу я!
— В этом я сомневаюсь. И пока я здесь прораб...
— А вы здесь больше не прораб. Вы здесь больше не работаете,— Богин дважды подчеркнул это «вы». Он действительно уже успокоился: решение было не только принято, но и высказано. Он ждал лишь, как поведет себя Лысой.
Но тот ничего не возразил, спорить не стал и слова не сказал, а повернулся и пошел прочь.И тогда Богин, подозвав к себе бригадира сантехников, приказал:
— Можете приступать. Работайте, но осторожней, конечно. А всем интересующимся и сомневающимся отвечайте: начальник строительства лично дал вам такое указание. Ясно?
— Ясно, — как показалось Богину, хмуро ответил бригадир, пряча глаза.
Вот и пойми их! Только что ругались с прорабом из-за монтажа своих клозетных магистралей, «права качали», Шемякину жаловались на простой, его вызвали, а тут и недовольны вроде бы, хотя он и решил вопрос в их пользу. Богин оглянулся: его окружали хмурые, недоумевающие лица. Но дело было сделано. Степан Иванович никогда не менял своих решений. Судя по всему, Лысой обижен и будет увольняться. Следовало назначить в СМУ нового прораба — и все. И только на миг припомнился Богину тот зимний буран в пустыне и трактор, подошедший к нему, кошачьи глаза Лысого, разглядевшие под кустиком начальника строительства. Вполне могла колонна и мимо проехать, взять чуть в сторону. Трактор Лысого самым крайним был... Только на миг возникло это видение и — странно! — вызвало у Богина обратную реакцию — не благодарность за спасение, а еще более усилившуюся неприязнь.
Богин повернулся, по привычке ища глазами свой «газик» и долговязого смуглого Низама, приткнувшегося где-то поблизости с книжкой в руках, но вспомнил, что примчался сюда на попутном грузовике. Грузовик его не стал дожидаться, конечно. Возможно, водитель новый в Солнечном, не знал, кого и привез. А может, знал и смылся. Специально смылся. Он, Богин, ни лица его, ни номера машины не запомнил. А если б запомнил? Уволил вслед за Лысым, другим в назидание? Чепуха! И Лысой этот — подумаешь, фигура! Связался он с ним, как черт с младенцем. Данной ему властью уволил какого-то прораба, который абсолютно прав: техника безопасности категорически запрещает какие-либо работы под лесами. И тут в самый неподходящий момент, казалось, сформировалась мысль — чет-
кая, как теорема Пифагора: все, что произошло тут у него с Лысым, на самом деле было направлено совсем не против Лысого, а против Базанова. И не Лысой, которого он мог не принимать в расчет, даже если бы он и стал начальником СМУ на водоводе, а Глеб Базанов, с которым он не мог не считаться, мешал ему, втягивал в лишние споры и обсуждения ненужных вопросов. Богин не сказал ничего больше ни строителям, ни сантехникам, которые еще переминались с ноги на ногу и к работе не приступали, а все так же молча и хмуро смотрели на него, и, не попрощавшись, зашагал прочь по разбитой машинами дороге.
...Надежда Витальевна Красная разыскала Базанова по телефону. Сообщила: звонил Богин, приходил в партком прораб Лысой. Между ними, говорят, произошла какая-то сшибка. Ашот Нерсесович дежурит. Глеб ответил, что выезжает немедленно. Появится Лысой, пусть она задержит его любым способом.
Но в парткоме Лысой больше не появлялся. О стычке начальника строительства с прорабом в Солнечном знали уже многие. Надежда Витальевна, часто и глубоко затягиваясь папиросой, рассказала Глебу о случившемся.
Надо же произойти такому в его отсутствие! Только-только стал подниматься человек, уверенность в себе почувствовал, желание свои знания и опыт применить. И скольких сил Базанову стоило, скольких разговоров! И опять срыв. И опять техника безопасности. Глеб понимал, что уже здесь-то Лысой не уступил бы и самому аллаху, если б тот взялся уговаривать его нарушить инструкцию. Как легко и непростительно небрежно столкнул Богин с дороги не повинного ни в чем человека. Как просто.
Глеб понимал и другое: совершилось непоправимое. Зная характер обоих, был уверен — Богин не изменит своего приказа, да и Лысой не из тех, кто прощает обиды. Наверняка уволился уже. Такой человек без работы не останется. На любой стройке с руками его оторвут. Но ведь каким придет Лысой на новое место? Снова обозленным на всех и самого себя, снова ни во что не верящим, не желающим отвечать ни за кого,
кроме себя. Сядет за рычаги бульдозера, в кабину экскаватора, будет понемногу землю перелопачивать, не включая в эту работенку золотую свою голову. А ведь он, Базанов, рассчитывал на назначение Лысого начальником СМУ водовода, он пробил бы это назначение с помощью членов парткома.
Чувствуя подсознательно, что все уже напрасно и случай успел распорядиться по-своему, а он, Базанов, опоздал, но не желая верить этому, Глеб кинулся в СМУ. И, конечно, не нашел там Лысого. Сказали, что ушел. Давно.
Федор Федорович Мостовой был, как всегда, сумрачен и лениво-спокоен: «Да, приходил. Заявление по собственному желанию, резолюция начальника СМУ — все как положено. Семейные обстоятельства. А я почем знаю? Нет, не вникал. Времени не было. Какое я имею право не увольнять?.. Нет, не самолично решал. С Бо-гиным посоветовался».
Чувствуя, как копится и растет в нем злость, Глеб кинулся в общежитие... В балке на койках лежали строители. Отработали смену, поели, душ приняли и благодушествовали перед сном, разговоры разговаривали, покуривали в свое удовольствие.
Шла обычная беседа на ночь глядя.Рассказывал пожилой бригадир отделочников Рон-жин — тощий, словно сушенный и вяленный под солнцем и ветром, человек лет пятидесяти с узким лисьим лицом и скрипучим голосом, прозванный за неуемную свою фантазию «Травило».
Не очень-то и заботясь о том, слушают ли его, Рон-жин настойчиво долбил историю про какого-то не то начальника, не то корреспондента из Москвы по фамилии Шкерандо. Куда-то тот поехал или пошел, а главное - фамилия у него такая, что не забудешь ее,— Шкерандо. Еще шпион такой был, разведчик вернее,— Шкерандо. Так, может, родные это были, а может, сам Шкерандо сначала шпионом был, потом корреспондентом стал. А Шкерандо фамилия известная, хотя и редкая, еще генерал был, тоже, наверное, родственник; много их на свете, Шкерандов этих...
В этот момент и зашел Базанов. Койка Лысого была пуста.
— Отдыхаете, товарищи? — сказал Глеб, увидев, что все сели при его появлении. — Где Лысой, не скажете?
— Фью! — присвистнул веснушчатый парень. — Улетел! Был и нету.
— Забрал чемодан, рюкзачок, попрощался и двинул в неизвестном направлении, — добавил другой.
— Тихо, ша! — повысил голос бригадир. — У товарища Базанова дело, по лицу видать, сурьезное, а мы галдеть сообща. Давайте порядком: ён спрашивает, мы — отвечаем. Мне, еслиф к примеру заметить, ён сказал: хочу в Ташкент съездить, замужнюю сестру повидать.
— И поблизости где-нибудь на работу там хотел устроиться — в Ангрене, Янгиере, что ли,— добавил веснушчатый.
— Надоело по пустыням и другим необжитым местам мотаться: построил город и уезжай из него другой строить — Хватит, мол, навоевались, — сказал третий.
— Уехал ён, одним словом,— подытожил тощий бригадир и добавил: — Часа полтора будет, как уехал.
— А был ли кто из вас на детсаде, когда туда приехал начальник стройки?
— Я и был, — дернул головой бригадир. — Наши сантехники фронт работ там готовили.
— Так что скажете?
— Ронжин моя фамилия, товарищ парторг.
— Да, да! Я вспомнил... Кто ж прав, по-вашему?
— Сложное дело, еслиф в двух словах. По правде говоря, оба правы. И всяк по-своему.
— Удивляюсь я! — не сдержавшись наконец, зло сказал Базанов. — Судьба товарища решается, а вам наплевать, что ли? Ушел, уехал! Вам ронжинская трепотня дороже? Так?! Байки его дурацкие белый свет застили и уши заложили? Бездушные вы люди — ничего не добавишь. — И он вышел.
— А ты, Травило, дипломат, оказывается, — заметил веснушчатый. И передразнил: — «Правы, оба правы». Так не бывает. Соглашатель ты, оказывается. Да и мы хороши!
— Учили яйца курицу!
— Да уж не хуже тебя бригадой командую!
— Без нас, если что надо, разберутся,— примирительно заметил третий. — Начальству видней! Оно газеты читает и радио слушает. Давай, дядя Ронжин, рассказывай дальше.
— Слушай, кто хочет, а с меня хватит! — веснушчатый выскочил из балка, хлопнув дверью.
Базанов вернулся в партком, вызвал автомашину. Была у него слабая надежда: на железнодорожной станции Дустлик он мог бы еще перехватить Лысого, если тот не рванул попутной машиной на восток, — кто его знает, что пришло в голову Лысому, которого жизнь все время почему-то заставляла быть кошкой, бродящей в одиночку.
Но нет — и в Дустлике он не нашел Василия Васильевича. Уехал Лысой со стройки, исчез из жизни Базанова... «Построил город и уезжай из него другой строить... Хватит, навоевались» — и такая человеческая боль слышалась в этих словах Лысого, что лишь об одном думал Глеб, возвращаясь в Солнечный: как бы не встретиться ему сейчас с Богиным, а уж если и встретиться, то суметь удержать себя от желания взять его за грудки и встряхнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88