- Неужели я кажусь настолько глупым, чтобы добровольно залезть в
клетку?
Незнакомец помолчал, затем задумчиво ответил:
- Мне кажется, ты что-то задумал.
Критянин почувствовал, как в душе мага пробуждается нечто похожее на
тревогу. Надо признаться, это странное приключение захватило фроста. Он
постепенно начинал понимать, зачем понадобился облаченному в пурпурную
хламиду незнакомцу. Сначала тот использовал его в качестве приманки, а
потом критянин превратился в живое устройство, через которое маг и Голос
переговаривались друг с другом. Странное слово - передатчик. Фрост мог
поклясться, что прежде не знал его. Увлекателен был не только разговор, во
многом непонятный бродяге, еще более захватывали воображение Фроста
чувства, бушевавшие в загадочных собеседниках.
Сильнее других была ненависть - эдакая багровая стена, клубящаяся
серыми прожилками. Стена была очень прочной и это немудрено - ведь
ненависть - самое сильное чувство у каждого живого существа.
Подозрительность походила на хамелеона. Она была многоцветной -
синей, зеленой, розовой, голубой в черную крапинку, коричневой, но чаще
серой. Подозрительность зарождалась тоненьким ручейком и постепенно
превращалась в бушующий поток.
Уважение походило на золотистую фольгу, которая то тускнела, то
начинала блестеть по мере того, как противники оценивали хитроумные
маневры друг друга. Голос уважал мага несколько сильнее, из чего критянин
сделал вывод, что маг обладает огромным могуществом. Это предположение
подтверждал и страх, белесоватый, липкий, время от времени
проскальзывавший в мыслях Голоса. Маг же проявил подобное чувство лишь
раз, когда понял, что Голос ведет нечистую игру.
- Похоже, ты намереваешься замуровать меня в лабиринте, - задумчиво
произнес он.
- С чего ты взял? - поспешно откликнулся Голос, но его мысли были
пронизаны изумрудными прожилками коварства и Фрост понял, что Голос
блефует.
- Пожалуй, мне пора, - решил маг.
- Постой, я как раз подумываю над твоим предложением относительно
переселения в один из парамиров.
- Пора... - Маг неизвестно чему рассмеялся. - Человека я оставляю
тебе в подарок.
Установилась невыносимая тишина. Зато где-то вдалеке прогрохотало эхо
обвала, толчками пробежавшее по стенам.
- Ушел, - процедил Голос. - Ушел...
Он замолчал и молчал довольно долго. Затем задумчиво процедил:
- Что же мне с тобой делать?
Вопрос был адресован к Фросту. Тот не ответил и задрожал от ужаса.
- Съесть что ли?
- Не надо! - взмолился критянин.
- Надо - не надо, - пробормотал Голос. - Съел бы, да уж больно ты
невкусный. - Голос замычал что-то неразборчивое, явно размышляя. - Ну
ладно, я не буду тебя есть и даже вознагражу. За страх. Возьми себе
что-нибудь из сокровищ и выметайся.
- Но как? Я ничего не вижу!
- А-а-ах! - Голос был недоволен. - Как это хлопотно - быть добрым.
Ладно, сейчас я вдохну жизнь в твой энергомодуль.
Шарик, который критянин по-прежнему крепко сжимал в кулаке, замерцал
и осветил пещеру.
- Выбирай скорее! - велел Голос. - А не то я вновь погашу его. Не
люблю свет.
Фрост поспешно схватил два слитка, один из которых был золотой, а
другой - электроновый или серебряный. Шарик тут же погас.
- А что я должен делать теперь? - осведомился критянин. Приключение,
похоже, заканчивалось вполне удачно, и Фрост слегка обнаглел. - Как я,
по-твоему, найду обратную дорогу?
Голос вновь недовольно заворчал.
- Связался с тобой. Надо было сожрать и все. Ладно, я выведу тебя.
Следуй по светящимся линиям.
Под ногами Фроста появились две золотистые черточки, ведущие в
темноту.
- Иди по ним! - велел хозяин подземелья. Критянин не сдвинулся с
места. Голос рассердился. - Почему ты стоишь?
- Мне страшно, - признался бродяга.
Голос удовлетворенно хмыкнул и принял покровительственный тон.
- Не бойся. Я буду рядом. Здесь полно всяких пакостных созданий, но
меня они боятся, потому что я умный. Иди.
Фрост нерешительно шагнул вперед. Ничего дурного не произошло. Тогда
он медленно пошел в темноту, стараясь держаться золотистых линий. Голос
оставил свое убежище и двигался неподалеку от человека, то обгоняя его, то
заходя ему за спину. До Фроста время от времени долетало хриплое дыхание,
а пол пещеры сотрясался от тяжелой поступи. Темнота отдавала сыростью,
невидимые стены давили на плечи, со всех сторон слышался шорох, от
которого у Фроста выступал холодный пот. Однажды впереди послышался шум
схватки. Критянин остановился и прижал холодные слитки к бухающему сердцу.
Он оставался недвижим несколько мгновений, затем Голос сообщил:
- Мохнатый паук. Та-акой противный! Я завязал ему лапы узлом. Ступай
дальше.
Странно, но Фросту показалось, что Голос немного сочувствует ему.
Едва он подумал об этом как Голос насмешливо фыркнул:
- Ничуть.
Внезапно золотистые линии оборвались.
- Пришли, - сообщил Голос. - Фу, как я устал. Стой здесь, я отвалю
камень. А может быть, мне все-таки съесть тебя?
Бродяга закричал от ужаса, вызвав смех Голоса.
- Ну ладно, не ори. Я пошутил. Я вообще люблю шутить. Сейчас ты
увидишь свет. Быстро иди вперед и ни в коем случае не оборачивайся. Это
может плохо для тебя кончиться. Закрой глаза.
Фрост поспешно исполнил то, что ему велели.
- А теперь уматывай!
Критянин открыл глаза и тут же зажмурился от невыносимо яркого света.
Вытирая слезы, он шагнул вперед и осмотрелся. Перед ним в обрамлении
сумрачных стен было ярко-солнечное небо, где-то внизу глухо плескалось
море.
Жив! Да еще и богат! Фросту хотелось петь от радости. Сзади
послышалось хриплое дыхание. Это хозяин лабиринта приблизился к солнечному
кругу и жадно вдыхал соленый воздух. Не в силах сдержать любопытство Фрост
начал медленно поворачивать голову.
- Не оглядывайся! - крикнул Голос.
Но было поздно. Критянин обернулся. В следующий миг он закричал от
ужаса и рухнул со скалы в беснующееся меж рифами море.
- Я же предупреждал тебя, дурак, не оглядывайся, - прошептал Турикор.
Чудовище потерло рукой свою кошмарную физиономию. - Впрочем, он мог бы
вести себя поприличнее. Неужели я так плохо выгляжу?
Щурясь от нестерпимо яркого для его глаз света, монстр поспешно
завалил вход и с облегчением вздохнул.
- Темнота!
Затем он зашагал вниз - туда, где был его дом, куда не проникало
беспощадное солнце.
Где-то далеко плескало принявшее очередную жертву море.

ЭПИЛОГ. СКАЗКА ЗАРИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
Человеку ведомо множество сказок - забавных и поучительных,
загадочных и страшных. Но ни одна из этих сказок не может сравниться с
волшебной поэмой Олимпа, феерической и причудливой хроникой жизни и деяний
богов, героев и людей. Это поистине прекраснейшая сказка зари
человечества.
Зевс, Аполлон, Афродита, Дионис, Афина, Арес, Посейдон и Аид, грозный
Кронос и титаны, Гея и хтонические чудовища, Уран и существа, порожденные
эфиром, великие герои, средь которых и закованный в львиную шкуру Геракл,
и Тесей, и Персей, и те, что сложили головы под стенами семивратных Фив, и
под стенами Трои, великие бунтари Сизиф и Беллерофонт, прекрасный Гиацинт
и несчастный Актеон, завораживающий своим пением Орфей и жертвенная
Алкеста, кентавры, лапифы, коринфяне, фиванцы, афиняне, троянцы, эфиопы,
амазонки, мрачный Тартар и Элизиум - можно ли назвать это религией? Или
спросим иначе: может ли современный человек воспринимать это как религию?
Вся история распятого занимает тридцать три года и двадцать одну
главу Евангелия от Иоанна. Суть зороастризма или магометанства можно
выразить сотней нравоучительных фраз. Иудаизм, очищенный от словесной
шелухи каббалы и расплывчатых песнопений Торы вполне уместится в книге
Ионы.
То, что создала великая культура античных эллинов, невозможно
втиснуть в рамки религии. Это сплав веры, обычаев и архаичной истории. Это
причудливая мозаика легенд, явившихся человеку во сне на границе сознания.
Это чудесная сказка, самая лучшая из тех, что знал мир. И потому
несправедливо бы было наречь ее религией, чья суть есть догматы, довлеющие
над человеком. Творение эллинов походит на занимательную поэму с
бесчисленным множеством живых, наполненных телесной, чувственной сутью
персонажей. Правильней именовать веру эллинов МИФОРЕЛИГИЕЙ, ибо сказочные
мифы заменяют здесь религиозные каноны.
МИФОРЕЛИГИЯ совершенно не похожа на монорелигии - иудаизм,
христианство, мусульманство. Они есть религии пророков - порождение
зараженного манией мессианизма ума, МИФОРЕЛИГИЯ - слепок с человеческой
жизни, настолько реалистичный и "заземленный", что порой нетрудно признать
в олимпийцах конкретных земных правителей и героев, волею людской памяти
вознесенных на божественный пьедестал.
История знавала немало примеров обожествления человека. Но лишь
однажды люди попытались "очеловечить" богов. И возник причудливый мир
ЧЕЛОВЕКОБОГОВ, скорее людей, нежели богов, хотя суть их божественна.
Посмотрите, как они человечны, похожи на людей - властный базилевс Зевс,
надменный Аполлон, хмельной чудотворец Дионис, мудрый и неуклюжий Пан,
прекрасная Афродита. Всмотритесь в их лица, прислушайтесь к их речам. Это
люди, но лишь взошедшие на Олимп и по воле судьбы обретшие бессмертие и
власть над миром. Но в душе они остались людьми. Они ссорятся и
влюбляются, ревнуют и ненавидят, интригуют и заботятся друг о друге. Они
верны клятвам и преступают их, они незыблемы и непостоянны, они
придерживаются олимпийского братства, но в то же время не прочь выгадать
себе лишнюю толику власти. Они могут благоволить к смертным и могут сурово
покарать их, они вступают в бой против людей и, случается, терпят от них
поражение. И тогда они кричат от боли совсем как люди и спешат на Олимп
залечивать раны.
Про них известно все. Что они едят и что пьют. Какую одежду носят и
чем умащивают волосы. Сосчитаны каждая ипостась - превращение Зевса и
каждая родинка на теле Афродиты. Люди возливают в их здравие вино и
негромко насмехаются над их слабостями.
Зачем?
Зачем человеку понадобилось создать богов, столь похожих на него?
Почему эллины подобно иным, поднявшимся из мрака небытия народам не
создали монобога - грозного и всемогущего, пред которым следует пасть на
колени и молить его о милости. Они же предпочли поставить над собой
легкомысленных олимпийцев, почти людей. Почему?
Это феномен, встречающийся в человеческой культуре лишь единожды.
Нет, конечно же, многие племенные религии наделяли своих божеств вполне
человеческими качествами и даже псевдочеловеческим обликом. Но все это
были идолы на уровне деревянного чурбана перед хижиной, они были
инстинктивны, но не осмысленны, и рано или поздно они уступали свое место
монобогу, - существу, бестелесному по сути. Лишь эллины смогли создать
веру, где боги сохранили свой человекоподобный облик в течение столетий, а
Зевс так и не превратился в монотеистического духа, подобного Яхве.
Объяснить это своеобразие мифорелигии можно двумя обстоятельствами.
Первое из них связано с особенностью формирования эллинского социума.
Все значительные ранние монорелигии возникли в кочевых племенах
(арии, иудеи), жизнь которых происходила в постоянном перемещении, набегах
и т.п. Эти племена в меньшей мере, чем оседлые, зависели от капризов
природы, так как при неблагоприятных природных условиях могли
переместиться в иной район. Но в таком случае они неизбежно приходили в
столкновение с соседними племенами. Потому у кочевых народов было сильно
влияние военного руководителя - вождя племени - и куда меньшее -
старейшин. Именно вождь решал, куда следует перекочевать, он руководил
организацией набега, дававшего скот, женщин, рабов, определял, следует ли
дать отпор вторгнувшемуся в племенные кочевья врагу или перебраться на
новые пастбища. Постепенно вождь персонифицировался с монобогом,
обладающим всеобъемлющей властью.
Значительное влияние оказывало здесь и то обстоятельство, что по мере
завоевания кочевниками более культурных народов племена перенимали вместе
с культурой и деспотические традиции, свойственные этим народам.
Деспотическая власть нуждается в сильном, или, по крайней мере, стабильном
монобоге. Это характерно не только для Востока, но и для более позднего
Запада. Римские императоры, несмотря на проявляемую в целом
веротерпимость, предпочитали поклоняться божествам восточного пантеона -
Митре, Мардуку, обладавшим определенно деспотическими чертами. Подобную
тенденцию можно обнаружить и у древних эллинов. В период господства
тираний среди возводимых храмов преобладали святилища Зевса, "старшего"
бога.
Праэллинские племена не несли в себе семени зарождающихся деспотий,
явления чуждого в архаичные века Западу. Кроме того, в отличие от
большинства народов эллины формировались как оседлая нация. В их жизни
верховный вождь не играл столь большой роли. Все решала родовая знать, в
руках которой были сконцентрированы земельные богатства. Вождь руководил
по преимуществу военными операциями, весьма немногочисленными, и лишь с
течением времени он начинает вмешиваться в обыденную жизнь, но его
воздействие не столь определяющее, как у владык кочевых племен. Последние
в полной мере - боги и цари своего племени, а вождь у эллинов скорее
мудрый базилевс, образно выражаясь - "первый среди равных". Базилевсы
обладали куда меньшей властью, чем деспотические вожди. Решения их были
далеко не бесспорны, влияние - весьма относительно. Рядовые члены племени
без особого страха возражали своим базилевсам и те воспринимали это как
само собой разумеющееся. Гомер красочно описывает, как "буйный" Терсит
поносит Агамемнона, своего базилевса - "Что, Агамемнон, ты сетуешь, чем ты
еще недоволен?..". Расплатой за дерзость будут лишь несколько оплеух,
полученных от Одиссея. Причем Одиссей выступает в данном случае скорее не
как базилевс Итаки, а как пользующийся уважением воин.
Не обладая деспотической властью, базилевс персонифицируется не с
монобогом, а с владыкой многочисленного пантеона, располагающим главным
образом военными и частично судебными функциями. Остальные функции в
равной мере распределены между другими богами, которые являются не
слугами, как ангелы у Яхве, а помощниками с равным или почти равным правом
голоса. Зевс таким образом предстает перед нами как своего рода
"председательствующий" бог, и прочие относятся к нему как к старшему, но
не как к хозяину. Если вдруг действия Зевса не устраивают олимпийцев, они
без колебаний выступают против него. И это не квалифицируется как бунт
против основополагающих канонов. Зевс воспринимает это почти как само
собой разумеющееся.
Однако, думается, феномен МИФОРЕЛИГИИ невозможно объяснить лишь
особенностями социума. Определенную роль здесь играли и особенности
сознания эллинов, единственного народа в ойкумене, чьи корни исходили не с
Востока.
Эллины имели свое особое восприятие мира. В отличие от прочих народов
они строили концепцию мироздания не на основе революционного взрыва,
выраженного в божественном сотворении, взрыва из разряда тех, что
осчастливливают насильно. В МИФОРЕЛИГИИ начало мира также привносится
свыше, но это не божественное начало, а некая потенциальная искра, звездой
упавшая из Космоса. И мир сотворен не за шесть дней, и совсем не похож на
Эдем.
Сначала было нечто неопределенное. Точнее не было...
Не было моря, земли и над всем распростертого неба, -
Лик был природы един во всей широте мирозданья, -
Хаосом звали его. Нечлененной и грубой громадой,
Временем косным он был, - и только, - где собраны были
Связанных слабо вещей семена разносущие вкупе.
..............................................
Там, где суша была, пребывали и море, и воздух.
И ни на суше стоять, ни по водам нельзя было плавать.
Воздух был света лишен, и форм ничто не хранило.
Все еще было в борьбе, затем что в массе единой
Холод сражался с теплом, сражалась с влажностью сухость,
Битву с весомым вело невесомое, твердое с мягким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137