- Сиди здесь и никуда не уходи. Я
доложу царю, что ты донес мне по собственной воле. Твоя глупая голова
уцелеет, особенно если ты скажешь, что присоединился к заговорщикам лишь
для того, чтобы выведать их планы. Понял?
- Да, милосердный начальник первой тысячи!
- И еще одно. Ты всегда должен помнить о том, что здорово обязан мне.
- Я помню, сиятельный Дитрав!
Евнух подполз к бессмертному и стал тыкать мокрыми губами в его
ладонь. Дитрав брезгливо отдернул руку.
- Сиди здесь и никуда не высовывайся!
Оставив хнычущего Кобоса в одиночестве, Дитрав покинул комнату с
намерением направиться к хазарапату. Однако бессмертному не пришлось
сделать и десяти шагов, как путь ему преградил какой-то человек. Невысокий
и коренастый, он был облачен в белую, порядком замызганную хламиду, а в
руке держал деревянную трость. Лицо человека было неведомо Дитраву, но во
всем облике: фигуре, резко очерченном контуре скул, глазах, узловатых
сильных пальцах проглядывалось неуловимо знакомое, но пришедшее откуда-то
издалека - за многие сотни парасангов или вереницу лет. Человек молча
взирал на Дитрава, не выказывая враждебности, но в его взгляде было нечто
такое, что заставило вельможу взяться за эфес меча. Серебристая полоска
наполовину выползла из ножен, и только тогда Дитрав спросил:
- Я знаю тебя?
- Конечно, - ответил человек.
Блеснуло острие - и один из говоривших, всхрипнув, осел по стене
вниз. На серых плитах разлилось яркое пятно крови.
Кобос слышал неясные звуки стремительной схватки, слышал как упало
тело, но не осмелился оставить комнату. Близкий к обмороку, он сидел на
полу, обнимая побелевшими руками кресло, словно оно могло спасти ему
жизнь. Таким его и увидел вернувшийся Дитрав. В руке вельможи блестело
окровавленное лезвие, узрев которое Кобос вскрикнул и спрятал голову под
стул.
- Не визжи, толстяк! - обнажив зубы в ухмылке, проговорил Дитрав. - Я
не причиню тебе вреда. Сиди здесь и не высовывайся. А это, - бессмертный
бросил на пол полураздетое окровавленное тело, - пусть полежит у тебя. Не
возражаешь?
Евнух затряс головой и пробормотал что-то нечленораздельное. Вновь
засмеявшись, Дитрав убрал клинок в узкое лоно ножен.
- К тому же вы, кажется, знакомы!
Бессмертный толкнул ногой голову мертвеца, та дернулась, обратив
синеющее лицо к Кобосу. Евнух издал ужасный крик и в тот же миг умер.
- Паршивое сердце, - констатировал Дитрав. Повесив меч через плечо,
он взял в руку деревянную палку, на которую прежде опирался коренастый
человек, и неторопливо, уверенным шагом двинулся туда, где начинались
царские покои и где должен был разыграться финал фарса, именуемого
человеческой жизнью.
День был ветрен, и корабли искали убежища в гаванях. В портовом
кабачке Миунта за грязным, заваленным рыбьими головами и огрызками фруктов
столиком сидели двое, чьи имена некогда были очень хорошо известны в этих
и не только в этих краях.
Одного из них, с лицом, пересеченным несколькими старыми рваными
шрамами, боялись все навархи, когда-либо плававшие во Фракийском,
Эгейском, Финикийском и Кемтском морях. За свою жизнь этот человек
захватил и пустил на дно бессчетное множество судов, доверху набив
спрятанные в киликийских горах сундуки звонкой серебряной монетой и
мешочками с золотым песком. Родители дали ему имя Сиеннесий, но
большинство знали его как Белого Тигра, самого жестокого и отчаянного
пирата из тех, что жили когда-либо на этом свете. В былые времена
Сиеннесий командовал целыми эскадрами судов; случалось, под его началом
собиралось до сотни парусов, и тогда не было спасения от пиратской армады.
Однако в последние годы афинская талассократия подорвала могущество
киликийских пиратов. В непрерывных стычках погибли многие сотоварищи
Сиеннесия, а сам он вернулся к тому, с чего начинал. Как и тридцать лет
назад под его началом была одна-единственная эпактрида, стремительно
растворяющаяся в морской дали при появлении эллинских триер.
История жизни человека, сидевшего напротив Белого Тигра, была еще
более причудлива. Рок вознес его на самый верх, дав власть, равную власти
самых могущественных государей, а затем со всего маху швырнул вниз. Кто не
знал раньше имени Фемистокла, разгромившего парсийский флот при Саламине?
Кто бы теперь смог признать Фемистокла в этом седом, с бедной
аккуратностью одетом старике? И Сиеннесий не признал, если б сам Фемистокл
не окликнул его на пристани, напомнив, что некогда они встречались при
дворе Ксеркса. А еще раньше судьба сводила их при Артемиссии и Саламине,
но тогда они не знали друг друга.
- Судьба! Судьба - странная штука! - говорил Фемистокл, прихлебывая
кисловатое лидийское винцо, какое им подали с соленой жирной рыбкой,
привезенной из Понта. - Она возносит высоко лишь для того, чтобы побольнее
ударить о землю. Сколько великих имен: Мильтиад, Солон, Павсаний. Как
высоко они взлетали и падали, разбиваясь о скалы. Судьба подлавливает
человека в минуты величия, когда ему уже кажется, что он достиг таких
вершин, где рок не властен над ним. И тогда судьба напоминает о себе,
делая из героя предателя и изгнанника.
Сиеннесий кивнул и налил себе еще вина. Кому как не киликийцу судить
об ударах судьбы.
- У меня было восемьдесят кораблей, а сейчас лишь остался один, -
заметил он, обсасывая сочную голову рыбешки.
- Что такое восемьдесят пиратских посудин! - хмельно воскликнул
Фемистокл. - У меня было двести триер, десять тысяч гоплитов, тысяча
отборных всадников! В моем распоряжении была огромная казна в четыреста
талантов и гостеприимно распахнутые сундуки сотни государств! Все они
дрожали при одном упоминании моего имени. И все рухнуло в один миг.
Зависть - вот что движет миром. Они завидовали великому Фемистоклу и мне
пришлось уйти...
- Кто они?
- Кто? Сорок тысяч афинских граждан. Каждому хотелось быть
Фемистоклом, но никто не понимал, сколько крови и пота мне пришлось
пролить ради этого, сколько красивых слов пришлось бросить на алтарь
людской глупости. Они изгнали меня, обвинив во мздоимстве.
- И много брал? - забыв о вине, Белый Тигр с жадным любопытством
посмотрел на эллина. Фемистокл не стал лицемерить.
- По-всякому. Бывало и много. Но никогда - во вред Афинам. Ни разу
деньги не подтолкнули меня к деяниям, способным навредить родной державе.
Ни разу! О, горькая судьба изгнанника! - Фемистокл ударил чашей о стол,
расплескав вино. - Я искал спасения в Аргосе, они преследовали меня и там.
Мне не было покоя ни на Керкире, ни в Эпирских владениях. Подстрекаемые
спартиатами и афинянами амфиктионы искали меня повсюду. Что было делать? И
тогда я решил просить убежища у своих врагов, которых бил в бесчисленных
сражениях - у парсов.
- Царь сразу принял тебя?
- Да. Изгнанник ожидал мучительной казни, но вместо этого был
обласкан и получил титул эвергета. Немало лет провел я в Парсе, бардах,
Сузах, пируя за столом великого владыки. Но недруги! Они нашлись и там!
Эскадры эллинов год от года громили парсийский флот и царедворцы
нашептывали великосердному Ксерксу, что у него за столом сидит виновник
этого позора. Меня ожидала участь Демарата.
- Спартанский царь.
- Да. Изгнанник, как и я. Он провел много времени при великом царе,
являясь его доверенным советником. Пять лет назад он умер. Лекари сказали,
что у него был всплеск желчи. Но я видел тело Демарата, пока его еще не
обмыли. На губах спартанского царя была розовая пена.
- Яд?
- И самый сильный. Его изготавливают финикияне. Демарат был неудобен
многим - тем, что жаждали расплаты за обиды, нанесенные эллинами, и тем,
что желали мира. А еще он был неудобен тем, что говорил правду. И потому
он умер. Сразу после его смерти я пошел к царю и упросил его отпустить
меня жить на море. Царь был добр и не отказал в моей просьбе. Он даже дал
мне три города - на прокорм, одежду и вино. Три прекрасных города!
Магнезия, Миунт и Лампсак, что в Пропонтиде.
- Выходит, ты богат?
- Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили
Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели
парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои
сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.
- Вернись к царю, - посоветовал Белый Тигр.
- Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что
прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз
напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на
нас никто не обратит внимания.
- Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе
обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!
Изгнанник усмехнулся.
- Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.
- Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но
потопила сорок твоих кораблей.
- Да, были времена! - вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье
затуманились. - Что привело тебя в этот городишко?
Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.
- Я жду здесь одного человека.
- Он местный?
- Нет, он нанял меня в Иоппии [Иоппия - город в Иудее], велев
доставить сюда и ждать.
- И ты ждешь?
- Он платит золотом.
Эллин улыбнулся в бороду.
- Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом
сразу?
Сиеннесий задумчиво покачал головой.
- Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги
пахнут кровью.
- Ты испугался крови?
- Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами,
которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.
Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном
протянувшуюся по столу.
- Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю
его?
- Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное
лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его
ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть
в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.
- Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! - Фемистокл расхохотался,
невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают,
изгнанник притих и зашептал:
- Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно
обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.
- Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.
Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в
чаше вина.
- Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты
ему поверишь?
- Он сказал, что принесет весть о смерти царя.
- Смерти царя?! - воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними
столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. -
Разве царь болен?
- Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс
умрет.
Изгнанник нахмурил брови.
- Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это
оказалось правдой.
- Почему? Какое дело тебе до царя?
- Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону.
Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.
- Так беги.
- Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет
державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь,
что твой гость - пустой бахвал.
- Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается
словами. - Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. - Мне пора.
Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!
- Прощай, - едва слышно прошептал Фемистокл.
Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на
бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не
говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ,
и смотрел...
И наступило утро. "Он принял самое благородное решение - положить
своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей,
подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей
крови, а по свидетельству некоторых, принял быстро действующий яд и
скончался..." - Плутарх о Фемистокле.
- Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!
- Нет-нет, ваше величество! Не утруждайте себя ненужным ожиданием! Я
догоню великого царя по дороге.
И створки мягко, словно голос Гистаспа, сомкнулись за царской
спиною...
Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но
сегодня его сопровождало не менее двадцати телохранителей, сверкающей
цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя, не давая
ему задержаться ни в одной из зал. Страх быть зарезанным, удушенным,
отравленным. Страх...
После смерти Вкусителя палачи тут же принялись за работу. Они дробили
суставы, жгли раскаленными щипцами члены, срезали кривыми ножами мясо с
ребер. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сразу пятеро слуг
сознались в том, что пытались отравить царя, но ни один из них не смог
объяснить где раздобыл яд и каким образом подсыпал его в царское вино. Еще
шестеро признались, что состоят в заговоре против владыки Парсы. Главою
заговорщиков были названы Гидарн, Гистасп, Гаубарува и даже Мардоний, хотя
кости последнего давно тлели в беотийской земле. Естественно, Ксеркс не
поверил ни одному признанию мерзавцев и приказал продолжить дознание.
Одновременно были приняты дополнительные меры безопасности. По дворцу
были расставлены многочисленные караулы из евнухов, бессмертных Дитрава, а
также лучников-скифов, которым царь доверял более остальных. Воины встали
на стенах, башнях, у четырех ворот, в коридорах и залах. Меж колонн
шныряли сыщики хазарапата, пытавшиеся выведать какую-нибудь страшную
тайну.
Дворец превратился в военный лагерь, насквозь пропитавшись звонким
металлом, но на душе царя было неспокойно. Ксеркс вначале метался по своим
покоям, затем попытался обрести душевное равновесие в гареме. Он был почти
счастлив, когда к нему явился Гистасп, предложивший развлечься плясками
рабынь, присланных из Согдианы. Крепкозадые, грудастые танцовщицы и
беззаботная болтовня брата отвлекли Ксеркса от тяжких дум. Он даже выпил
чашу вина, которую Гистасп предварительно пригубил на его глазах. Вино
было превосходным. Ксеркс пил его мелкими глоточками и как-то незаметно
забывал о кошмаре, который ему пришлось пережить во время обеда.
Уже смеркалось, когда владыка поднялся с мягкого ложа и выразил
желание проследовать на ужин.
- Надеюсь, на этот раз обойдется без отравы!
Гистасп вежливо посмеялся, показывая, что оценил бравурную шутку
повелителя. И створки двери сомкнулись за царской стеной...
Шаги мерно идущих людей гулким эхом разлетались по пустому коридору.
Негромко позвякивали доспехи, потрескивали факелы в руках бессмертных. Их
яркий огонь разжижал тьму и разрисовывал свод прыгающими комкообразными
тенями, похожими на крылья летучих мышей. Эти тени были совсем не страшны,
от них даже веяло своеобразным уютом и Ксеркс тихонько посмеялся над своей
былой трусостью.
- Наверняка всех убийц схватили и завтра они будут казнены! -
пробормотал он еле слышно и повернул вслед за идущим впереди
телохранителем-евнухом налево, к своим покоям. Здесь была галерея,
некогда, при Крезе, украшенная уродливыми статуями лидийских витязей.
Овладев Сардами, Кир повелел уничтожить изваяния и установить в нишах
треножники. Наполненные конопляным маслом, они пылали ярким ровным огнем,
подобным очам Ахурамазды. Здесь всегда было светло как днем. Всегда...
Ксеркс туповато уставился в широкую спину евнуха и внезапно
сообразил, что в галерее непривычно темно. "Что такое?" - вопросила, мелко
дрогнув, душа царя. И в этот миг все вокруг взорвалось ужасным грохотом.
Разом заорали множество голосов. Усиленные каменной теснотой, они
уподобились громогласным воплям демонов, настигших свою добычу. Зазвенел
металл, вскричали раненые и умирающие. Завопив от страха, Ксеркс прижался
спиной к влажной поверхности стены. Повсюду в вспышках неверного света
блестело оружие. Сражавшиеся - телохранители царя и напавшие на них люди в
темных плащах - наносили друг другу удары и истошно кричали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
доложу царю, что ты донес мне по собственной воле. Твоя глупая голова
уцелеет, особенно если ты скажешь, что присоединился к заговорщикам лишь
для того, чтобы выведать их планы. Понял?
- Да, милосердный начальник первой тысячи!
- И еще одно. Ты всегда должен помнить о том, что здорово обязан мне.
- Я помню, сиятельный Дитрав!
Евнух подполз к бессмертному и стал тыкать мокрыми губами в его
ладонь. Дитрав брезгливо отдернул руку.
- Сиди здесь и никуда не высовывайся!
Оставив хнычущего Кобоса в одиночестве, Дитрав покинул комнату с
намерением направиться к хазарапату. Однако бессмертному не пришлось
сделать и десяти шагов, как путь ему преградил какой-то человек. Невысокий
и коренастый, он был облачен в белую, порядком замызганную хламиду, а в
руке держал деревянную трость. Лицо человека было неведомо Дитраву, но во
всем облике: фигуре, резко очерченном контуре скул, глазах, узловатых
сильных пальцах проглядывалось неуловимо знакомое, но пришедшее откуда-то
издалека - за многие сотни парасангов или вереницу лет. Человек молча
взирал на Дитрава, не выказывая враждебности, но в его взгляде было нечто
такое, что заставило вельможу взяться за эфес меча. Серебристая полоска
наполовину выползла из ножен, и только тогда Дитрав спросил:
- Я знаю тебя?
- Конечно, - ответил человек.
Блеснуло острие - и один из говоривших, всхрипнув, осел по стене
вниз. На серых плитах разлилось яркое пятно крови.
Кобос слышал неясные звуки стремительной схватки, слышал как упало
тело, но не осмелился оставить комнату. Близкий к обмороку, он сидел на
полу, обнимая побелевшими руками кресло, словно оно могло спасти ему
жизнь. Таким его и увидел вернувшийся Дитрав. В руке вельможи блестело
окровавленное лезвие, узрев которое Кобос вскрикнул и спрятал голову под
стул.
- Не визжи, толстяк! - обнажив зубы в ухмылке, проговорил Дитрав. - Я
не причиню тебе вреда. Сиди здесь и не высовывайся. А это, - бессмертный
бросил на пол полураздетое окровавленное тело, - пусть полежит у тебя. Не
возражаешь?
Евнух затряс головой и пробормотал что-то нечленораздельное. Вновь
засмеявшись, Дитрав убрал клинок в узкое лоно ножен.
- К тому же вы, кажется, знакомы!
Бессмертный толкнул ногой голову мертвеца, та дернулась, обратив
синеющее лицо к Кобосу. Евнух издал ужасный крик и в тот же миг умер.
- Паршивое сердце, - констатировал Дитрав. Повесив меч через плечо,
он взял в руку деревянную палку, на которую прежде опирался коренастый
человек, и неторопливо, уверенным шагом двинулся туда, где начинались
царские покои и где должен был разыграться финал фарса, именуемого
человеческой жизнью.
День был ветрен, и корабли искали убежища в гаванях. В портовом
кабачке Миунта за грязным, заваленным рыбьими головами и огрызками фруктов
столиком сидели двое, чьи имена некогда были очень хорошо известны в этих
и не только в этих краях.
Одного из них, с лицом, пересеченным несколькими старыми рваными
шрамами, боялись все навархи, когда-либо плававшие во Фракийском,
Эгейском, Финикийском и Кемтском морях. За свою жизнь этот человек
захватил и пустил на дно бессчетное множество судов, доверху набив
спрятанные в киликийских горах сундуки звонкой серебряной монетой и
мешочками с золотым песком. Родители дали ему имя Сиеннесий, но
большинство знали его как Белого Тигра, самого жестокого и отчаянного
пирата из тех, что жили когда-либо на этом свете. В былые времена
Сиеннесий командовал целыми эскадрами судов; случалось, под его началом
собиралось до сотни парусов, и тогда не было спасения от пиратской армады.
Однако в последние годы афинская талассократия подорвала могущество
киликийских пиратов. В непрерывных стычках погибли многие сотоварищи
Сиеннесия, а сам он вернулся к тому, с чего начинал. Как и тридцать лет
назад под его началом была одна-единственная эпактрида, стремительно
растворяющаяся в морской дали при появлении эллинских триер.
История жизни человека, сидевшего напротив Белого Тигра, была еще
более причудлива. Рок вознес его на самый верх, дав власть, равную власти
самых могущественных государей, а затем со всего маху швырнул вниз. Кто не
знал раньше имени Фемистокла, разгромившего парсийский флот при Саламине?
Кто бы теперь смог признать Фемистокла в этом седом, с бедной
аккуратностью одетом старике? И Сиеннесий не признал, если б сам Фемистокл
не окликнул его на пристани, напомнив, что некогда они встречались при
дворе Ксеркса. А еще раньше судьба сводила их при Артемиссии и Саламине,
но тогда они не знали друг друга.
- Судьба! Судьба - странная штука! - говорил Фемистокл, прихлебывая
кисловатое лидийское винцо, какое им подали с соленой жирной рыбкой,
привезенной из Понта. - Она возносит высоко лишь для того, чтобы побольнее
ударить о землю. Сколько великих имен: Мильтиад, Солон, Павсаний. Как
высоко они взлетали и падали, разбиваясь о скалы. Судьба подлавливает
человека в минуты величия, когда ему уже кажется, что он достиг таких
вершин, где рок не властен над ним. И тогда судьба напоминает о себе,
делая из героя предателя и изгнанника.
Сиеннесий кивнул и налил себе еще вина. Кому как не киликийцу судить
об ударах судьбы.
- У меня было восемьдесят кораблей, а сейчас лишь остался один, -
заметил он, обсасывая сочную голову рыбешки.
- Что такое восемьдесят пиратских посудин! - хмельно воскликнул
Фемистокл. - У меня было двести триер, десять тысяч гоплитов, тысяча
отборных всадников! В моем распоряжении была огромная казна в четыреста
талантов и гостеприимно распахнутые сундуки сотни государств! Все они
дрожали при одном упоминании моего имени. И все рухнуло в один миг.
Зависть - вот что движет миром. Они завидовали великому Фемистоклу и мне
пришлось уйти...
- Кто они?
- Кто? Сорок тысяч афинских граждан. Каждому хотелось быть
Фемистоклом, но никто не понимал, сколько крови и пота мне пришлось
пролить ради этого, сколько красивых слов пришлось бросить на алтарь
людской глупости. Они изгнали меня, обвинив во мздоимстве.
- И много брал? - забыв о вине, Белый Тигр с жадным любопытством
посмотрел на эллина. Фемистокл не стал лицемерить.
- По-всякому. Бывало и много. Но никогда - во вред Афинам. Ни разу
деньги не подтолкнули меня к деяниям, способным навредить родной державе.
Ни разу! О, горькая судьба изгнанника! - Фемистокл ударил чашей о стол,
расплескав вино. - Я искал спасения в Аргосе, они преследовали меня и там.
Мне не было покоя ни на Керкире, ни в Эпирских владениях. Подстрекаемые
спартиатами и афинянами амфиктионы искали меня повсюду. Что было делать? И
тогда я решил просить убежища у своих врагов, которых бил в бесчисленных
сражениях - у парсов.
- Царь сразу принял тебя?
- Да. Изгнанник ожидал мучительной казни, но вместо этого был
обласкан и получил титул эвергета. Немало лет провел я в Парсе, бардах,
Сузах, пируя за столом великого владыки. Но недруги! Они нашлись и там!
Эскадры эллинов год от года громили парсийский флот и царедворцы
нашептывали великосердному Ксерксу, что у него за столом сидит виновник
этого позора. Меня ожидала участь Демарата.
- Спартанский царь.
- Да. Изгнанник, как и я. Он провел много времени при великом царе,
являясь его доверенным советником. Пять лет назад он умер. Лекари сказали,
что у него был всплеск желчи. Но я видел тело Демарата, пока его еще не
обмыли. На губах спартанского царя была розовая пена.
- Яд?
- И самый сильный. Его изготавливают финикияне. Демарат был неудобен
многим - тем, что жаждали расплаты за обиды, нанесенные эллинами, и тем,
что желали мира. А еще он был неудобен тем, что говорил правду. И потому
он умер. Сразу после его смерти я пошел к царю и упросил его отпустить
меня жить на море. Царь был добр и не отказал в моей просьбе. Он даже дал
мне три города - на прокорм, одежду и вино. Три прекрасных города!
Магнезия, Миунт и Лампсак, что в Пропонтиде.
- Выходит, ты богат?
- Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили
Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели
парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои
сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.
- Вернись к царю, - посоветовал Белый Тигр.
- Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что
прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз
напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на
нас никто не обратит внимания.
- Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе
обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!
Изгнанник усмехнулся.
- Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.
- Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но
потопила сорок твоих кораблей.
- Да, были времена! - вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье
затуманились. - Что привело тебя в этот городишко?
Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.
- Я жду здесь одного человека.
- Он местный?
- Нет, он нанял меня в Иоппии [Иоппия - город в Иудее], велев
доставить сюда и ждать.
- И ты ждешь?
- Он платит золотом.
Эллин улыбнулся в бороду.
- Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом
сразу?
Сиеннесий задумчиво покачал головой.
- Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги
пахнут кровью.
- Ты испугался крови?
- Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами,
которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.
Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном
протянувшуюся по столу.
- Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю
его?
- Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное
лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его
ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть
в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.
- Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! - Фемистокл расхохотался,
невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают,
изгнанник притих и зашептал:
- Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно
обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.
- Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.
Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в
чаше вина.
- Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты
ему поверишь?
- Он сказал, что принесет весть о смерти царя.
- Смерти царя?! - воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними
столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. -
Разве царь болен?
- Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс
умрет.
Изгнанник нахмурил брови.
- Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это
оказалось правдой.
- Почему? Какое дело тебе до царя?
- Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону.
Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.
- Так беги.
- Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет
державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь,
что твой гость - пустой бахвал.
- Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается
словами. - Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. - Мне пора.
Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!
- Прощай, - едва слышно прошептал Фемистокл.
Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на
бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не
говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ,
и смотрел...
И наступило утро. "Он принял самое благородное решение - положить
своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей,
подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей
крови, а по свидетельству некоторых, принял быстро действующий яд и
скончался..." - Плутарх о Фемистокле.
- Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!
- Нет-нет, ваше величество! Не утруждайте себя ненужным ожиданием! Я
догоню великого царя по дороге.
И створки мягко, словно голос Гистаспа, сомкнулись за царской
спиною...
Прежде Ксеркс ходил по дворцу, оберегаемый лишь четырьмя евнухами, но
сегодня его сопровождало не менее двадцати телохранителей, сверкающей
цепочкой следовавших впереди и позади владыки. Страх гнал царя, не давая
ему задержаться ни в одной из зал. Страх быть зарезанным, удушенным,
отравленным. Страх...
После смерти Вкусителя палачи тут же принялись за работу. Они дробили
суставы, жгли раскаленными щипцами члены, срезали кривыми ножами мясо с
ребер. Потребовалось совсем немного времени, чтобы сразу пятеро слуг
сознались в том, что пытались отравить царя, но ни один из них не смог
объяснить где раздобыл яд и каким образом подсыпал его в царское вино. Еще
шестеро признались, что состоят в заговоре против владыки Парсы. Главою
заговорщиков были названы Гидарн, Гистасп, Гаубарува и даже Мардоний, хотя
кости последнего давно тлели в беотийской земле. Естественно, Ксеркс не
поверил ни одному признанию мерзавцев и приказал продолжить дознание.
Одновременно были приняты дополнительные меры безопасности. По дворцу
были расставлены многочисленные караулы из евнухов, бессмертных Дитрава, а
также лучников-скифов, которым царь доверял более остальных. Воины встали
на стенах, башнях, у четырех ворот, в коридорах и залах. Меж колонн
шныряли сыщики хазарапата, пытавшиеся выведать какую-нибудь страшную
тайну.
Дворец превратился в военный лагерь, насквозь пропитавшись звонким
металлом, но на душе царя было неспокойно. Ксеркс вначале метался по своим
покоям, затем попытался обрести душевное равновесие в гареме. Он был почти
счастлив, когда к нему явился Гистасп, предложивший развлечься плясками
рабынь, присланных из Согдианы. Крепкозадые, грудастые танцовщицы и
беззаботная болтовня брата отвлекли Ксеркса от тяжких дум. Он даже выпил
чашу вина, которую Гистасп предварительно пригубил на его глазах. Вино
было превосходным. Ксеркс пил его мелкими глоточками и как-то незаметно
забывал о кошмаре, который ему пришлось пережить во время обеда.
Уже смеркалось, когда владыка поднялся с мягкого ложа и выразил
желание проследовать на ужин.
- Надеюсь, на этот раз обойдется без отравы!
Гистасп вежливо посмеялся, показывая, что оценил бравурную шутку
повелителя. И створки двери сомкнулись за царской стеной...
Шаги мерно идущих людей гулким эхом разлетались по пустому коридору.
Негромко позвякивали доспехи, потрескивали факелы в руках бессмертных. Их
яркий огонь разжижал тьму и разрисовывал свод прыгающими комкообразными
тенями, похожими на крылья летучих мышей. Эти тени были совсем не страшны,
от них даже веяло своеобразным уютом и Ксеркс тихонько посмеялся над своей
былой трусостью.
- Наверняка всех убийц схватили и завтра они будут казнены! -
пробормотал он еле слышно и повернул вслед за идущим впереди
телохранителем-евнухом налево, к своим покоям. Здесь была галерея,
некогда, при Крезе, украшенная уродливыми статуями лидийских витязей.
Овладев Сардами, Кир повелел уничтожить изваяния и установить в нишах
треножники. Наполненные конопляным маслом, они пылали ярким ровным огнем,
подобным очам Ахурамазды. Здесь всегда было светло как днем. Всегда...
Ксеркс туповато уставился в широкую спину евнуха и внезапно
сообразил, что в галерее непривычно темно. "Что такое?" - вопросила, мелко
дрогнув, душа царя. И в этот миг все вокруг взорвалось ужасным грохотом.
Разом заорали множество голосов. Усиленные каменной теснотой, они
уподобились громогласным воплям демонов, настигших свою добычу. Зазвенел
металл, вскричали раненые и умирающие. Завопив от страха, Ксеркс прижался
спиной к влажной поверхности стены. Повсюду в вспышках неверного света
блестело оружие. Сражавшиеся - телохранители царя и напавшие на них люди в
темных плащах - наносили друг другу удары и истошно кричали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137