- Такая ночь не для шумного пира.
Тьма и мерцанье звезд. Огромных и таких холодных. Далеких! Развей тьму,
царь, и тогда я буду веселиться.
- Я прикажу развести костер.
- Огромный костер! - подхватила Таис. - Чтоб его пламя взвилось до
самых небес. Очищающее пламя!
- Дворец? - спросил Александр.
- Я хотела бы видеть пылающим весь город, весь мир, но сегодня мне
будет достаточно и дворца.
Александр резко обернулся. Из-за медных дверей Тронного зала
пробивались мятущиеся блики света, вычерчивавшие на земле замысловатые
зигзаги.
- Пусть будет так, - прошептал он. - Этого хотели гетайры, маг, а
теперь и ты. Значит этого хочет судьба. Каменный монстр обречен. Он не
вправе оставаться сердцем империи. Это склеп. И он был склепом уже в тот
день, когда руки каменщиков положили на землю первую плиту. - Александр
обнял рукой тонкую шею девушки. - Пойдем! Я сделаю для тебя самый
величайший подарок, о котором только может мечтать женщина. Ты запалишь
грандиозный костер и его багровые блики будут плясать в твоих колдовских
глазах! Пойдем!
Последние слова царь исступленно кричал, заглушая вой степного ветра.
- Пойдем, - просто ответила Таис, подавая македонянину крохотную
изящную руку. И они вернулись во дворец. И новый повелитель Парсы вложил в
эту руку факел. Не обращая внимания на вопрошающие взгляды пирующих, Таис
с улыбкой поднесла маслянистый огонь к ковру. И мгновенно вверх
взметнулись языки пламени.
- Жги! Пусть сгинет прогнившее царство! - кричал Александр.
Захмелевшие гетайры с радостными криками повскакали с мест. Они
хватали с треножников факелы и подносили их к креслам, кедровым панелям,
тяжело спадающим на пол занавесям. Бушующее пламя взвилось сразу во многих
частях зала. Оно с ревом рванулось вверх и принялось лизать перекрытия.
Изумленные крики людей потонули в ужасном вое огненной стихии. Вид
пылающих потоков, стремительно расползающихся по стенам и своду,
протрезвил хмельные головы. Гости повскакали со своих мест и бросились вон
из Тронного зала. Летели на пол переворачиваемые столы, звенело золото,
разлетались вдребезги кувшины с вином. Кое-кто, даже пред лицом ужасной
опасности сохранявшие самообладание, хватали драгоценные подносы и кубки,
желая уберечь их от огня, но большинство думало в эти мгновения лишь о
спасении собственной жизни.
Людские потоки устремились в распахнутые двери. У выходов началась
давка. Гости и слуги сшибали друг друга с ног, беспощадно топча упавших.
Те, что имели при себе оружие, не замедлили пустить его в ход, очищая себе
путь для бегства. Пролилась кровь. Ее вид лишь раззадорил гетайров. Одни
из них поджигали еще не тронутые пламенем ковры и занавеси, другие,
выхватив мечи, рубили мебель и драгоценную посуду. Гефестион, давясь, пил
из кувшина багряное вино, а затем, воя от восторженного бешенства, вылил
остатки его на всклокоченную голову. Александр, со страшной улыбкой,
памятной тем, кто видел ее на поле брани, наблюдал за гибелью дворца.
Обитель Ахеменидов была подобна бочке с вязкой смолою. Великое
множество ковров и тяжелых драпировок, пересохшие за многие десятилетия
панели, кедровые балки, из которых была сложена крыша, представляли
великолепную пищу для огня.
Яркое пламя, треща, бежало вверх и в стороны. Огненные змейки
пожирали ворс ковров, охватывали кольцом перекрытия, заключали в
светящийся ореол звероподобные протомы. Вскоре все стены были объяты
пламенем, с пылающего свода падали камни и охваченные огнем куски дерева.
Раскаленный воздух опалял горло, доспехи превратились в обжигающую чешую,
на ладонях гетайров, сжимавших рукояти мечей, появились белесые пузыри.
Лишь тогда они оставили охваченное огнем здание и вместе с Александром и
Таис выбежали наружу.
Здесь расположилась бесчисленная толпа из спасшихся бегством
пирующих, горожан, а также воинов, сбежавшихся спасать царя. Все они
безмолвно взирали на гибнущий дворец.
Ревущий огонь завораживает своей грандиозной всепоглощающей силой,
пред которой, порой кажется, не устоит ничто. Волна, порожденная океанской
бездной, также могуча, но разве холод и влажный мрак, перемешанные с
грудами песка могут сравниться с ослепительным белым огнем, пожирающим
плоть и взвивающимся к небу. В этом пламени кусочек космоса, частичка
танцующей звезды, пролетающей в стремительном вальсе перед тем как
исчезнуть в черноте небытия. В огненных языках заключены мириады
золотистых искорок, каждая из которых уже есть чудо, ибо живет лишь миг и
взмывает в небо падающим метеоритом.
В своем преклонении пред духами и стихиями человек чаще всего выбирал
пламя во всех его ипостасях - солнце, огонь, подземная стихия вулканов.
Даже любимые человеком драгоценные камни - и те несут в себе частичку
огненного света, и именно потому любимы.
Человек по натуре огнепоклонник. Во что бы он не верил, его мысль
рано или поздно обращается к огню в образе ли Зевсовой молнии или
огненного ямба Яхве. Огонь есть воплощение справедливости. Так считают
последователи Заратустры. Все есть огонь, дарующий жизнь и несущий смерть
- огонь Прометея и погребальный костер Геракла.
То был великий огонь, огонь очищения. Он не думал умерять свой пыл
лишь Тронным залом. Багровые языки, словно щупальца осьминога, выскакивали
сквозь проемы окон и швыряли горсти искр в сторону ападаны, тачары Дария,
хозяйственных построек и казарм. Огонь грозил подобраться к
казнохранилищу, где лежали бессчетные груды золота и серебра. И тогда
Александр смирил свой буйный нрав, велев:
- Остановить!
Тысячи воинов бросились на борьбу с разбушевавшейся стихией. Они
обрушивали тлеющие бревна, обливали водой раскаленные стены, отчего в
ночное небо взвивались облака черного пара. Пожар потерял свою
первозданную красоту. Теперь он походил на издыхающее чудовище, плюющее
остатками былой ярости. Огонь еще хитрил и изворачивался. Он прорывался
узкими, скользкими, раскаленными языками сквозь стены и тогда вспыхивала
одежда воинов, а на коже образовывались багровые волдыри. Кричали
обожженные, и чумазые, задыхающиеся от дыма люди уносили прочь лишившихся
чувств товарищей. Огонь действовал то подобно коварному гаду, проникая под
землю и выпрыгивая оттуда искрящимися фонтанами, то словно разъяренный бык
сокрушал стены ревом и ужасными ударами оранжевых смерчей.
Натиск огненного урагана был страшен. Обращались в пепел дерево и
ткань, потом не выдерживал камень. Одна из кирпичных стен, докрасна
раскаленная пламенем после того как ее облили водой снаружи, пошла
длиннющими трещинами. Едва воины успели отбежать подальше, как она
рассыпалась на множество дымящихся кусков. И тут же рухнул свод. Упали
огромные каменные быки-протомы, невиданными светящимися бабочками
спланировали в плюющееся искрами облако раскаленные медные пластины.
Это был последний всплеск ярости. Пламя взвилось вверх с такой силой,
что казалось вот-вот поглотит остальные части дворца. Но то была агония.
Золотистые языки медленно умерли, словно ушли под землю, над развалинами
воцарились дым и влажный пар.
Встанет солнце, и руины окончательно распростятся с огненным жаром. И
тогда на пепелище устремятся интенданты, которым поручено выискивать
оплавленные лепешки золота.
Александр и Таис были в этот миг далеко - в опочивальне Дария.
Пресытившись любовными ласками, они лежали на громадном пушистом ковре,
сотканном из шерсти тонкорунных овец. Легонько поглаживая безволосую,
словно у младенца, грудь царя, Таис с улыбкой говорила:
- Твой подарок был великолепен. Как жаль, что это был лишь миг.
Александр ответил с серьезностью государственного мужа:
- Я не мог допустить гибели своего дворца. Мы свершили свою месть,
испепелив колыбель, в которой зарождалась власть царей-варваров. И ты
зажгла самый огромный в мире костер. Но я не вправе позволить огню
уничтожить казну или дворцовую кладовую. Мне нужно золото, мои воины
нуждаются в продовольствии и вине. Кроме того, - царь усмехнулся, - нам же
необходима крыша на эти три дня, что я думаю провести в Парсе. Ведь не
станешь же ты уверять, что предпочла б дворцу шатер, разбитый посреди
голой степи!
- Ты хочешь иметь дом?
Брови Александра задумчиво сдвинулись.
- Я привык к жизни воина, но порой я мечтаю о доме, - признался он.
- Владеющий миром не вправе иметь дом! - веско произнесла Таис.
- Когда придет время, я сожгу все дворцы, обретенные мной. Или, если
хочешь, подарю их тебе.
- Мне не нужны дворцы. Весь мир - дворец.
- Мир есть храм, - задумчиво промолвил Александр. - Кажется, так
сказал Заратустра.
Таис кивком головы подтвердила правоту этого предположения. Затем она
легла щекой на руку царя и закрыла глаза.
- Мне нужен огонь.
- А мне нужна ты! - вдруг сказал Александр.
Прекрасные губы афинянки тронула легкая улыбка.
- Смешно и нелепо: величайшему царю мира связывать свою судьбу с
гетерой, женщиной, побывавшей в объятиях многих мужчин.
- Мне все равно. Прими мои дворцы, мои сокровища и оставайся со мной.
- Лестное предложение. Любая женщина была б непомерно счастлива,
получи она подобное.
- А ты?
- Я не нуждаюсь во дворцах. И мне не нужны сокровища. Я имею больше,
чем мне может дать кто-либо. Я люблю огонь. Он очищает и сжигает груз
прожитых лет. Этот огонь превращает человека в невинного ребенка,
завороженно наблюдающего за его веселящимися искрящимися язычками. Он
делает из порочной души чистый лист пергамента. Ты зажег этот огонь и тут
же погасил его.
- И это все? - Александр привстал на локте. - Я тотчас же велю зажечь
его вновь!
- Не нужно. Не стоит тревожить остывшие останки. А кроме того мне не
хочется вставать с этого пушистого ковра. Так ты любишь меня?
- Да. - Александр склонился к Таис и в подтверждение своего признания
поцеловал ее в губы.
- Ты говорил это каждой девке, с какими имел дело? - дерзко
засмеялась гетера.
Вопреки ее ожиданию, Александр не выказал гнева, а его последующие
слова поразили Таис откровенностью.
- Ты моя первая женщина.
- Как, неужели ты...
- Да, - ничуть не смущаясь, ответил на еще невысказанный вопрос
великий македонянин. - Ты единственная женщина, которой я возжелал
обладать. Это глупо?
- Нет, это необычно. - Приоткрыв глаза Таис с любопытством взглянула
на Александра. - И прекрасно. Я недостойна такой любви.
- Позволь мне решать это.
- А ты недостоин моей, - быстро прибавила гетера.
- Как тебя понимать?
- Помнишь, что сказал маг? Он обещал прийти к тебе, когда ты покоришь
мир. Я же буду твоей, когда ты наполнишь его очищающим пламенем. Пусть он
вспыхнет во славу Таис!
- Ты безумна! - прошептал Александр, целуя чуть усталое лицо Таис.
- Быть может. Но не более других. - Афинянка ласково погладила царя
по голове. - Бедный мальчик, взваливший на свои плечи ужасное бремя
власти. Тебе никогда не покорить мир. Ты боишься огня, ты боишься
истинного размаха, тебя пугает необъятность сущего. Ты решился покорить
огромное царство, на что не отваживались другие. Но ведь это такая малость
в сравнении с тем, что по плечу человеку. Ты пытаешься создать великую
империю, не подозревая, что она рассыплется на куски через день после
твоей смерти. Время подобных империй еще не настало. Ты опередил время,
Александр! То, что ты затеял, по плечу героям будущего. Ты же живешь
прежде своего времени. И строишь великие планы. Ты умрешь в тот миг, когда
вдруг осознаешь всю тщетность своих надежд. И не потребуется ни яда, ни
кинжала. Ты превратишься в маленького человечка и умрешь. Маленький
смешной дурачок. И все же я люблю тебя. - Таис притянула Александра к себе
и, обжигая его губы страстным дыханием, прошептала:
- Люби же и ты меня, царь... Царь!
И Александр утонул в нежных ласках голубоглазой колдуньи.
Он проживет еще восемь лет. Он выиграет немало битв и покорит
множество царств. Он создаст империю, подобно которой не было в истории.
Он создаст эту империю всего за какие-то десять лет. Подобного никогда и
не будет. Спустя год после внезапной смерти империя Александра Великого
распадется на эпигонские [эпигоны (последователи - греч.) - так после
смерти Александра Македонского именовали его соратников, поделивших между
собой империю] королевства, яростно враждующие друг с другом. Ведь время
империй еще не настало. Но все это будет через долгие восемь лет.
А пока Александр лежал в объятьях самой прекрасной в мире женщины и
на его лице играли багровые сполохи огня. Огня отваги, победы и славы.
Огня мести. Огня, зажженного полтора столетия назад рукой другого великого
царя у фермопил.
Эпоха ВОИНА близилась к завершению. Впереди была эпоха ИМПЕРАТОРА.
КРАТЕР
Имеется право Судьбы, небожителей вечных решенье,
Давнее временем, вечное, мощной скрепленное клятвой:
Если кто-либо убийством руки свои запятнает,
Или кто в распре с другим клятву преступно нарушит
(Кто-то из демонов-духов, жизнью своей долговечных),
Три мириады годов блуждать им вдали от блаженных,
В ходе времен воплощаясь в образы смертных созданий,
Жизни крутые дороги ежемгновенно меняя;
Ибо высокий эфир в море их гневно бросает,
Море их гонит на сушу, земля - к лучезарному свету
В небе светящего солнца, солнце же - снова к эфиру.
Так они гости везде, но равно их все ненавидят.
Один из низвергнутых - я, изгнанник богов и скиталец.
Гневным раздором влекомый...
Эмпедокл, из поэмы "Очищения"
Никто не мог сказать точно, когда это случилось. Никто не мог
поручиться, что это было вообще. Смутные обрывки памяти донесли до нас
лишь факт, что в тот год была Олимпиада. Но, может быть, ее и не было. Как
не было и всей этой истории.
Дверь поздним гостям открыл заспанный Павсаний. Их было трое.
У первого было лицо аскета, оставившего людскую суету.
Второй был скроен по принципу домино. Глубокие голубые глаза его
свидетельствовала о мудрости, а крупные мускулистые руки говорили о том,
что в споре он скорей полагается на силу, нежели на ум. Трудно было
встретить на земле человека, имевшего более противоречивые глаза и руки.
Третий был воин. И этим все сказано.
- Где философ? - спросил скроенный по принципу домино.
- Павсаний? - осведомился воин.
- Какой по счету? - ухмыльнулся воин.
Павсаний не успел ответить, так как из-за его спины появился сам
Эмпедокл. Мудрец оглядел странную троицу и произнес:
- Я ждал вас.
- Мы пришли за тобой. Твоя миссия здесь закончена, - сказал аскет.
- Учитель, что это значит? - удивился Павсаний, любимый ученик
философа.
- Помолчи, - велел Эмпедокл. - Принеси вино, сыр и фрукты.
- И мясо, - сказал воин.
- Нет, - Эмпедокл покачал головой. - В этом доме больше не едят мяса.
Воин огорчился.
- Тогда я буду ждать вас в таверне, что у перекрестка четырех дорог.
Там подают рагу из косули.
Его спутники не возражали, и воин ушел.
Философ и гости сели за стол. Павсаний быстро принес вино и нехитрую
снедь. Эмпедокл собственноручно наполнил чаши.
- Я знал, что рано или поздно это случится.
- Я знал, что это случится рано, - сказал аскет.
- За нас! - подытожил тот, чьи руки и глаза являли противоречие.
Эмпедокл покачал головой.
- Я не оставлю этот город. Я слишком прикипел к нему.
- Чепуха, - заметил аскет. - Рано или поздно ты должен будешь уйти.
Философ не должен умирать в своем море.
- Мне шестьдесят, - задумчиво сказал Эмпедокл. - Полагаю, я уже
искупил своими страданиями эту жизнь. Кратер Этны рядом.
Павсаний вздрогнул. На губах пришельцев появилась легкая улыбка.
- Умереть, чтобы вновь возродиться, умереть загадочно, - задумчиво
произнес аскет. - Мудро.
- Ты не понял меня, - сказал Эмпедокл. - Я не уйду с вами.
- Но что мешает тебе? - спросил сотканный из противоречий.
- Вы полагаетесь лишь на силу. Я же руководствуюсь мудростью и
гармонией.
Сильные пальцы аскета крошили сыр, размазывая крошки по выскобленному
столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Тьма и мерцанье звезд. Огромных и таких холодных. Далеких! Развей тьму,
царь, и тогда я буду веселиться.
- Я прикажу развести костер.
- Огромный костер! - подхватила Таис. - Чтоб его пламя взвилось до
самых небес. Очищающее пламя!
- Дворец? - спросил Александр.
- Я хотела бы видеть пылающим весь город, весь мир, но сегодня мне
будет достаточно и дворца.
Александр резко обернулся. Из-за медных дверей Тронного зала
пробивались мятущиеся блики света, вычерчивавшие на земле замысловатые
зигзаги.
- Пусть будет так, - прошептал он. - Этого хотели гетайры, маг, а
теперь и ты. Значит этого хочет судьба. Каменный монстр обречен. Он не
вправе оставаться сердцем империи. Это склеп. И он был склепом уже в тот
день, когда руки каменщиков положили на землю первую плиту. - Александр
обнял рукой тонкую шею девушки. - Пойдем! Я сделаю для тебя самый
величайший подарок, о котором только может мечтать женщина. Ты запалишь
грандиозный костер и его багровые блики будут плясать в твоих колдовских
глазах! Пойдем!
Последние слова царь исступленно кричал, заглушая вой степного ветра.
- Пойдем, - просто ответила Таис, подавая македонянину крохотную
изящную руку. И они вернулись во дворец. И новый повелитель Парсы вложил в
эту руку факел. Не обращая внимания на вопрошающие взгляды пирующих, Таис
с улыбкой поднесла маслянистый огонь к ковру. И мгновенно вверх
взметнулись языки пламени.
- Жги! Пусть сгинет прогнившее царство! - кричал Александр.
Захмелевшие гетайры с радостными криками повскакали с мест. Они
хватали с треножников факелы и подносили их к креслам, кедровым панелям,
тяжело спадающим на пол занавесям. Бушующее пламя взвилось сразу во многих
частях зала. Оно с ревом рванулось вверх и принялось лизать перекрытия.
Изумленные крики людей потонули в ужасном вое огненной стихии. Вид
пылающих потоков, стремительно расползающихся по стенам и своду,
протрезвил хмельные головы. Гости повскакали со своих мест и бросились вон
из Тронного зала. Летели на пол переворачиваемые столы, звенело золото,
разлетались вдребезги кувшины с вином. Кое-кто, даже пред лицом ужасной
опасности сохранявшие самообладание, хватали драгоценные подносы и кубки,
желая уберечь их от огня, но большинство думало в эти мгновения лишь о
спасении собственной жизни.
Людские потоки устремились в распахнутые двери. У выходов началась
давка. Гости и слуги сшибали друг друга с ног, беспощадно топча упавших.
Те, что имели при себе оружие, не замедлили пустить его в ход, очищая себе
путь для бегства. Пролилась кровь. Ее вид лишь раззадорил гетайров. Одни
из них поджигали еще не тронутые пламенем ковры и занавеси, другие,
выхватив мечи, рубили мебель и драгоценную посуду. Гефестион, давясь, пил
из кувшина багряное вино, а затем, воя от восторженного бешенства, вылил
остатки его на всклокоченную голову. Александр, со страшной улыбкой,
памятной тем, кто видел ее на поле брани, наблюдал за гибелью дворца.
Обитель Ахеменидов была подобна бочке с вязкой смолою. Великое
множество ковров и тяжелых драпировок, пересохшие за многие десятилетия
панели, кедровые балки, из которых была сложена крыша, представляли
великолепную пищу для огня.
Яркое пламя, треща, бежало вверх и в стороны. Огненные змейки
пожирали ворс ковров, охватывали кольцом перекрытия, заключали в
светящийся ореол звероподобные протомы. Вскоре все стены были объяты
пламенем, с пылающего свода падали камни и охваченные огнем куски дерева.
Раскаленный воздух опалял горло, доспехи превратились в обжигающую чешую,
на ладонях гетайров, сжимавших рукояти мечей, появились белесые пузыри.
Лишь тогда они оставили охваченное огнем здание и вместе с Александром и
Таис выбежали наружу.
Здесь расположилась бесчисленная толпа из спасшихся бегством
пирующих, горожан, а также воинов, сбежавшихся спасать царя. Все они
безмолвно взирали на гибнущий дворец.
Ревущий огонь завораживает своей грандиозной всепоглощающей силой,
пред которой, порой кажется, не устоит ничто. Волна, порожденная океанской
бездной, также могуча, но разве холод и влажный мрак, перемешанные с
грудами песка могут сравниться с ослепительным белым огнем, пожирающим
плоть и взвивающимся к небу. В этом пламени кусочек космоса, частичка
танцующей звезды, пролетающей в стремительном вальсе перед тем как
исчезнуть в черноте небытия. В огненных языках заключены мириады
золотистых искорок, каждая из которых уже есть чудо, ибо живет лишь миг и
взмывает в небо падающим метеоритом.
В своем преклонении пред духами и стихиями человек чаще всего выбирал
пламя во всех его ипостасях - солнце, огонь, подземная стихия вулканов.
Даже любимые человеком драгоценные камни - и те несут в себе частичку
огненного света, и именно потому любимы.
Человек по натуре огнепоклонник. Во что бы он не верил, его мысль
рано или поздно обращается к огню в образе ли Зевсовой молнии или
огненного ямба Яхве. Огонь есть воплощение справедливости. Так считают
последователи Заратустры. Все есть огонь, дарующий жизнь и несущий смерть
- огонь Прометея и погребальный костер Геракла.
То был великий огонь, огонь очищения. Он не думал умерять свой пыл
лишь Тронным залом. Багровые языки, словно щупальца осьминога, выскакивали
сквозь проемы окон и швыряли горсти искр в сторону ападаны, тачары Дария,
хозяйственных построек и казарм. Огонь грозил подобраться к
казнохранилищу, где лежали бессчетные груды золота и серебра. И тогда
Александр смирил свой буйный нрав, велев:
- Остановить!
Тысячи воинов бросились на борьбу с разбушевавшейся стихией. Они
обрушивали тлеющие бревна, обливали водой раскаленные стены, отчего в
ночное небо взвивались облака черного пара. Пожар потерял свою
первозданную красоту. Теперь он походил на издыхающее чудовище, плюющее
остатками былой ярости. Огонь еще хитрил и изворачивался. Он прорывался
узкими, скользкими, раскаленными языками сквозь стены и тогда вспыхивала
одежда воинов, а на коже образовывались багровые волдыри. Кричали
обожженные, и чумазые, задыхающиеся от дыма люди уносили прочь лишившихся
чувств товарищей. Огонь действовал то подобно коварному гаду, проникая под
землю и выпрыгивая оттуда искрящимися фонтанами, то словно разъяренный бык
сокрушал стены ревом и ужасными ударами оранжевых смерчей.
Натиск огненного урагана был страшен. Обращались в пепел дерево и
ткань, потом не выдерживал камень. Одна из кирпичных стен, докрасна
раскаленная пламенем после того как ее облили водой снаружи, пошла
длиннющими трещинами. Едва воины успели отбежать подальше, как она
рассыпалась на множество дымящихся кусков. И тут же рухнул свод. Упали
огромные каменные быки-протомы, невиданными светящимися бабочками
спланировали в плюющееся искрами облако раскаленные медные пластины.
Это был последний всплеск ярости. Пламя взвилось вверх с такой силой,
что казалось вот-вот поглотит остальные части дворца. Но то была агония.
Золотистые языки медленно умерли, словно ушли под землю, над развалинами
воцарились дым и влажный пар.
Встанет солнце, и руины окончательно распростятся с огненным жаром. И
тогда на пепелище устремятся интенданты, которым поручено выискивать
оплавленные лепешки золота.
Александр и Таис были в этот миг далеко - в опочивальне Дария.
Пресытившись любовными ласками, они лежали на громадном пушистом ковре,
сотканном из шерсти тонкорунных овец. Легонько поглаживая безволосую,
словно у младенца, грудь царя, Таис с улыбкой говорила:
- Твой подарок был великолепен. Как жаль, что это был лишь миг.
Александр ответил с серьезностью государственного мужа:
- Я не мог допустить гибели своего дворца. Мы свершили свою месть,
испепелив колыбель, в которой зарождалась власть царей-варваров. И ты
зажгла самый огромный в мире костер. Но я не вправе позволить огню
уничтожить казну или дворцовую кладовую. Мне нужно золото, мои воины
нуждаются в продовольствии и вине. Кроме того, - царь усмехнулся, - нам же
необходима крыша на эти три дня, что я думаю провести в Парсе. Ведь не
станешь же ты уверять, что предпочла б дворцу шатер, разбитый посреди
голой степи!
- Ты хочешь иметь дом?
Брови Александра задумчиво сдвинулись.
- Я привык к жизни воина, но порой я мечтаю о доме, - признался он.
- Владеющий миром не вправе иметь дом! - веско произнесла Таис.
- Когда придет время, я сожгу все дворцы, обретенные мной. Или, если
хочешь, подарю их тебе.
- Мне не нужны дворцы. Весь мир - дворец.
- Мир есть храм, - задумчиво промолвил Александр. - Кажется, так
сказал Заратустра.
Таис кивком головы подтвердила правоту этого предположения. Затем она
легла щекой на руку царя и закрыла глаза.
- Мне нужен огонь.
- А мне нужна ты! - вдруг сказал Александр.
Прекрасные губы афинянки тронула легкая улыбка.
- Смешно и нелепо: величайшему царю мира связывать свою судьбу с
гетерой, женщиной, побывавшей в объятиях многих мужчин.
- Мне все равно. Прими мои дворцы, мои сокровища и оставайся со мной.
- Лестное предложение. Любая женщина была б непомерно счастлива,
получи она подобное.
- А ты?
- Я не нуждаюсь во дворцах. И мне не нужны сокровища. Я имею больше,
чем мне может дать кто-либо. Я люблю огонь. Он очищает и сжигает груз
прожитых лет. Этот огонь превращает человека в невинного ребенка,
завороженно наблюдающего за его веселящимися искрящимися язычками. Он
делает из порочной души чистый лист пергамента. Ты зажег этот огонь и тут
же погасил его.
- И это все? - Александр привстал на локте. - Я тотчас же велю зажечь
его вновь!
- Не нужно. Не стоит тревожить остывшие останки. А кроме того мне не
хочется вставать с этого пушистого ковра. Так ты любишь меня?
- Да. - Александр склонился к Таис и в подтверждение своего признания
поцеловал ее в губы.
- Ты говорил это каждой девке, с какими имел дело? - дерзко
засмеялась гетера.
Вопреки ее ожиданию, Александр не выказал гнева, а его последующие
слова поразили Таис откровенностью.
- Ты моя первая женщина.
- Как, неужели ты...
- Да, - ничуть не смущаясь, ответил на еще невысказанный вопрос
великий македонянин. - Ты единственная женщина, которой я возжелал
обладать. Это глупо?
- Нет, это необычно. - Приоткрыв глаза Таис с любопытством взглянула
на Александра. - И прекрасно. Я недостойна такой любви.
- Позволь мне решать это.
- А ты недостоин моей, - быстро прибавила гетера.
- Как тебя понимать?
- Помнишь, что сказал маг? Он обещал прийти к тебе, когда ты покоришь
мир. Я же буду твоей, когда ты наполнишь его очищающим пламенем. Пусть он
вспыхнет во славу Таис!
- Ты безумна! - прошептал Александр, целуя чуть усталое лицо Таис.
- Быть может. Но не более других. - Афинянка ласково погладила царя
по голове. - Бедный мальчик, взваливший на свои плечи ужасное бремя
власти. Тебе никогда не покорить мир. Ты боишься огня, ты боишься
истинного размаха, тебя пугает необъятность сущего. Ты решился покорить
огромное царство, на что не отваживались другие. Но ведь это такая малость
в сравнении с тем, что по плечу человеку. Ты пытаешься создать великую
империю, не подозревая, что она рассыплется на куски через день после
твоей смерти. Время подобных империй еще не настало. Ты опередил время,
Александр! То, что ты затеял, по плечу героям будущего. Ты же живешь
прежде своего времени. И строишь великие планы. Ты умрешь в тот миг, когда
вдруг осознаешь всю тщетность своих надежд. И не потребуется ни яда, ни
кинжала. Ты превратишься в маленького человечка и умрешь. Маленький
смешной дурачок. И все же я люблю тебя. - Таис притянула Александра к себе
и, обжигая его губы страстным дыханием, прошептала:
- Люби же и ты меня, царь... Царь!
И Александр утонул в нежных ласках голубоглазой колдуньи.
Он проживет еще восемь лет. Он выиграет немало битв и покорит
множество царств. Он создаст империю, подобно которой не было в истории.
Он создаст эту империю всего за какие-то десять лет. Подобного никогда и
не будет. Спустя год после внезапной смерти империя Александра Великого
распадется на эпигонские [эпигоны (последователи - греч.) - так после
смерти Александра Македонского именовали его соратников, поделивших между
собой империю] королевства, яростно враждующие друг с другом. Ведь время
империй еще не настало. Но все это будет через долгие восемь лет.
А пока Александр лежал в объятьях самой прекрасной в мире женщины и
на его лице играли багровые сполохи огня. Огня отваги, победы и славы.
Огня мести. Огня, зажженного полтора столетия назад рукой другого великого
царя у фермопил.
Эпоха ВОИНА близилась к завершению. Впереди была эпоха ИМПЕРАТОРА.
КРАТЕР
Имеется право Судьбы, небожителей вечных решенье,
Давнее временем, вечное, мощной скрепленное клятвой:
Если кто-либо убийством руки свои запятнает,
Или кто в распре с другим клятву преступно нарушит
(Кто-то из демонов-духов, жизнью своей долговечных),
Три мириады годов блуждать им вдали от блаженных,
В ходе времен воплощаясь в образы смертных созданий,
Жизни крутые дороги ежемгновенно меняя;
Ибо высокий эфир в море их гневно бросает,
Море их гонит на сушу, земля - к лучезарному свету
В небе светящего солнца, солнце же - снова к эфиру.
Так они гости везде, но равно их все ненавидят.
Один из низвергнутых - я, изгнанник богов и скиталец.
Гневным раздором влекомый...
Эмпедокл, из поэмы "Очищения"
Никто не мог сказать точно, когда это случилось. Никто не мог
поручиться, что это было вообще. Смутные обрывки памяти донесли до нас
лишь факт, что в тот год была Олимпиада. Но, может быть, ее и не было. Как
не было и всей этой истории.
Дверь поздним гостям открыл заспанный Павсаний. Их было трое.
У первого было лицо аскета, оставившего людскую суету.
Второй был скроен по принципу домино. Глубокие голубые глаза его
свидетельствовала о мудрости, а крупные мускулистые руки говорили о том,
что в споре он скорей полагается на силу, нежели на ум. Трудно было
встретить на земле человека, имевшего более противоречивые глаза и руки.
Третий был воин. И этим все сказано.
- Где философ? - спросил скроенный по принципу домино.
- Павсаний? - осведомился воин.
- Какой по счету? - ухмыльнулся воин.
Павсаний не успел ответить, так как из-за его спины появился сам
Эмпедокл. Мудрец оглядел странную троицу и произнес:
- Я ждал вас.
- Мы пришли за тобой. Твоя миссия здесь закончена, - сказал аскет.
- Учитель, что это значит? - удивился Павсаний, любимый ученик
философа.
- Помолчи, - велел Эмпедокл. - Принеси вино, сыр и фрукты.
- И мясо, - сказал воин.
- Нет, - Эмпедокл покачал головой. - В этом доме больше не едят мяса.
Воин огорчился.
- Тогда я буду ждать вас в таверне, что у перекрестка четырех дорог.
Там подают рагу из косули.
Его спутники не возражали, и воин ушел.
Философ и гости сели за стол. Павсаний быстро принес вино и нехитрую
снедь. Эмпедокл собственноручно наполнил чаши.
- Я знал, что рано или поздно это случится.
- Я знал, что это случится рано, - сказал аскет.
- За нас! - подытожил тот, чьи руки и глаза являли противоречие.
Эмпедокл покачал головой.
- Я не оставлю этот город. Я слишком прикипел к нему.
- Чепуха, - заметил аскет. - Рано или поздно ты должен будешь уйти.
Философ не должен умирать в своем море.
- Мне шестьдесят, - задумчиво сказал Эмпедокл. - Полагаю, я уже
искупил своими страданиями эту жизнь. Кратер Этны рядом.
Павсаний вздрогнул. На губах пришельцев появилась легкая улыбка.
- Умереть, чтобы вновь возродиться, умереть загадочно, - задумчиво
произнес аскет. - Мудро.
- Ты не понял меня, - сказал Эмпедокл. - Я не уйду с вами.
- Но что мешает тебе? - спросил сотканный из противоречий.
- Вы полагаетесь лишь на силу. Я же руководствуюсь мудростью и
гармонией.
Сильные пальцы аскета крошили сыр, размазывая крошки по выскобленному
столу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137