Леда отнеслась к ужасающему зрелищу столь же спокойно.
- Косой удар, - заметила она со знанием дела. - Помнится, Воин
перерубал им надвое быков.
- Точно, - подтвердил Гиптий. - Это была его любимая забава. Значит
его надо искать где-то здесь.
Атланты разбрасывали мертвые тела до тех пор, пока не наткнулись на
огромную кучу краснооперенных стрел.
- Арии говорили, что погребли одного из черных воинов под курганом из
стрел, - задумчиво произнесла Леда.
Гиптий, не мешкая, принялся раскидывать камышовые прутья. Он
торопился, потому что ночь была на исходе, и уколол палец о зазубренный
наконечник. Чертыхаясь, атлант отдернул пораненную руку и тут же с
предостерегающим криком схватился за меч, потому что увидел третьего
охотника за трупами, подкрадывающегося сзади к Леде. Реакция Гиптия была
стремительной. Отшвырнув девушку в сторону, он принял мечом
предназначенный ей удар, затем обезоружил противника и ударом кулака
свалил его на землю. Блеснул заносимый над головой меч, но Леда успела
предупредить удар, цепко схватив Гиптия за кисть руки.
- Оставь. Это один из тех, кто были рядом с Воином.
- Но он не похож на эллина, - проворчал атлант, рассматривая смуглое
скуластое лицо поверженного. - Это варвар.
- Он киммериец, раб, сбежавший от своих господ-парсов. Он дрался
плечом к плечу со спартиатами.
- Киммериец? - удивился Гиптий. - Что ты ищешь здесь, киммериец? -
спросил он Дагута на языке степняков.
- Тело великого Конана, - пробормотал Дагут, еще не до конца
оправившийся от удара. - Он пал в этой битве, а мне довелось уцелеть.
- Что же ты, киммериец, не умер рядом с царем?
Разбойник сердито блеснул глазами и с неохотой ответил:
- Топор, опустившийся на мою голову, оказался крепче шлема. Я упал,
лишившись чувств, и варвары сочли меня убитым. Теперь будет кому мстить.
Но сначала я должен предать земле тело великого Конана.
- Мы тоже ищем его, киммериец, - сказал Гиптий. - Ты можешь помочь
нам.
Атлант возвратил меч в ножны и помог Дагуту подняться. С приходом
третьего дело стало спориться быстрее. Вскоре они раскидали все стрелы,
совершенно очистив участок холма, где встретил свои последние мгновения
царь спартиатов. Дагут с радостным криком поднял с земли огромный, тускло
блеснувший меч.
- Да, это Разрушитель, - подтвердил Гиптий. - Но где Воин?
- Юльма здесь нет! - разорвал тишину хрипловатый глухой голос. Трое
дружно повернули головы. Шагах в двадцати от них черпала огромная фигура,
до самых пят закутанная в плащ. Голову незнакомца скрывал покатый шлем.
- Танатос его побери! Черный воин! - выдавил Гиптий, судорожно
хватаясь за рукоять меча. Леда предостерегающе положила руку на плечо
атланта.
- Остановись! Он нам не враг!
- Его здесь нет! - вновь сказал воин в черном. - Кто-то унес тело. Но
он славно умер, сумев восхитить даже меня. А я понимаю толк в смерти.
Придет время, Эмпедокл и ты последуешь за ним. Постарайся, чтобы твоя
смерть была столь же загадочной и прекрасной! А он умер. И кто-то унес его
тело. Я буду ждать тебя на Альтаире!
И человек в плаще исчез. Еще мгновение назад его силуэт четко
вырисовывался на фоне светлеющего неба, а теперь на этом месте лениво
мерцали звезды.
- Куда он подевался, - пробормотал Гиптий. - И причем здесь Альтаир.
Леда, ты... - Атлант повернул голову и осекся. Девушка также пропала, а
остолбеневший Дагут, раскрыв рот, взирал туда, где только что стояли ее
легкие ноги.
- Призраки исчезают, - шепнули губы атланта, - значит ночь прошла и
грядет день. Нам пора, мой друг, иначе мы окажемся в руках варваров.
- А где же Конан? - все еще не понимая что происходит, спросил Дагут.
Гиптий пожал плечами.
- Не знаю. Он ушел. Но, быть может, он когда-нибудь вернется. Его
будут звать как-то иначе и он будет держать в руке свой великий
Разрушитель.
- Но кто он? - Дагут вопрошающе посмотрел на атланта. - Почему тот, в
черном плаще, назвал его Юльмом? Почему люди, нашедшие здесь смерть,
именовали его царем Леонидом? Кто он в самом деле?
- А разве это важно? Кто он: атлант Юльм, киммериец Конан или
спартиат Леонид? Имя - лишь песчинка, исчезающая в черной дыре Времени.
Важно другое. Важно, что нашелся человек, сказавший: я не отступлю пред
смертью; важно, что нашелся человек, который предпочел бегству славную
гибель на этих выжженных склонах. Важно, что восходит солнце!
И оно взошло.


ВМЕСТО ЭПИЛОГА

1. ГОД СПУСТЯ. ПЛАТЕИ
Мардоний и сам не представлял, сколь сильны его руки. Особенно в
мгновения гнева.
- Бесподобно! - Таллия вполне искренне хлопала в ладоши. Вельможа
усилием воли отогнал прочь багровую пелену и обнаружил, что на полу лежат
несколько позолоченных чешуек - кусочки брони, оторванные стальными
пальцами от панциря. Мардоний кашлянул, со смущением чувствуя, как его
лицо багровеет.
- Дрянь! - процедил он. - Ты играешь со мной!
- Много же времени тебе потребовалось, чтобы понять это!
- Берегись!
- Чего? - изобразив ленивую улыбку, спросила Таллия. - Или ты
собираешься приказать отсечь мне голову?
- Нет... Я выпорю тебя плетьми. Сам. Потом тебя отдадут...
Ионийка не дала Мардонию договорить.
- Заткнись! - приказала она. - Иначе я вышвырну тебя из шатра.
Возникла пауза. Воспользовавшись ею, девушка выглянула через кисейный
полог наружу. Ее взору предстал уже успевший опостылеть пейзаж - пологий
склон Киферона [Киферон - гора на границе Аттики и Беотии], покрытый
желтеющими кустарниками и проплешинами высохшей травы.
- Скоро осень, - прошептала Таллия. - Снова осень...
Минул год с тех пор, как отважные спартиаты сложили головы в
фермопильском ущелье. За этот год произошло немало событий, повлиявших на
судьбу Эллады и великой Парсы.
Овладев Фермопилами, мидяне вторглись в Бестию, где их ждал самый
радушный прием, а затем и в Аттику. Ксеркс повелел щадить тех, кто дают
землю и воду, и безжалостно карать непокорных. Варвары совершенно разорили
крохотную Фокиду. Города и села были преданы огню, хлеб потравлен конями,
сады вырублены. Сами фокидцы вместе с семьями и скарбом искали спасения на
крутых склонах Парнаса. Не пострадали лишь Дельфы, напротив, царь велел
передать дельфийским жрецам немало драгоценных даров. Они их честно
заработали.
Затем парсы заняли Аттику. Посевы дерзких афинян были вытоптаны,
акрополь взят штурмом и сожжен. Когда Ксерксу донесли, что в огне погибли
все афинские храмы, он удовлетворенно улыбнулся. Святыни Ахурамазды были
отомщены, великий бог должен был быть доволен. Теперь надлежало
поквитаться с людьми, принесшими пожар войны на землю Парсийской империи.
Афиняне понимали, что им не отстоять родной земли в неравной битве и
искали спасения на море. Переправив семьи на Саламин, они ждали, что
предпримут завоеватели. Приказ Ксеркса был лаконичен:
- Приведите их в цепях!
У эллинов было четыре сотни кораблей, у варваров - вдвое больше.
Фемистокл где уговорами, где подкупом, где угрозами заставил эллинских
навархов принять решение дать бой. И эллины, выждав удобный момент, дали.
С помощью нехитрых уловок им удалось убедить мидян в мнимой слабости
эллинского флота. Ксеркс поверил лазутчикам, посланным Фемистоклом, и,
вместо того, чтобы готовиться в битве, парсы принялись отрезать эллинам
пути возможного отступления - блокировать проливы и захватывать
близлежащие острова. Варвары делили шкуру еще не убитого медведя, а это
редко кому сходило с рук. В решающий момент, когда потребовалось
обрушиться на эллинский флот всеми эскадрами, парсийские навархи смогли
противопоставить неприятелю лишь флотилию финикийцев, меньшую числом и
порядком избитую в предшествующих стычках. Пока эллинские триеры
истребляли финикийские суда, прочие парсийские корабли бесцельно
курсировали вдали от Элевксинской бухты, где развернулось сражение. Лишь
когда финикияне были почти полностью разбиты, им на помощь подоспели
ионийцы. Афинские и эгинские триеры разгромили и их. Парсийские навархи
подводили и бросали в бой новые отряды кораблей. Эллины били их по частям,
уничтожив большую часть великого флота.
И тонули корабли,
И под обломками судов разбитых,
Под кровью мертвых - скрылась гладь морская.
Покрылись трупами убитых скалы
И берега, и варварское войско
В нестройном бегстве все отплыть спешило.
[Эсхил, "Персы"]
Поражение было полным. Ксеркс понимал, что, утратив инициативу на
море, парсы рискуют быть отрезанными от родных земель. Ничто теперь не
мешало эллинам устремиться к Геллеспонту и уничтожить мост через пролив.
Царю было над чем призадуматься. С одной стороны, несмотря на неудачу в
морской битве, победа была уже почти у него в руках. Афины наказаны и по
сути поставлены на колени, очередь была за Спартой, чрезмерно надеявшейся
на неприступность Истмийского перешейка. С другой стороны эллинские
эскадры могли отсечь великую армию от Парсиды и взбунтовать Ионию. Никто
не мог поручиться за преданность сатрапов недавно присоединенных восточных
земель. Если они пронюхают, что царь с войском заперт в Элладе, словно
крыса в клетке, то могут поднять восстания и попытаться отделиться от
империи. Ксеркс колебался, не зная какое решение предпринять. Его сомнения
разрешил Мардоний.
- Царь, позволь мне покорить для тебя Элладу, - сказал вельможа,
отвешивая смиренный поклон.
Это был наилучший выход. Ксеркс возвращался в Парсу, сохраняя при
этом лицо. Стоит ли владыке полумира утруждать себя покорением каких-то
жалких эллинов! Это вполне могут сделать его слуги. Мардоний получил
милостивое согласие царя, который повелел ему отобрать для дальнейшей
войны любых воинов, каких пожелает. Вельможа оставил себе бессмертных,
кроме первой тысячи Дитрава, большую часть парсов, половину мидян, саков,
бактрийцев и индийцев, а также отборных воинов других народностей.
Численность этой армии была такова, что бессмертные составляли
одиннадцатую часть ее. Оставшиеся воины должны были спешить с Ксерксом к
Геллеспонту.
Уже наступала зима, когда мидийские воины возвращались на родину. В
горах свирепствовал холод, на дорогах - разбойники-фракийцы. Путь армии
был отмечен мириадами трупов. Лишь каждый второй воин из числа тех, кто
покинули Аттику после Саламина, добрался до Сард. Но это было уже неважно,
империя устояла.
Оставленный покорять Элладу Мардоний не бездействовал. На зиму он
отвел своих воинов в Беотию, где их ждали теплый кров и обильная еда.
Перезимовав и пополнив войско фессалийцами и фиванцами, Мардоний вернулся
в Аттику, заставив афинян вновь искать спасения на Саламине. Понимая, что
после ухода части великой армии силы враждующих сторон примерно
уравнялись, вельможа попытался расколоть неприятельскую коалицию. Он
предложил афинянам заключить мир, клятвенно обещая больше не трогать их
земли. Это был весьма расчетливый ход - разгромить оставшихся без
союзников спартиатов, а уж потом заняться афинянами. Однако последние не
клюнули на заманчивое предложение, хотя и предупредили лакедемонян, что
если те будут и впредь бездействовать, наблюдая за тем, как варварское
войско разоряет Аттику, то буле прислушается к предложению Мардония. Это
подействовало. Спартиаты прекратили бесконечные празднества и вышли из-за
укреплений Истма. Войско возглавил Клеомброт, а после его внезапной смерти
- Павсаний. Наученный горьким опытом Марафона Мардоний не решился дать
сражение на изобилующей холмами, скалами и оврагами земле Аттики и отошел
на Беотийскую равнину. Здесь он мог в полной мере использовать
преимущество парсийской конницы. Эллины после небольшой заминки, вызванной
необходимостью дождаться опаздывающие ополчения, последовали за вражеским
войском. Сначала они стали в предгорьях Киферона, затем переместились на
более удобную позицию поближе к Платеям. Войско Мардония неотступно
следовало за неприятелем. И вот уже десять дней враги стояли друг против
друга, не решаясь начать битву. И вот уже десять дней Мардоний приходил в
шатер Таллии и донимал ее упреками.
Ионийка по одной ей известной прихоти не пожелала последовать с
Ксерксом, а осталась при войске Мардония. Царь тогда долго уговаривал свою
бывшую наложницу, но применить силу отчего-то не решился. О, теперь
Мардоний понимал отчего. Девушка осталась и вела неприметный образ жизни,
общаясь по преимуществу со своими слугами. Она терпеливо выслушивала
упреки Мардония, становившиеся день от дня все более резкими. Вельможа
простил этой женщине и царя, и Артабана, он желал вновь обладать ею, но
Таллия лишь смеялась над мужской страстью.
- Ты похож на похотливого быка!
- Пусть, - отвечал Мардоний. - А ты грязная шлюха. На кого ты
работаешь?
Таллия сделала удивленное лицо.
- О чем ты?
Мардоний пристально посмотрел в небесно-голубые глаза, девушка
спокойно выдержала этот взгляд. Тогда вельможа начал говорить.
- Я посылал своих людей в Лидию и Византий. Они выяснили, что там
ничего не знают о тебе. Нет никакого купца, который помнил бы о маленькой
красивой девочке, рабыне из Византия, а в самом Византий никто не знает о
дочери Гистиэя. Мои люди говорили с доверенным слугой казненного тирана и
тот поклялся, что у Гистиэя не было детей от связей с византийскими
женщинами и что у него не было наложницы, взятой с понтийского корабля.
Так что ты не дочь Гистиэя.
- Ну и что? - с усмешкой поинтересовалась Таллия.
- Кто же в таком случае ты?
- Какая тебе разница?
Мардоний ощерился жестокой улыбкой.
- А быть может ты враг царя и нашего государства?
- И что же? Чего ты хочешь: разоблачить меня или моей любви?
Вельможа на мгновение заколебался, а затем хрипло выдавил:
- Любви.
- То-то же! - Таллия звонко рассмеялся. - Я подумаю об этом.
- Ты не поняла, - зловеще процедил парс. - Я могу в любой момент
распять тебя на кресте как опасную заговорщицу, покушавшуюся на жизнь царя
и его эвергетов. Так что... - Вельможа подошел к Таллии и взялся рукою за
ее подбородок. - Решай, красотка! Ах!
Вскрикнув, Мардоний согнулся, потому что девушка резко ударила его
ногой в пах. Затем крепкая ручка схватила вельможу за волосы. Сильный
рывок - и парс уперся лицом в один из вертикальных столбов, на которых
держался шатер. Неведомо, что Таллия намеревалась предпринять дальше, но в
этот миг за легким пологом раздался деликатный кашель. Услышав его,
ионийка отпустила вельможу. Едва он выпрямился и пригладил рукой волосы,
как в шатер ворвался Артабаз, ближайший помощник Мардония.
- Сиятельный! - закричал он, не тратя время на приветствия. - Эллины
оставили свой лагерь и отступают!
При этом известии Мардоний преобразился. Он расправил плечи, глаза
его засверкали.
- Трусы! Наконец-то они показали свое истинное обличье! Настичь их и
уничтожить! За мной!!
Подчеркнуто не глядя на Таллию, Мардоний выскочил из шатра, однако
Артабаз последовал за ним не сразу. Убедившись, что Мардоний не вернется,
мидянин подошел к девушке и заключил ее в объятья. Таллия в ответ положила
руки на плечи военачальника, нашла его губы и впилась в них поцелуем. Он
был бесконечен. Когда девушка отстранилась, Артабаз покачнулся, словно
готовый потерять сознание. Таллия слегка хлопнула его по щеке.
- То, что ты получишь после, будет во много раз слаще. А теперь
запомни: что бы ни случилось, твой корпус не должен сделать ни шагу
вперед. Слышишь, ни шагу! - Глотая слюну, Артабаз кивнул головой. - А
теперь иди! Мардоний, верно, уже заждался своего преданного друга. Иди!
Артабаз повиновался. Как только он исчез за шелковой тканью, Таллия
беззвучно рассмеялась.
Смех этот был страшен. Так смеются несущие смерть. То был прекрасный
бокал смерти.

Упрямца звали Амомфарет. Командуя шестьюстами таких же упрямцев,
морой [мора - отряд спартиатов численностью 400-900 человек] из Питаны
[Питана - один из пяти округов Спарты], он наотрез отказывался отступать,
заявляя, что предпочтет умереть, но не опозорит доблестной славы предков и
мужей, полегших в ущелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137