Она помнила его еще по школе НКВД, тогда это был представи
тельный, уверенный в себе профессор философии. Теперь она увидела глубок
ого старика. Однако Шария оставался до конца своих дней в здравом уме и тв
ердой памяти и занимался философией в Грузинской Академии наук. Умер он
в 1983 году.
В 1964-м освободили Эйтингона, и он начал работать старшим редактором в Изда
тельстве иностранной литературы. После отставки Хрущева был освобожде
н Людвигов. Он устроился на работу в инспекцию Центрального статистичес
кого управления. Жена надеялась, что и меня тоже досрочно освободят, но ее
просьба была немедленно отклонена.
Ко мне в камеру перевели Мамулова. До того как нас арестовали, мы жили в од
ном доме и наши дети вместе играли, так что нам было о чем поговорить. Межд
у тем Эйтингон снова становился нежелательным свидетелем Ч на сей раз д
ля Брежнева, не хотевшего напоминаний о старых делах. Ему явно не понрави
лось, когда во время празднования 20-й годовщины Победы над Германией он п
олучил петицию за подписью двадцати четырех ветеранов НКВДЧ КГБ, в том
числе Рудольфа Абеля (пять из них были Героями Советского Союза), с просьб
ой пересмотреть мое дело и дело Эйтингона. Новые люди, окружавшие Брежне
ва, полагались на справку генерального прокурора Руденко по моему делу.
В ней утверждалось, что, являясь начальником Особой группы НКВД, учрежде
нной Берией и состоявшей из наиболее верных ему людей, я организовывал т
еррористические акции против его личных врагов. Все подписавшие петици
ю выразили протест, заявили, что и они были сотрудниками Особой группы, но
никоим образом не принадлежали к числу доверенных лиц Берии. Они требова
ли, чтобы для подтверждения обвинительного заключения и приговора были
приведены конкретные примеры преступлений и террористических актов. Б
еседа ветеранов в ЦК закончилась безрезультатно, но накануне XXIII съезда п
артии они подали новое заявление и прямо обвинили прокурора Руденко в фа
льсификации судебного дела, моего и Эйтингона. К ним присоединились бывш
ие коминтерновцы и зарубежные коммунисты, находившиеся в годы Великой О
течественной войны в партизанских отрядах.
Давление на «инстанции» все нарастало. Бывший министр обороны Болгарии,
служивший под началом Эйтингона в Китае в 20-х годах, от нашего имени обрат
ился к Суслову, но тот пришел в неописуемую ярость.
Ч Эти дела решены Центральным Комитетом раз и навсегда. Это целиком наш
е внутреннее дело, Ч заявил ему Суслов, отвечавший в Политбюро за внешню
ю политику, а также за кадры госбезопасности и разведки.
В Президиуме Верховного Совета СССР был подготовлен проект Указа о моем
досрочном освобождении после того, как я перенес уже второй инфаркт и ос
леп на левый глаз, но 19 декабря 1966 года Подгорный, Председатель Президиума
Верховного Совета, отклонил это представление. Я оставался в тюрьме еще
полтора года.
Лишь в 1992 году мне передали копии архивных материалов по этой странице в м
оей жизни. Даже меня, умудренного жизненным опытом и, как говорится, видав
шего виды, поразили следующие слова из справки по моему делу: "Комиссия КГ
Б, КПК при ЦК КПСС, Прокуратуры, ознакомившись и изучив материалы по Судоп
латову П.А., ввиду исключительного характера дела, своего мнения по нему н
е высказывает, вносит вопрос на рассмотрение руководства Президиума ЦК
КПСС и Верховного Совета СССР.
Мой младший сын Анатолий, аспирант кафедры политической экономии, как чл
ен партии ходил в ЦК КПСС и Верховный Совет хлопотать о моем деле. Вначале
мелкие чиновники отказывались принимать его всерьез, но он показал им из
вещение Президиума Верховного Совета СССР, подписанное начальником се
кретариата Подгорного, и потребовал, чтобы его принял кто-нибудь из отве
тственных сотрудников.
Анатолий был тверд, но разумен в своих требованиях. Он ссылался на мое дел
о в Комитете партийного контроля и мнение теперь уже начальника секрета
риата этого комитета Климова, который подтвердил ему мою невиновность и
разрешил на него ссылаться. Работники ЦК партии направили сына в Президи
ум Верховного Совета, где его принял заведующий приемной Скляров. Анатол
ий объяснил этому седовласому, спокойному человеку, обладавшему больши
м опытом партийной работы, суть моего дела. Анатолию было всего двадцать
три года, и он только что получил партийный билет.
Ч Как член партии, Ч обратился он к Склярову, Ч я прошу вас ясно и искре
нне ответить: как может высшее руководство игнорировать доказательств
а невиновности человека, посвятившего всю свою жизнь партии и государст
ву. Как может Президиум игнорировать просьбу Героев Советского Союза о р
еабилитации моего отца?
Больше всего смутил Склярова вопрос Анатолия, почему Верховный Совет в с
воем отказе сослался на прошение его матери, которая его не подавала, вме
сто того чтобы правильно указать, что это было ходатайство прокуратуры,
КГБ и Верховного суда.
Скляров внимательно посмотрел на Анатолия и сказал:
Ч Я знаю, что твой отец честный человек. Я помню его по комсомольской раб
оте в Харькове. Но решение по его делу принято «наверху». Оно окончательн
ое. Никто не будет его пересматривать. Что касается тебя, то ты слишком мно
го знаешь о делах, о которых тебе лучше бы вообще ничего не знать. Заверяю
тебя, никто не будет вмешиваться в твою научную карьеру, если ты будешь ве
сти себя разумно. Твой отец выйдет из тюрьмы через полтора года, по оконча
нии срока. Подумай, как ты можешь помочь своей семье. Желаю тебе в этом усп
еха.
Анатолий подавил подступавший к горлу ком и глубоко вздохнул. Он понял, ч
то ему нужно будет скрывать свои чувства, как и всей его семье, по отношени
ю к Брежневу и его окружению. Жена, выйдя из больницы, была очень озабочена
, как бы поход Анатолия по «инстанциям» не вызвал серьезных неприятносте
й. Поэтому она стала обучать сына элементарным приемам конспирации. Он у
знал, как определить, установлена ли за ним слежка, прослушивается ли тел
ефон, как выявить осведомителей в своем окружении, какие возможные подхо
ды могут быть использованы для его агентурной разработки. Это оказалось
для него весьма полезным, чтобы не вступать в опасные политические диску
ссии и держаться в стороне от кругов, критически настроенных по отношени
ю к режиму. Жена предупредила Анатолия, чтобы он никогда не встречался с и
ностранцами без свидетелей, и только в качестве официального лица.
21 августа 1968 года, в день вторжения войск Варшавского Договора в Чехослова
кию, я вышел на свободу. В Москву меня привез свояк. Мне выдали мои швейцар
ские часы Ч хронометр (они все еще ходили) и на 80 тысяч рублей облигаций го
сударственного займа. В 1975 году я получил по ним деньги, сумма была солидно
й Ч 8 тысяч рублей.
Когда я вернулся из тюрьмы, наша квартира заполнилась родственниками. Мн
е все казалось сном. Свобода Ч это такая радость, но я с трудом мог спать
Ч привык, чтобы всю ночь горел свет. Ходил по квартире и держал руки за сп
иной, как требовалось во время прогулок в тюремном дворе. Перейти улицу…
Это уже была целая проблема, ведь после пятнадцати лет пребывания в тесн
ой камере открывавшееся пространство казалось огромным и опасным.
Вскоре пришли проведать меня и старые друзья Ч Зоя Рыбкина, Раиса Собол
ь, ставшая известной писательницей Ириной Гуро, Эйтингон. Пришли выразит
ь свое уважение даже люди, с которыми я не был особенно близок: Ильин, Васи
левский, Семенов и Фитин. Они сразу предложили мне работу переводчика с н
емецкого, польского и украинского. Я подписал два договора с издательств
ом «Детская литература» на перевод повестей с немецкого и украинского. И
льин, как оргсекретарь московского отделения Союза писателей, и Ирина Гу
ро помогли мне вступить в секцию переводчиков при Литфонде. После публик
ации моих переводов и трех книг я получил право на пенсию как литератор
Ч 130 рублей в месяц. Это была самая высокая гражданская пенсия.
После месяца свободы я перенес еще один инфаркт, но поправился, проведя д
ва месяца в Институте кардиологии. Жена возражала против новых обращени
й о реабилитации, считая, что не стоит привлекать к себе внимание. Она боял
ась, что беседы с прокурорами и партийными чиновниками могут привести к
новому, фатальному инфаркту. Свои прошения я печатал тайком, когда она хо
дила за покупками, и направлял их Андропову, главе КГБ, и в Комитет партийн
ого контроля. Мне позвонили из КГБ и весьма любезно посоветовали, где най
ти документы, чтобы ускорить рассмотрение моего дела, но само это дело бы
ло не в их компетенции. КГБ, со своей стороны, гарантировал, что меня не выс
елят из Москвы, несмотря на то, что формально я оставался опасным преступ
ником и имел ограничение на прописку. Если бы не его помощь, я оказался бы
автоматически под наблюдением милиции, меня могли выселить из Москвы. У
пришедшего с проверкой участкового округлились глаза, когда я предъяви
л новый паспорт, выданный Главным управлением милиции МВД СССР.
В один из весенних дней, по-моему 1970 или 1971 года, вежливый голос по телефону п
ригласил меня на встречу с начальником управления "В" Ч службы разведыв
ательно-диверсионных операций внешней разведки КГБ генерал-майором Вл
адимировым. Мы встретились с ним на конспиративной квартире в центре Мос
квы, в Брюсовском переулке. Владимиров, довольно обаятельный человек, пр
иветствовал меня, объявив, что беседует по поручению своего руководства.
В беседе, посвященной выяснению кодовых названий ряда дел в архивах КГБ,
он поднял два принципиальных вопроса: о сути обязательств, принятых пере
д нашим правительством в 1940Ч 1950 годах лидером курдов муллой Мустафой Барз
ани и о деле… Рауля Валленберга. По словам Владимирова, он в 1955 году неофици
ально, по приказу председателя КГБ Серова, в зондажном порядке проинформ
ировал ответственного дипломата в Финляндии о том, что советское правит
ельство уполномочило его наладить доверительные связи со шведскими ру
ководящими кругами, в частности с семьей Валленбергов. На основе возобно
вленного секретного диалога между представителями Валленбергов и сове
тского правительства, прерванного в 1945 году, в качестве акта доброй воли и
стремления установить доверительные отношения советские руководящие
круги уполномочили Владимирова передать в неофициальном порядке инфор
мацию о смерти Рауля Валленберга, в Москве в 1947 году.
Он хотел проконсультироваться со мной, во-первых, по поводу обстоятельс
тв смерти Валленберга, а во-вторых, о причинах резко негативных реакций ш
ведских кругов на это предложение. По словам Владимирова, шведы отказали
сь обсуждать любые обстоятельства по делу Рауля Валленберга в неофициа
льном порядке. По его данным, семейство Валленбергов проявляло явную заи
нтересованность в саботировании любого обсуждения миссии Рауля Валлен
берга в Венгрии и его роли посредника между крупнейшими финансовыми маг
натами Швеции в отношениях с деловыми кругами Германии, США, Англии и раз
ведывательными службами нацистской Германии, Швеции, США, Англии и Швейц
арии.
Шведы резко дали понять, что Рауль Валленберг имел отношение, по их мнени
ю, лишь к спасению евреев по линии Красного Креста и в меньшей степени к пе
речислению еврейских капиталов из Германии и Австрии в Швейцарию и Швец
ию.
Причем известный политический деятель Улоф Пальме, оформивший тогда за
пись беседы Хрущева, особо подчеркнул инициативу советской стороны в по
становке вопроса о Валленберге.
Я изложил Владимирову свое мнение о судьбе Рауля Валленберга, ознакомив
шись с показанной мне копией рапорта о смерти Валленберга во внутренней
тюрьме. Владимирова особенно беспокоило то, что его неофициальный зонда
ж завершился скандальной реакцией шведов, когда премьер-министр Швеции
Эрландер на приеме в Москве в первый же час встречи с Хрущевым и Булганин
ым официально поднял вопрос о Валленберге, ссылаясь на беседы Владимиро
ва в Хельсинки. Я разъяснил Владимирову, что из числа сотрудников развед
ки только Зоя Рыбкина имела личные встречи с Валленбергами.
Навряд ли дело Валленберга, заметил я, может быть хорошей исходной базой
для установления особых доверительных отношений со шведскими деловыми
и политическими кругами на неофициальной основе. Шведы выступали в каче
стве посредника между нами и Западом в 1940-х годах, то есть в период, когда по
д угрозу было поставлено сохранение их интересов в Северной Европе, и в о
собенности в Финляндии, где военное, экономическое и политическое прису
тствие СССР было особенно ощутимо.
Придавая гласности этот эпизод, по-видимому отраженный в контактах Влад
имирова по линии шведских и финских архивов, документах СВР, хочу подчер
кнуть, что, к сожалению, именно советская сторона не только уничтожила Ва
лленберга, но и сама инициативно, крайне цинично попыталась разыграть ег
о дело с целью глубоко ошибочного замысла восстановления неофициальны
х связей со шведскими финансовыми магнатами, прерванными в 1945 году.
После этого меня больше не тревожили.
В 70-х годах я много занимался литературной работой. Гонорары за переводы
и книги (я писал под псевдонимом Анатолий Андреев в содружестве с Ириной
Гуро) служили подспорьем к пенсии и позволяли жить вполне сносно. Всего я
перевел, написал и отредактировал четырнадцать книг. Среди них было четы
ре сборника воспоминаний партизан, воевавших в годы войны под моим коман
дованием. Время от времени я встречал своих друзей в фотостудии Гесельбе
рга на Кузнецком мосту, недалеко от центрального здания Лубянки. Его сту
дия была хорошо известна своими замечательными работами. Гесельберг бы
л гостеприимным хозяином: в задней комнате его ателье нередко собиралис
ь Эйтингон, Райхман, Фитин, Абель, Молодый и другие еще служившие сотрудни
ки, чтобы поговорить и пропустить по рюмочке. Жена резко возражала проти
в моих походов в студию Гесельберга.
Поддерживавший меня Абель жаловался, что его используют в качестве музе
йного экспоната и не дают настоящей работы. То же самое говорил и Конон Мо
лодый, известный как Гордон Лонсдейл, которого мне не приходилось встреч
ать раньше. Эйтингон и Райхман смотрели на меня с неодобрением, когда я от
малчивался, слушая их критические выпады против Брежнева и руководства
КГБ, или незаметно выскальзывал из комнаты.
Конечно, те времена сильно отличались от сталинских, но мне было трудно п
оверить, что полковники КГБ, все еще находившиеся на службе, могли запрос
то встречаться для дружеского застолья и открыто поносить брежневское
руководство, нравы в КГБ.
Абель рассказал мне историю своего ареста, когда он попытался забрать тр
идцать тысяч долларов, спрятанных на явочной квартире в Бруклине, так ка
к ему надо было отчитаться за них перед Центром. Мы оба решили, что было не
разумно возвращаться за деньгами: после того как его арестовало ФБР, опл
ата адвокатов во время процесса стоила куда больше. Но он боялся, что если
не вернет деньги, то его заподозрят в том, что он их присвоил.
Лонсдейл (кодовое имя «Бен») был не меньше Абеля возмущен тем, что Центр св
язал его с агентом, работавшим в странах восточного блока под дипломатич
еским прикрытием. Это являлось нарушением элементарных правил конспир
ации, запрещавших нелегалу-резиденту вступать в прямой контакт с лицами
, которые в силу длительного пребывания в странах Варшавского Договора а
втоматически находились в сфере постоянного наблюдения контрразведки
своей страны. Впрочем, наши встречи и жалобы на несправедливости судьбы
кончились в 1980 году, когда студия Гесельберга была снесена и на этом месте
появилось новое здание КГБ.
Литературная работа приобретала для меня все большее значение, она позв
олила мне адаптироваться в обществе. Роман о Косиоре «Горизонты», написа
нный вместе с Ириной Гуро и отредактированный женой, получил хороший отз
ыв в «Правде». Книга выдержала несколько изданий и принесла нам приличны
й доход. Более важными я считал свои публикации о годах войны. В «Правде» и
других центральных газетах они также получили хорошую оценку. В одной р
ецензии подчеркивалось, что Особая группа НКВД сыграла огромную роль в о
рганизации партизанского движения во время войны. В 1976 году я возобновил
свои ходатайства о реабилитации. Я писал, что если «Правда» как орган ЦК п
ризнала героические действия Особой группы, то она не может быть бериевс
кой террористической организацией, как это представлено в моем уголовн
ом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
тельный, уверенный в себе профессор философии. Теперь она увидела глубок
ого старика. Однако Шария оставался до конца своих дней в здравом уме и тв
ердой памяти и занимался философией в Грузинской Академии наук. Умер он
в 1983 году.
В 1964-м освободили Эйтингона, и он начал работать старшим редактором в Изда
тельстве иностранной литературы. После отставки Хрущева был освобожде
н Людвигов. Он устроился на работу в инспекцию Центрального статистичес
кого управления. Жена надеялась, что и меня тоже досрочно освободят, но ее
просьба была немедленно отклонена.
Ко мне в камеру перевели Мамулова. До того как нас арестовали, мы жили в од
ном доме и наши дети вместе играли, так что нам было о чем поговорить. Межд
у тем Эйтингон снова становился нежелательным свидетелем Ч на сей раз д
ля Брежнева, не хотевшего напоминаний о старых делах. Ему явно не понрави
лось, когда во время празднования 20-й годовщины Победы над Германией он п
олучил петицию за подписью двадцати четырех ветеранов НКВДЧ КГБ, в том
числе Рудольфа Абеля (пять из них были Героями Советского Союза), с просьб
ой пересмотреть мое дело и дело Эйтингона. Новые люди, окружавшие Брежне
ва, полагались на справку генерального прокурора Руденко по моему делу.
В ней утверждалось, что, являясь начальником Особой группы НКВД, учрежде
нной Берией и состоявшей из наиболее верных ему людей, я организовывал т
еррористические акции против его личных врагов. Все подписавшие петици
ю выразили протест, заявили, что и они были сотрудниками Особой группы, но
никоим образом не принадлежали к числу доверенных лиц Берии. Они требова
ли, чтобы для подтверждения обвинительного заключения и приговора были
приведены конкретные примеры преступлений и террористических актов. Б
еседа ветеранов в ЦК закончилась безрезультатно, но накануне XXIII съезда п
артии они подали новое заявление и прямо обвинили прокурора Руденко в фа
льсификации судебного дела, моего и Эйтингона. К ним присоединились бывш
ие коминтерновцы и зарубежные коммунисты, находившиеся в годы Великой О
течественной войны в партизанских отрядах.
Давление на «инстанции» все нарастало. Бывший министр обороны Болгарии,
служивший под началом Эйтингона в Китае в 20-х годах, от нашего имени обрат
ился к Суслову, но тот пришел в неописуемую ярость.
Ч Эти дела решены Центральным Комитетом раз и навсегда. Это целиком наш
е внутреннее дело, Ч заявил ему Суслов, отвечавший в Политбюро за внешню
ю политику, а также за кадры госбезопасности и разведки.
В Президиуме Верховного Совета СССР был подготовлен проект Указа о моем
досрочном освобождении после того, как я перенес уже второй инфаркт и ос
леп на левый глаз, но 19 декабря 1966 года Подгорный, Председатель Президиума
Верховного Совета, отклонил это представление. Я оставался в тюрьме еще
полтора года.
Лишь в 1992 году мне передали копии архивных материалов по этой странице в м
оей жизни. Даже меня, умудренного жизненным опытом и, как говорится, видав
шего виды, поразили следующие слова из справки по моему делу: "Комиссия КГ
Б, КПК при ЦК КПСС, Прокуратуры, ознакомившись и изучив материалы по Судоп
латову П.А., ввиду исключительного характера дела, своего мнения по нему н
е высказывает, вносит вопрос на рассмотрение руководства Президиума ЦК
КПСС и Верховного Совета СССР.
Мой младший сын Анатолий, аспирант кафедры политической экономии, как чл
ен партии ходил в ЦК КПСС и Верховный Совет хлопотать о моем деле. Вначале
мелкие чиновники отказывались принимать его всерьез, но он показал им из
вещение Президиума Верховного Совета СССР, подписанное начальником се
кретариата Подгорного, и потребовал, чтобы его принял кто-нибудь из отве
тственных сотрудников.
Анатолий был тверд, но разумен в своих требованиях. Он ссылался на мое дел
о в Комитете партийного контроля и мнение теперь уже начальника секрета
риата этого комитета Климова, который подтвердил ему мою невиновность и
разрешил на него ссылаться. Работники ЦК партии направили сына в Президи
ум Верховного Совета, где его принял заведующий приемной Скляров. Анатол
ий объяснил этому седовласому, спокойному человеку, обладавшему больши
м опытом партийной работы, суть моего дела. Анатолию было всего двадцать
три года, и он только что получил партийный билет.
Ч Как член партии, Ч обратился он к Склярову, Ч я прошу вас ясно и искре
нне ответить: как может высшее руководство игнорировать доказательств
а невиновности человека, посвятившего всю свою жизнь партии и государст
ву. Как может Президиум игнорировать просьбу Героев Советского Союза о р
еабилитации моего отца?
Больше всего смутил Склярова вопрос Анатолия, почему Верховный Совет в с
воем отказе сослался на прошение его матери, которая его не подавала, вме
сто того чтобы правильно указать, что это было ходатайство прокуратуры,
КГБ и Верховного суда.
Скляров внимательно посмотрел на Анатолия и сказал:
Ч Я знаю, что твой отец честный человек. Я помню его по комсомольской раб
оте в Харькове. Но решение по его делу принято «наверху». Оно окончательн
ое. Никто не будет его пересматривать. Что касается тебя, то ты слишком мно
го знаешь о делах, о которых тебе лучше бы вообще ничего не знать. Заверяю
тебя, никто не будет вмешиваться в твою научную карьеру, если ты будешь ве
сти себя разумно. Твой отец выйдет из тюрьмы через полтора года, по оконча
нии срока. Подумай, как ты можешь помочь своей семье. Желаю тебе в этом усп
еха.
Анатолий подавил подступавший к горлу ком и глубоко вздохнул. Он понял, ч
то ему нужно будет скрывать свои чувства, как и всей его семье, по отношени
ю к Брежневу и его окружению. Жена, выйдя из больницы, была очень озабочена
, как бы поход Анатолия по «инстанциям» не вызвал серьезных неприятносте
й. Поэтому она стала обучать сына элементарным приемам конспирации. Он у
знал, как определить, установлена ли за ним слежка, прослушивается ли тел
ефон, как выявить осведомителей в своем окружении, какие возможные подхо
ды могут быть использованы для его агентурной разработки. Это оказалось
для него весьма полезным, чтобы не вступать в опасные политические диску
ссии и держаться в стороне от кругов, критически настроенных по отношени
ю к режиму. Жена предупредила Анатолия, чтобы он никогда не встречался с и
ностранцами без свидетелей, и только в качестве официального лица.
21 августа 1968 года, в день вторжения войск Варшавского Договора в Чехослова
кию, я вышел на свободу. В Москву меня привез свояк. Мне выдали мои швейцар
ские часы Ч хронометр (они все еще ходили) и на 80 тысяч рублей облигаций го
сударственного займа. В 1975 году я получил по ним деньги, сумма была солидно
й Ч 8 тысяч рублей.
Когда я вернулся из тюрьмы, наша квартира заполнилась родственниками. Мн
е все казалось сном. Свобода Ч это такая радость, но я с трудом мог спать
Ч привык, чтобы всю ночь горел свет. Ходил по квартире и держал руки за сп
иной, как требовалось во время прогулок в тюремном дворе. Перейти улицу…
Это уже была целая проблема, ведь после пятнадцати лет пребывания в тесн
ой камере открывавшееся пространство казалось огромным и опасным.
Вскоре пришли проведать меня и старые друзья Ч Зоя Рыбкина, Раиса Собол
ь, ставшая известной писательницей Ириной Гуро, Эйтингон. Пришли выразит
ь свое уважение даже люди, с которыми я не был особенно близок: Ильин, Васи
левский, Семенов и Фитин. Они сразу предложили мне работу переводчика с н
емецкого, польского и украинского. Я подписал два договора с издательств
ом «Детская литература» на перевод повестей с немецкого и украинского. И
льин, как оргсекретарь московского отделения Союза писателей, и Ирина Гу
ро помогли мне вступить в секцию переводчиков при Литфонде. После публик
ации моих переводов и трех книг я получил право на пенсию как литератор
Ч 130 рублей в месяц. Это была самая высокая гражданская пенсия.
После месяца свободы я перенес еще один инфаркт, но поправился, проведя д
ва месяца в Институте кардиологии. Жена возражала против новых обращени
й о реабилитации, считая, что не стоит привлекать к себе внимание. Она боял
ась, что беседы с прокурорами и партийными чиновниками могут привести к
новому, фатальному инфаркту. Свои прошения я печатал тайком, когда она хо
дила за покупками, и направлял их Андропову, главе КГБ, и в Комитет партийн
ого контроля. Мне позвонили из КГБ и весьма любезно посоветовали, где най
ти документы, чтобы ускорить рассмотрение моего дела, но само это дело бы
ло не в их компетенции. КГБ, со своей стороны, гарантировал, что меня не выс
елят из Москвы, несмотря на то, что формально я оставался опасным преступ
ником и имел ограничение на прописку. Если бы не его помощь, я оказался бы
автоматически под наблюдением милиции, меня могли выселить из Москвы. У
пришедшего с проверкой участкового округлились глаза, когда я предъяви
л новый паспорт, выданный Главным управлением милиции МВД СССР.
В один из весенних дней, по-моему 1970 или 1971 года, вежливый голос по телефону п
ригласил меня на встречу с начальником управления "В" Ч службы разведыв
ательно-диверсионных операций внешней разведки КГБ генерал-майором Вл
адимировым. Мы встретились с ним на конспиративной квартире в центре Мос
квы, в Брюсовском переулке. Владимиров, довольно обаятельный человек, пр
иветствовал меня, объявив, что беседует по поручению своего руководства.
В беседе, посвященной выяснению кодовых названий ряда дел в архивах КГБ,
он поднял два принципиальных вопроса: о сути обязательств, принятых пере
д нашим правительством в 1940Ч 1950 годах лидером курдов муллой Мустафой Барз
ани и о деле… Рауля Валленберга. По словам Владимирова, он в 1955 году неофици
ально, по приказу председателя КГБ Серова, в зондажном порядке проинформ
ировал ответственного дипломата в Финляндии о том, что советское правит
ельство уполномочило его наладить доверительные связи со шведскими ру
ководящими кругами, в частности с семьей Валленбергов. На основе возобно
вленного секретного диалога между представителями Валленбергов и сове
тского правительства, прерванного в 1945 году, в качестве акта доброй воли и
стремления установить доверительные отношения советские руководящие
круги уполномочили Владимирова передать в неофициальном порядке инфор
мацию о смерти Рауля Валленберга, в Москве в 1947 году.
Он хотел проконсультироваться со мной, во-первых, по поводу обстоятельс
тв смерти Валленберга, а во-вторых, о причинах резко негативных реакций ш
ведских кругов на это предложение. По словам Владимирова, шведы отказали
сь обсуждать любые обстоятельства по делу Рауля Валленберга в неофициа
льном порядке. По его данным, семейство Валленбергов проявляло явную заи
нтересованность в саботировании любого обсуждения миссии Рауля Валлен
берга в Венгрии и его роли посредника между крупнейшими финансовыми маг
натами Швеции в отношениях с деловыми кругами Германии, США, Англии и раз
ведывательными службами нацистской Германии, Швеции, США, Англии и Швейц
арии.
Шведы резко дали понять, что Рауль Валленберг имел отношение, по их мнени
ю, лишь к спасению евреев по линии Красного Креста и в меньшей степени к пе
речислению еврейских капиталов из Германии и Австрии в Швейцарию и Швец
ию.
Причем известный политический деятель Улоф Пальме, оформивший тогда за
пись беседы Хрущева, особо подчеркнул инициативу советской стороны в по
становке вопроса о Валленберге.
Я изложил Владимирову свое мнение о судьбе Рауля Валленберга, ознакомив
шись с показанной мне копией рапорта о смерти Валленберга во внутренней
тюрьме. Владимирова особенно беспокоило то, что его неофициальный зонда
ж завершился скандальной реакцией шведов, когда премьер-министр Швеции
Эрландер на приеме в Москве в первый же час встречи с Хрущевым и Булганин
ым официально поднял вопрос о Валленберге, ссылаясь на беседы Владимиро
ва в Хельсинки. Я разъяснил Владимирову, что из числа сотрудников развед
ки только Зоя Рыбкина имела личные встречи с Валленбергами.
Навряд ли дело Валленберга, заметил я, может быть хорошей исходной базой
для установления особых доверительных отношений со шведскими деловыми
и политическими кругами на неофициальной основе. Шведы выступали в каче
стве посредника между нами и Западом в 1940-х годах, то есть в период, когда по
д угрозу было поставлено сохранение их интересов в Северной Европе, и в о
собенности в Финляндии, где военное, экономическое и политическое прису
тствие СССР было особенно ощутимо.
Придавая гласности этот эпизод, по-видимому отраженный в контактах Влад
имирова по линии шведских и финских архивов, документах СВР, хочу подчер
кнуть, что, к сожалению, именно советская сторона не только уничтожила Ва
лленберга, но и сама инициативно, крайне цинично попыталась разыграть ег
о дело с целью глубоко ошибочного замысла восстановления неофициальны
х связей со шведскими финансовыми магнатами, прерванными в 1945 году.
После этого меня больше не тревожили.
В 70-х годах я много занимался литературной работой. Гонорары за переводы
и книги (я писал под псевдонимом Анатолий Андреев в содружестве с Ириной
Гуро) служили подспорьем к пенсии и позволяли жить вполне сносно. Всего я
перевел, написал и отредактировал четырнадцать книг. Среди них было четы
ре сборника воспоминаний партизан, воевавших в годы войны под моим коман
дованием. Время от времени я встречал своих друзей в фотостудии Гесельбе
рга на Кузнецком мосту, недалеко от центрального здания Лубянки. Его сту
дия была хорошо известна своими замечательными работами. Гесельберг бы
л гостеприимным хозяином: в задней комнате его ателье нередко собиралис
ь Эйтингон, Райхман, Фитин, Абель, Молодый и другие еще служившие сотрудни
ки, чтобы поговорить и пропустить по рюмочке. Жена резко возражала проти
в моих походов в студию Гесельберга.
Поддерживавший меня Абель жаловался, что его используют в качестве музе
йного экспоната и не дают настоящей работы. То же самое говорил и Конон Мо
лодый, известный как Гордон Лонсдейл, которого мне не приходилось встреч
ать раньше. Эйтингон и Райхман смотрели на меня с неодобрением, когда я от
малчивался, слушая их критические выпады против Брежнева и руководства
КГБ, или незаметно выскальзывал из комнаты.
Конечно, те времена сильно отличались от сталинских, но мне было трудно п
оверить, что полковники КГБ, все еще находившиеся на службе, могли запрос
то встречаться для дружеского застолья и открыто поносить брежневское
руководство, нравы в КГБ.
Абель рассказал мне историю своего ареста, когда он попытался забрать тр
идцать тысяч долларов, спрятанных на явочной квартире в Бруклине, так ка
к ему надо было отчитаться за них перед Центром. Мы оба решили, что было не
разумно возвращаться за деньгами: после того как его арестовало ФБР, опл
ата адвокатов во время процесса стоила куда больше. Но он боялся, что если
не вернет деньги, то его заподозрят в том, что он их присвоил.
Лонсдейл (кодовое имя «Бен») был не меньше Абеля возмущен тем, что Центр св
язал его с агентом, работавшим в странах восточного блока под дипломатич
еским прикрытием. Это являлось нарушением элементарных правил конспир
ации, запрещавших нелегалу-резиденту вступать в прямой контакт с лицами
, которые в силу длительного пребывания в странах Варшавского Договора а
втоматически находились в сфере постоянного наблюдения контрразведки
своей страны. Впрочем, наши встречи и жалобы на несправедливости судьбы
кончились в 1980 году, когда студия Гесельберга была снесена и на этом месте
появилось новое здание КГБ.
Литературная работа приобретала для меня все большее значение, она позв
олила мне адаптироваться в обществе. Роман о Косиоре «Горизонты», написа
нный вместе с Ириной Гуро и отредактированный женой, получил хороший отз
ыв в «Правде». Книга выдержала несколько изданий и принесла нам приличны
й доход. Более важными я считал свои публикации о годах войны. В «Правде» и
других центральных газетах они также получили хорошую оценку. В одной р
ецензии подчеркивалось, что Особая группа НКВД сыграла огромную роль в о
рганизации партизанского движения во время войны. В 1976 году я возобновил
свои ходатайства о реабилитации. Я писал, что если «Правда» как орган ЦК п
ризнала героические действия Особой группы, то она не может быть бериевс
кой террористической организацией, как это представлено в моем уголовн
ом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73