Но благодаря медсестре я знал теперь кое-что о том, что происходил
о на воле. Книги, которые она читала, оказывались обернутыми в газету с важ
ной для меня информацией. Я понял, ход с газетой придуман женой, которая см
огла привлечь сестру на свою сторону. Каждую неделю жена появлялась в Бу
тырках Ч о ее визитах говорили передачи и небольшие денежные суммы, пер
ечислявшиеся на мой счет.
Мне повезло, что я не попал в первую волну осужденных по делу Берии. Жены Б
ерии, Гоглидзе, Кобулова, Мешика, Мамулова и других были арестованы и сосл
аны.
Вскоре после моего ареста Вера Спектор, наша соседка по дому (с ее мужем Ма
рком Спектором в двадцатых годах жена работала в Одесском ГПУ), встретил
а мою жену и жестом показала, что хочет с ней поговорить без свидетелей на
черной лестнице. При встрече она сказала:
Ч Марк передает привет и просит, чтобы я обязательно сказала тебе: прави
тельство отменило указ, по которому Министерство внутренних дел или люб
ое другое ведомство имело право подвергать административной высылке ч
ленов семей врагов народа без соответствующего решения суда.
Хотя над женой всячески измывались и требовали, чтобы она освободила ква
ртиру, она упорствовала и заявляла, что подчинится только решению суда.
Чрезвычайно важной оказалась ее встреча с самим Спектором, полковником
госбезопасности в отставке. Это был весьма проницательный человек. Во вр
емя войны он возглавлял службу контрразведки ВМС на Северном флоте, а по
том в течение года был заместителем начальника секретариата НКГБЧ МГБ.
Он перенес инфаркт и вышел в отставку в 1946 году, затем работал заместителе
м председателя Московской городской коллегии адвокатов.
Они встретились как бы случайно Ч в поликлинике МВД, а не у нас дома. Ко мн
е Спектор всегда относился с большой симпатией и прекрасно понимал, наск
олько абсурдны выдвинутые против меня обвинения. Когда до него дошли слу
хи о моем состоянии и о том, что я нахожусь фактически при смерти, он разра
ботал план, как жене тайно установить со мной контакт. Марк устроил ей вст
речу с Волхонским, с которым мы с женой в свое время работали в Харькове в
ГПУ Украины. Волхонский был заместителем начальника Главного управлен
ия мест заключения, и Бутырки также находились в его ведении. Узнав о моем
критическом состоянии, Волхонский предложил следующий вариант: жена в з
аранее намеченный день, когда он будет вести прием родственников заключ
енных, явится к нему в кабинет в Бутырской тюрьме под предлогом, что не вер
ит утверждениям, будто ее муж жив, и хочет знать, почему Ч в нарушение все
х тюремных правил Ч администрация Бутырок требует для него еженедельн
ых передач с деликатесными продуктами. Она действительно приносила по н
астоянию врачей буквально все, кроме спиртных напитков.
Болконский настоятельно просил, чтобы она явилась в строго определенно
е время, дабы у него была возможность вызвать к себе недавно назначенную
медсестру, которая постоянно дежурит в моей камере-палате. Это и была та с
амая удивившая меня медсестра, Ч молодая, лет двадцати пяти, добрая женщ
ина.
Ч А дальше зависит от тебя, работай с ней и перевербуй ее на свою сторону,
Ч напутствовал Волхонский.
В обязанности Марии Кузиной, вольнонаемной сотрудницы медчасти тюрьмы,
входило докладывать начальству обо всех подозрительных контактах закл
юченных. Решили, что жена расскажет Марии об оклеветанном большевике, ге
рое войны, и постарается добиться ее расположения. Со своей стороны, Волх
онский предупредил жену, что может уделить на этот разговор не больше тр
ех-четырех минут.
Не прошло и месяца, как план удалось осуществить. В назначенное время Вол
хонский вызвал к себе дежурившую Марию и в присутствии жены одного из за
ключенных, как он выразился, попросил сообщить о состоянии его здоровья.
Жена стала умолять сестру помочь мне и сделать все возможное для моего л
ечения. Она говорила, что речь идет о человеке, не раз рисковавшем своей жи
знью в годы войны, когда он вел подпольную работу против немцев. Она обрат
илась с просьбой и к Кузиной, и к Волхонскому спасти мне жизнь, чтобы я смо
г предстать перед судом, который справедливо решит мою участь. Конечно, в
ся беседа записывалась на пленку и попала затем в мое тюремное дело, но вн
имание прокуратуры она не должна была привлечь.
После того как Волхонский подтвердил, что Марию глубоко взволновала моя
судьба, жена раздобыла ее телефон и сумела установить с ней доверительны
е отношения. Она как могла старалась отблагодарить эту добросердечную ж
енщину, помогая ей материально. Мы поддерживали с ней дружеские отношени
я и после моего освобождения.
В тюрьме я никогда не разговаривал с Марией Ч она только нежно сжимала м
ою руку, показывая, что в газетной обертке на очередной книге я найду нужн
ую для себя информацию.
Так продолжалось около полугода, но вот неожиданно меня положили на носи
лки и в специальной медицинской машине под охраной отвезли на железнодо
рожный вокзал. Стояла зима 1955 года. С момента моего ареста миновало около п
олутора лет.
Двое вооруженных конвоиров в штатском пронесли меня в купированный ваг
он. Но куда отправлялся поезд? Этого я не знал. Однако, хотя была ночь, мне уд
алось прочесть табличку на вагоне: «МоскваЧ Ленинград».
В купе разместились я и Мария. Сразу после отхода поезда конвоиры заперл
и дверь и удалились, сказав, что придут через полчаса. Я лежал на нижней по
лке, а Мария Ч на верхней. Не говоря ни слова, она протянула мне книгу, обер
нутую в «Правду» с той же статьей о расстреле группы Абакумова. В статье г
оворилось также об освобождении Маленкова от должности главы правител
ьства, вместо него назначили Булганина. Эта информация была особенно важ
на для меня.
Настроение у меня поднялось. Теперь, когда сняли Маленкова, появилась сл
абая надежда, что я смогу каким-нибудь образом обратить эту ситуацию в св
ою пользу. Поскольку я был уверен, что купе прослушивается, то никак не ком
ментировал статью и не пытался даже заговорить с Марией, которая снова, п
о обыкновению, тихонько сжала мне руку. Вскоре вернулась охрана в подпит
ии, а я, измученный напряжением и неопределенностью своего положения, ус
нул как убитый.
На Московском вокзале в Ленинграде нас встретила карета «Скорой помощи
», и меня повезли в печально известные «Кресты» Ч тюрьму, которая в царск
ое время использовалась для предварительного заключения. Одно крыло тю
рьмы было превращено в психиатрическую больницу. Формальности здесь со
блюдались довольно строго. Меня осматривал главный психиатр подполков
ник медицинской службы Петров, который впоследствии следил за «медицин
ским лечением» диссидента-правозащитника Владимира Буковского. И в мое
время тюрьма была заполнена не только обычными уголовниками, но и полити
ческими заключенными, некоторые из них находились здесь более пятнадца
ти лет.
Петров, казалось, был вполне удовлетворен обследованием и поместил меня
в палату вместе с генералом Сумбатовым, начальником хозяйственного упр
авления госбезопасности, и Саркисовым, начальником охраны Берии. Я поним
ал, что палата прослушивается. Оба моих соседа показались мне психически
больными людьми. Саркисов, бывший когда-то рабочим текстильной фабрики
в Тбилиси, все время жаловался, что ложные обвинения в измене, предъявляе
мые ему, срывают срочное выполнение пятилетнего плана в текстильной про
мышленности. Он просил врачей помочь ему разоблачить прокурора Руденко,
который мешает внедрению изобретенного им станка и увеличению произво
дства текстиля, тем самым не дает ему получить звание Героя Социалистиче
ского Труда.
Сумбатов сидел на постели, плакал и кричал. Из бессвязных отдельных слов
можно было понять, что сокровища Берии зарыты на даче Совета Министров в
Жуковке под Москвой, а не вывезены контрабандой за границу. Вскоре его кр
ики сделались еще громче. Сначала я думал, это реакция на уколы, но когда о
н умер, мы узнали, что у него был рак и его мучили невыносимые боли.
В «Крестах» я стал инвалидом. Там мне второй раз сделали спинномозговую
пункцию и серьезно повредили позвоночник. Я потерял сознание, и лишь вну
тривенное питание вернуло меня к жизни. Особо тяжело я переносил электро
шоковую терапию, она вызывала сильнейшие приступы головной боли.
Пробыл я в «Крестах» неделю, когда в Ленинград приехала жена. Это спасло м
еня, так как ей удалось призвать на помощь многих наших друзей, бывших сот
рудников ленинградского МГБ. Больше всех помог дядя жены Кримкер, обаяте
льный человек необыкновенных способностей. Сменив в жизни не одну профе
ссию, он в каждой добивался поразительных результатов. Начал он свою дея
тельность грузчиком в Одесском порту, затем стал нелегалом ГПУ сначала в
Румынии, потом в Аргентине, где жили его родственники, а с середины 50-х год
ов перешел на крупную хозяйственную работу в Ленинграде, затем одно врем
я был коммерческим директором Ленфильма. Его изобретательный ум придум
ал специальную диету для жидкого кормления и обеспечил мне регулярные п
ередачи в палату, а чтобы снабжать меня информацией, жена и Кримкер приду
мали иносказательную форму для получения мной информации. Прием был пре
жний: книга в руках медсестры была обернута в письма, якобы адресованные
ей родственником.
Так жена дала знать, что «старик» (Сталин) был разоблачен на общем собрани
и «колхозников» (XX съезд партии), «бухгалтеры» (те, кто был арестован вмест
е со мной) плохо себя чувствуют, условия на «ферме» те же самые, но у нее дос
таточно денег и связей, чтобы продолжать все и дальше. Меня сбила с толку ф
раза: «никто не знает, когда Лев Семенович излечится от туберкулеза». Ока
залось, что речь в письме шла о реальном человеке: Льве Семеновиче Рапопо
рте Ч дирижере театра Акимова. Он сдавал комнату детям моей медсестры, п
риехавшим учиться в Ленинград из деревни. Сделано это было из предосторо
жности, на тот случай, если бы письмо перехватили. Тогда можно было бы без
труда доказать, что человек существует на самом деле. Я же думал, что Лев С
еменович Ч мое зашифрованное имя и что власти рассматривают меня как де
йствительно больного и, значит, надо оставаться в больнице и продолжать
тянуть время.
Регулярные уколы аминазина делали меня подавленным, и мое настроение ча
сто менялось. Свиданий с женой не было до конца 1957 года. Прокуратура, стремя
сь закрыть мое дело, разрешила свидания. В декабре мы виделись с женой сем
ь раз. На каждом свидании присутствовали следователь Цареградский и дво
е врачей. Я не произносил ни слова, но на втором свидании не смог сдержать
слез. Жена сказала, что с детьми все в порядке и в семье все здоровы. Я также
узнал, что Райхман амнистирован, Эйтингон получил двенадцать лет, что ни
кто не верит в мою вину, ее по-прежнему поддерживают старые друзья и что м
не следует начать есть. Я не отвечал ей. Я считал, что нам разрешили свидан
ия, чтобы вывести меня из состояния ступора и доказать, что симулирую пси
хическое заболевание, чтобы избежать расстрела.
Оглядываясь назад, однако, я не исключаю, что под влиянием мучительных пр
оцедур лечения я действительно мог находиться в состоянии реактивного
психоза. Тем не менее эксперты и лечащие врачи выразили определенные сом
нения в оценке моего состояния. В одном из секретных заключений по моему
делу записано, что «арестованный Судоплатов, находясь в условиях тюремн
ой спецбольницы, по существу инкриминируемых деяний соблюдал должную к
онспирацию, в отдельных случаях переходил на поведение нормального тип
а». К деду подшито также агентурное донесение, что «з/к сл. Судоплатов всту
пил в речевой контакт, обнаружив сохранность интеллекта, цельность личн
ости, способность суждений с использованием общественно-политической
ориентации, особенно конспирации службы».
В секретном тюремном деле также записано, что «Судоплатов в отношении св
оей ситуации был активен, с врачом выяснял свои перспективы; исходя из бо
лезненного перенесенного состояния и после трехдневного нормального п
оведения вновь впадал в состояние оцепенения (ступор), с отказом от пищи…
»
Через месяц, однако, я начал есть твердую пищу, хотя передние зубы были сло
маны из-за длительного принудительного кормления. Я начал поправляться
и отвечать на простые вопросы. Условия моего содержания сразу улучшилис
ь Ч я стал получать солдатский рацион вместо тюремного. Вдобавок у меня
были еще передачи из дома. В апреле 1958 года подполковник Петров объявил, чт
о, исходя из моего состояния здоровья, можно возобновить следствие. В тюр
емном «воронке» меня привезли на вокзал и поместили в вагон, в котором пе
ревозят заключенных. В Москве я вновь очутился в знакомой уже мне Бутырс
кой тюрьме.
Я сразу почувствовал, как резко изменилась политическая ситуация в стра
не. Уже через два-три дня меня навестили несколько надзирателей и началь
ник тюремного корпуса Ч бывшие офицеры и солдаты Бригады особого назна
чения, находившейся под моим началом в годы войны. Они приходили поприве
тствовать и подбодрить меня, открыто ругали Хрущева за то, что он отменил
доплату за воинские звания в МВД и тем самым поставил их в положение люде
й второго сорта по сравнению с военнослужащими Советской Армии и КГБ. Их
также возмущало, что Хрущев отложил на двадцать лет выплату по облигация
м государственных займов, на которые все мы обязаны были подписываться н
а сумму от десяти до двадцати процентов заработной платы. Я не знал, что им
ответить, но благодарил за моральную поддержку и за возможность самому
побриться Ч впервые за пять лет.
ГЛАВА 13. ГОДЫ ЗАКЛЮЧЕНИЯ. БОР
ЬБА ЗА РЕАБИЛИТАЦИЮ
Техника расправы с нежелат
ельными для властей политическими свидетелями
Опять начались допросы. На этот раз уже не Цареградский вел мое дело (позж
е мне говорили, что его уволили из прокуратуры по подозрению во взяточни
честве). Его сменил специальный помощник Руденко Преображенский, работа
вший в паре со старшим следователем Андреевым. Преображенскому было за п
ятьдесят, он ходил на костылях, что отразилось на его характере Ч сквалы
жном и замкнутом. Он, кстати, вошел в историю борьбы властей с интеллигенц
ией, подготовив для Руденко записку в ЦК, что Борис Пастернак якобы вел се
бя на допросах трусливо. Угрюмость Преображенского составляла разител
ьный контрасте манерой поведения Андреева. Андреев был моложе, всегда ак
куратно одет, ироничен и часто позволял себе шуточки по поводу выдвинуты
х против меня обвинений. Он протоколировал допрос, не искажая моих ответ
ов, и я почувствовал, что он начал симпатизировать мне, после того как выяс
нил, что к убийству Михоэлса я не имел никакого отношения, как и к эксперим
ентам на людях, приговоренных к смерти, проводившимся сотрудниками токс
икологической лаборатории. Суть моего дела, по словам Андреева, была ясн
а, но большого тюремного срока мне все равно не избежать. учитывая отноше
ние высшего руководства к людям, работавшим с Берией. Он предположил, что
мне дадут пятнадцать лет.
Преображенский тем временем подготовил фальсифицированные протоколы
допросов, но я отказался их подписать и вычеркнул все ложные обвинения, к
оторые он мне инкриминировал. Затем Преображенский пытался шантажиров
ать меня, заявив, что добавит новое обвинение Ч симуляцию сумасшествия,
на что я спокойно ответил:
Ч Пожалуйста, но вам придется аннулировать два заключения медицинской
комиссии, подтверждающие, что я находился в состоянии ступора и совершен
но не годился для допросов.
В свою очередь, я обвинил Цареградского и Руденко в том, что они довели мен
я, лишая сна более трех месяцев и, заключив в камеру без окон, до того состо
яния, из которого нельзя выйти без длительного лечения.
Преображенский все время пытался выбить из меня признания, но я не подда
вался. В конце концов он объявил: «Следствие по вашему делу закончено». И в
от в первый Ч и единственный! Ч раз мне дали все четыре тома моего следс
твенного дела. Обвинительное заключение занимало две странички. Читая е
го, я убедился, что Андреев сдержал свое слово Ч из-за отсутствия каких-л
ибо доказательств обвинение в том, что я пытался в сговоре с Берией участ
вовать в захвате власти, было снято. Обвинения в том, что я сорвал операцию
покушения на жизнь маршала Тито и в 1947Ч 1948 годах скрыл имевшиеся у меня дан
ные о готовившемся им заговоре против нашей страны, также были сняты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
о на воле. Книги, которые она читала, оказывались обернутыми в газету с важ
ной для меня информацией. Я понял, ход с газетой придуман женой, которая см
огла привлечь сестру на свою сторону. Каждую неделю жена появлялась в Бу
тырках Ч о ее визитах говорили передачи и небольшие денежные суммы, пер
ечислявшиеся на мой счет.
Мне повезло, что я не попал в первую волну осужденных по делу Берии. Жены Б
ерии, Гоглидзе, Кобулова, Мешика, Мамулова и других были арестованы и сосл
аны.
Вскоре после моего ареста Вера Спектор, наша соседка по дому (с ее мужем Ма
рком Спектором в двадцатых годах жена работала в Одесском ГПУ), встретил
а мою жену и жестом показала, что хочет с ней поговорить без свидетелей на
черной лестнице. При встрече она сказала:
Ч Марк передает привет и просит, чтобы я обязательно сказала тебе: прави
тельство отменило указ, по которому Министерство внутренних дел или люб
ое другое ведомство имело право подвергать административной высылке ч
ленов семей врагов народа без соответствующего решения суда.
Хотя над женой всячески измывались и требовали, чтобы она освободила ква
ртиру, она упорствовала и заявляла, что подчинится только решению суда.
Чрезвычайно важной оказалась ее встреча с самим Спектором, полковником
госбезопасности в отставке. Это был весьма проницательный человек. Во вр
емя войны он возглавлял службу контрразведки ВМС на Северном флоте, а по
том в течение года был заместителем начальника секретариата НКГБЧ МГБ.
Он перенес инфаркт и вышел в отставку в 1946 году, затем работал заместителе
м председателя Московской городской коллегии адвокатов.
Они встретились как бы случайно Ч в поликлинике МВД, а не у нас дома. Ко мн
е Спектор всегда относился с большой симпатией и прекрасно понимал, наск
олько абсурдны выдвинутые против меня обвинения. Когда до него дошли слу
хи о моем состоянии и о том, что я нахожусь фактически при смерти, он разра
ботал план, как жене тайно установить со мной контакт. Марк устроил ей вст
речу с Волхонским, с которым мы с женой в свое время работали в Харькове в
ГПУ Украины. Волхонский был заместителем начальника Главного управлен
ия мест заключения, и Бутырки также находились в его ведении. Узнав о моем
критическом состоянии, Волхонский предложил следующий вариант: жена в з
аранее намеченный день, когда он будет вести прием родственников заключ
енных, явится к нему в кабинет в Бутырской тюрьме под предлогом, что не вер
ит утверждениям, будто ее муж жив, и хочет знать, почему Ч в нарушение все
х тюремных правил Ч администрация Бутырок требует для него еженедельн
ых передач с деликатесными продуктами. Она действительно приносила по н
астоянию врачей буквально все, кроме спиртных напитков.
Болконский настоятельно просил, чтобы она явилась в строго определенно
е время, дабы у него была возможность вызвать к себе недавно назначенную
медсестру, которая постоянно дежурит в моей камере-палате. Это и была та с
амая удивившая меня медсестра, Ч молодая, лет двадцати пяти, добрая женщ
ина.
Ч А дальше зависит от тебя, работай с ней и перевербуй ее на свою сторону,
Ч напутствовал Волхонский.
В обязанности Марии Кузиной, вольнонаемной сотрудницы медчасти тюрьмы,
входило докладывать начальству обо всех подозрительных контактах закл
юченных. Решили, что жена расскажет Марии об оклеветанном большевике, ге
рое войны, и постарается добиться ее расположения. Со своей стороны, Волх
онский предупредил жену, что может уделить на этот разговор не больше тр
ех-четырех минут.
Не прошло и месяца, как план удалось осуществить. В назначенное время Вол
хонский вызвал к себе дежурившую Марию и в присутствии жены одного из за
ключенных, как он выразился, попросил сообщить о состоянии его здоровья.
Жена стала умолять сестру помочь мне и сделать все возможное для моего л
ечения. Она говорила, что речь идет о человеке, не раз рисковавшем своей жи
знью в годы войны, когда он вел подпольную работу против немцев. Она обрат
илась с просьбой и к Кузиной, и к Волхонскому спасти мне жизнь, чтобы я смо
г предстать перед судом, который справедливо решит мою участь. Конечно, в
ся беседа записывалась на пленку и попала затем в мое тюремное дело, но вн
имание прокуратуры она не должна была привлечь.
После того как Волхонский подтвердил, что Марию глубоко взволновала моя
судьба, жена раздобыла ее телефон и сумела установить с ней доверительны
е отношения. Она как могла старалась отблагодарить эту добросердечную ж
енщину, помогая ей материально. Мы поддерживали с ней дружеские отношени
я и после моего освобождения.
В тюрьме я никогда не разговаривал с Марией Ч она только нежно сжимала м
ою руку, показывая, что в газетной обертке на очередной книге я найду нужн
ую для себя информацию.
Так продолжалось около полугода, но вот неожиданно меня положили на носи
лки и в специальной медицинской машине под охраной отвезли на железнодо
рожный вокзал. Стояла зима 1955 года. С момента моего ареста миновало около п
олутора лет.
Двое вооруженных конвоиров в штатском пронесли меня в купированный ваг
он. Но куда отправлялся поезд? Этого я не знал. Однако, хотя была ночь, мне уд
алось прочесть табличку на вагоне: «МоскваЧ Ленинград».
В купе разместились я и Мария. Сразу после отхода поезда конвоиры заперл
и дверь и удалились, сказав, что придут через полчаса. Я лежал на нижней по
лке, а Мария Ч на верхней. Не говоря ни слова, она протянула мне книгу, обер
нутую в «Правду» с той же статьей о расстреле группы Абакумова. В статье г
оворилось также об освобождении Маленкова от должности главы правител
ьства, вместо него назначили Булганина. Эта информация была особенно важ
на для меня.
Настроение у меня поднялось. Теперь, когда сняли Маленкова, появилась сл
абая надежда, что я смогу каким-нибудь образом обратить эту ситуацию в св
ою пользу. Поскольку я был уверен, что купе прослушивается, то никак не ком
ментировал статью и не пытался даже заговорить с Марией, которая снова, п
о обыкновению, тихонько сжала мне руку. Вскоре вернулась охрана в подпит
ии, а я, измученный напряжением и неопределенностью своего положения, ус
нул как убитый.
На Московском вокзале в Ленинграде нас встретила карета «Скорой помощи
», и меня повезли в печально известные «Кресты» Ч тюрьму, которая в царск
ое время использовалась для предварительного заключения. Одно крыло тю
рьмы было превращено в психиатрическую больницу. Формальности здесь со
блюдались довольно строго. Меня осматривал главный психиатр подполков
ник медицинской службы Петров, который впоследствии следил за «медицин
ским лечением» диссидента-правозащитника Владимира Буковского. И в мое
время тюрьма была заполнена не только обычными уголовниками, но и полити
ческими заключенными, некоторые из них находились здесь более пятнадца
ти лет.
Петров, казалось, был вполне удовлетворен обследованием и поместил меня
в палату вместе с генералом Сумбатовым, начальником хозяйственного упр
авления госбезопасности, и Саркисовым, начальником охраны Берии. Я поним
ал, что палата прослушивается. Оба моих соседа показались мне психически
больными людьми. Саркисов, бывший когда-то рабочим текстильной фабрики
в Тбилиси, все время жаловался, что ложные обвинения в измене, предъявляе
мые ему, срывают срочное выполнение пятилетнего плана в текстильной про
мышленности. Он просил врачей помочь ему разоблачить прокурора Руденко,
который мешает внедрению изобретенного им станка и увеличению произво
дства текстиля, тем самым не дает ему получить звание Героя Социалистиче
ского Труда.
Сумбатов сидел на постели, плакал и кричал. Из бессвязных отдельных слов
можно было понять, что сокровища Берии зарыты на даче Совета Министров в
Жуковке под Москвой, а не вывезены контрабандой за границу. Вскоре его кр
ики сделались еще громче. Сначала я думал, это реакция на уколы, но когда о
н умер, мы узнали, что у него был рак и его мучили невыносимые боли.
В «Крестах» я стал инвалидом. Там мне второй раз сделали спинномозговую
пункцию и серьезно повредили позвоночник. Я потерял сознание, и лишь вну
тривенное питание вернуло меня к жизни. Особо тяжело я переносил электро
шоковую терапию, она вызывала сильнейшие приступы головной боли.
Пробыл я в «Крестах» неделю, когда в Ленинград приехала жена. Это спасло м
еня, так как ей удалось призвать на помощь многих наших друзей, бывших сот
рудников ленинградского МГБ. Больше всех помог дядя жены Кримкер, обаяте
льный человек необыкновенных способностей. Сменив в жизни не одну профе
ссию, он в каждой добивался поразительных результатов. Начал он свою дея
тельность грузчиком в Одесском порту, затем стал нелегалом ГПУ сначала в
Румынии, потом в Аргентине, где жили его родственники, а с середины 50-х год
ов перешел на крупную хозяйственную работу в Ленинграде, затем одно врем
я был коммерческим директором Ленфильма. Его изобретательный ум придум
ал специальную диету для жидкого кормления и обеспечил мне регулярные п
ередачи в палату, а чтобы снабжать меня информацией, жена и Кримкер приду
мали иносказательную форму для получения мной информации. Прием был пре
жний: книга в руках медсестры была обернута в письма, якобы адресованные
ей родственником.
Так жена дала знать, что «старик» (Сталин) был разоблачен на общем собрани
и «колхозников» (XX съезд партии), «бухгалтеры» (те, кто был арестован вмест
е со мной) плохо себя чувствуют, условия на «ферме» те же самые, но у нее дос
таточно денег и связей, чтобы продолжать все и дальше. Меня сбила с толку ф
раза: «никто не знает, когда Лев Семенович излечится от туберкулеза». Ока
залось, что речь в письме шла о реальном человеке: Льве Семеновиче Рапопо
рте Ч дирижере театра Акимова. Он сдавал комнату детям моей медсестры, п
риехавшим учиться в Ленинград из деревни. Сделано это было из предосторо
жности, на тот случай, если бы письмо перехватили. Тогда можно было бы без
труда доказать, что человек существует на самом деле. Я же думал, что Лев С
еменович Ч мое зашифрованное имя и что власти рассматривают меня как де
йствительно больного и, значит, надо оставаться в больнице и продолжать
тянуть время.
Регулярные уколы аминазина делали меня подавленным, и мое настроение ча
сто менялось. Свиданий с женой не было до конца 1957 года. Прокуратура, стремя
сь закрыть мое дело, разрешила свидания. В декабре мы виделись с женой сем
ь раз. На каждом свидании присутствовали следователь Цареградский и дво
е врачей. Я не произносил ни слова, но на втором свидании не смог сдержать
слез. Жена сказала, что с детьми все в порядке и в семье все здоровы. Я также
узнал, что Райхман амнистирован, Эйтингон получил двенадцать лет, что ни
кто не верит в мою вину, ее по-прежнему поддерживают старые друзья и что м
не следует начать есть. Я не отвечал ей. Я считал, что нам разрешили свидан
ия, чтобы вывести меня из состояния ступора и доказать, что симулирую пси
хическое заболевание, чтобы избежать расстрела.
Оглядываясь назад, однако, я не исключаю, что под влиянием мучительных пр
оцедур лечения я действительно мог находиться в состоянии реактивного
психоза. Тем не менее эксперты и лечащие врачи выразили определенные сом
нения в оценке моего состояния. В одном из секретных заключений по моему
делу записано, что «арестованный Судоплатов, находясь в условиях тюремн
ой спецбольницы, по существу инкриминируемых деяний соблюдал должную к
онспирацию, в отдельных случаях переходил на поведение нормального тип
а». К деду подшито также агентурное донесение, что «з/к сл. Судоплатов всту
пил в речевой контакт, обнаружив сохранность интеллекта, цельность личн
ости, способность суждений с использованием общественно-политической
ориентации, особенно конспирации службы».
В секретном тюремном деле также записано, что «Судоплатов в отношении св
оей ситуации был активен, с врачом выяснял свои перспективы; исходя из бо
лезненного перенесенного состояния и после трехдневного нормального п
оведения вновь впадал в состояние оцепенения (ступор), с отказом от пищи…
»
Через месяц, однако, я начал есть твердую пищу, хотя передние зубы были сло
маны из-за длительного принудительного кормления. Я начал поправляться
и отвечать на простые вопросы. Условия моего содержания сразу улучшилис
ь Ч я стал получать солдатский рацион вместо тюремного. Вдобавок у меня
были еще передачи из дома. В апреле 1958 года подполковник Петров объявил, чт
о, исходя из моего состояния здоровья, можно возобновить следствие. В тюр
емном «воронке» меня привезли на вокзал и поместили в вагон, в котором пе
ревозят заключенных. В Москве я вновь очутился в знакомой уже мне Бутырс
кой тюрьме.
Я сразу почувствовал, как резко изменилась политическая ситуация в стра
не. Уже через два-три дня меня навестили несколько надзирателей и началь
ник тюремного корпуса Ч бывшие офицеры и солдаты Бригады особого назна
чения, находившейся под моим началом в годы войны. Они приходили поприве
тствовать и подбодрить меня, открыто ругали Хрущева за то, что он отменил
доплату за воинские звания в МВД и тем самым поставил их в положение люде
й второго сорта по сравнению с военнослужащими Советской Армии и КГБ. Их
также возмущало, что Хрущев отложил на двадцать лет выплату по облигация
м государственных займов, на которые все мы обязаны были подписываться н
а сумму от десяти до двадцати процентов заработной платы. Я не знал, что им
ответить, но благодарил за моральную поддержку и за возможность самому
побриться Ч впервые за пять лет.
ГЛАВА 13. ГОДЫ ЗАКЛЮЧЕНИЯ. БОР
ЬБА ЗА РЕАБИЛИТАЦИЮ
Техника расправы с нежелат
ельными для властей политическими свидетелями
Опять начались допросы. На этот раз уже не Цареградский вел мое дело (позж
е мне говорили, что его уволили из прокуратуры по подозрению во взяточни
честве). Его сменил специальный помощник Руденко Преображенский, работа
вший в паре со старшим следователем Андреевым. Преображенскому было за п
ятьдесят, он ходил на костылях, что отразилось на его характере Ч сквалы
жном и замкнутом. Он, кстати, вошел в историю борьбы властей с интеллигенц
ией, подготовив для Руденко записку в ЦК, что Борис Пастернак якобы вел се
бя на допросах трусливо. Угрюмость Преображенского составляла разител
ьный контрасте манерой поведения Андреева. Андреев был моложе, всегда ак
куратно одет, ироничен и часто позволял себе шуточки по поводу выдвинуты
х против меня обвинений. Он протоколировал допрос, не искажая моих ответ
ов, и я почувствовал, что он начал симпатизировать мне, после того как выяс
нил, что к убийству Михоэлса я не имел никакого отношения, как и к эксперим
ентам на людях, приговоренных к смерти, проводившимся сотрудниками токс
икологической лаборатории. Суть моего дела, по словам Андреева, была ясн
а, но большого тюремного срока мне все равно не избежать. учитывая отноше
ние высшего руководства к людям, работавшим с Берией. Он предположил, что
мне дадут пятнадцать лет.
Преображенский тем временем подготовил фальсифицированные протоколы
допросов, но я отказался их подписать и вычеркнул все ложные обвинения, к
оторые он мне инкриминировал. Затем Преображенский пытался шантажиров
ать меня, заявив, что добавит новое обвинение Ч симуляцию сумасшествия,
на что я спокойно ответил:
Ч Пожалуйста, но вам придется аннулировать два заключения медицинской
комиссии, подтверждающие, что я находился в состоянии ступора и совершен
но не годился для допросов.
В свою очередь, я обвинил Цареградского и Руденко в том, что они довели мен
я, лишая сна более трех месяцев и, заключив в камеру без окон, до того состо
яния, из которого нельзя выйти без длительного лечения.
Преображенский все время пытался выбить из меня признания, но я не подда
вался. В конце концов он объявил: «Следствие по вашему делу закончено». И в
от в первый Ч и единственный! Ч раз мне дали все четыре тома моего следс
твенного дела. Обвинительное заключение занимало две странички. Читая е
го, я убедился, что Андреев сдержал свое слово Ч из-за отсутствия каких-л
ибо доказательств обвинение в том, что я пытался в сговоре с Берией участ
вовать в захвате власти, было снято. Обвинения в том, что я сорвал операцию
покушения на жизнь маршала Тито и в 1947Ч 1948 годах скрыл имевшиеся у меня дан
ные о готовившемся им заговоре против нашей страны, также были сняты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73