По своей инициативе Стаменов, чтобы произвести впечатлен
ие на болгарского царя, должен был передать эти слухи, сославшись на «над
ежный источник в верхах». На этот счет не было никакого письменного прик
аза. Я рассказал также, что с разрешения Молотова договорился об устройс
тве жены Стаменова на работу в Институт биохимии Академии наук СССР. Наш
а служба перехвата, имевшая доступ ко всем шифровкам Стаменова и диплома
тической почте посольства, не обнаружила в сообщениях в Софию нашу дезин
формацию Ч слух так и не вышел за пределы болгарского посольства. Опера
цию было решено свернуть.
Маленков прервал меня, предложив пройти в приемную и написать объясните
льную записку по данному вопросу. Между тем в кабинет вызвали Круглова, а
когда секретарь Маленкова доложил, что я уже написал объяснительную зап
иску, меня снова пригласили в кабинет.
Позднее, я узнал, что в показаниях Берии по этому эпизоду говорилось, что о
н получил от правительства приказ создать при помощи Стаменова условия,
которые дали бы нам возможность маневра, чтобы выиграть время для собира
ния сил. Для этого решено было подбросить через Стаменова дезинформацию
и помешать дальнейшему продвижению германских войск.
Хрущев огласил собравшимся мое объяснение, занявшее одну страничку. Мол
отов продолжал хранить молчание, и Хрущев снова взял инициативу в свои р
уки и предложил рассказать о моей работе при Абакумове и Берии в послево
енный период. И здесь, мне кажется, я допустил роковую ошибку.
После того как я обрисовал запланированные операции против военных баз
НАТО, Хрущев попросил доложить о секретных ликвидациях. Я начал с акций п
ротив Коновальца и Троцкого, а затем перешел к специальным операциям в М
инске и Берлине в годы войны. Я назвал четыре послевоенные акции: с Оггинс
ом, Саметом, Ромжой и Шумским Ч и в каждом случае указал, кто давал приказ
о ликвидации, и что все эти действия предпринимались с одобрения не толь
ко Сталина, но также Молотова, Хрущева и Булганина. Хрущев тут же поправил
меня и, обратившись к Президиуму, заявил, что в большинстве случаев иници
атива исходила от Сталина и наших зарубежных товарищей. Наступившее нел
овкое молчание длилось целую минуту. Неожиданно я получил поддержку: Бул
ганин сказал, что эти операции предпринимались против заклятых врагов с
оциализма. Хрущев закончил беседу, обратившись ко мне:
Ч Партия ничего против вас не имеет. Мы вам верим. Продолжайте работать.
Скоро мы попросим вас подготовить план ликвидации бандеровского руков
одства, стоящего во главе украинского фашистского движения в Западной Е
вропе, которое имеет наглость оскорблять руководителей Советского Сою
за.
После этого он дал понять, что вопросов больше нет, и Круглов жестом показ
ал, чтобы я ждал его в приемной. Я оставался там часа полтора, мое беспокой
ство постепенно росло. Я не поверил ни одному слову из того, что сказал мне
Хрущев в заключение. Тяжелое впечатление произвели на меня враждебност
ь Маленкова и молчание Молотова. Агентурное дело Стаменова, начатое в 1934 г
оду, когда он был третьим секретарем болгарского посольства в Риме, мне т
ак и не вернули. Я видел, как Молотов и Булганин внимательно его просматри
вали, когда я отвечал на вопросы. Оно потом осталось в Президиуме ЦК.
Я был сильно встревожен. Вероятность того, что Круглов выйдет из кабинет
а с приказом на мой арест, казалась вполне реальной. Наконец он появился и
сделал знак следовать за ним. Уже в машине он сказал, чтобы я немедленно пр
едставил ему собственноручно написанный рапорт обо всех известных мне
случаях ликвидации Ч как внутри страны, так и за рубежом, Ч в том числе и
об отмене приказов. Речь шла об операциях, приказы о проведении которых и
ли отмене исходили от Берии, Абакумова и Игнатьева.
У себя в кабинете я составил перечень всех известных мне специальных акц
ий и ознакомил с ними полковника Студникова, секретаря партбюро 9-го отде
ла. В рапорте я перечислил только те операции, которые были мне лично изве
стны и в которых я тем или иным образом был задействован. Затем попросил С
тудникова отнести документ в секретариат Круглова, так как хотел быть ув
ерен, что у меня есть свидетель. А по министерству уже гуляли слухи, что мо
я служба несет ответственность за тайные массовые убийства, совершенны
е по приказу Берии.
После того как секретарь Круглова подтвердил, что Студников передал мой
рапорт в запечатанном конверте, я отправился на дачу, чтобы обсудить сит
уацию с женой. Хотя мы старались сохранять оптимизм, она оказалась права,
полагая, что, скорее всего, новое руководство рассматривает меня как акт
ивного соучастника всех дел Берии.
Через 2-3 дня я узнал от своего младшего брата Константина, что мое имя нача
ло всплывать в протоколах допросов Берии, Кобулова и Майрановского. По в
ертушке мне позвонил генеральный прокурор Руденко и потребовал явитьс
я к нему, чтобы, как он выразился, «прояснить некоторые известные вам суще
ственные факты». Прежде чем отправиться к генеральному прокурору на Пуш
кинскую улицу, я сказал себе: стреляться я не собираюсь и буду бороться до
конца Ч я никогда не был ни сообщником Берии, ни даже человеком, входивши
м в его ближайшее окружение.
В Прокуратуре СССР я столкнулся в приемной с генералом армии, Героем Сов
етского Союза Масленниковым, который вышел из кабинета Руденко. Мы кивну
ли друг другу, и я успел заметить, что лицо его было мрачным. В качестве пер
вого заместителя министра внутренних дел он командовал войсками МВД; зв
ание Героя Советского Союза он получил как командующий фронтом во время
войны. Я всегда относился к нему с большим уважением.
Обдумывая предложение насчет отпуска, я все больше склонялся к тому, что
они, возможно, хотят арестовать меня без шума, вне Москвы и сохранить арес
т в тайне. Позднее я узнал потрясшую меня новость Ч Масленников застрел
ился в своем кабинете. После допросов о якобы имевшихся у Берии планах вв
ести в Москву войска МВД, находившиеся под его командованием, и арестова
ть все правительство. Такого плана в действительности не существовало, и
Масленников решил: лучше покончить с собой, чем подвергнуться аресту. Та
к он защитил честь генерала армии.
В кабинете Руденко находился полковник юстиции Цареградский: за время б
еседы он не произнес ни единого слова и лишь аккуратно записывал вопросы
Руденко и мои ответы. Руденко заявил, что получил указание от Центрально
го Комитета партии оформить мои объяснения, приобщив их затем к делу Бер
ии, и сделал упор на то, что в моих объяснениях истории со Стаменовым содер
жатся ссылки на Сталина и Молотова. Их следует исключить, сказал он, и заме
нить ссылками на Берию, отдававшего вам все распоряжения и приказы, кото
рые он получал в «инстанции». Я не возражал: ведь для каждого, кто был знак
ом с порядками тех времен, такая постановка вопроса считалась нормально
й. Так, в своих докладных записках министру я никогда не писал, что предлаг
аю ту или иную акцию по распоряжению товарища Хрущева или Маленкова. Вме
сто имен и должностей говорили и писали «инстанция», которая и признавал
а целесообразным провести ту или иную операцию.
С самого начала мне не понравился тон и сами вопросы, которые задавал Руд
енко. Они были примерно такого рода:
Ч Когда вы получили преступный приказ Берии начать зондаж возможности
тайного мирного соглашения с Гитлером?
Я тут же запротестовал, отметив, что такие выражения, как «преступный при
каз», не использовались товарищами Маленковым и Хрущевым, когда они зада
вали вопросы и выслушивали мои объяснения. О преступных деяниях Берии я
узнал лишь из официального сообщения правительства. Сам же я, как старши
й оперативный работник, не мог себе представить, что человек, назначенны
й правительством руководить органами безопасности, является преступни
ком, ныне разоблаченным.
Моими запротоколированными ответами Руденко остался весьма недоволен
. Хотя он и сохранил вежливость в обращении, но упрекнул меня за то, что я сл
ишком официален и употребляю бюрократические выражения в разоблачении
такого заклятого врага партии и правительства, как Берия. На Лубянку я во
звращался, естественно, в самом мрачном настроении: вновь прокручивая в
памяти беседу в прокуратуре, я пытался представить себе, что за этим посл
едует. Я понимал, что будущее ничего хорошего мне не сулит, и был абсолютно
прав.
Вскоре я узнал о переменах весьма зловещего характера. Первый заместите
ль министра внутренних дел Серов объявил мне: 9-й отдел отныне больше не с
амостоятельное подразделение, а входит в состав Главного разведуправл
ения, которое после ареста Берии возглавил Панюшкин. Это был самоуверенн
ый, но лишенный всякой инициативы бюрократ, так и не приобретший никаког
о опыта в разведывательных операциях, несмотря на то, что был и послом, и р
езидентом в Китае, а затем в Вашингтоне в начале 50-х годов. Это явно шло вра
зрез с заверениями Хрущева о том, что я буду продолжать свою работу по-пре
жнему. Панюшкин и Серов старались выведать у меня как можно больше об опе
ративных планах моей службы. Хотя они и подтвердили, что я остаюсь замест
ителем начальника разведуправления, мне, к моему удивлению, предложили в
зять отпуск Ч отдохнуть, к примеру, в министерском санатории. Я согласил
ся, но сказал, что скоро начинается учебный год, я мог бы взять отпуск посл
е того, как дети пойдут в школу.
Ситуация была крайне напряженной. Жена позаботилась о том, чтобы дома у м
еня не было доступа к оружию, Ч она боялась, что я покончу жизнь самоубий
ством, чтобы избежать ареста и спасти семью от высылки в Сибирь. В эти дни
нас навестил Райхман, уволенный Серовым через неделю после партактива п
о делу Берии. По словам Райхмана, у которого были связи в правительственн
ых кругах, его заверили, что чистка будет ограничена лишь теми, кто уже аре
стован вместе с Берией, и он надеялся, что его и Эйтингона заставят только
уйти в отставку. Мы оба хотели думать, что так и будет. Ведь мы никогда не пр
инадлежали к числу лиц, близких к Берии, а те, кто действительно к ним отно
сился, такие, как Круглов и Серов, по-прежнему находились у власти. Предпо
ложение Райхмана оказалось ошибочным.
Эйтингон, Елизавета и Василий Зарубины, Серебрянский, Афанасьев, Василев
ский и Семенов были отстранены от работы. Эйтингона и Серебрянского позж
е арестовали, а других уволили, хотя самому старшему из них было чуть боль
ше пятидесяти. Семенов, известный своими героическими действиями в добы
вании атомных секретов для нашей страны, был изгнан из органов без пенси
и. Через полгода после моего ареста из разведки уволили Зою Рыбкину. Ее по
слали служить в системе ГУЛАГ на Севере. В отставку она вышла в 1955 году, пол
учив пенсию МВД, а не КГБ.
Противоборство с властями
и следствием
Прошло несколько дней. 21 августа 1953 года меня арестовали. Это была пятница.
Я находился у себя в кабинете, когда позвонил дежурный офицер секретариа
та министерства и осведомился, не собираюсь ли я вызвать Эйтингона, моег
о заместителя, для оформления его пенсионного дела ввиду отсутствия в ка
драх документов по зарубежным командировкам. Дежурный офицер, подполко
вник, то есть младше меня по званию, интересовался делом, которое не входи
ло в его служебную компетенцию. Я понял: это плохое предзнаменование… Че
рез какое-то время позвонил Эйтингон и сказал, что его вызвали в отдел кад
ров министерства, а у него разыгралась язва, поэтому он не может поехать. Я
ответил, что не знаю, зачем его вызывали. Прошел час Ч в дверях кабинета п
оявился майор Бычков, мой секретарь. Доставлен пакет, сказал он, с секретн
ой личной директивой министра. В это время у меня на докладе был Студнико
в, один из моих заместителей и секретарь парторганизации. Я приказал ему
выйти из кабинета, и Бычков ввел трех офицеров.
Одного из них я знал Ч это был подполковник Гордеев, начальник службы, от
вечавшей за аресты, задержания и обыски в особо важных случаях. Гордеев л
ично проводил аресты Вознесенского, члена Политбюро, Кузнецова, секрета
ря ЦК партии, Шахурина, министра авиационной промышленности, и других вы
сших должностных лиц. Я сразу спросил, есть ли у них ордер на мой арест. Гор
деев предъявил его и сказал, что приказ подписан Кругловым, а ордер Ч Сер
овым. Тогда я предложил не проходить через приемную, чтобы у сотрудников
не вызвать панику, а выйти в другую дверь. Это было грубым нарушением зако
на, но они согласились. По всем правилам я должен был подписать акт о прове
дении обыска у себя в кабинете и оставаться на месте, пока он не будет зако
нчен.
Мы спустились вниз с седьмого этажа во внутреннюю тюрьму, находившуюся в
подвале Лубянки. Без соблюдения формальностей я заполнил регистрацион
ную карточку и был заперт в тюремной камере как заключенный под номером
восемь.
Я так волновался, что не запомнил того, что происходило вокруг меня. Помню
только Ч у меня страшно разболелась готова, но, к счастью, в кармане обнар
ужил таблетки. Тут я сообразил, к своему удивлению, что меня даже не подвер
гли личному обыску, только проверили, нет ли при мне оружия. Наступило вре
мя обеда, я с трудом заставил себя съесть ложку супа, чтобы проглотить таб
летку, и начал обдумывать свое положение. В этот момент открылась дверь и
двое надзирателей поспешно вывели меня в административный блок тюрьмы,
где и обыскали. У меня отобрали все, включая таблетки от головной боли. Сня
ли с руки швейцарские часы-хронометр, купленные мной пятнадцать лет наз
ад в Бельгии, и положили в нагрудный карман моего пиджака. Меня провели к з
акрытой тюремной машине, и в последний момент один из надзирателей выхва
тил из кармана мои часы. Это мелкое воровство потрясло меня: я не мог себе
представить, что надзиратели особо секретной внутренней тюрьмы могут в
ести себя как карманники. Вот о чем я думал в тот момент, хотя мне становил
ось все яснее, что я обречен. Потом я вдруг подумал, что, может быть, смогу ис
пользовать кражу часов в свою пользу.
Меня доставили в Бутырскую тюрьму, где снова повторился обыск, затем пом
естили в одиночную камеру, ничем не отличавшуюся от камеры финской тюрьм
ы, где мне пришлось в молодые годы сидеть несколько месяцев. Первый допро
с состоялся в тот же день, поздно вечером. Допрашивали меня Руденко и полк
овник юстиции Цареградский. Руденко грубым тоном объявил мне, что я арес
тован как активный участник заговора Берии, целью которого был захват вл
асти, что я доверенное лицо и сообщник Берии в тайных сделках с иностранн
ыми державами против интересов советского государства, что я организов
ал ряд террористических актов против личных врагов Берии и планировал т
еракты против руководителей советского государства.
Выслушав эти чудовищные обвинения, я стал резко протестовать против нез
аконных в отношении меня как арестованного действий: я не присутствовал
при обыске в своем кабинете, мне не дали опись изъятых при обыске вещей, и
в завершение при доставке под конвоем в Бутырскую тюрьму у меня были пох
ищены надзирателем швейцарские ручные часы-хронометр.
Руденко и Цареградский остолбенело уставились на меня, не веря собствен
ным ушам. Наконец Руденко пришел в себя и сказал, что прикажет во всем разо
браться. Пока оба были в замешательстве, я решил пойти дальше и выразить п
ротест, что меня вопреки закону допрашивают в ночное время. Но Руденко бы
л уже начеку и оборвал меня:
Ч Мы не будем придерживаться правил, допрашивая заклятых врагов Советс
кой власти. Можно подумать, что у вас в НКВД соблюдались формальности. С ва
ми, Берией и со всей вашей бандой будем поступать так же.
Копию протокола моего первого допроса от 21 августа 1953 года Руденко направ
ил Маленкову. Я узнал об этом сорок лет спустя, когда советник президента
Ельцина генерал-полковник Дмитрий Волкогонов показал этот документ мо
ему сыну. Протокол, надо отдать должное Руденко, не содержал фальсификац
ий и сфабрикованных признаний. В нем зафиксировано, что я не признал пред
ъявленные мне обвинения, что о «предательской» деятельности Берии мне с
тало известно из официального сообщения и ни о каком заговоре в Министер
стве внутренних дел я не знал. Правда, о моих протестах в протоколе не упом
иналось.
На следующее утро в камере появился дежурный офицер с описью отобранных
у меня при обыске вещей, среди них были часы-хронометр. Я подписал докумен
т.
На втором допросе, который, кстати, проходил днем, Руденко вежливо спроси
л о моей биографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
ие на болгарского царя, должен был передать эти слухи, сославшись на «над
ежный источник в верхах». На этот счет не было никакого письменного прик
аза. Я рассказал также, что с разрешения Молотова договорился об устройс
тве жены Стаменова на работу в Институт биохимии Академии наук СССР. Наш
а служба перехвата, имевшая доступ ко всем шифровкам Стаменова и диплома
тической почте посольства, не обнаружила в сообщениях в Софию нашу дезин
формацию Ч слух так и не вышел за пределы болгарского посольства. Опера
цию было решено свернуть.
Маленков прервал меня, предложив пройти в приемную и написать объясните
льную записку по данному вопросу. Между тем в кабинет вызвали Круглова, а
когда секретарь Маленкова доложил, что я уже написал объяснительную зап
иску, меня снова пригласили в кабинет.
Позднее, я узнал, что в показаниях Берии по этому эпизоду говорилось, что о
н получил от правительства приказ создать при помощи Стаменова условия,
которые дали бы нам возможность маневра, чтобы выиграть время для собира
ния сил. Для этого решено было подбросить через Стаменова дезинформацию
и помешать дальнейшему продвижению германских войск.
Хрущев огласил собравшимся мое объяснение, занявшее одну страничку. Мол
отов продолжал хранить молчание, и Хрущев снова взял инициативу в свои р
уки и предложил рассказать о моей работе при Абакумове и Берии в послево
енный период. И здесь, мне кажется, я допустил роковую ошибку.
После того как я обрисовал запланированные операции против военных баз
НАТО, Хрущев попросил доложить о секретных ликвидациях. Я начал с акций п
ротив Коновальца и Троцкого, а затем перешел к специальным операциям в М
инске и Берлине в годы войны. Я назвал четыре послевоенные акции: с Оггинс
ом, Саметом, Ромжой и Шумским Ч и в каждом случае указал, кто давал приказ
о ликвидации, и что все эти действия предпринимались с одобрения не толь
ко Сталина, но также Молотова, Хрущева и Булганина. Хрущев тут же поправил
меня и, обратившись к Президиуму, заявил, что в большинстве случаев иници
атива исходила от Сталина и наших зарубежных товарищей. Наступившее нел
овкое молчание длилось целую минуту. Неожиданно я получил поддержку: Бул
ганин сказал, что эти операции предпринимались против заклятых врагов с
оциализма. Хрущев закончил беседу, обратившись ко мне:
Ч Партия ничего против вас не имеет. Мы вам верим. Продолжайте работать.
Скоро мы попросим вас подготовить план ликвидации бандеровского руков
одства, стоящего во главе украинского фашистского движения в Западной Е
вропе, которое имеет наглость оскорблять руководителей Советского Сою
за.
После этого он дал понять, что вопросов больше нет, и Круглов жестом показ
ал, чтобы я ждал его в приемной. Я оставался там часа полтора, мое беспокой
ство постепенно росло. Я не поверил ни одному слову из того, что сказал мне
Хрущев в заключение. Тяжелое впечатление произвели на меня враждебност
ь Маленкова и молчание Молотова. Агентурное дело Стаменова, начатое в 1934 г
оду, когда он был третьим секретарем болгарского посольства в Риме, мне т
ак и не вернули. Я видел, как Молотов и Булганин внимательно его просматри
вали, когда я отвечал на вопросы. Оно потом осталось в Президиуме ЦК.
Я был сильно встревожен. Вероятность того, что Круглов выйдет из кабинет
а с приказом на мой арест, казалась вполне реальной. Наконец он появился и
сделал знак следовать за ним. Уже в машине он сказал, чтобы я немедленно пр
едставил ему собственноручно написанный рапорт обо всех известных мне
случаях ликвидации Ч как внутри страны, так и за рубежом, Ч в том числе и
об отмене приказов. Речь шла об операциях, приказы о проведении которых и
ли отмене исходили от Берии, Абакумова и Игнатьева.
У себя в кабинете я составил перечень всех известных мне специальных акц
ий и ознакомил с ними полковника Студникова, секретаря партбюро 9-го отде
ла. В рапорте я перечислил только те операции, которые были мне лично изве
стны и в которых я тем или иным образом был задействован. Затем попросил С
тудникова отнести документ в секретариат Круглова, так как хотел быть ув
ерен, что у меня есть свидетель. А по министерству уже гуляли слухи, что мо
я служба несет ответственность за тайные массовые убийства, совершенны
е по приказу Берии.
После того как секретарь Круглова подтвердил, что Студников передал мой
рапорт в запечатанном конверте, я отправился на дачу, чтобы обсудить сит
уацию с женой. Хотя мы старались сохранять оптимизм, она оказалась права,
полагая, что, скорее всего, новое руководство рассматривает меня как акт
ивного соучастника всех дел Берии.
Через 2-3 дня я узнал от своего младшего брата Константина, что мое имя нача
ло всплывать в протоколах допросов Берии, Кобулова и Майрановского. По в
ертушке мне позвонил генеральный прокурор Руденко и потребовал явитьс
я к нему, чтобы, как он выразился, «прояснить некоторые известные вам суще
ственные факты». Прежде чем отправиться к генеральному прокурору на Пуш
кинскую улицу, я сказал себе: стреляться я не собираюсь и буду бороться до
конца Ч я никогда не был ни сообщником Берии, ни даже человеком, входивши
м в его ближайшее окружение.
В Прокуратуре СССР я столкнулся в приемной с генералом армии, Героем Сов
етского Союза Масленниковым, который вышел из кабинета Руденко. Мы кивну
ли друг другу, и я успел заметить, что лицо его было мрачным. В качестве пер
вого заместителя министра внутренних дел он командовал войсками МВД; зв
ание Героя Советского Союза он получил как командующий фронтом во время
войны. Я всегда относился к нему с большим уважением.
Обдумывая предложение насчет отпуска, я все больше склонялся к тому, что
они, возможно, хотят арестовать меня без шума, вне Москвы и сохранить арес
т в тайне. Позднее я узнал потрясшую меня новость Ч Масленников застрел
ился в своем кабинете. После допросов о якобы имевшихся у Берии планах вв
ести в Москву войска МВД, находившиеся под его командованием, и арестова
ть все правительство. Такого плана в действительности не существовало, и
Масленников решил: лучше покончить с собой, чем подвергнуться аресту. Та
к он защитил честь генерала армии.
В кабинете Руденко находился полковник юстиции Цареградский: за время б
еседы он не произнес ни единого слова и лишь аккуратно записывал вопросы
Руденко и мои ответы. Руденко заявил, что получил указание от Центрально
го Комитета партии оформить мои объяснения, приобщив их затем к делу Бер
ии, и сделал упор на то, что в моих объяснениях истории со Стаменовым содер
жатся ссылки на Сталина и Молотова. Их следует исключить, сказал он, и заме
нить ссылками на Берию, отдававшего вам все распоряжения и приказы, кото
рые он получал в «инстанции». Я не возражал: ведь для каждого, кто был знак
ом с порядками тех времен, такая постановка вопроса считалась нормально
й. Так, в своих докладных записках министру я никогда не писал, что предлаг
аю ту или иную акцию по распоряжению товарища Хрущева или Маленкова. Вме
сто имен и должностей говорили и писали «инстанция», которая и признавал
а целесообразным провести ту или иную операцию.
С самого начала мне не понравился тон и сами вопросы, которые задавал Руд
енко. Они были примерно такого рода:
Ч Когда вы получили преступный приказ Берии начать зондаж возможности
тайного мирного соглашения с Гитлером?
Я тут же запротестовал, отметив, что такие выражения, как «преступный при
каз», не использовались товарищами Маленковым и Хрущевым, когда они зада
вали вопросы и выслушивали мои объяснения. О преступных деяниях Берии я
узнал лишь из официального сообщения правительства. Сам же я, как старши
й оперативный работник, не мог себе представить, что человек, назначенны
й правительством руководить органами безопасности, является преступни
ком, ныне разоблаченным.
Моими запротоколированными ответами Руденко остался весьма недоволен
. Хотя он и сохранил вежливость в обращении, но упрекнул меня за то, что я сл
ишком официален и употребляю бюрократические выражения в разоблачении
такого заклятого врага партии и правительства, как Берия. На Лубянку я во
звращался, естественно, в самом мрачном настроении: вновь прокручивая в
памяти беседу в прокуратуре, я пытался представить себе, что за этим посл
едует. Я понимал, что будущее ничего хорошего мне не сулит, и был абсолютно
прав.
Вскоре я узнал о переменах весьма зловещего характера. Первый заместите
ль министра внутренних дел Серов объявил мне: 9-й отдел отныне больше не с
амостоятельное подразделение, а входит в состав Главного разведуправл
ения, которое после ареста Берии возглавил Панюшкин. Это был самоуверенн
ый, но лишенный всякой инициативы бюрократ, так и не приобретший никаког
о опыта в разведывательных операциях, несмотря на то, что был и послом, и р
езидентом в Китае, а затем в Вашингтоне в начале 50-х годов. Это явно шло вра
зрез с заверениями Хрущева о том, что я буду продолжать свою работу по-пре
жнему. Панюшкин и Серов старались выведать у меня как можно больше об опе
ративных планах моей службы. Хотя они и подтвердили, что я остаюсь замест
ителем начальника разведуправления, мне, к моему удивлению, предложили в
зять отпуск Ч отдохнуть, к примеру, в министерском санатории. Я согласил
ся, но сказал, что скоро начинается учебный год, я мог бы взять отпуск посл
е того, как дети пойдут в школу.
Ситуация была крайне напряженной. Жена позаботилась о том, чтобы дома у м
еня не было доступа к оружию, Ч она боялась, что я покончу жизнь самоубий
ством, чтобы избежать ареста и спасти семью от высылки в Сибирь. В эти дни
нас навестил Райхман, уволенный Серовым через неделю после партактива п
о делу Берии. По словам Райхмана, у которого были связи в правительственн
ых кругах, его заверили, что чистка будет ограничена лишь теми, кто уже аре
стован вместе с Берией, и он надеялся, что его и Эйтингона заставят только
уйти в отставку. Мы оба хотели думать, что так и будет. Ведь мы никогда не пр
инадлежали к числу лиц, близких к Берии, а те, кто действительно к ним отно
сился, такие, как Круглов и Серов, по-прежнему находились у власти. Предпо
ложение Райхмана оказалось ошибочным.
Эйтингон, Елизавета и Василий Зарубины, Серебрянский, Афанасьев, Василев
ский и Семенов были отстранены от работы. Эйтингона и Серебрянского позж
е арестовали, а других уволили, хотя самому старшему из них было чуть боль
ше пятидесяти. Семенов, известный своими героическими действиями в добы
вании атомных секретов для нашей страны, был изгнан из органов без пенси
и. Через полгода после моего ареста из разведки уволили Зою Рыбкину. Ее по
слали служить в системе ГУЛАГ на Севере. В отставку она вышла в 1955 году, пол
учив пенсию МВД, а не КГБ.
Противоборство с властями
и следствием
Прошло несколько дней. 21 августа 1953 года меня арестовали. Это была пятница.
Я находился у себя в кабинете, когда позвонил дежурный офицер секретариа
та министерства и осведомился, не собираюсь ли я вызвать Эйтингона, моег
о заместителя, для оформления его пенсионного дела ввиду отсутствия в ка
драх документов по зарубежным командировкам. Дежурный офицер, подполко
вник, то есть младше меня по званию, интересовался делом, которое не входи
ло в его служебную компетенцию. Я понял: это плохое предзнаменование… Че
рез какое-то время позвонил Эйтингон и сказал, что его вызвали в отдел кад
ров министерства, а у него разыгралась язва, поэтому он не может поехать. Я
ответил, что не знаю, зачем его вызывали. Прошел час Ч в дверях кабинета п
оявился майор Бычков, мой секретарь. Доставлен пакет, сказал он, с секретн
ой личной директивой министра. В это время у меня на докладе был Студнико
в, один из моих заместителей и секретарь парторганизации. Я приказал ему
выйти из кабинета, и Бычков ввел трех офицеров.
Одного из них я знал Ч это был подполковник Гордеев, начальник службы, от
вечавшей за аресты, задержания и обыски в особо важных случаях. Гордеев л
ично проводил аресты Вознесенского, члена Политбюро, Кузнецова, секрета
ря ЦК партии, Шахурина, министра авиационной промышленности, и других вы
сших должностных лиц. Я сразу спросил, есть ли у них ордер на мой арест. Гор
деев предъявил его и сказал, что приказ подписан Кругловым, а ордер Ч Сер
овым. Тогда я предложил не проходить через приемную, чтобы у сотрудников
не вызвать панику, а выйти в другую дверь. Это было грубым нарушением зако
на, но они согласились. По всем правилам я должен был подписать акт о прове
дении обыска у себя в кабинете и оставаться на месте, пока он не будет зако
нчен.
Мы спустились вниз с седьмого этажа во внутреннюю тюрьму, находившуюся в
подвале Лубянки. Без соблюдения формальностей я заполнил регистрацион
ную карточку и был заперт в тюремной камере как заключенный под номером
восемь.
Я так волновался, что не запомнил того, что происходило вокруг меня. Помню
только Ч у меня страшно разболелась готова, но, к счастью, в кармане обнар
ужил таблетки. Тут я сообразил, к своему удивлению, что меня даже не подвер
гли личному обыску, только проверили, нет ли при мне оружия. Наступило вре
мя обеда, я с трудом заставил себя съесть ложку супа, чтобы проглотить таб
летку, и начал обдумывать свое положение. В этот момент открылась дверь и
двое надзирателей поспешно вывели меня в административный блок тюрьмы,
где и обыскали. У меня отобрали все, включая таблетки от головной боли. Сня
ли с руки швейцарские часы-хронометр, купленные мной пятнадцать лет наз
ад в Бельгии, и положили в нагрудный карман моего пиджака. Меня провели к з
акрытой тюремной машине, и в последний момент один из надзирателей выхва
тил из кармана мои часы. Это мелкое воровство потрясло меня: я не мог себе
представить, что надзиратели особо секретной внутренней тюрьмы могут в
ести себя как карманники. Вот о чем я думал в тот момент, хотя мне становил
ось все яснее, что я обречен. Потом я вдруг подумал, что, может быть, смогу ис
пользовать кражу часов в свою пользу.
Меня доставили в Бутырскую тюрьму, где снова повторился обыск, затем пом
естили в одиночную камеру, ничем не отличавшуюся от камеры финской тюрьм
ы, где мне пришлось в молодые годы сидеть несколько месяцев. Первый допро
с состоялся в тот же день, поздно вечером. Допрашивали меня Руденко и полк
овник юстиции Цареградский. Руденко грубым тоном объявил мне, что я арес
тован как активный участник заговора Берии, целью которого был захват вл
асти, что я доверенное лицо и сообщник Берии в тайных сделках с иностранн
ыми державами против интересов советского государства, что я организов
ал ряд террористических актов против личных врагов Берии и планировал т
еракты против руководителей советского государства.
Выслушав эти чудовищные обвинения, я стал резко протестовать против нез
аконных в отношении меня как арестованного действий: я не присутствовал
при обыске в своем кабинете, мне не дали опись изъятых при обыске вещей, и
в завершение при доставке под конвоем в Бутырскую тюрьму у меня были пох
ищены надзирателем швейцарские ручные часы-хронометр.
Руденко и Цареградский остолбенело уставились на меня, не веря собствен
ным ушам. Наконец Руденко пришел в себя и сказал, что прикажет во всем разо
браться. Пока оба были в замешательстве, я решил пойти дальше и выразить п
ротест, что меня вопреки закону допрашивают в ночное время. Но Руденко бы
л уже начеку и оборвал меня:
Ч Мы не будем придерживаться правил, допрашивая заклятых врагов Советс
кой власти. Можно подумать, что у вас в НКВД соблюдались формальности. С ва
ми, Берией и со всей вашей бандой будем поступать так же.
Копию протокола моего первого допроса от 21 августа 1953 года Руденко направ
ил Маленкову. Я узнал об этом сорок лет спустя, когда советник президента
Ельцина генерал-полковник Дмитрий Волкогонов показал этот документ мо
ему сыну. Протокол, надо отдать должное Руденко, не содержал фальсификац
ий и сфабрикованных признаний. В нем зафиксировано, что я не признал пред
ъявленные мне обвинения, что о «предательской» деятельности Берии мне с
тало известно из официального сообщения и ни о каком заговоре в Министер
стве внутренних дел я не знал. Правда, о моих протестах в протоколе не упом
иналось.
На следующее утро в камере появился дежурный офицер с описью отобранных
у меня при обыске вещей, среди них были часы-хронометр. Я подписал докумен
т.
На втором допросе, который, кстати, проходил днем, Руденко вежливо спроси
л о моей биографии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73