После поездки Евтушенко ста
л активным сторонником «новых коммунистических идей», которые проводи
л в жизнь Хрущев.
Агаянц также связывался с женой с целью выяснить ряд интересовавших раз
ведку эпизодов в связи с кратковременным приездом в начале 1960-х годов в СС
СР М. Будберг-Бенкендорф, которая передала архивы Горького из-за границы
советским властям в 1930-х годах. Встреча Эммы и Агаянца произошла по этому в
опросу в кабинете оргсекретаря московской писательской организации, в
то время уже генерал-майора КГБ в отставке Ильина. Жена при участии Ильин
а «восполнила пробел» и указала на кодовые архивные материалы по сотруд
ничеству Будберг с ГПУЧ НКВД. Ей повезло, что она отошла от этой линии раб
оты в начале 1936 года, еще до смерти Горького. Однако жена конкретно указала
на роль Будберг-Бенкендорф как агента-двойника английской разведки и Н
КВД. Та, в частности, сыграла существенную роль через небезызвестного ор
ганизатора заговора против Ленина в 1918 году Локкарта в зондажном обеспеч
ении приезда в Москву в 1930-х годах влиятельного деятеля консервативной п
артии Англии, будущего премьер-министра А. Идена. Здесь следует заметить,
что Горький, будучи тяжелобольным человеком, умер своей смертью.
Жена также помогла сыну одного из наших друзей Ч Борису Жутовскому, тал
антливому художнику-графику, который открыто критиковал политику Хрущ
ева в области культуры. Она организовала встречу художника с сотрудника
ми КГБ, чтобы оградить его от преследований. Он объяснил им, что его высказ
ывания были неправильно истолкованы, и написал покаянную записку в парт
ийные органы и в Союз художников, что поддерживает курс коммунистическо
й партии. Его записка попала в Идеологический отдел ЦК партии, где решили,
что Жутовский должен и дальше получать поддержку опекавших его молодых
офицеров с Лубянки.
Однако «флирт» жены с КГБ вскоре закончился. Прокурор Руденко всячески п
репятствовал моей реабилитации. Дом на улице Мархлевского, где мы жили в
большой квартире, передали в ведение Министерства иностранных дел, и там
разместилась польская торговая миссия. При помощи Анны Цукановой жена п
олучила неплохую, но гораздо меньшую квартиру в районе ВДНХ, в то время на
окраине Москвы. Наш переезд, однако, не помешал Меркадеру и другим деятел
ям зарубежных компартий поддерживать и навещать жену. К этому времени де
ти окончили среднюю школу, и благодаря Зое Зарубиной, декану Института и
ностранных языков, и ректору Варваре Пивоваровой их приняли туда на учеб
у.
В 1961 году жена и мои сыновья окончательно расстались с иллюзиями, что влас
ти в конце концов признают судебную ошибку, допущенную в моем деле. После
того как Климов принял жену в ЦК и заявил ей, что мы оба, Эйтингон и я, невинн
ые жертвы в деле Берии и он добивается пересмотра наших приговоров на са
мом высшем уровне, они поняли: моя судьба находится в руках Хрущева. Дело з
астопорилось не в бюрократических лабиринтах Ч решение держать меня в
тюрьме было принято на самом верху.
Хотя Климов говорил больше намеками, а не прямо, однако все же подчеркнул,
что необходимо продолжать ходатайства о реабилитации. Он сказал жене:
Ч Вам надо ссылаться на материалы, хранящиеся в ЦК КПСС и КГБ. Вы должны н
астаивать на проведении изучения материалов одновременно как в основн
ом уголовном деле, так и в «наблюдательном» производстве, потому что как
раз там-то и находятся все ваши прошения, свидетельства и документы, разо
блачающие фальсификацию. Ч Он пояснил свою мысль: Ч Ну вот, например, в о
бвинительном заключении сказано: Судоплатов создал перед войной Особу
ю группу при наркоме внутренних дел с целью исполнения специальных пору
чений Берии. Одновременно он с 1942 по 1946 год возглавлял Управление по развед
ке и диверсиям, или 4-е управление. Но в «наблюдательном» деле имеются выд
ержки из соответствующих документов, показывающие, что на самом деле Осо
бая группа и Управление по разведке и диверсиям были не двумя разными по
дразделениями, а одним. Понятно, что этот факт вступает в явное противоре
чие с утверждениями в обвинительном заключении, Ч подытожил он.
Во время нашего очередного свидания жена рассказала мне о встрече с Клим
овым. В тот момент Эйтингон как раз стал моим сокамерником, и мы проводили
вместе долгие часы, размышляя над тем, как ускорить прохождение наших хо
датайств. Но время шло, и жена, мыслившая реалистически, начала подталкив
ать меня к тому, чтобы я начал готовиться после освобождения из тюрьмы к н
овой работе Ч переводчика. Зоя Зарубина передала мне и Эйтингону целую
кипу книг на французском, немецком, польском и украинском языках. Это был
и романы и книги по истории. Словом, скучать нам с ним не приходилось. Мы це
лыми днями занимались переводами. Особую моральную поддержку в этот пер
иод нам оказал заместитель начальника тюрьмы Хачикян. Мы сохранили прив
язанность к нему до его смерти. Именно он переправил на волю копии наших з
аявлений в ЦК о реабилитации, которые ветераны разведки и партизанского
движения использовали в своих обращениях к XXIII съезду партии для нашей за
щиты.
В 1961 году условия пребывания в тюрьме резко ухудшились: вместо четырех пр
одуктовых передач в месяц разрешили только одну, а затем Ч одну в полгод
а. Эти ограничения явились результатом растущей в стране преступности, в
ызванной прежде всего ухудшением экономического положения. В сентябре
1961 года, накануне XXII съезда партии, раскрывшего новые подробности сталинс
ких преступлений, во Владимирской тюрьме тайно судили и расстреляли дес
ять человек Ч организаторов и участников голодного бунта в небольшом г
ороде Муроме.
Свидания с родными сократили с одного в месяц до одного в полгода, но, тем
не менее, каждый день я получал прошедшие цензуру письма от жены. В тюремн
ой администрации тоже произошли изменения Ч вместо прежних дружески н
астроенных людей появились новые, совсем незнакомые нам. В 1962 году я перен
ес обширный инфаркт. Вскоре из-за ремонта в тюрьме нас, высокопоставленн
ых сотрудников НКВД, поместили в одну камеру. Споры и конфликты возникал
и разве только за игрой в шахматы, но я никогда не принимал в них участия. О
днако порой трудно было сдержать эмоции Ч не выдерживали нервы. Однажды
Людвигов сказал, что не может себе представить Берию таким злодеем. На эт
о Эйтингон саркастически заметил: «Да уж… Вы же возносили его и называли
своих детей Лаврентиями». Остальные криво улыбнулись.
Обычно Эйтингон и я, не вмешиваясь, слушали их откровения о внутренних др
язгах в Политбюро при Сталине, Берии, Маленкове и Хрущеве. Мы тактично не н
апоминали им, что под давлением следователей все они признали себя винов
ными в «неразоблачении Берии как врага народа».
Стремясь привлечь внимание к нашим ходатайствам о реабилитации, мы с Эйт
ингоном написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные пре
дложения по противодействию только что организованным президентом Кен
неди диверсионным соединениям особого назначения Ч «зеленым беретам»
. Наше письмо получило одобрительную оценку Шелепина, секретаря ЦК КПСС,
курировавшего вопросы госбезопасности и деятельность разведки. С пись
мом ознакомился генерал Фадейкин, мой преемник на посту начальника служ
бы диверсионных операций за границей в 1-м главном управлении КГБ. Он прис
лал майора Васильева во Владимир обсудить с нами организационные детал
и, и тот привез нам в подарок два килограмма сахара. Вот так наша инициатив
а привела к рождению в КГБ спецназа. Был создан учебно-диверсионный цент
р, подчиненный 1-му главному управлению. Позднее его сотрудники в составе
группы «Альфа» штурмовали в 1979 году дворец Амина в Кабуле.
Вдохновленные успехом нашего письма и моральной поддержкой КГБ, мы с Эйт
ингоном послали новое предложение Хрущеву о возобновлении контактов с
лидером курдов Барзани, чтобы использовать его против иракского диктат
ора генерала Касема, который начал выходить из-под советского влияния. П
осле этого нас посетил полковник Шевченко, начальник Владимирского обл
астного управления КГБ, и сообщил, что руководство использует наше предл
ожение. На этот раз в виде награды мы получили право на одну продовольств
енную передачу не через шесть месяцев, а через три.
Шевченко разрешил нам, и это было очень важно, впервые встретиться с адво
катом Евгением Зориным, старым знакомым моей жены, с которым она работал
а в Одесском ГПУ в 20-х годах.
Зорин был первым адвокатом, который увидел приговоры, вынесенные Военно
й коллегией мне и Эйтингону. На них стоял гриф «совершенно секретно». По м
нению Зорина, мое дело было безнадежным, если только его не пересмотрят н
а высшем уровне. Но Зорин видел некоторую возможность изменить приговор
Эйтингону, потому что тот находился в тюрьме в течение полутора лет при С
талине. Кстати, Райхман пробыл в тюрьме половину срока, так как полтора го
да были ему засчитаны. Зорин полагал, что в случае с Эйтингоном допущена т
ехническая ошибка по незачету этих полутора лет, Ч и подал ходатайство
непосредственно в Военную коллегию. Он надеялся, что, поскольку председа
тельствовавший тогда на заседании Костромин уже умер, никто не будет пос
тавлен в неловкое положение, признав, что в свое время была допущена ошиб
ка. Апелляция Зорина была отклонена, но тут весьма успешно вмешалась Зоя
Зарубина и добилась у председателя Военной коллегии генерал-лейтенант
а Борисоглебского положительного решения по делу Эйтингона.
В декабре 1963 года Военная коллегия Верховного суда определила, что срок л
ишения свободы Эйтингона должен включать полтора года, проведенные им в
тюрьме еще до смерти Сталина. Таким образом, общий срок его заключения со
кратился. Незадолго до того Эйтингон чуть не умер от опухоли в кишечнике.
Используя свои связи, Зоя и сестра Эйтингона, известный кардиолог, добил
ись разрешения, чтобы в тюремную больницу пустили ведущего хирурга-онко
лога Минца. Он-то и спас Эйтингона, сделав ему блестящую операцию.
Перед операцией Эйтингон написал Хрущеву Ч это было его прощальное пис
ьмо партии. К тому времени Меркадер получил Золотую Звезду Героя Советск
ого Союза за ликвидацию Троцкого. (Спустя тридцать лет, просматривая по м
оей подсказке архивы, генерал Волкогонов обнаружил это письмо Эйтингон
а.)
"С этим письмом я обращаюсь к Вам после того, как я уже более 10 лет провел в т
юремном заключении, и весьма возможно, что это последнее письмо, с которы
м я обращаюсь в ЦК КПСС. Дело в том, что пребывание в тюрьме окончательно п
одорвало мое здоровье, и в ближайшие дни мне предстоит тяжелая операция
в связи с тем, что у меня обнаружена опухоль в области кишечника. Хотя врач
и пытаются подбодрить меня, но для меня совершенно ясно, что даже если опу
холь окажется не злокачественной, то, принимая во внимание долголетнее п
ребывание в тюрьме, ослабевший в связи с этим организм, его слабую сопрот
ивляемость и большой возраст Ч мне 64 года, вряд ли исход операции будет д
ля меня благополучным. В связи с этим вполне естественно мое желание обр
атиться в ЦК партии, той партии, в которую я вступил в дни моей молодости в
1919 году, которая меня воспитала, за идеи которой я боролся всю свою жизнь, к
оторой я был и остаюсь преданным до последнего своего вздоха. И если посл
едние 10 лет меня оторвали от партии и на меня обрушилось самое большое гор
е, которое может быть у коммуниста, в том нет моей вины. За что меня осудили?
Я ни в чем перед партией и Советской властью не виноват. Всю свою сознател
ьную жизнь, по указанию партии, я провел в самой активной борьбе с врагами
нашей партии и Советского государства. В начале 1920 г. Гомельским Губкомом
РКП (б) я был направлен для работы в особый отдел Губ. ЧК. С этих пор по день а
реста я работал в органах госбезопасности. Работой моей в органах партия
была довольна. Это можно заключить из того, что вскоре после моего направ
ления в ЧК Губком РКП (б) меня выдвинул и назначил членом коллегии и замест
ителем председателя Гомельского губ. ЧК. Через год-полтора, по указанию Ц
К РКП (б), я был переброшен на ту же должность в Башкирскую ЧК в связи с тяжел
ой обстановкой, которая тогда сложилась в Башкирии. И работой моей в Башк
ирии были довольны в Москве. После того, как обстановка в Башкирии нормал
изовалась, меня перевели в центральный аппарат, в котором я работал до мо
его ареста. По личному указанию Ф. Э. Дзержинского я был направлен на учебу
в Военную академию (ныне Академия имени Фрунзе). После окончания факульт
ета академии, в 1925 г., я был направлен на работу в разведку. И с тех пор до нача
ла Отечественной войны находился за пределами страны на работе в качест
ве нелегального резидента в Китае, Греции, Франции, Иране, США. В 1938-1939 гг. рук
оводил легальной резидентурой НКВД в Испании. Этой работой ЦК был доволе
н. После ликвидации Троцкого в особом порядке мне было официально объявл
ено от имени инстанции, что проведенной мною работой довольны, что меня н
икогда не забудут, равно как и людей, участвовавших в этом деле. Меня награ
дили тогда орденом Ленина, а «Андрея» Ч орденом Красного Знамени… Но эт
о только часть работы, которая делалась по указанию партии, в борьбе с вра
гами революции….
Следствие по моему делу ввело в заблуждение ЦК, личных заданий б. наркома
никогда и ни в одном случае не выполнял. Что касается работы, то она проход
ила с участием сотен и тысяч людей. О ней докладывали и с ней знакомили так
их тогда людей, как Маленков, Щербаков, Попов, а также в ЦК ВЛКСМ Михайлов и
Шелепин, которые направляли на работу людей, обеспечивали техникой. Рабо
той нашей ЦК был доволен. Я и «Андрей» были награждены орденом Суворова…
И вот от одного липового дела к другому, от одной тюрьмы в другую, в течени
е более 10 лет я влачу свое бесцельное существование, потерял последние си
лы и здоровье. И совершенно непонятно, кому нужно было и во имя чего довест
и меня до такого состояния. А ведь я мог бы еще работать добрый десяток лет
и принести пользу партии и стране, если не в органах госбезопасности, то н
а другом участке коммунистического строительства. Ведь у меня накоплен
огромный опыт борьбы со всяческими врагами партии…
Кому это нужно, что мы сидим и мучаемся в тюрьме? Партии? ЦК? Я уверен, что не
т. Больше того, я уверен, что все послания, с которыми мы обращались к Вам, ни
когда до Вас не доходили. Вы, который так страстно выступали и боролись с и
звращениями в карательной политике и который является противником вся
ких конъюнктурных дел, если бы знали, никогда не допустили, чтобы невинов
ные люди были доведены до такого состояния. Я уверен, что если бы Вы об это
м узнали. Вы бы давно положили конец нашим мучениям…
Обещание ЦК всегда остается обещанием ЦК… Я считаю себя вправе обратить
ся к Вам по этому вопросу, напомнить Вам о нем и попросить его реализовать
, вызволить из тюрьмы невинно осужденного «Андрея», а также тов. Артура, на
ходящегося в заключении на Тайване.
Выражая возмущение поведением пекинских руководителей, вношу три конк
ретных предложения по дестабилизации обстановки в Синьцзяне, Маньжури
и, Кантоне, с использованием бывшей агентуры спецслужбы разведки ЦК ВКП (
б), которые, возможно, будут полезны…
Прошу извинить за то, что я Вас побеспокоил. Разрешите пожелать Вам всего
наилучшего. Да здравствует наша ленинская партия! Да здравствует коммун
изм! Прощайте!.."
В тюрьме меня навестил полковник Иващенко, заместитель начальника след
ственного отдела КГБ, который приехал ввиду предполагавшейся амнистии
одного из заключенных, талантливого математика Пименова. Иващенко, кото
рого я знал по прежней работе, рассказал, что хотя шансов на пересмотр наш
их дел нынешним руководством и нет, но можно определенно утверждать: как
только кончится срок заключения по судебному решению, нас выпустят. Стал
инской практике держать важных свидетелей в тюрьме всю жизнь или уничто
жать, казалось, пришел конец.
Первым подтверждением этого стало освобождение академика Шария Ч его
срок кончался 26 июня 1963 года. Он был арестован в тот же день, что и Берия, деся
ть лет назад. Мы договорились, что он, если его выпустят, свяжется с семьей
Эйтингона или моей и произнесет фразу:
«Я собираюсь начать новую жизнь».
В нетерпении мы ждали от него сигнала. Несмотря на все уверения, мы все же
сомневались, что его выпустят и позволят вернуться домой, в Тбилиси. Чере
з две недели от жены поступило подтверждение Ч профессор Шария нанес ей
короткий визит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
л активным сторонником «новых коммунистических идей», которые проводи
л в жизнь Хрущев.
Агаянц также связывался с женой с целью выяснить ряд интересовавших раз
ведку эпизодов в связи с кратковременным приездом в начале 1960-х годов в СС
СР М. Будберг-Бенкендорф, которая передала архивы Горького из-за границы
советским властям в 1930-х годах. Встреча Эммы и Агаянца произошла по этому в
опросу в кабинете оргсекретаря московской писательской организации, в
то время уже генерал-майора КГБ в отставке Ильина. Жена при участии Ильин
а «восполнила пробел» и указала на кодовые архивные материалы по сотруд
ничеству Будберг с ГПУЧ НКВД. Ей повезло, что она отошла от этой линии раб
оты в начале 1936 года, еще до смерти Горького. Однако жена конкретно указала
на роль Будберг-Бенкендорф как агента-двойника английской разведки и Н
КВД. Та, в частности, сыграла существенную роль через небезызвестного ор
ганизатора заговора против Ленина в 1918 году Локкарта в зондажном обеспеч
ении приезда в Москву в 1930-х годах влиятельного деятеля консервативной п
артии Англии, будущего премьер-министра А. Идена. Здесь следует заметить,
что Горький, будучи тяжелобольным человеком, умер своей смертью.
Жена также помогла сыну одного из наших друзей Ч Борису Жутовскому, тал
антливому художнику-графику, который открыто критиковал политику Хрущ
ева в области культуры. Она организовала встречу художника с сотрудника
ми КГБ, чтобы оградить его от преследований. Он объяснил им, что его высказ
ывания были неправильно истолкованы, и написал покаянную записку в парт
ийные органы и в Союз художников, что поддерживает курс коммунистическо
й партии. Его записка попала в Идеологический отдел ЦК партии, где решили,
что Жутовский должен и дальше получать поддержку опекавших его молодых
офицеров с Лубянки.
Однако «флирт» жены с КГБ вскоре закончился. Прокурор Руденко всячески п
репятствовал моей реабилитации. Дом на улице Мархлевского, где мы жили в
большой квартире, передали в ведение Министерства иностранных дел, и там
разместилась польская торговая миссия. При помощи Анны Цукановой жена п
олучила неплохую, но гораздо меньшую квартиру в районе ВДНХ, в то время на
окраине Москвы. Наш переезд, однако, не помешал Меркадеру и другим деятел
ям зарубежных компартий поддерживать и навещать жену. К этому времени де
ти окончили среднюю школу, и благодаря Зое Зарубиной, декану Института и
ностранных языков, и ректору Варваре Пивоваровой их приняли туда на учеб
у.
В 1961 году жена и мои сыновья окончательно расстались с иллюзиями, что влас
ти в конце концов признают судебную ошибку, допущенную в моем деле. После
того как Климов принял жену в ЦК и заявил ей, что мы оба, Эйтингон и я, невинн
ые жертвы в деле Берии и он добивается пересмотра наших приговоров на са
мом высшем уровне, они поняли: моя судьба находится в руках Хрущева. Дело з
астопорилось не в бюрократических лабиринтах Ч решение держать меня в
тюрьме было принято на самом верху.
Хотя Климов говорил больше намеками, а не прямо, однако все же подчеркнул,
что необходимо продолжать ходатайства о реабилитации. Он сказал жене:
Ч Вам надо ссылаться на материалы, хранящиеся в ЦК КПСС и КГБ. Вы должны н
астаивать на проведении изучения материалов одновременно как в основн
ом уголовном деле, так и в «наблюдательном» производстве, потому что как
раз там-то и находятся все ваши прошения, свидетельства и документы, разо
блачающие фальсификацию. Ч Он пояснил свою мысль: Ч Ну вот, например, в о
бвинительном заключении сказано: Судоплатов создал перед войной Особу
ю группу при наркоме внутренних дел с целью исполнения специальных пору
чений Берии. Одновременно он с 1942 по 1946 год возглавлял Управление по развед
ке и диверсиям, или 4-е управление. Но в «наблюдательном» деле имеются выд
ержки из соответствующих документов, показывающие, что на самом деле Осо
бая группа и Управление по разведке и диверсиям были не двумя разными по
дразделениями, а одним. Понятно, что этот факт вступает в явное противоре
чие с утверждениями в обвинительном заключении, Ч подытожил он.
Во время нашего очередного свидания жена рассказала мне о встрече с Клим
овым. В тот момент Эйтингон как раз стал моим сокамерником, и мы проводили
вместе долгие часы, размышляя над тем, как ускорить прохождение наших хо
датайств. Но время шло, и жена, мыслившая реалистически, начала подталкив
ать меня к тому, чтобы я начал готовиться после освобождения из тюрьмы к н
овой работе Ч переводчика. Зоя Зарубина передала мне и Эйтингону целую
кипу книг на французском, немецком, польском и украинском языках. Это был
и романы и книги по истории. Словом, скучать нам с ним не приходилось. Мы це
лыми днями занимались переводами. Особую моральную поддержку в этот пер
иод нам оказал заместитель начальника тюрьмы Хачикян. Мы сохранили прив
язанность к нему до его смерти. Именно он переправил на волю копии наших з
аявлений в ЦК о реабилитации, которые ветераны разведки и партизанского
движения использовали в своих обращениях к XXIII съезду партии для нашей за
щиты.
В 1961 году условия пребывания в тюрьме резко ухудшились: вместо четырех пр
одуктовых передач в месяц разрешили только одну, а затем Ч одну в полгод
а. Эти ограничения явились результатом растущей в стране преступности, в
ызванной прежде всего ухудшением экономического положения. В сентябре
1961 года, накануне XXII съезда партии, раскрывшего новые подробности сталинс
ких преступлений, во Владимирской тюрьме тайно судили и расстреляли дес
ять человек Ч организаторов и участников голодного бунта в небольшом г
ороде Муроме.
Свидания с родными сократили с одного в месяц до одного в полгода, но, тем
не менее, каждый день я получал прошедшие цензуру письма от жены. В тюремн
ой администрации тоже произошли изменения Ч вместо прежних дружески н
астроенных людей появились новые, совсем незнакомые нам. В 1962 году я перен
ес обширный инфаркт. Вскоре из-за ремонта в тюрьме нас, высокопоставленн
ых сотрудников НКВД, поместили в одну камеру. Споры и конфликты возникал
и разве только за игрой в шахматы, но я никогда не принимал в них участия. О
днако порой трудно было сдержать эмоции Ч не выдерживали нервы. Однажды
Людвигов сказал, что не может себе представить Берию таким злодеем. На эт
о Эйтингон саркастически заметил: «Да уж… Вы же возносили его и называли
своих детей Лаврентиями». Остальные криво улыбнулись.
Обычно Эйтингон и я, не вмешиваясь, слушали их откровения о внутренних др
язгах в Политбюро при Сталине, Берии, Маленкове и Хрущеве. Мы тактично не н
апоминали им, что под давлением следователей все они признали себя винов
ными в «неразоблачении Берии как врага народа».
Стремясь привлечь внимание к нашим ходатайствам о реабилитации, мы с Эйт
ингоном написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные пре
дложения по противодействию только что организованным президентом Кен
неди диверсионным соединениям особого назначения Ч «зеленым беретам»
. Наше письмо получило одобрительную оценку Шелепина, секретаря ЦК КПСС,
курировавшего вопросы госбезопасности и деятельность разведки. С пись
мом ознакомился генерал Фадейкин, мой преемник на посту начальника служ
бы диверсионных операций за границей в 1-м главном управлении КГБ. Он прис
лал майора Васильева во Владимир обсудить с нами организационные детал
и, и тот привез нам в подарок два килограмма сахара. Вот так наша инициатив
а привела к рождению в КГБ спецназа. Был создан учебно-диверсионный цент
р, подчиненный 1-му главному управлению. Позднее его сотрудники в составе
группы «Альфа» штурмовали в 1979 году дворец Амина в Кабуле.
Вдохновленные успехом нашего письма и моральной поддержкой КГБ, мы с Эйт
ингоном послали новое предложение Хрущеву о возобновлении контактов с
лидером курдов Барзани, чтобы использовать его против иракского диктат
ора генерала Касема, который начал выходить из-под советского влияния. П
осле этого нас посетил полковник Шевченко, начальник Владимирского обл
астного управления КГБ, и сообщил, что руководство использует наше предл
ожение. На этот раз в виде награды мы получили право на одну продовольств
енную передачу не через шесть месяцев, а через три.
Шевченко разрешил нам, и это было очень важно, впервые встретиться с адво
катом Евгением Зориным, старым знакомым моей жены, с которым она работал
а в Одесском ГПУ в 20-х годах.
Зорин был первым адвокатом, который увидел приговоры, вынесенные Военно
й коллегией мне и Эйтингону. На них стоял гриф «совершенно секретно». По м
нению Зорина, мое дело было безнадежным, если только его не пересмотрят н
а высшем уровне. Но Зорин видел некоторую возможность изменить приговор
Эйтингону, потому что тот находился в тюрьме в течение полутора лет при С
талине. Кстати, Райхман пробыл в тюрьме половину срока, так как полтора го
да были ему засчитаны. Зорин полагал, что в случае с Эйтингоном допущена т
ехническая ошибка по незачету этих полутора лет, Ч и подал ходатайство
непосредственно в Военную коллегию. Он надеялся, что, поскольку председа
тельствовавший тогда на заседании Костромин уже умер, никто не будет пос
тавлен в неловкое положение, признав, что в свое время была допущена ошиб
ка. Апелляция Зорина была отклонена, но тут весьма успешно вмешалась Зоя
Зарубина и добилась у председателя Военной коллегии генерал-лейтенант
а Борисоглебского положительного решения по делу Эйтингона.
В декабре 1963 года Военная коллегия Верховного суда определила, что срок л
ишения свободы Эйтингона должен включать полтора года, проведенные им в
тюрьме еще до смерти Сталина. Таким образом, общий срок его заключения со
кратился. Незадолго до того Эйтингон чуть не умер от опухоли в кишечнике.
Используя свои связи, Зоя и сестра Эйтингона, известный кардиолог, добил
ись разрешения, чтобы в тюремную больницу пустили ведущего хирурга-онко
лога Минца. Он-то и спас Эйтингона, сделав ему блестящую операцию.
Перед операцией Эйтингон написал Хрущеву Ч это было его прощальное пис
ьмо партии. К тому времени Меркадер получил Золотую Звезду Героя Советск
ого Союза за ликвидацию Троцкого. (Спустя тридцать лет, просматривая по м
оей подсказке архивы, генерал Волкогонов обнаружил это письмо Эйтингон
а.)
"С этим письмом я обращаюсь к Вам после того, как я уже более 10 лет провел в т
юремном заключении, и весьма возможно, что это последнее письмо, с которы
м я обращаюсь в ЦК КПСС. Дело в том, что пребывание в тюрьме окончательно п
одорвало мое здоровье, и в ближайшие дни мне предстоит тяжелая операция
в связи с тем, что у меня обнаружена опухоль в области кишечника. Хотя врач
и пытаются подбодрить меня, но для меня совершенно ясно, что даже если опу
холь окажется не злокачественной, то, принимая во внимание долголетнее п
ребывание в тюрьме, ослабевший в связи с этим организм, его слабую сопрот
ивляемость и большой возраст Ч мне 64 года, вряд ли исход операции будет д
ля меня благополучным. В связи с этим вполне естественно мое желание обр
атиться в ЦК партии, той партии, в которую я вступил в дни моей молодости в
1919 году, которая меня воспитала, за идеи которой я боролся всю свою жизнь, к
оторой я был и остаюсь преданным до последнего своего вздоха. И если посл
едние 10 лет меня оторвали от партии и на меня обрушилось самое большое гор
е, которое может быть у коммуниста, в том нет моей вины. За что меня осудили?
Я ни в чем перед партией и Советской властью не виноват. Всю свою сознател
ьную жизнь, по указанию партии, я провел в самой активной борьбе с врагами
нашей партии и Советского государства. В начале 1920 г. Гомельским Губкомом
РКП (б) я был направлен для работы в особый отдел Губ. ЧК. С этих пор по день а
реста я работал в органах госбезопасности. Работой моей в органах партия
была довольна. Это можно заключить из того, что вскоре после моего направ
ления в ЧК Губком РКП (б) меня выдвинул и назначил членом коллегии и замест
ителем председателя Гомельского губ. ЧК. Через год-полтора, по указанию Ц
К РКП (б), я был переброшен на ту же должность в Башкирскую ЧК в связи с тяжел
ой обстановкой, которая тогда сложилась в Башкирии. И работой моей в Башк
ирии были довольны в Москве. После того, как обстановка в Башкирии нормал
изовалась, меня перевели в центральный аппарат, в котором я работал до мо
его ареста. По личному указанию Ф. Э. Дзержинского я был направлен на учебу
в Военную академию (ныне Академия имени Фрунзе). После окончания факульт
ета академии, в 1925 г., я был направлен на работу в разведку. И с тех пор до нача
ла Отечественной войны находился за пределами страны на работе в качест
ве нелегального резидента в Китае, Греции, Франции, Иране, США. В 1938-1939 гг. рук
оводил легальной резидентурой НКВД в Испании. Этой работой ЦК был доволе
н. После ликвидации Троцкого в особом порядке мне было официально объявл
ено от имени инстанции, что проведенной мною работой довольны, что меня н
икогда не забудут, равно как и людей, участвовавших в этом деле. Меня награ
дили тогда орденом Ленина, а «Андрея» Ч орденом Красного Знамени… Но эт
о только часть работы, которая делалась по указанию партии, в борьбе с вра
гами революции….
Следствие по моему делу ввело в заблуждение ЦК, личных заданий б. наркома
никогда и ни в одном случае не выполнял. Что касается работы, то она проход
ила с участием сотен и тысяч людей. О ней докладывали и с ней знакомили так
их тогда людей, как Маленков, Щербаков, Попов, а также в ЦК ВЛКСМ Михайлов и
Шелепин, которые направляли на работу людей, обеспечивали техникой. Рабо
той нашей ЦК был доволен. Я и «Андрей» были награждены орденом Суворова…
И вот от одного липового дела к другому, от одной тюрьмы в другую, в течени
е более 10 лет я влачу свое бесцельное существование, потерял последние си
лы и здоровье. И совершенно непонятно, кому нужно было и во имя чего довест
и меня до такого состояния. А ведь я мог бы еще работать добрый десяток лет
и принести пользу партии и стране, если не в органах госбезопасности, то н
а другом участке коммунистического строительства. Ведь у меня накоплен
огромный опыт борьбы со всяческими врагами партии…
Кому это нужно, что мы сидим и мучаемся в тюрьме? Партии? ЦК? Я уверен, что не
т. Больше того, я уверен, что все послания, с которыми мы обращались к Вам, ни
когда до Вас не доходили. Вы, который так страстно выступали и боролись с и
звращениями в карательной политике и который является противником вся
ких конъюнктурных дел, если бы знали, никогда не допустили, чтобы невинов
ные люди были доведены до такого состояния. Я уверен, что если бы Вы об это
м узнали. Вы бы давно положили конец нашим мучениям…
Обещание ЦК всегда остается обещанием ЦК… Я считаю себя вправе обратить
ся к Вам по этому вопросу, напомнить Вам о нем и попросить его реализовать
, вызволить из тюрьмы невинно осужденного «Андрея», а также тов. Артура, на
ходящегося в заключении на Тайване.
Выражая возмущение поведением пекинских руководителей, вношу три конк
ретных предложения по дестабилизации обстановки в Синьцзяне, Маньжури
и, Кантоне, с использованием бывшей агентуры спецслужбы разведки ЦК ВКП (
б), которые, возможно, будут полезны…
Прошу извинить за то, что я Вас побеспокоил. Разрешите пожелать Вам всего
наилучшего. Да здравствует наша ленинская партия! Да здравствует коммун
изм! Прощайте!.."
В тюрьме меня навестил полковник Иващенко, заместитель начальника след
ственного отдела КГБ, который приехал ввиду предполагавшейся амнистии
одного из заключенных, талантливого математика Пименова. Иващенко, кото
рого я знал по прежней работе, рассказал, что хотя шансов на пересмотр наш
их дел нынешним руководством и нет, но можно определенно утверждать: как
только кончится срок заключения по судебному решению, нас выпустят. Стал
инской практике держать важных свидетелей в тюрьме всю жизнь или уничто
жать, казалось, пришел конец.
Первым подтверждением этого стало освобождение академика Шария Ч его
срок кончался 26 июня 1963 года. Он был арестован в тот же день, что и Берия, деся
ть лет назад. Мы договорились, что он, если его выпустят, свяжется с семьей
Эйтингона или моей и произнесет фразу:
«Я собираюсь начать новую жизнь».
В нетерпении мы ждали от него сигнала. Несмотря на все уверения, мы все же
сомневались, что его выпустят и позволят вернуться домой, в Тбилиси. Чере
з две недели от жены поступило подтверждение Ч профессор Шария нанес ей
короткий визит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73