Мне сразу же стало совершенно ясно: ме
сто для рандеву выбрано крайне неудачно, так как сновавшая вокруг толпа
не давала возможности проверить, есть ли за тобой «хвост» или нет.
Опыт моей работы в Харькове против польской агентуры научил меня, что по
чти во всех провалах виноват был неудачный выбор места встречи. Взяв себ
я в руки, я на плохом немецком попросил разрешения сесть рядом за столик. М
ы оба были крайне напряжены. Эмма, когда я подсел к ней, осведомилась, все л
и у меня в порядке.
Ч Хотя ты и потерял в весе, но выглядишь, по-моему, превосходно, Ч добави
ла она с улыбкой. Ч Да и выбрит на сей раз прекрасно.
Это ее замечание явно намекало на то, что дома, в России, я частенько брилс
я через день.
Посидев немного за столиком, мы незаметно удалились: это кафе было черес
чур открыто для посторонних глаз. Идя по направлению к бульвару, мы замет
или двух жандармов, явно направлявшихся в нашу сторону: Повинуясь внутре
ннему инстинкту, мы тотчас перешли улицу, чтобы избежать встречи с полиц
ией. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, насколько это было глупо.
Недорогой отель, в котором остановилась Эмма (вполне подходящий для студ
ентки, проводящей свои каникулы в Париже), находился всего в нескольких к
варталах от места нашей встречи. Хотя я и был в восторге от встречи с женой
, которую не видел почти год, мне было страшно подвергать ее хотя бы малейш
ему риску из-за свидания со мной. Мы обнялись, и я тут же сказал, чтобы она п
ередала Центру мое требование: ни при каких обстоятельствах Эмма не долж
на быть моей связной. Я ведь не относился к числу тех, кто живет на Западе п
остоянно, так что с полной уверенностью мог утверждать: все мои контакты
внимательнейшим образом изучаются и анализируются как разведкой украи
нских националистов, так и немцами. И если немецкая или даже французская
контрразведка будет иметь основания считать, что Эмма связана со мной, т
о ее наверняка схватят и подвергнут допросу с пристрастием. Вот почему я
велел ей немедленно возвращаться в Швейцарию, а оттуда Ч домой. Я должен
был так поступить, чтобы избавиться от беспокойства за ее судьбу и чувст
вовать себя в безопасности. Эмма тут же заверила меня, что уедет в Берн нез
амедлительно. Я информировал ее о положении дел в украинских эмигрантск
их кругах и о той значительной поддержке, которую они получали от Герман
ии. Особенно любопытной показалась ей информация, касавшаяся раздоров в
нутри украинской организации: я рассказал Эмме о своей предполагавшейс
я поездке с Коновальцем в Вену и убедительно просил ее не появляться там
в качестве курьера возле Шенбруннского дворца Ч места предполагавшей
ся встречи.
Во время нашего пребывания в Париже Коновалец пригласил меня посетить в
месте с ним могилу Петлюры, после разгрома частями Красной Армии бежавше
го в столицу Франции, где в 1926 году он и был убит. Коновалец боготворил этог
о человека, называя его «нашим знаменем и самым любимым вождем». Он говор
ил, что память о Петлюре должна быть сохранена. Мне было приятно, что Конов
алец берет меня с собой, но одна мысль не давала покоя: на могилу во время п
осещения положено класть цветы. Между тем мой кошелек был пуст, а напомин
ать о таких мелочах Коновальцу я не считал для себя возможным. Это было бы
просто бестактно по отношению к человеку, занимавшему сталь высокое пол
ожение, хотя, по существу, заботиться о цветах в данном случае надлежало е
му, а не мне. Что делать? Всю дорогу до кладбища меня продолжала терзать эт
а мысль.
Мы прошли через все кладбище и остановились перед скромным надгробием н
а могиле Петлюры. Коновалец перекрестился Ч я последовал его примеру. Н
екоторое время мы стояли молча, затем я вытащил из кармана носовой плато
к и завернул в него горсть земли с могилы.
Ч Что ты делаешь?! Ч воскликнул Коновалец.
Ч Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, Ч ответил я, Ч мы в его п
амять посадим дерево и будем за ним ухаживать.
Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за пр
екрасную идею. В результате наша дружба и его доверие ко мне еще более укр
епились.
Коновалец рассказал мне, что один из его помощников, Грибивский, подозре
вается в сотрудничестве с чехословацкой контрразведкой, и попросил, что
бы я встретился с ним и попытался его прощупать. После убийства в Варшаве
генерала Перацкого украинскими националистами чехи оперативно, за оди
н день, захватили все явки украинской организации в Праге и забрали мног
ие досье, находившиеся в ведении Грибивского. Эту историю я уже знал. Мой б
лизкий друг и коллега Каминский, бывший за два года до меня в Германии в ка
честве нелегала, пытался завербовать Грибивского, якобы от имени словац
кой полиции, для работы осведомителем, хотя на самом деле речь шла о работ
е на нас. Грибивский, со своей стороны, предполагал захватить Каминского
во время назначенной встречи, но тот, увидев слежку, избежал ловушки, вовр
емя успев вскочить в проходивший трамвай. Коновалец совершенно правиль
но подозревал, что Каминский является вовсе не словацким, а советским аг
ентом, и я, зная это, решительно возражал против моей встречи с Грибивским
, заявив, что его, возможно, контролируют большевики (в конце концов он мог
специально сделать вид, что не сумел захватить Каминского), а поэтому кон
такты с ним могут засветить меня и привести к провалу моей миссии здесь.
После нашего приезда в Вену я отправился на заранее определенное место в
стречи, где застал моего куратора и наставника по работе в Москве Зубова.
Это был опытный разведчик, и я всегда стремился получить от него как можн
о больше знаний. Я подробно информировал его о деятельности Коновальца и
сообщил, что назавтра намечен наш поход в оперу. Зубову удалось купить би
лет на тот же спектакль Ч он сидел прямо за нами и мог слышать все, о чем мы
разговаривали с моим спутником. Выходя из театра, я нарочно налетел на Зу
бова в толпе зрителей и даже извинился за то, что толкнул его. В сущности, э
то была глупая детская выходка.
Из Вены я возвратился в Берлин, где в течение нескольких месяцев шли бесп
олезные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в
случае начала войны. В этот период я дважды ездил из Германии в Париж, встр
ечаясь там с лидерами украинского правительства в изгнании. Коновалец п
редостерег меня в отношении этих людей: по его словам, их не следовало вос
принимать серьезно, поскольку в реальной действительности все будут ре
шать не эти господа, протиравшие штаны в парижских кафе, а его военная орг
анизация.
Тем временем мой «дядя», Лебедь, используя свои связи, прислал через Финл
яндию распоряжение о моем возвращении на Украину, где меня должны были о
формить радистом на советское судно, регулярно заходившее в иностранны
е порты. Это давало бы мне возможность поддерживать постоянную связь меж
ду подпольем ОУН на Украине и националистическими организациями за руб
ежом. Коновальцу идея пришлась по душе, и он согласился с моим возвращени
ем в Советский Союз.
С фальшивыми документами в сопровождении Сушко, заместителя Коновальц
а (Коновалец хотел убедиться, что я благополучно пересек границу), через Ф
инляндию я добрался до советско-финской границы. Сушко привел меня туда,
где, казалось, можно было безопасно перейти границу, проходившую здесь п
о болоту. Тем не менее, как только я приблизился к самой границе, меня пере
хватил финский пограничный патруль. Я был арестован и посажен в тюрьму в
Хельсинки. Там меня допрашивали в течение месяца. Я объяснял им, что являю
сь украинским националистом и стремлюсь возвратиться в Советский Союз,
выполняя приказ своей организации (В Финляндии и Швеции рассекречены ар
хивные документы полиции и контрразведки до 1947 года. В июне 1996 года мне пере
дали ксерокопии протоколов моих допросов и объяснений в финской тюрьме).
Весь этот месяц атмосфера в Центре была весьма напряженной, поскольку Зо
я Рыбкина сообщила из Хельсинки о моем возвращении. Чтобы узнать, что со м
ной произошло, на границу выехали Зубов и Шпигельглаз. Все считали, что, ск
орее всего, меня ликвидировал Сушко.
По истечении трех недель после моего ареста официальному украинскому п
редставителю в Хельсинки Полуведько поступил запрос от финской полици
и и офицеров абвера о некоем украинце, пытавшемся пробраться в Советский
Союз. Между абвером и финской разведкой существовало соглашение о контр
оле над советской границей Ч любые перебежчики проверялись ими совмес
тно. В конце концов меня передали Полуведько, который сопровождал меня д
о Таллина. Там мне выдали еще один фальшивый литовский паспорт, а в советс
ком консульстве оформили краткосрочную туристическую визу для поездки
в Ленинград. На сей раз с пересечением границы не было никаких проблем: по
граничник проштемпелевал мой паспорт, а затем мне удалось улизнуть от ин
туристского гида, ожидавшего меня в Ленинграде. Уверен, что это вызвало н
астоящий переполох в отделении Интуриста и милиция наверняка была пост
авлена на ноги, чтобы разыскать пропавшего в городе литовского туриста.
Успешная командировка в Западную Европу изменила мое положение в разве
дке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК К
оммунистической партии Украины, а также Петровскому, председателю Верх
овного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где я докладывал в деталя
х о своей поездке, меня представили двум людям: один из них был Серебрянск
ий, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел Ч самостоятельн
ого и в то время мне неизвестного Центра закордонной разведки органов бе
зопасности, Ч а другой, по-моему, Васильев, сотрудник секретариата Стали
на. Ни того, ни другого я прежде не знал.
Позднее меня наградили орденом Красного Знамени, который вручил мне гла
ва государства М. И. Калинин. Вместе со мной в Кремле орден Красного Знамен
и получил и выдающийся нелегал советской разведки Зарубин, только что во
звратившийся из поездки в Западную Европу, почти в то же самое время, что и
я. Мы встретились с ним тогда в первый раз. Позднее мы сблизились, и эта дру
жба продолжалась всю жизнь, хотя он был значительно старше меня.
Во время дружеского ужина в честь Зарубина и меня на квартире Слуцкого м
не пришлось выпить Ч второй раз в жизни Ч стопку водки. Впервые это случ
илось в Одессе, когда мне было пятнадцать лет. Хотя я и был физически здоро
вым человеком, врачи определили, что мне противопоказаны алкогольные на
питки крепостью выше двенадцати градусов. Однако Слуцкий и Шпигельглаз
приказали принять «норму» за боевой орден, и на следующий день я лежал пл
астом. Реакция организма была ужасной: нестерпимая головная боль и рвота
.
Весь 1937 и часть 1938 года я неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера. К
рышей для меня служила должность радиста на грузовом судне. Встретившис
ь с Коновальцем, я ужаснулся, услышав, что ОУН передала немцам дезинформа
цию о том, что ряд командиров Красной Армии из числа украинцев Ч Федько, Д
убовой и др. (позднее все они были ликвидированы Сталиным) Ч выражали сво
и симпатии делу украинских националистов. Люди Коновальца выдумывали п
одобные истории, чтобы произвести впечатление на немцев и получить от ни
х как можно больше денег. Позднее мне довелось прочесть в украинской эми
грантской прессе, что такие красные командиры, как Дубовой, Федько и ряд д
ругих, делили якобы свою лояльность между советской властью и украински
м национализмом. Коновалец решился сообщить мне об этом, поскольку знал,
что как организатор украинского подполья я смогу узнать правду.
Когда в 1937 году я сообщил об этом Шпигельглазу, он высказал предположение,
что контакты Дубового и других командиров с украинскими националистам
и и немцами не были невозможными. Думаю, что Шпигельглаз просто хотел при
крыть меня на случай, если бы я передал эту неприятную для нашего руковод
ства информацию Ч ведь судьба этих командиров уже была предрешена.
В ноябре 1937 года, после празднования двадцатилетия Октябрьской революци
и, я был вызван вместе со Слуцким к Ежову, тогдашнему наркому внутренних д
ел. Я встретился с ним впервые, и меня буквально поразила его неказистая в
нешность. Вопросы, которые он задавал, касались самых элементарных для л
юбого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не
знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, чт
о его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эми
грантов. Между тем Ежов был и народным комиссаром внутренних дел, и секре
тарем Центрального комитета партии. Я искренне считал, что просто не в со
стоянии оценить те интеллектуальные качества, которые позволили этому
человеку занять столь высокие посты. Хотя к этому времени я и был уже весь
ма опытным профессионалом в разведслужбе, но в том, что касалось карьеры
в высших эшелонах власти, оставался наивным человеком: ведь те руководит
ели, с которыми я сталкивался до сих пор, такие, как Косиор и Петровский, во
зглавлявшие компартию Украины, были высокоинтеллектуальными людьми с
широким кругозором.
Ликвидация главаря фашистс
кой ОУН Коновальца
Выслушав мое сообщение относительно предстоящих встреч с украинскими
националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы я сопровождал его в ЦК. Я б
ыл просто поражен, когда наша машина въехала в Кремль, допуск в который им
ел весьма ограниченный круг лиц. Мое удивление еще больше возросло после
того, как Ежов объявил, что нас примет лично товарищ Сталин. Это была моя п
ервая встреча с вождем. Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживат
ь свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководител
ь страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После то
го как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы четко ответит
ь на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:
Ч Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем р
аспоряжении только двадцать минут.
Ч Товарищ Сталин, Ч ответил я, Ч для рядового члена партии встреча с ва
ми Ч величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через
минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищ
у Ежову.
Сталин, кивнув, спросил меня об отношениях между политическими фигурами
в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискус
сии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том,
кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальн
ую угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился
к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заклю
чалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со с
тороны польских властей, которые хотели направить украинское национал
ьное движение в Галиции против Советской Украины.
Ч Ваши предложения? Ч спросил Сталин. Ежов хранил молчание. Я тоже. Пото
м, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.
Ч Тогда через неделю, Ч заметил Сталин, Ч представьте свои предложени
я.
Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета.
Вернувшись на Лубянку, Ежов тут же дал мне указание немедленно приступит
ь к работе вместе со Шпигельглазом над нашими предложениями. На следующи
й день Слуцкий, как начальник Иностранного отдела, направил подготовлен
ную записку Ежову. Это был план интенсивного внедрения в ОУН, прежде всег
о на территории Германии. Для этого было, в частности, предложено послать
трех сотрудников украинского НКВД в качестве слушателей в нацистскую п
артийную школу. Нам казалось необходимым вместе с ними послать для подст
раховки одного подлинного украинского националиста, желательно при эт
ом не слишком сообразительного. Ежов не задал ни одного вопроса и только
сказал, что товарищ Сталин дал указание посоветоваться с товарищами Кос
иором и Петровским, у которых могут быть свои соображения. Мне надлежало
немедленно выехать в Киев, переговорить с ними и на следующий день верну
ться в Москву.
Наша беседа проходила в кабинете Косиора, где присутствовал и Петровски
й. Оба они проявили интерес к предложенной нами двойной игре. Однако боль
ше всего их заботило предполагавшееся тогда провозглашение независимо
й Карпатской Украинской республики. Ровно через неделю после моего возв
ращения в Москву Ежов в одиннадцать вечера вновь привел меня в кабинет к
Сталину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
сто для рандеву выбрано крайне неудачно, так как сновавшая вокруг толпа
не давала возможности проверить, есть ли за тобой «хвост» или нет.
Опыт моей работы в Харькове против польской агентуры научил меня, что по
чти во всех провалах виноват был неудачный выбор места встречи. Взяв себ
я в руки, я на плохом немецком попросил разрешения сесть рядом за столик. М
ы оба были крайне напряжены. Эмма, когда я подсел к ней, осведомилась, все л
и у меня в порядке.
Ч Хотя ты и потерял в весе, но выглядишь, по-моему, превосходно, Ч добави
ла она с улыбкой. Ч Да и выбрит на сей раз прекрасно.
Это ее замечание явно намекало на то, что дома, в России, я частенько брилс
я через день.
Посидев немного за столиком, мы незаметно удалились: это кафе было черес
чур открыто для посторонних глаз. Идя по направлению к бульвару, мы замет
или двух жандармов, явно направлявшихся в нашу сторону: Повинуясь внутре
ннему инстинкту, мы тотчас перешли улицу, чтобы избежать встречи с полиц
ией. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, насколько это было глупо.
Недорогой отель, в котором остановилась Эмма (вполне подходящий для студ
ентки, проводящей свои каникулы в Париже), находился всего в нескольких к
варталах от места нашей встречи. Хотя я и был в восторге от встречи с женой
, которую не видел почти год, мне было страшно подвергать ее хотя бы малейш
ему риску из-за свидания со мной. Мы обнялись, и я тут же сказал, чтобы она п
ередала Центру мое требование: ни при каких обстоятельствах Эмма не долж
на быть моей связной. Я ведь не относился к числу тех, кто живет на Западе п
остоянно, так что с полной уверенностью мог утверждать: все мои контакты
внимательнейшим образом изучаются и анализируются как разведкой украи
нских националистов, так и немцами. И если немецкая или даже французская
контрразведка будет иметь основания считать, что Эмма связана со мной, т
о ее наверняка схватят и подвергнут допросу с пристрастием. Вот почему я
велел ей немедленно возвращаться в Швейцарию, а оттуда Ч домой. Я должен
был так поступить, чтобы избавиться от беспокойства за ее судьбу и чувст
вовать себя в безопасности. Эмма тут же заверила меня, что уедет в Берн нез
амедлительно. Я информировал ее о положении дел в украинских эмигрантск
их кругах и о той значительной поддержке, которую они получали от Герман
ии. Особенно любопытной показалась ей информация, касавшаяся раздоров в
нутри украинской организации: я рассказал Эмме о своей предполагавшейс
я поездке с Коновальцем в Вену и убедительно просил ее не появляться там
в качестве курьера возле Шенбруннского дворца Ч места предполагавшей
ся встречи.
Во время нашего пребывания в Париже Коновалец пригласил меня посетить в
месте с ним могилу Петлюры, после разгрома частями Красной Армии бежавше
го в столицу Франции, где в 1926 году он и был убит. Коновалец боготворил этог
о человека, называя его «нашим знаменем и самым любимым вождем». Он говор
ил, что память о Петлюре должна быть сохранена. Мне было приятно, что Конов
алец берет меня с собой, но одна мысль не давала покоя: на могилу во время п
осещения положено класть цветы. Между тем мой кошелек был пуст, а напомин
ать о таких мелочах Коновальцу я не считал для себя возможным. Это было бы
просто бестактно по отношению к человеку, занимавшему сталь высокое пол
ожение, хотя, по существу, заботиться о цветах в данном случае надлежало е
му, а не мне. Что делать? Всю дорогу до кладбища меня продолжала терзать эт
а мысль.
Мы прошли через все кладбище и остановились перед скромным надгробием н
а могиле Петлюры. Коновалец перекрестился Ч я последовал его примеру. Н
екоторое время мы стояли молча, затем я вытащил из кармана носовой плато
к и завернул в него горсть земли с могилы.
Ч Что ты делаешь?! Ч воскликнул Коновалец.
Ч Эту землю с могилы Петлюры отвезу на Украину, Ч ответил я, Ч мы в его п
амять посадим дерево и будем за ним ухаживать.
Коновалец был в восторге. Он обнял меня, поцеловал и горячо похвалил за пр
екрасную идею. В результате наша дружба и его доверие ко мне еще более укр
епились.
Коновалец рассказал мне, что один из его помощников, Грибивский, подозре
вается в сотрудничестве с чехословацкой контрразведкой, и попросил, что
бы я встретился с ним и попытался его прощупать. После убийства в Варшаве
генерала Перацкого украинскими националистами чехи оперативно, за оди
н день, захватили все явки украинской организации в Праге и забрали мног
ие досье, находившиеся в ведении Грибивского. Эту историю я уже знал. Мой б
лизкий друг и коллега Каминский, бывший за два года до меня в Германии в ка
честве нелегала, пытался завербовать Грибивского, якобы от имени словац
кой полиции, для работы осведомителем, хотя на самом деле речь шла о работ
е на нас. Грибивский, со своей стороны, предполагал захватить Каминского
во время назначенной встречи, но тот, увидев слежку, избежал ловушки, вовр
емя успев вскочить в проходивший трамвай. Коновалец совершенно правиль
но подозревал, что Каминский является вовсе не словацким, а советским аг
ентом, и я, зная это, решительно возражал против моей встречи с Грибивским
, заявив, что его, возможно, контролируют большевики (в конце концов он мог
специально сделать вид, что не сумел захватить Каминского), а поэтому кон
такты с ним могут засветить меня и привести к провалу моей миссии здесь.
После нашего приезда в Вену я отправился на заранее определенное место в
стречи, где застал моего куратора и наставника по работе в Москве Зубова.
Это был опытный разведчик, и я всегда стремился получить от него как можн
о больше знаний. Я подробно информировал его о деятельности Коновальца и
сообщил, что назавтра намечен наш поход в оперу. Зубову удалось купить би
лет на тот же спектакль Ч он сидел прямо за нами и мог слышать все, о чем мы
разговаривали с моим спутником. Выходя из театра, я нарочно налетел на Зу
бова в толпе зрителей и даже извинился за то, что толкнул его. В сущности, э
то была глупая детская выходка.
Из Вены я возвратился в Берлин, где в течение нескольких месяцев шли бесп
олезные переговоры о возможном развертывании сил подполья на Украине в
случае начала войны. В этот период я дважды ездил из Германии в Париж, встр
ечаясь там с лидерами украинского правительства в изгнании. Коновалец п
редостерег меня в отношении этих людей: по его словам, их не следовало вос
принимать серьезно, поскольку в реальной действительности все будут ре
шать не эти господа, протиравшие штаны в парижских кафе, а его военная орг
анизация.
Тем временем мой «дядя», Лебедь, используя свои связи, прислал через Финл
яндию распоряжение о моем возвращении на Украину, где меня должны были о
формить радистом на советское судно, регулярно заходившее в иностранны
е порты. Это давало бы мне возможность поддерживать постоянную связь меж
ду подпольем ОУН на Украине и националистическими организациями за руб
ежом. Коновальцу идея пришлась по душе, и он согласился с моим возвращени
ем в Советский Союз.
С фальшивыми документами в сопровождении Сушко, заместителя Коновальц
а (Коновалец хотел убедиться, что я благополучно пересек границу), через Ф
инляндию я добрался до советско-финской границы. Сушко привел меня туда,
где, казалось, можно было безопасно перейти границу, проходившую здесь п
о болоту. Тем не менее, как только я приблизился к самой границе, меня пере
хватил финский пограничный патруль. Я был арестован и посажен в тюрьму в
Хельсинки. Там меня допрашивали в течение месяца. Я объяснял им, что являю
сь украинским националистом и стремлюсь возвратиться в Советский Союз,
выполняя приказ своей организации (В Финляндии и Швеции рассекречены ар
хивные документы полиции и контрразведки до 1947 года. В июне 1996 года мне пере
дали ксерокопии протоколов моих допросов и объяснений в финской тюрьме).
Весь этот месяц атмосфера в Центре была весьма напряженной, поскольку Зо
я Рыбкина сообщила из Хельсинки о моем возвращении. Чтобы узнать, что со м
ной произошло, на границу выехали Зубов и Шпигельглаз. Все считали, что, ск
орее всего, меня ликвидировал Сушко.
По истечении трех недель после моего ареста официальному украинскому п
редставителю в Хельсинки Полуведько поступил запрос от финской полици
и и офицеров абвера о некоем украинце, пытавшемся пробраться в Советский
Союз. Между абвером и финской разведкой существовало соглашение о контр
оле над советской границей Ч любые перебежчики проверялись ими совмес
тно. В конце концов меня передали Полуведько, который сопровождал меня д
о Таллина. Там мне выдали еще один фальшивый литовский паспорт, а в советс
ком консульстве оформили краткосрочную туристическую визу для поездки
в Ленинград. На сей раз с пересечением границы не было никаких проблем: по
граничник проштемпелевал мой паспорт, а затем мне удалось улизнуть от ин
туристского гида, ожидавшего меня в Ленинграде. Уверен, что это вызвало н
астоящий переполох в отделении Интуриста и милиция наверняка была пост
авлена на ноги, чтобы разыскать пропавшего в городе литовского туриста.
Успешная командировка в Западную Европу изменила мое положение в разве
дке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК К
оммунистической партии Украины, а также Петровскому, председателю Верх
овного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где я докладывал в деталя
х о своей поездке, меня представили двум людям: один из них был Серебрянск
ий, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел Ч самостоятельн
ого и в то время мне неизвестного Центра закордонной разведки органов бе
зопасности, Ч а другой, по-моему, Васильев, сотрудник секретариата Стали
на. Ни того, ни другого я прежде не знал.
Позднее меня наградили орденом Красного Знамени, который вручил мне гла
ва государства М. И. Калинин. Вместе со мной в Кремле орден Красного Знамен
и получил и выдающийся нелегал советской разведки Зарубин, только что во
звратившийся из поездки в Западную Европу, почти в то же самое время, что и
я. Мы встретились с ним тогда в первый раз. Позднее мы сблизились, и эта дру
жба продолжалась всю жизнь, хотя он был значительно старше меня.
Во время дружеского ужина в честь Зарубина и меня на квартире Слуцкого м
не пришлось выпить Ч второй раз в жизни Ч стопку водки. Впервые это случ
илось в Одессе, когда мне было пятнадцать лет. Хотя я и был физически здоро
вым человеком, врачи определили, что мне противопоказаны алкогольные на
питки крепостью выше двенадцати градусов. Однако Слуцкий и Шпигельглаз
приказали принять «норму» за боевой орден, и на следующий день я лежал пл
астом. Реакция организма была ужасной: нестерпимая головная боль и рвота
.
Весь 1937 и часть 1938 года я неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера. К
рышей для меня служила должность радиста на грузовом судне. Встретившис
ь с Коновальцем, я ужаснулся, услышав, что ОУН передала немцам дезинформа
цию о том, что ряд командиров Красной Армии из числа украинцев Ч Федько, Д
убовой и др. (позднее все они были ликвидированы Сталиным) Ч выражали сво
и симпатии делу украинских националистов. Люди Коновальца выдумывали п
одобные истории, чтобы произвести впечатление на немцев и получить от ни
х как можно больше денег. Позднее мне довелось прочесть в украинской эми
грантской прессе, что такие красные командиры, как Дубовой, Федько и ряд д
ругих, делили якобы свою лояльность между советской властью и украински
м национализмом. Коновалец решился сообщить мне об этом, поскольку знал,
что как организатор украинского подполья я смогу узнать правду.
Когда в 1937 году я сообщил об этом Шпигельглазу, он высказал предположение,
что контакты Дубового и других командиров с украинскими националистам
и и немцами не были невозможными. Думаю, что Шпигельглаз просто хотел при
крыть меня на случай, если бы я передал эту неприятную для нашего руковод
ства информацию Ч ведь судьба этих командиров уже была предрешена.
В ноябре 1937 года, после празднования двадцатилетия Октябрьской революци
и, я был вызван вместе со Слуцким к Ежову, тогдашнему наркому внутренних д
ел. Я встретился с ним впервые, и меня буквально поразила его неказистая в
нешность. Вопросы, которые он задавал, касались самых элементарных для л
юбого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не
знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, чт
о его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эми
грантов. Между тем Ежов был и народным комиссаром внутренних дел, и секре
тарем Центрального комитета партии. Я искренне считал, что просто не в со
стоянии оценить те интеллектуальные качества, которые позволили этому
человеку занять столь высокие посты. Хотя к этому времени я и был уже весь
ма опытным профессионалом в разведслужбе, но в том, что касалось карьеры
в высших эшелонах власти, оставался наивным человеком: ведь те руководит
ели, с которыми я сталкивался до сих пор, такие, как Косиор и Петровский, во
зглавлявшие компартию Украины, были высокоинтеллектуальными людьми с
широким кругозором.
Ликвидация главаря фашистс
кой ОУН Коновальца
Выслушав мое сообщение относительно предстоящих встреч с украинскими
националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы я сопровождал его в ЦК. Я б
ыл просто поражен, когда наша машина въехала в Кремль, допуск в который им
ел весьма ограниченный круг лиц. Мое удивление еще больше возросло после
того, как Ежов объявил, что нас примет лично товарищ Сталин. Это была моя п
ервая встреча с вождем. Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживат
ь свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководител
ь страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После то
го как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы четко ответит
ь на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:
Ч Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем р
аспоряжении только двадцать минут.
Ч Товарищ Сталин, Ч ответил я, Ч для рядового члена партии встреча с ва
ми Ч величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через
минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищ
у Ежову.
Сталин, кивнув, спросил меня об отношениях между политическими фигурами
в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискус
сии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том,
кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальн
ую угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился
к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заклю
чалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со с
тороны польских властей, которые хотели направить украинское национал
ьное движение в Галиции против Советской Украины.
Ч Ваши предложения? Ч спросил Сталин. Ежов хранил молчание. Я тоже. Пото
м, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.
Ч Тогда через неделю, Ч заметил Сталин, Ч представьте свои предложени
я.
Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета.
Вернувшись на Лубянку, Ежов тут же дал мне указание немедленно приступит
ь к работе вместе со Шпигельглазом над нашими предложениями. На следующи
й день Слуцкий, как начальник Иностранного отдела, направил подготовлен
ную записку Ежову. Это был план интенсивного внедрения в ОУН, прежде всег
о на территории Германии. Для этого было, в частности, предложено послать
трех сотрудников украинского НКВД в качестве слушателей в нацистскую п
артийную школу. Нам казалось необходимым вместе с ними послать для подст
раховки одного подлинного украинского националиста, желательно при эт
ом не слишком сообразительного. Ежов не задал ни одного вопроса и только
сказал, что товарищ Сталин дал указание посоветоваться с товарищами Кос
иором и Петровским, у которых могут быть свои соображения. Мне надлежало
немедленно выехать в Киев, переговорить с ними и на следующий день верну
ться в Москву.
Наша беседа проходила в кабинете Косиора, где присутствовал и Петровски
й. Оба они проявили интерес к предложенной нами двойной игре. Однако боль
ше всего их заботило предполагавшееся тогда провозглашение независимо
й Карпатской Украинской республики. Ровно через неделю после моего возв
ращения в Москву Ежов в одиннадцать вечера вновь привел меня в кабинет к
Сталину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73