У Януша вновь поплыли круги перед глазами, и он беспомощно улыбнулся.
— Человек всегда одинок.
— Вот-вот-вот! — обрадовался незнакомец, и Януш заметил, что тот тоже пьян.
Но через минуту незнакомец успокоился и взглянул на Януша серьезно.
— Вам одиночество вредно. Януш пожал плечами.
— К сожалению, я тут бессилен.

— Вам не следует искать утешения в рюмке. Януш вдруг по-пьяному оскорбился.
— Это почему же? — спросил он с вызовом.
— Потому что это не соответствует вашей психике, вашему складу, так же как и общество этой личности.— И он указал подбородком на то место, где сидел Адась.
— Откуда вы это знаете? — без всякого, впрочем, интереса спросил Януш.
— Знаю, потому что догадываюсь. Достаточно взглянуть на вас, чтобы узнать все.
— Так уж сразу и все...
— Да, да. Ну, разумеется, не все. Но о состоянии, в каком вы сейчас находитесь, судить можно. Знаете что,— неожиданно сердечным тоном произнес незнакомец, положив руку на ладонь Яну-ша,— я вам вот что посоветую: ступайте к себе в гостиницу. Ложитесь и усните. Это будет лучше всего.
Януш откинулся в кресле и закрыл глаза. Как ему хотелось сейчас тишины и покоя! И зачем он вообще здесь?
— Ведь так? — продолжал незнакомец.—Вам же будет куда лучше в гостинице.
Януш открыл глаза и увидел перед собой весьма заурядное, но освещенное умными глазами лицо все того же пьяного субъекта.
— Да,— произнес он,— только ведь я и в гостинице буду столь же ужасно одинок.
— Да. Но это лучше. Водка не для вас. Я вам это потому говорю, что сам пьян.
— Спасибо.
— Идемте,— сказал блондин,— я провожу вас до гардероба. Они вышли. Блондин, который был трезвее Януша, взял у
него номерок и получил его пальто. Когда Януш уже оделся, к нему подлетел Адась.
— Ну нет, Януш! Вечно ты веселье портишь,— обрушился он на Мышинского, как будто они уже веселились вместе по меньшей мере на десятке карнавалов.— Почему ты уходишь? Так не делают. И что Каролинка скажет?
— А вот уж это меня меньше всего интересует,— улыбнулся Януш. С той минуты, как он решил возвратиться в гостиницу, он сразу почувствовал себя куда лучше. Появилась уверенность в себе...
Блондин надел на него пальто и спокойно сказал Адасю:
— Ему пора домой.
Сказано это было так внушительно, что Адась сдался, очевидно предположив, что незнакомец имеет какие-то особые основания говорить таким тоном.
— Ну хорошо, тогда и я с тобой,— сдался Пшебия-Ленцкий.
— Вы проводите его в гостиницу?
— Ну, понятное дело, провожу. Только вот что, Януш, надо бы расплатиться...
Януш поморщился.
— У меня уже нет денег. Благотворитель-блондин замахал руками.
— Я все улажу. Не беспокойтесь.— И, обращаясь к Адасю, добавил: — Ступайте прямо в гостиницу. А где вы, пан Мышинский, остановились?
— В «Саксонской».
— Ну, это недалеко. А может быть, и такси найдете. Когда они очутились на улице, Адась сокрушенно воскликнул:
— О боже мой, так все чудесно шло! Ну почему ты ушел?
— Не знаю,— честно признался Януш.
— А кто это тебя опекал?
— Не знаю,— повторил Януш.
— Как это не знаешь? — по-пьяному удивился Адась.— Ведь какой-то знакомый.
— Впервые вижу,— признался Януш.
— А казалось, будто самый близкий приятель.
— Бывает по пьяной лавочке,— усмехнулся Януш. Они вошли в гостиницу.
— Этот господин будет ночевать у меня,— сказал Януш портье.— Адась, дай свой паспорт.
Адась удивленно взглянул на Януша.
— Я у тетки собирался ночевать.
— Здесь тебе будет лучше.
Портье проводил их до номера, слегка обеспокоенный тем, что оба очень пьяны. Кровати стояли рядышком, обе уже постеленные. Когда они разделись и легли, Адась погасил свет.
Януш потянулся к постели Адася и обнял его за грудь. Тот вскинулся.
— Ты с ума сошел!
— Да нет. Ничего я тебе не сделаю,— тихо сказал Януш,— просто мне хочется чувствовать рядом человека.
И оставил руку на волосатой груди Адася. Припомнилось, что так когда-то он засыпал рядом с Юзеком и вот так же касался чистого, красивого, здорового его тела. У Адася тело было потное, волосатое, противное, вызывало брезгливость. Но он ощущал под пальцами биение его сердца и погружался в пьяный сон, уже не до такой жути одинокий.
Ill
В том, что ему нечего делать в Кракове, Януш окончательно убедился, проснувшись наутро с мучительной головной болью в пустом и незнакомом гостиничном номере. Незамедлительно он решил вернуться в Коморов. Адась ушел с утра, не оставив даже записки. Януш пошел в «Орбис» на углу улицы святого Яна, чтобы купить билет на дневной поезд.
Погода по-прежнему была ненастная, осенняя; удушливый туман обволакивал Краков, солнце теперь только угадывалось за туманными клубами, которые желтоватыми и белесыми куполами собирались над башнями.
Напротив Мариацкого собора на линии АБ был небольшой цветочный магазин. Хорошие цветы в Кракове можно купить у баб на базаре, а цветочные (или, как там говорят, «цветовни») здесь неважные. А по осенней поре в витринах и вовсе не было ничего подходящего. Разве что лежал посередине приготовленный для кого-то свадебный букет. Цветов мало, вот владелец магазина и воспользовался тем, что букет заказан только на вторую половину дня, взял и украсил им пустую витрину. Обычный букет белых роз, окутанный тонким газом и перевязанный белой лентой, удлиненный для внушительности двумя восковыми погребальными каллами, лежал, точно покоящийся в белых пеленках младенец, трогательный от своей наивности и претенциозности, от всей скудости провинциального города.
Януш даже поморщился при виде этого букета, но все же загляделся на него. Он вспомнил, как шел с Зосей по тропинке между колосьев, как колосья били Зосю по лицу, а его по плечам и как ему показалось, будто жена, идя впереди него, несет на руках не белый свадебный букет, а ребенка. Кто же это будет здесь венчаться? И в какой церкви? В Мариацком соборе, конечно. Сколько человеческой веры в жизнь, неколебимой веры, которой ничто не омрачит, заключено в этом букете!
В поезде он сразу же решил пройти в вагон-ресторан и выпить немного красного вина, надеясь, что избавится и от головной боли, и от несуразного чувства беспомощности и никчемности, и от похмелья, не от вчерашнего коньяка, а от визитов к тете Марте и к Вагнерам. Ничего не поделаешь, приходится смириться с тем, что в некоторых случаях помочь ничто не может. Как больной в поисках облегчения принимает в постели то ту, то иную позу, так и он искал помощи в событиях вне его, и, разумеется, помощь не приходила. Человек одинок не только в смерти: смерть настолько могущественна, что перед огромностью этого события можно даже забыть об одиночестве.
И тут ничто не поможет — ни фотография от тети Марты, ни водка Адася Пшебпя-Ленцкого. Тут уж ничего не поделаешь, надо держаться.
За окном быстро пролетали окрестности Кракова: взгорки, лощины, все покрытое зеленями озимых или вспаханными полями. Солнце перед заходом выглянуло на миг из-за туч и озарило весь этот невзрачный пейзаж грустный, запоздалым светом. Надо держаться.
— Добрый день,— послышался чей-то голос.— Разрешите присесть?
К столику Януша подошел блондин со вздернутым носом, тот самый, что вчера опекал его в дансинге.
— Прошу прощения,— произнес он, усевшись,— за то, что я постоянно докучаю и навязываюсь вам. Меня зовут Мартвинский, доктор Мартвинский...
Янущ уже слышал где-то это имя, но сейчас оно ничего ему не говорило. Тем не менее он улыбнулся.
— Наоборот, сегодня я хотел бы с кем-нибудь побеседовать.
— Не так, как вчера?
— О, вчера я тоже хотел, только не мог,— улыбнулся Януш.
— Возвратились благополучно?
— Вполне. Простите, вы выпьете?
— Спасибо. Красное вино в таких случаях очень хорошо. Неожиданно доктор посерьезнел.
— Только мне кажется, вы не должны этого повторять. Это не для вас.
— Ох, доктор,— пожал плечами Януш,— только давайте не будем об этом. Ведь вы же не знаете, что для человека хорошо, а что плохо.
— Обычный врач, разумеется, не знает. У него есть свои рецепты, и он старается, чтобы пациент следовал им. Но я, как вам известно, психиатр.
Януш поморщился.
— Может быть, и фрейдист?
— Да, в какой-то мере и фрейдист. Разумеется, со многими, очень многими оговорками. По самой логике вещей я вынужден быть психологом. Именно поэтому и говорю, что вы не должны допускать такие вещи. Вот ваш товарищ — этот сколько угодно, у него бычья комплекция и нервы как канаты, а что касается вас... не советую.
— Если уж говорить открыто — а ведь с психоаналитиком надо быть откровенным, как на исповеди...
— Еще откровеннее, чем на исповеди. Не нужно создавать никакого искусственного образа.
— Да. Так вот, если уж говорить открыто, то что ж... остается только одно — отшельничество.
— И мне кажется, что это было бы наилучшим выходом. Отшельничество, одиночество, отрешенность от мира. Ведь вас мир во всех значениях этого слова, кажется, никогда и не интересовал?
— Почему же? Облик его...
— Скитания? Скитание — это тоже отрешенность, отрешенность от своей среды, отчуждение, одиночество.
— Die Liebe liebt das Wandern ,— неожиданно для самого себя произнес Януш. Это были слова из песни Шуберта, которую пела Оля.
— О, это совсем иное дело,— улыбнулся доктор Мартвинский, и лицо его от этой улыбки так прояснилось, что у Януша стало как-то светлее на душе.
— Замкнувшись в одиночестве,— продолжал доктор,— вы вскоре почувствуете, что сыты всем этим по горло. И тогда a con-trario вы наконец найдете место в жизни.
— Признаюсь вам, доктор, что вот уже сорок лет я ищу так называемое место в жизни, и что-то пока не очень получается. Я дилетант со всех точек зрения.
Мартвинский пожал плечами.
— Можно жизнь принимать и так. И все же мне казалось, что в вас имеется довольно солидный материал для какого-то подлинно созидательного акта. Не только для вечного дилетантства.
— И тем не менее...— сказал Януш и задумался, глядя в окно. А за окном проплывал краковско-келецкий пейзаж. Совсем
иной, чем в окрестностях Коморова. И Януш подумал: до чего же он ему чужд.
— А вы не думаете, что мой вывих объясняется той травмой... Что я, как говорит Баррес, un deracine. Если бы я не уехал с Украины, влился в революционный поток, то, наверно, не ощущал бы этого одиночества. Тогда у меня была бы какая-то почва.
Доктор внимательно посмотрел на Януша. Разговор явно был не для вагона-ресторана.
— Вы удивлены, доктор? Это у меня после вчерашнего язык развязался. А тут еще вы действуете на меня так растормаживающе. Вы сами об этом знаете и сами этого добиваетесь.
Мартвинский улыбнулся.
— Добиваюсь? Ничего подобного. Это само так получается. Ведь я же ни о чем понятия не имел, когда подсел к вам в ночном заведении.
— Но что-то должны же были знать. Иначе бы не подсели.
— Я знаю одно,— серьезно сказал психиатр,— что ваш товарищ вам не пара.
— Так ведь это скорее я затащил его туда.
— Да, я понимаю. Но зачем вы вообще приехали в Краков?
— Сам не знаю. Носит повсюду. Хочу повидать места, связанные с воспоминаниями.
— Все, все места? — многозначительно спросил Мартвинский. Януш тускло улыбнулся и с минуту не отвечал.
— Как он чужд мне, этот пейзаж.
— Поищите другие.
— Нет,— решительно заявил Януш,— совсем не иные пейзажи я ищу.
— Никому никогда не удавалось войти дважды в одну и ту же реку,— заметил доктор.
— Вот именно. Потому-то я и не навещаю всех мест, связанных с воспоминаниями. Мне нужны только пейзажи двух родов... Но они ужасно меняются... Во всяком случае, это относится к Кракову.
Долгое время они молчали. Януш как-то напряженно всматривался в бокал с красным вином, сосредоточенно сведя брови, точно решаясь на что-то очень важное.
— Я любил двух женщин,— сказал он вдруг и поднял взгляд на доктора.
Мартвинский был как будто несколько испуган этим признанием, которое сам вызвал.
— И даже не уверен, любил ли,— добавил Януш, вновь беспомощно улыбнулся и развел руками.— И хотя стараюсь удостовериться в этом на прежнем месте, ничего не получается.
— Подобные реконструкции пережитого обычно не удаются. Но я посоветовал бы вам другое: съездите в страну своего детства и молодости. И увидите, какое это произведет на вас впечатление.
— У меня именно такой план,— серьезно ответил Януш.— Пока что я посетил Краков.
— Да. Только вы избрали неправильный метод. Алкоголь никогда ничего не проясняет, скорее затемняет. Алкоголь — это слишком примитивно. Ну п такое вот общество...
— Иначе я был бы очень одиноким,— прошептал Януш.
— Так ведь вам это не в диковинку.
— Да, но как раз вчера стало просто невыносимо.
— Люди типа Ленцкого от одиночества не избавляют. И кроме того, они даже в пьяном виде обделывают какие-то свои делишки.
И как раз в этот момент в вагон-ресторан вошел Адась в обществе молодой, очень элегантной дамы. На миг он растерялся, не зная, сделать ли вид, будто не замечает Мышинского, или поздороваться с ним. Но так как отступать было уже поздно, то оставалось действовать напропалую. Он кинулся к вчерашнему приятелю.
— Ох, Януш, прости, пожалуйста, что я покинул тебя в такую рань! — закричал он на весь вагон, выделяя это «тебя».— И даже не уговорился, когда возвращаемся.
— Мог бы черкнуть пару слов, если уж не хотел меня будить,— равнодушно сказал Януш.
— Без сомнения! — воскликнул Адась.— Только знаешь, я обещал тетке, что буду ночевать у нее. Это моя кузина,— понизив голос, он указал глазами на даму, занявшую место в глубине вагона.— Вот я и боялся, что добродетельная тетушка будет беспокоиться. Вскочил чуть свет и помчался на улицу Батория. Страшно перед тобой виноват. Ну, как бы то ни было, возвращаемся мы вместе...
— Да, все складывается чудесно,— подтвердил Януш.
— Прошу прощения, но ты сам понимаешь...— произнес Адась. От него пахло водкой и дорогим одеколоном. Небрежно поклонившись, он победным шагом удалился к своей приятельнице.
— Да, доктор,— спохватился Януш,— вы же вчера за нас заплатили.
— Пустое,— сказал Мартвинский и прижал своей белой ладонью руку Януша к скатерти.— Вы меня простите, но этот господин стал на плохую дорожку. Предупредите сестру.
— Сестра с моими советами не считается,— иронически усмехнулся Януш,— особенно там, где дело касается имущественно-наследственных вопросов.
— Вы уже идете? — спросил доктор.
— Пожалуй. Может быть, успею вздремнуть до Варшавы. У меня очень хорошее место — у окна.
— Если вам что-нибудь понадобится,— сказал доктор,— я всегда к вашим услугам.
Януш усмехнулся уже иначе, с сомнением.
— Вы знаете, пока что я к помощи врачей не прибегаю.
— Разочаровались в них?
— Нет, не разочаровался, просто никогда им не доверял. Но что касается ребенка, тут они оказались правы. Сразу же после рождения сказали, что у нее слабое сердце или как там говорится...
— Я ведь всего лишь психиатр,— с каким-то оттенком иронии сказал Мартвинский.— Врачую души...— На этот раз ирония была уже явственной.
Януш вспыхнул.
— Не люблю, когда люди с иронией относятся к своей профессии.
— Я не иронизирую.
Мартвинский вновь положил свою теплую ладонь на озябшую руку Януша, взглянул собеседнику прямо в глаза и сказал:
— Так вот, поезжайте. Посетите те места, где вы по кусочку утрачивали самое дорогое, что у нас есть: жизнь. Оглядите все. Молодости вы все равно не найдете и ни на один из вопросов, которыми задаетесь, не ответите. Только никогда не становитесь на краю пропасти.
Януш отдернул руку, подозвал официанта и расплатился. Прощаясь с доктором, он сказал просто:
— Спасибо.
Потом откинулся в своем вагоне на спинку кресла и не то заснул, не то задремал. Януш чувствовал, что Адась дважды появлялся на пороге купе, но делал вид, что спит, лишь бы не слышать его ужасного голоса. Поздно вечером он приехал в Варшаву и переночевал на Брацкой. Когда он сказал Текле об Адасе, она только плечами пожала:
— А что я могу поделать? Это же фаворит фаворита.
IV
В Одессу Януш попал летом 1936 года благодаря содействию Спыхалы, который наконец выхлопотал для него визу. Но ехать так, как он хотел — через Киев или через Румынию, морем — не удалось, пришлось следовать через Москву. Впрочем, в Москве он только перебрался вечером с вокзала на вокзал, а потом целый день ехал на юг среди знакомого волынско-украинского пейзажа. Глубоко растроганный, отыскивал он взглядом памятный необъятный горизонт, не заслоненный ни одним деревом, ни одним леском. Насколько хватал глаз, тянулись бесконечные нивы. Жатва еще не началась, но колосья уже белели и золотились. Солнце заходило в чистом небе, точно погружаясь в золотые волны хлебов. Прохладнее после захода солнца не стало, до самого рассвета царил этот недушный зной, столь характерный для украинской ночи. Поезд шел медленно и довольно часто останавливался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72