поэтому наблюдения над ними, даже в лабораториях, очень
затруднительны.
V
253
Еще хуже обстоит дело, когда эти неожиданные факты, как это обыкновенно
и бывает, появляются перед людьми совершенно неподготовленными к тому,
чтобы видеть нечто необыкновенное; источники ошибок возрастают тогда непо-
мерно, тем более что наблюдателю редко удается сохранить надлежащее хладно-
кровие, а никто не может ручаться за точность своих впечатлений при сильном
волнении. Но, допустивши даже, что исследователь совершенно спокоен, все же
правильность его наблюдения подвержена многим сомнениям: часто он не может
ближе исследовать известного явления, не имея для этого достаточно времени
или не будучи в состоянии занять необходимое удобное положение. Кроме того,
в его распоряжении могло не быть средств для точного определения времени и
пространства, так что в этом отношении ему приходится положиться только на
глазомер. Хуже всего, однако, то, что, несмотря на устранение всех неблагоприят-
ных условий, наблюдатель не может немедленно записать воспринятое и, таким
образом, оставляет большой простор для всевозможных неточностей. Записывая
известные оттенки явления, он забывает другие; не всегда правильно может вос-
произвести ход событий. Описание делается, конечно, еще менее точным, если
воспроизведение откладывается на недели, месяцы, а иногда и годы. Мы после
увидим, как велики могут быть в этих случаях ошибки памяти. Таким образом,
неточности очень легко закрадываются в описания, если последние ведутся без
определенного плана и без системы. Ошибки могут быть двух родов: ошибки
наблюдения и ошибки памяти, последние при письменном или устном изложении
воспринятого. На практике разделение это имеет мало значения, потому что
всякий отчет о виденном заключает в себе и те, и другие; но так как при после-
дующем изложении нам приде*гся обратить особое внимание на искание и оценку
подобного рода ошибок, то не мешает принять в расчет эту разницу. Для той же
цели мы считаем нужным рассмотреть ближе вопрос о том, на чем основываются
настоящие ошибки наблюдения.
Наблюдательная способность не есть простая функция душевной жизни чело-
века, но состоит из многих душевных элементов. При наблюдении какого-либо
предмета наши органы чувств получают от него известную сумму раздражении
и передают в сознание соответствующие различные впечатления. Если наше вни-
мание привлечено на известный пункт, то мы легко пропускаем многое, происходя-
щее в других местах; поэтому для восприятия впечатлений от какого-либо
предмета мы прежде всего должны направить на него наше внимание. Появляю-
щиеся в нашем сознании впечатления комбинируются со многими, раньше суще-
ствовавшими впечатлениями, и только путем такого сложного психического
процесса мы получаем представление о предмете и имеем право сказать, что на-
блюдение сделано. Для иллюстрации приведем пример. Я иду по улице. На окне
магазина лежат яблоки; мой взор скользит по ним, но я их не вижу, если я, напри-
мер, занят наблюдением за какой-нибудь уличной сценой. Наконец, я обращаю
на них внимание и только тогда воспринимаю ряд зрительных впечатлений;
я вижу нечто круглое, желтое и красное. Мне уже знакомы эти впечатления; они
обыкновенно связаны с определенными вкусовыми и обонятельными ощущения-
ми. Предмет, от которого я их воспринял, изучен уже мною под именем яблока.
Все эти впечатления, вследствие частого одновременного возникновения в моем
сознании, тесно связаны между собой: они ассоциированы, так, что при возник-
новении одного одновременно являются и другие. Я полагаю, что наблюдаю ябло-
ко; но, на самом деле, только часть соответствующих впечатлений воспринята
мною вновь, остальное пополнено моим сознанием без соответствующего внеш-
него раздражения. Таков обыкновенный ход психических процессов. Полное
наблюдение состоит из чувственного восприятия, связанного с функциониро-
ванием внимания и дополненного ассоциацией представлений, причем каждая из
этих составных частей всего акта вносит в него свои особые ошибки, характер
и результат которых мы должны анализировать отдельно. При этом мы еще
не принимаем в расчет мелких неправильностей, на которые обращено внимание
254
только в последнее время, зависящих от несовершенства наших органов чувств
или от особенностей процесса внимания и возникновения ассоциаций; напр., об
иррадиации, окрашенных краях образов, слиянии тонов, явлениях контраста,
передвижения времени при наблюдении сразу несколькими чувствами и т. п.
Эти неточности имеют исключительно теоретическое значение и практический
интерес приобретают только при тонких исследованиях. При наблюдениях гру-
бых, производимых без всяких технических приспособлений, с которыми именно
нам придется иметь дело по самому свойству предмета, мы должны остановить
наше внимание лишь на ошибках, воз- ____ ____
никающих при обыкновенных услови- ^^---^^^--^^^--^^^^g
ях нашей обыденной практики. ________
Чувственные восприятия. В огром- ________
ном большинстве случаев мы пользу- --------
емся только тремя чувствами: зрени- ------
ем, слухом и осязанием; обоняние и I^I^ZZ^.
вкус применяются гораздо реже. Из ______
первых трех главную роль играет эре- ------
ние, так как при его помощи мы де- ------
а
лаем гораздо более точные заключе- рис- 96-
ния о наружном виде предметов, их
отдалении от нас и об их положении в
пространстве, чем при помощи других
чувств. Мы хорошо знаем, как часто
глаз нас обманывает. Если впечатле-
ния, получаемые от предметов, слабы
и неопределенны, то мы получаем
весьма неверное представление о них;
Рис. 97.
Рис. 98.
хотя главный источник ошибок в этом
случае лежит не в самом зрительном
процессе, а в сопутствующих и допол-
няющих его ассоциациях. Зрение не
только дает нам понятие об очертани-
ях предметов, но также о величине их
и о положении в пространстве. Говоря точнее, последние два отношения познают-
ся не глазом, а функцией связанного с ним мышечного аппарата. Однако, не-
смотря на сложность или даже скорее вследствие этой сложности зрительного
органа, наши суждения о величине и положении предметов подвержены большим
ошибкам.
Проанализируем самые частые из них. При обыкновенных обстоятельствах
мы довольно легко судим об относительной длине линий и о величине поверх-
ностей. Но при малейшем осложнении наше умение нам изменяет.
На прилагаемом чертеже (рис. 98) мы имеем две линии а и Ь совершенно одинаковой длины,
но этому трудно поверить, глядя на рисунок: впечатление совершенно изменяется вследствие приба-
вок на концах их. Точно также изображенные на рис. 96 и 97 четырехугольники суть точные квадра-
ты; но, вследствие расположения линий, один кажется длиннее, а другой - шире. Подобных фигур
можно начертить очень много. На основании этих простых примеров можно легко судить, насколько
увеличивается вероятность ошибки при определении величины предмета на глазомере под открытым
небом и при неблагоприятных для наблюдения обстоятельствах. Брэм в своей <Жизни животных>
делает такое замечание: <По собственному опыту я знаю, как необычайно трудно определить пра-
вильно длину змеи. Когда случалось с меркой в руках проверять показания людей, даже очень опыт-
, ных, то оказывалось, что они были весьма ошибочны. Даже имея дело с небольшими змеями, не
более метра длины, находящимися в полном покое и дающими возможность хорошо вглядеться в них,
ничего не стоит ошибиться на целую треть; при определении величины змей длиннее 3 метров труд-
ность определения и вероятность ошибки делается вдвое и даже втрое больше. Когда же змея движет-
ся, то угадать длину ее делается совершенно невозможным. Я не знаю, от чего это зависит, но убедился,
что все решительно ошибаются, и притом всегда в смысле преувеличения, сколько бы раз не повто-
рялся опыт. Ошибка узнается только в тех случаях, когда есть возможность пустить в ход мерку.
Ничего нет удивительного, если воображение туземцев со свойственной южным народам пылкостью
255
и не знающее никаких границ преувеличивает длину змеи в 3 или 4 раза. Тот самый индеец, или
южноамериканец, который с видом полной правдивости уверяет, что видел и убивал змеи в 50 футов
длины, заявляет хладнокровному исследователю, убившему змею в б метров, что это чудовище по
длине превышает все, что он <когда-либо видел>. Эти замечания подтверждаются и с других сторон.
Если, таким образом, даже достоверные натуралисты, несмотря на опытность, принуждены сознаться
в своем бессилии точно определять величину, то становится очевидным, как мало можно доверять
показаниям разных древних авторов о зверях необыкновенной величины и т. д. Нужно заметить,
что эти ошибки вовсе не зависят от страха наблюдателя при виде чудовища. Я проверял показания
Брэма посредством канатов различной длины, положенных изгибами на траве. Четыре опытных
наблюдателя на глазомер определяли их длину, а затем была прикинута мерка. Деланные при этом
ошибки были меньше приводимых Брэмом, но зато были постоянны. Длина моих искусственных змей,
короче 2-х метров, всегда определялась меньше настоящей; у более длинных - ошибка была обрат-
ная. Величина ошибок была очень различна у разных наблюдателей. От 1/20 до 1/30 у более опытных
и от 1/8 до 1/4 у менее опытных. Причина того, что наши ошибки были меньше указанных Брэмом,
я думаю, заключалась в том, что наши змеи были несколько безопаснее настоящих, и мы смело
могли подходить ближе и выбирать для наблюдения удобную позицию.
Совершенно такие же неправильности мы видим при глазомерном определении
расстояний. Только очень немногие лица способны сделать это достаточно точно.
При сколько-нибудь значительных расстояниях величина ошибки иногда во много
раз превосходит самое расстояние, и даже у очень опытных наблюдателей ошибка
редко бывает менее '/ю.
По этому поводу мне пришлось просмотреть кое-какие таблицы военных упражнений. Расстояния
определялись глазомерно от 100 до 2100 метров. Ошибки колебались от '/щ у опытных до '/д у мало-
опытных.
При подобных упражнениях ошибки бывают в обе стороны, главным образом,
в зависимости от погоды и состояния атмосферы. При дожде, тумане и т. п., когда
очертания предметов неясны, они кажутся дальше действительного; при ясной
погоде, когда очертания предметов выражены резко, бывает обратное.
Из всего сказанного следует: величина и отдаленность предметов могут быть
определены только приблизительно; при неблагоприятных условиях неточности
могут быть очень велики.
Подобно зрению, и слух может быть источником значительных ошибок, если
звуковые впечатления так слабы и неясны, что точное восприятие их невозможно;
об этом придется говорить после. Дальнейшим частым источником ошибок яв-
ляется то обстоятельство, что наш слуховой орган не имеет особого приспособ-
ления для определения направлений звука. Мы судим об этом по тому, каким
ухом мы лучше слышим звук и при помощи некоторых приспособлений ушных
раковин, но всегда получается только приблизительное определение, к тому же
возможное только в открытом месте или в правильном помещении, в котором не-
много вещей. В загроможденном пространстве такое определение становится
совершенно невозможным. Сидя, напр., в своей комнате, мы слышим шум экипажа
на улице; по силе звука мы можем судить о приближении или удалении экипажа,
но совершенно не можем угадать его направления. Если много лиц сидят за сто-
лом и кто-нибудь из них будет царапать одну из ножек стола, то обыкновенно
невозможно определить, с какой стороны исходит звук, но, зная характер звука,
можно всегда угадать, что он исходит от стола. Если же дело идет о неизвестном
звуке, о происхождении и причине которого можно только догадываться, то ста-
новится совершенно невозможно различить, откуда идет звук. Я делал опыты в
этом направлении; одни из присутствующих думали, что звук идет от пола, дру-
гие - что от стен, третьи указывали на водопроводную трубу в углу комнаты;
на самом деле я касался маленьким аппаратиком ножки стола, за которым все
сидели. Из этого следует, что исходная точка звука может быть точно определена
только при крайне благоприятных условиях. При незнакомом характере звука
такое определение делается почти всегда невозможным.
Поэтому когда в рассказах о спиритических сеансах передают, что <стуки>
исходили из всех углов комнаты, даже вдали от медиума, то таким заявлениям
нельзя придавать никакого значения. Медиум отлично может производить какой
256
угодно звук, а присутствующие этого не заметят. Вся суть чревовещания, игравше-
го такую роль в магических операциях всех времен, состоит в том, что присутст-
вующие не могут определить исходный пункт необычайного звука.
Наибольшее доверие мы склонны питать к нашему осязанию в тесном смысле,
а также в виде ощущения давления и температуры. Когда хотят указать на досто-
верность чего-нибудь, то говорят: <В этом можно осязательно убедиться>. К сожа-
лению, и осязание нас часто обманывает: ощущение давления и холода остается
некоторое время после того, как причина ощущения уже перестала действовать.
Рис. 99. Верхняя линия кажется короче.
Рис. 100. Вертикальные линии кажутся
непараллельными.
На этом свойстве основан известный фокус: ловкий артист кладет нам на руку монету и сильно
ее придавливает, затем велит сжать руку в кулак. Мы ясно чувствуем, что монета в руке, тогда как,
на самом деле, она была им удалена. Этот опыт удается еще лучше при холодном предмете. Если
положить очень холодную руку на руку другого человека, то можно ее отнять и участник опыта
этого не заметит, конечно, если не увидит движения. На этом был основан один из ловких фокусов
мисс Фай. Охладивши руки ледяной водою, она садилась рядом с <контролирующей> особой и их
закрывали одеялом по шею. Сосед с правой стороны берет ее правую руку, а левую она кладет сверху
его руки. Тогда начинаются <проявления>. Кто не знает сути дела, будет глубоко убежден, что ее
левая рука покоится в его руке, потому что он продолжает ощущать холод, между тем как, на самом
деле, рука отнята еще при начале манифестации и действует свободно. Такого рода проделки, вероят-
но, нередко повторяются спиритами в темноте.
Внимание. Из опыта обыденной жизни мы все хорошо знаем, что, углубив-
шись в какое-нибудь занятие, поглотившее все наше внимание, мы часто не видим
и не слышим ничего из окружающего нас. Хотя внимание и может быть обращено
одновременно на некоторое число впечатлений, но ясность каждого из них убыва-
ет прямо пропорционально их числу. Это только кажется, что мы можем одновре-
менно и читать и принимать участие в разговоре; на самом деле мы перестаем
понимать в один и тот же момент или то, или другое. Значение внимания для всей
нашей психической жизни может быть формулировано в следующих 2-х пунктах:
1. Если сосредоточить внимание на каком-либо одном определенном предмете,
то все остальные, одновременно получаемые, впечатления не доходят до полного
сознания.
2. Чем большим числом предметов занято одновременно ваше внимание, тем
неопределеннее будет полученное нами впечатление о каждом из них.
В этих двух фактах заключаются источники бесчисленных ошибок наблюде-
ния. Так, напр., из всякого, сколько-нибудь сложного события мы обыкновенно
257
замечаем только известные особенности. Если внимание будет сосредоточено
на одной стороне явления, то мы пропустим множество фактов, имевших место
одновременно. Если будем <разбрасываться> и стараться заметить многое в раз-
ных местах, то представление о каждом из отдельных фактов получится непол-
ное и неясное. На этом основании даже отличные наблюдатели легко попадают
в ловушку искусного фокусника. Конечно, большая часть фокусов требуют про-
ворства рук и навыка, но сущность дела состоит в том, что <артист> умеет напра-
вить внимание зрителей на ложный след. В то время как всеобщее внимание
устремлено именно туда, куда ему это нужно, он без всякого стеснения проделы-
вает свои операции в другом месте. Впоследствии мы ближе увидим, как далеко
можно зайти в этом направлении.
Посредством внимания мы также производим определение времени. Опреде-
ления величины пространства зависят от известных ощущений; с определением
времени дело обстоит иначе. Так называемое <чувство времени> не есть специ-
альное ощущение и не связано с каким-либо определенным восприятием или впе-
чатлением;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
затруднительны.
V
253
Еще хуже обстоит дело, когда эти неожиданные факты, как это обыкновенно
и бывает, появляются перед людьми совершенно неподготовленными к тому,
чтобы видеть нечто необыкновенное; источники ошибок возрастают тогда непо-
мерно, тем более что наблюдателю редко удается сохранить надлежащее хладно-
кровие, а никто не может ручаться за точность своих впечатлений при сильном
волнении. Но, допустивши даже, что исследователь совершенно спокоен, все же
правильность его наблюдения подвержена многим сомнениям: часто он не может
ближе исследовать известного явления, не имея для этого достаточно времени
или не будучи в состоянии занять необходимое удобное положение. Кроме того,
в его распоряжении могло не быть средств для точного определения времени и
пространства, так что в этом отношении ему приходится положиться только на
глазомер. Хуже всего, однако, то, что, несмотря на устранение всех неблагоприят-
ных условий, наблюдатель не может немедленно записать воспринятое и, таким
образом, оставляет большой простор для всевозможных неточностей. Записывая
известные оттенки явления, он забывает другие; не всегда правильно может вос-
произвести ход событий. Описание делается, конечно, еще менее точным, если
воспроизведение откладывается на недели, месяцы, а иногда и годы. Мы после
увидим, как велики могут быть в этих случаях ошибки памяти. Таким образом,
неточности очень легко закрадываются в описания, если последние ведутся без
определенного плана и без системы. Ошибки могут быть двух родов: ошибки
наблюдения и ошибки памяти, последние при письменном или устном изложении
воспринятого. На практике разделение это имеет мало значения, потому что
всякий отчет о виденном заключает в себе и те, и другие; но так как при после-
дующем изложении нам приде*гся обратить особое внимание на искание и оценку
подобного рода ошибок, то не мешает принять в расчет эту разницу. Для той же
цели мы считаем нужным рассмотреть ближе вопрос о том, на чем основываются
настоящие ошибки наблюдения.
Наблюдательная способность не есть простая функция душевной жизни чело-
века, но состоит из многих душевных элементов. При наблюдении какого-либо
предмета наши органы чувств получают от него известную сумму раздражении
и передают в сознание соответствующие различные впечатления. Если наше вни-
мание привлечено на известный пункт, то мы легко пропускаем многое, происходя-
щее в других местах; поэтому для восприятия впечатлений от какого-либо
предмета мы прежде всего должны направить на него наше внимание. Появляю-
щиеся в нашем сознании впечатления комбинируются со многими, раньше суще-
ствовавшими впечатлениями, и только путем такого сложного психического
процесса мы получаем представление о предмете и имеем право сказать, что на-
блюдение сделано. Для иллюстрации приведем пример. Я иду по улице. На окне
магазина лежат яблоки; мой взор скользит по ним, но я их не вижу, если я, напри-
мер, занят наблюдением за какой-нибудь уличной сценой. Наконец, я обращаю
на них внимание и только тогда воспринимаю ряд зрительных впечатлений;
я вижу нечто круглое, желтое и красное. Мне уже знакомы эти впечатления; они
обыкновенно связаны с определенными вкусовыми и обонятельными ощущения-
ми. Предмет, от которого я их воспринял, изучен уже мною под именем яблока.
Все эти впечатления, вследствие частого одновременного возникновения в моем
сознании, тесно связаны между собой: они ассоциированы, так, что при возник-
новении одного одновременно являются и другие. Я полагаю, что наблюдаю ябло-
ко; но, на самом деле, только часть соответствующих впечатлений воспринята
мною вновь, остальное пополнено моим сознанием без соответствующего внеш-
него раздражения. Таков обыкновенный ход психических процессов. Полное
наблюдение состоит из чувственного восприятия, связанного с функциониро-
ванием внимания и дополненного ассоциацией представлений, причем каждая из
этих составных частей всего акта вносит в него свои особые ошибки, характер
и результат которых мы должны анализировать отдельно. При этом мы еще
не принимаем в расчет мелких неправильностей, на которые обращено внимание
254
только в последнее время, зависящих от несовершенства наших органов чувств
или от особенностей процесса внимания и возникновения ассоциаций; напр., об
иррадиации, окрашенных краях образов, слиянии тонов, явлениях контраста,
передвижения времени при наблюдении сразу несколькими чувствами и т. п.
Эти неточности имеют исключительно теоретическое значение и практический
интерес приобретают только при тонких исследованиях. При наблюдениях гру-
бых, производимых без всяких технических приспособлений, с которыми именно
нам придется иметь дело по самому свойству предмета, мы должны остановить
наше внимание лишь на ошибках, воз- ____ ____
никающих при обыкновенных услови- ^^---^^^--^^^--^^^^g
ях нашей обыденной практики. ________
Чувственные восприятия. В огром- ________
ном большинстве случаев мы пользу- --------
емся только тремя чувствами: зрени- ------
ем, слухом и осязанием; обоняние и I^I^ZZ^.
вкус применяются гораздо реже. Из ______
первых трех главную роль играет эре- ------
ние, так как при его помощи мы де- ------
а
лаем гораздо более точные заключе- рис- 96-
ния о наружном виде предметов, их
отдалении от нас и об их положении в
пространстве, чем при помощи других
чувств. Мы хорошо знаем, как часто
глаз нас обманывает. Если впечатле-
ния, получаемые от предметов, слабы
и неопределенны, то мы получаем
весьма неверное представление о них;
Рис. 97.
Рис. 98.
хотя главный источник ошибок в этом
случае лежит не в самом зрительном
процессе, а в сопутствующих и допол-
няющих его ассоциациях. Зрение не
только дает нам понятие об очертани-
ях предметов, но также о величине их
и о положении в пространстве. Говоря точнее, последние два отношения познают-
ся не глазом, а функцией связанного с ним мышечного аппарата. Однако, не-
смотря на сложность или даже скорее вследствие этой сложности зрительного
органа, наши суждения о величине и положении предметов подвержены большим
ошибкам.
Проанализируем самые частые из них. При обыкновенных обстоятельствах
мы довольно легко судим об относительной длине линий и о величине поверх-
ностей. Но при малейшем осложнении наше умение нам изменяет.
На прилагаемом чертеже (рис. 98) мы имеем две линии а и Ь совершенно одинаковой длины,
но этому трудно поверить, глядя на рисунок: впечатление совершенно изменяется вследствие приба-
вок на концах их. Точно также изображенные на рис. 96 и 97 четырехугольники суть точные квадра-
ты; но, вследствие расположения линий, один кажется длиннее, а другой - шире. Подобных фигур
можно начертить очень много. На основании этих простых примеров можно легко судить, насколько
увеличивается вероятность ошибки при определении величины предмета на глазомере под открытым
небом и при неблагоприятных для наблюдения обстоятельствах. Брэм в своей <Жизни животных>
делает такое замечание: <По собственному опыту я знаю, как необычайно трудно определить пра-
вильно длину змеи. Когда случалось с меркой в руках проверять показания людей, даже очень опыт-
, ных, то оказывалось, что они были весьма ошибочны. Даже имея дело с небольшими змеями, не
более метра длины, находящимися в полном покое и дающими возможность хорошо вглядеться в них,
ничего не стоит ошибиться на целую треть; при определении величины змей длиннее 3 метров труд-
ность определения и вероятность ошибки делается вдвое и даже втрое больше. Когда же змея движет-
ся, то угадать длину ее делается совершенно невозможным. Я не знаю, от чего это зависит, но убедился,
что все решительно ошибаются, и притом всегда в смысле преувеличения, сколько бы раз не повто-
рялся опыт. Ошибка узнается только в тех случаях, когда есть возможность пустить в ход мерку.
Ничего нет удивительного, если воображение туземцев со свойственной южным народам пылкостью
255
и не знающее никаких границ преувеличивает длину змеи в 3 или 4 раза. Тот самый индеец, или
южноамериканец, который с видом полной правдивости уверяет, что видел и убивал змеи в 50 футов
длины, заявляет хладнокровному исследователю, убившему змею в б метров, что это чудовище по
длине превышает все, что он <когда-либо видел>. Эти замечания подтверждаются и с других сторон.
Если, таким образом, даже достоверные натуралисты, несмотря на опытность, принуждены сознаться
в своем бессилии точно определять величину, то становится очевидным, как мало можно доверять
показаниям разных древних авторов о зверях необыкновенной величины и т. д. Нужно заметить,
что эти ошибки вовсе не зависят от страха наблюдателя при виде чудовища. Я проверял показания
Брэма посредством канатов различной длины, положенных изгибами на траве. Четыре опытных
наблюдателя на глазомер определяли их длину, а затем была прикинута мерка. Деланные при этом
ошибки были меньше приводимых Брэмом, но зато были постоянны. Длина моих искусственных змей,
короче 2-х метров, всегда определялась меньше настоящей; у более длинных - ошибка была обрат-
ная. Величина ошибок была очень различна у разных наблюдателей. От 1/20 до 1/30 у более опытных
и от 1/8 до 1/4 у менее опытных. Причина того, что наши ошибки были меньше указанных Брэмом,
я думаю, заключалась в том, что наши змеи были несколько безопаснее настоящих, и мы смело
могли подходить ближе и выбирать для наблюдения удобную позицию.
Совершенно такие же неправильности мы видим при глазомерном определении
расстояний. Только очень немногие лица способны сделать это достаточно точно.
При сколько-нибудь значительных расстояниях величина ошибки иногда во много
раз превосходит самое расстояние, и даже у очень опытных наблюдателей ошибка
редко бывает менее '/ю.
По этому поводу мне пришлось просмотреть кое-какие таблицы военных упражнений. Расстояния
определялись глазомерно от 100 до 2100 метров. Ошибки колебались от '/щ у опытных до '/д у мало-
опытных.
При подобных упражнениях ошибки бывают в обе стороны, главным образом,
в зависимости от погоды и состояния атмосферы. При дожде, тумане и т. п., когда
очертания предметов неясны, они кажутся дальше действительного; при ясной
погоде, когда очертания предметов выражены резко, бывает обратное.
Из всего сказанного следует: величина и отдаленность предметов могут быть
определены только приблизительно; при неблагоприятных условиях неточности
могут быть очень велики.
Подобно зрению, и слух может быть источником значительных ошибок, если
звуковые впечатления так слабы и неясны, что точное восприятие их невозможно;
об этом придется говорить после. Дальнейшим частым источником ошибок яв-
ляется то обстоятельство, что наш слуховой орган не имеет особого приспособ-
ления для определения направлений звука. Мы судим об этом по тому, каким
ухом мы лучше слышим звук и при помощи некоторых приспособлений ушных
раковин, но всегда получается только приблизительное определение, к тому же
возможное только в открытом месте или в правильном помещении, в котором не-
много вещей. В загроможденном пространстве такое определение становится
совершенно невозможным. Сидя, напр., в своей комнате, мы слышим шум экипажа
на улице; по силе звука мы можем судить о приближении или удалении экипажа,
но совершенно не можем угадать его направления. Если много лиц сидят за сто-
лом и кто-нибудь из них будет царапать одну из ножек стола, то обыкновенно
невозможно определить, с какой стороны исходит звук, но, зная характер звука,
можно всегда угадать, что он исходит от стола. Если же дело идет о неизвестном
звуке, о происхождении и причине которого можно только догадываться, то ста-
новится совершенно невозможно различить, откуда идет звук. Я делал опыты в
этом направлении; одни из присутствующих думали, что звук идет от пола, дру-
гие - что от стен, третьи указывали на водопроводную трубу в углу комнаты;
на самом деле я касался маленьким аппаратиком ножки стола, за которым все
сидели. Из этого следует, что исходная точка звука может быть точно определена
только при крайне благоприятных условиях. При незнакомом характере звука
такое определение делается почти всегда невозможным.
Поэтому когда в рассказах о спиритических сеансах передают, что <стуки>
исходили из всех углов комнаты, даже вдали от медиума, то таким заявлениям
нельзя придавать никакого значения. Медиум отлично может производить какой
256
угодно звук, а присутствующие этого не заметят. Вся суть чревовещания, игравше-
го такую роль в магических операциях всех времен, состоит в том, что присутст-
вующие не могут определить исходный пункт необычайного звука.
Наибольшее доверие мы склонны питать к нашему осязанию в тесном смысле,
а также в виде ощущения давления и температуры. Когда хотят указать на досто-
верность чего-нибудь, то говорят: <В этом можно осязательно убедиться>. К сожа-
лению, и осязание нас часто обманывает: ощущение давления и холода остается
некоторое время после того, как причина ощущения уже перестала действовать.
Рис. 99. Верхняя линия кажется короче.
Рис. 100. Вертикальные линии кажутся
непараллельными.
На этом свойстве основан известный фокус: ловкий артист кладет нам на руку монету и сильно
ее придавливает, затем велит сжать руку в кулак. Мы ясно чувствуем, что монета в руке, тогда как,
на самом деле, она была им удалена. Этот опыт удается еще лучше при холодном предмете. Если
положить очень холодную руку на руку другого человека, то можно ее отнять и участник опыта
этого не заметит, конечно, если не увидит движения. На этом был основан один из ловких фокусов
мисс Фай. Охладивши руки ледяной водою, она садилась рядом с <контролирующей> особой и их
закрывали одеялом по шею. Сосед с правой стороны берет ее правую руку, а левую она кладет сверху
его руки. Тогда начинаются <проявления>. Кто не знает сути дела, будет глубоко убежден, что ее
левая рука покоится в его руке, потому что он продолжает ощущать холод, между тем как, на самом
деле, рука отнята еще при начале манифестации и действует свободно. Такого рода проделки, вероят-
но, нередко повторяются спиритами в темноте.
Внимание. Из опыта обыденной жизни мы все хорошо знаем, что, углубив-
шись в какое-нибудь занятие, поглотившее все наше внимание, мы часто не видим
и не слышим ничего из окружающего нас. Хотя внимание и может быть обращено
одновременно на некоторое число впечатлений, но ясность каждого из них убыва-
ет прямо пропорционально их числу. Это только кажется, что мы можем одновре-
менно и читать и принимать участие в разговоре; на самом деле мы перестаем
понимать в один и тот же момент или то, или другое. Значение внимания для всей
нашей психической жизни может быть формулировано в следующих 2-х пунктах:
1. Если сосредоточить внимание на каком-либо одном определенном предмете,
то все остальные, одновременно получаемые, впечатления не доходят до полного
сознания.
2. Чем большим числом предметов занято одновременно ваше внимание, тем
неопределеннее будет полученное нами впечатление о каждом из них.
В этих двух фактах заключаются источники бесчисленных ошибок наблюде-
ния. Так, напр., из всякого, сколько-нибудь сложного события мы обыкновенно
257
замечаем только известные особенности. Если внимание будет сосредоточено
на одной стороне явления, то мы пропустим множество фактов, имевших место
одновременно. Если будем <разбрасываться> и стараться заметить многое в раз-
ных местах, то представление о каждом из отдельных фактов получится непол-
ное и неясное. На этом основании даже отличные наблюдатели легко попадают
в ловушку искусного фокусника. Конечно, большая часть фокусов требуют про-
ворства рук и навыка, но сущность дела состоит в том, что <артист> умеет напра-
вить внимание зрителей на ложный след. В то время как всеобщее внимание
устремлено именно туда, куда ему это нужно, он без всякого стеснения проделы-
вает свои операции в другом месте. Впоследствии мы ближе увидим, как далеко
можно зайти в этом направлении.
Посредством внимания мы также производим определение времени. Опреде-
ления величины пространства зависят от известных ощущений; с определением
времени дело обстоит иначе. Так называемое <чувство времени> не есть специ-
альное ощущение и не связано с каким-либо определенным восприятием или впе-
чатлением;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92