наша
жизнь — жизнь целиком радостная, счастливы должны
быть и дети, и юноши, и взрослые, и старики. Мы не от-
гораживаем для детей обособленный уютный уголок в
общем неуютном мире, да такой уголок и невозможен,
мы это знаем по историческому опыту. Наши дети толь-
ко потому счастливы, что они дети счастливых отцов, ни-
какая иная комбинация невозможна.
И если мы счастливы в нашей трудовой заботе, в на-
ших трудовых победах, в нашем росте и преодолениях,
то какое мы имеем право выделять для детей противо-
положные принципы счастья: безделье, потребление, без-
заботность?
Но какая же возможна «радость» на таких основа-
ниях в Советском Союзе?
Т. 5. С. 260—261
Если к работе подходить трезво, то необходимо при-
знать, что много есть работ тяжелых, неприятных, неин-
тересных, многие работы требуют большого терпения,
привычки преодолеть болевые угнетающие ощущения в
организме; очень многие работы только потому и возмож-
ны, что человек приучен страдать и терпеть.
Преодолевать тяжесть труда, его физическую непри-
влекательность люди научились давно, но мотивации это-
го преодоления нас теперь не всегда удовлетворяют. Сни-
сходя к слабости человеческой природы, мы терпим и
теперь некоторые мотивы личного удовлетворения, мо-
тивы собственного благополучия, но мы неизменно стре-
мимся воспитывать широкие мотивации коллективного
интереса. <. . .>
Когда-нибудь настоящая педагогика разработает этот
вопрос, разберет механику человеческого усилия, укажет,
какое место принадлежит в нем воле, самолюбию, сты-
ду, внушаемости, подражанию, страху, соревнованию и
как все это комбинируется с явлениями чистого сознания,
убежденности, разума. Мой опыт, между прочим, реши-
тельно утверждает, что расстояние между элементами
чистого сознания и прямыми мускульными расходами
довольно значительно и что совершенно необходима не-
которая цепь связующих более простых и более мате-
риальных элементов.
Т. 3. С. 388
53
Много было ошибок и так называемого этического фе-
тишизма. Вот вам, например, трудовое воспитание.
И я в том числе тоже погрешил такой ошибкой. В са-
мом слове «труд» столько приятного, столько для нас свя-
щенного и столько оправданного, что и трудовое воспи-
тание нам казалось совершенно точным, определенным
и правильным. А потом оказалось, что в самом слове
«труд» не заключается какой-либо единственно правиль-
ной, законченной логики. Труд сначала понимался как
труд простой, как труд самообслуживания, потом труд
как трудовой процесс бесцельный, непроизводственный —
упражнение в трате мускульной энергии. И слово «труд»
так освещало логику, что казалась она непогрешимой,
хотя на каждом шагу обнаруживалось, что непогреши-
мости настоящей нет. Но настолько верили в этическую
силу самого термина, что и логика казалась священной.
А между тем мой опыт и многих школьных товарищей
показал, что вывод какого-либо средства из этической
окраски самого термина невозможен, что и труд в приме-
нении к воспитанию может быть организован разнооб-
разно и в каждом отдельном случае может дать различ-
ный результат. Во всяком случае, труд без идущего рядом
образования, без идущего рядом политического и обще-
ственного воспитания не приносит воспитательной поль-
зы, оказывается нейтральным процессом. Вы можете за-
ставить человека трудиться сколько угодно, но если од-
новременно с этим вы не будете его воспитывать поли-
тически и нравственно, если он не будет участвовать в
общественной и политической жизни, то этот труд будет
просто нейтральным процессом, не дающим положитель-
ного результата.
Труд как воспитательное средство возможен только
как часть общей системы.
Т. 4. С. 127
Добросовестная работа была одним из первых дости-
жений колонии имени Горького, к которому мы пришли
гораздо раньше, чем к чисто моральным достижениям.
Нужно признать, что труд сам по себе, не сопровож-
даемый напряжением, общественной и коллективной за-
ботой, оказался маловлиятельным фактором в деле вос-
питания новых мотиваций поведения. Небольшой выиг-
рыш получался только в той мере, в какой работа отни-
мала время и вызывала некоторую полезную усталость.
Как постоянное правило при этом наблюдалось, что вос-
54
питанники наиболее работоспособные в то же время с
большим трудом поддавались моральному влиянию. Хо-
рошая работа сплошь и рядом соединялась с грубостью,
с полным неуважением к чужой вещи и к другому чело-
веку, сопровождалась глубоким убеждением, что испол-
ненная работа освобождает от каких бы то ни было нрав-
ственных обязательств. Обычно такая трудолюбивость
завершалась малым развитием, презрением к учебе и
полным отсутствием планов и видов на будущее.
Я обратил внимание на обстоятельство, что, вопреки
первым моим впечатлениям, колонисты вовсе не ленивы.
Большинство из них не имело никакого отвращения к
мускульному усилию, очень часто ребята показывали се-
бя как очень ловкие работники, в труде были веселы и
заразительно оживлены. Городские воришки в особен-
ности были удачливы во всех трудовых процессах, кото-
рые нам приходилось применять. Самые заядлые ленив-
цы, действительные лежебоки и обжоры, в то же время
совершенно были неспособны ни к какому преступлению,
были страшно неповоротливы и неинициативны. Один
такой, Галатенко, прошел со мной всю историю колонии,
никогда не крал и никого ничем не обидел, но пользы от
него было всегда мало. Он был ленив классическим об-
разом, мог заснуть с лопатой в руке, отличался порази-
тельной изобретательностью в придумывании поводов и
причин к отказу от работы и даже в моменты больших
коллективных подъемов, в часы напряженной авральной
работы всегда ухитрялся отойти в сторону и незаметно
удрать.
Нейтральность трудового процесса очень удивила наш
педагогический коллектив. Мы слишком привыкли по-
клоняться трудовому принципу, становилась необходи-
мой заботой более тщательная проверка нашего старого
убеждения.
Мы заметили, что рассматриваемый уединенно трудо-
вой процесс быстро и легко делается автономным меха-
ническим действием, не включенным в общий поток пси-
хологической жизни, чем-то подобным ходьбе или дыха-
нию. Он отражается на психике только травматически,
но не ковструктивно, и поэтому его участие в образова-
нии новых общественных мотиваций совершенно нич-
тожно.
Такой закон представился нам несомненным, во вся-
ком случае по отношению к неквалифицированному тру-
ду, какого тогда очень много было в колонии. В то вре-
55
мя самообслуживание было очередной педагогической
панацеей.
Ничтожное мотивационное значение работ по само-
обслуживанию, значительная утомляемость, слабое ин-
теллектуальное содержание работы уже в самые первые
месяцы разрушили нашу веру в самообслуживание. По
своей бедности, правда, наша колония еще долго его
практиковала, но наши педагогические взоры уже не об-
ращались на него с надеждой. Мы тогда решили, что
очень бедный комплекс побуждений к простому труду
прежде всего определяет его моральную нейтральность.
В поисках более сложных побуждений мы обратились
к мастерским. К концу первого года в колонии были куз-
нечная, столярная, сапожная, колесная и корзиночная
мастерские. Все они были плохо оборудованы и пред-
ставляли собою первоначальные кустарные примитивы.
Работа в мастерских оказалась более деятельным фак-
тором в деле образования новых мотиваций поведения.
Самый процесс труда в мастерских более ограничен: он
составляется из последовательных моментов развития и,
стало быть, имеет свою внутреннюю логику. Ремеслен-
ный труд, связанный с более заметной ответственностью,
в то же время приводит к более очевидным явлениям
ценности. В то же время ремесленный труд дает основа-
ния для возникновения группы мотиваций, связанных с
будущим колонистов.
Однако средний тип мотивационного эффекта в ре-
зультате ремесленного обучения оказался очень невзрач-
ным. Мы увидели, что узкая область ремесла дает, прав-
да, нечто, заменяющее антисоциальные привычки наших
воспитанников, но дает совершенно не то, что нам нужно.
Движение воспитанника направлялось к пункту, всем
хорошо известному: довольно несимпатичному типу на-
шего ремесленника. Его атрибуты: большая самоуверен-
ность в суждениях, соединенная с полным невежеством,
очень дурной, бедный язык и короткая мысль, мелкобур-
жуазные идеальчики кустарной мастерской, мелкая за-
висть и неприязнь к коллеге, привычка потрафлять за-
казчику, очень слабое ощущение социальных связей, гру-
бое и глупое отношение к детям и к женщине и, наконец,
как завершение, чисто религиозное отношение к ритуалу
выпивки и к застольному пустословию.
Зачатки всех этих качеств мы очень рано стали на-
блюдать у наших сапожников, столяров, кузнецов.
Как только мальчик начинал квалифицироваться, как
56
только он основательно прикреплялся к своему верстаку,
он уже делался и в меньшей мере коммунаром.
Интересно, что в очень многих колониях, строивших
свой мотивационный баланс на ремесле, я всегда наблю-
дал один и тот же результат. Именно такие ребята, са-
пожники в душе, винопийцы, украшенные чубами и цы-
гарками, выходят из этих колоний и вносят мелкобуржу-
азные, вздорные и невежественные начала в жизнь нашей
рабочей молодежи.
Бедный по своему социальному содержанию, ремес-
ленный труд становился в наших глазах плохой дорогой
коммунистического воспитания. В начале второго года
выяснилось, что воспитанники, не работавшие в мастер-
ских или работавшие в них временами, а исполняющие
общие и сельскохозяйственные работы, в социально-мо-
ральном отношении стоят впереди «мастеровых». Нуж-
но небольшое усилие с нашей стороны, чтобы увидеть:
улучшение морального состояния отдельных групп воспи-
танников происходит параллельно развитию хозяйства и
внедрению коллектива в управление этим хозяйством.
<.. .> Но как мучительно трудно было ухватить вот
этот неуловимый завиток новой человеческой ценности.
В особенности нам, педагогам, под бдительным оком пе-
дагогических ученых.
В то время нужно было иметь много педагогического
мужества, нужно было идти на «кощунство», чтобы ре-
шиться на исповедывание такого догмата:
— Общее движение хозяйственной массы, снабжен-
ное постоянным зарядом напряжения и работы, если это
движение вызывается к жизни сознательным стремлени-
ем и пафосом коллектива, обязательно определит самое
главное, что нужно колонии: нравственно здоровый фон,
на котором более определенный нравственный рисунок
выполнить будет уже не трудно.
Оказалось, впрочем, что и это не легко: аппетит при-
ходит с едой, и настоящие затруднения начались у нас
тогда, когда схема была найдена, а остались детали.
В то самое время, когда мы мучительно искали исти-
ну и когда мы уже видели первые взмахи нового здорово-
го хозяина-колониста, худосочный инспектор из нароб-
раза ослепшими от чтения глазами водил по блокноту и,
заикаясь, спрашивал колонистов:
— А вам объясняли, как нужно поступать?
И в ответ на молчание смущенных колонистов что-то
радостно черкнул в блокноте. И через неделю прислал
57
нам свое беспристрастное заключение: «Воспитанники
работают хорошо и интересуются колонией. К сожалению,
администрация колонии, уделяя много внимания хозяй-
ству, педагогической работой мало занимается. Воспита-
тельная работа среди воспитанников не ведется».
Ведь это теперь я могу так спокойно вспоминать ху-
досочного инспектора. А тогда приведенное заключение
меня очень смутило. А в самом деле, а вдруг я ударился
в ложную сторону? Может быть, действительно нужно
заняться «воспитательной» работой, т. е. без конца и
устали толковать каждому воспитаннику, «как нужно
поступать». Ведь если это делать настойчиво и регуляр-
но, то, может быть, до чего-нибудь и дотолкуешься.
Мое смущение поддерживалось еще и постоянными
неудачами и срывами в нашем коллективе.
Я снова приступал к раздумью, к пристальным тон-
чайшим наблюдениям, к анализу.
Т. 3. С. 453—456
<.. .>Наконец, легкость работы обусловливалась
еще одним обстоятельством: в коммуне было производ-
ство.
Я был когда-то сторонником трудовых процессов. Мы
все считали, что в трудовых процессах ребенок дает вы-
ход своим трудовым инстинктам. Я тоже думал, что тру-
довой процесс нужен для придания ребенку трудового
колорита. В дальнейшем я понял, что ребенок должен
учиться какому-то производительному труду, добиваться
какой-то квалификации.
Мы, педагоги, теоретически залетали очень высоко, а
практически были очень низко. Думали, что дадим на-
шему ребенку хорошую квалификацию, а на самом деле
давали такую, при помощи которой ребенок мог сделать
плохую табуретку, готовили швею, которая могла сшить
только трусики. Я сам переживал чувство некоторого
пафоса, когда мне хорошо чинили ботинки, шили труси-
ки и плохо делали табуретку. Потом я избавился от этого
педагогического предрассудка. <.. .>
Т. 4. С. 366
...С начала нашей революции наша школа называлась
трудовой и все мы, педагоги, находились под впечатлени-
ем не столько трудового метода, сколько под обаянием
самого слова «труд» и под обаянием трудового принципа.
Т. 4. С. 180
58
Если бы у меня была школа, я бы, кажется, на части
разорвался, но что-нибудь стал бы делать.
Я помню, как мы организовали дело в коммуне
им. Дзержинского. Пришел ко мне как-то человек:
— Хотите делать нитки?
— Какие нитки?
— Обыкновенные.
— Давай. А станки какие?
— Да поставим деревянные.
— А где возьмешь?
— Достанем.
— Ас деньгами как?
— В кредит.
— Ас сырьем как?
— Не беспокойтесь, достанем.
— Ну давай.
Конечно, начальству я ничего не сказал. Если бы я
сказал инспектору, он разошелся бы:
— Почему нитки, какие нитки, какой промфинплан?
И т. д.
Поставили мы в подвале станочки. Говорю ребятам:
— Будем зарабатывать деньги, давайте хорошо ра-
ботать, давайте выпускать хорошие нитки.
Полгода поработали. Потом нам запретили, правда,
но мы встали на ноги.
Не было денег — устроили оранжереи. И устроить
оранжереи очень просто. Выгода же большая.
Когда все это делается в коллективе, когда каждый
заинтересован в этом, каждый знает, сколько сегодня
сделали, за сколько купили и за сколько продали, когда
коллектив начинает жить как хозяин, а потом как произ-
водственник, потому что у него появляется план, появля-
ется отдел технического контроля, появляются браков-
щики, цеховые диспетчеры, тогда коллектив завоевывает
себе право гражданства. Когда коллектив так хорошо
организован, тогда можно предъявить к нему последнее
трудное требование: уметь предъявлять друг к другу
определенные требования, откровенно, прямо, по-товари-
щески, в лоб. Делать так и никак не иначе.
Т. 4. С. 302
Творческий труд возможен только тогда, когда человек
относится к работе с любовью, когда он сознательно ви-
дит в ней радость, понимает пользу и необходимость тру-
59
да, когда труд делается для него основной формой про-
явления личности и таланта.
Такое отношение к труду возможно только тогда,
когда образовалась глубокая привычка к трудовому уси-
лию, когда никакая работа не кажется неприятной, если
в ней есть какой-нибудь смысл.
Творческий труд совершенно невозможен у тех людей,
которые к работе подходят со страхом, которые боятся
ощущения усилия, боятся, так сказать, трудового пота,
которые на каждом шагу только и делают, что сообража-
ют, как бы поскорее отделаться от работы и начать что-
нибудь другое. Это другое кажется им симпатичным до
тех пор, пока они за него не взялись.
...В трудовом усилии воспитывается не только рабочая
подготовка человека, но и подготовка товарища, т. е.
воспитывается правильное отношение к другим людям,—
это уже будет нравственная подготовка. Человек, который
старается на каждом шагу от работы увильнуть, который
спокойно смотрит, как другие работают, пользуется пло-
дами их трудов, такой человек — самый безнравственный
человек в советском обществе. И наоборот, совместное
трудовое усилие, работа в коллективе, трудовая помощь
людей и постоянная их взаимная трудовая зависимость
только и могут создать правильное отношение человека
друг к другу. Это правильное отношение состоит не
только в том, что каждый человек отдает свои силы об-
ществу, но и в том, что он и от других требует того же,
что он не хочет рядом с собой переносить жизнь дармо-
еда. Только участие в коллективном труде позволяет че-
ловеку выработать правильное, нравственное отношение
к другим людям — родственную любовь и дружбу по от-
ношению ко всякому трудящемуся, возмущение и осуж-
дение к лентяю, к человеку, уклоняющемуся от труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47